Волчонок

Франц был готов беспомощно взвыть от отчаяния: его ограбил этот гадёныш, так ещё и он теперь виноват! Торговка всю дорогу бранилась, попрекала Франца неблагодарностью и грозилась тюрьмой. Мальчик молчал — знал, что бесполезно убеждать. Он покорно плёлся рядом с женщиной с выражением полного безразличия. В отделении Франц сидел, опустив голову. Мимо него сновали фигуры в форме — все явно куда-то спешили. Дежурный не сводил глаз с Франца, впрочем, сама торговка, только что буквально прокричавшая на всё отделение, что этот негодный мальчишка её обокрал, крепко держала Франца за руку, чтобы не улизнул. — Эй! — Франц вдруг почувствовал толчок в плечо. — Ну-ка глянь на меня… Ну точно! За что попался-то? — Ни за что, — буркнул Франц. Он мельком увидел худощавого мужчину со светло-серыми глазами и вьющимися светлыми волосами. Даже спустя год, он узнал в нём того человека, кто помог ему похоронить любимца. — Как же, ни за что! — взвизгнула торговка. — Обнёс меня, да ещё и врать вздумал! — Фрау, мы уже слышали, — хохотнул инспектор. — Незачем повторять по сто раз. Вот придёт инспектор Пец, пусть он с ним и разбирается. — А вы сами? — А я что? Мелочь у нас Маркус собирает, — беспечно хохотнул инспектор. — А ты, кажется, допрыгался? — обратился он к Францу. — Да пошёл ты! — шикнул мальчик. — Выпустили этого гадёныша… А я ещё сижу из-за него! Он со злости попытался задеть инспектора, но тот увильнул. — Ишь, злой какой! Как зовут-то? — Не ваше дело! — Верно — не моё, — кивнул мужчина. — Этим делом займётся Пец, как только вернё… А вот и он! Маркус, кажется, тебе сегодня придётся задержаться. — Что случилось, Роберт? — устало спросил молодой полицейский, ростом повыше самого Роберта. Он немного покраснел от быстрого бега, и когда снял шапку, стало видно, что волосы его растрепались. — Слушай, Хунек, вот дубликаты… Слава богу, Кляйн согласился задержаться. Положи пока в стол. А ты, — он повернулся к Францу. — Иди за мной в кабинет. Будем разбираться. — Чего тут разбираться… — вновь зашипела женщина, а Хунек демонстративно закрыл руками уши, и Маркус понял, что от этой темпераментной дамочки у него ещё долго будет звенеть в ушах. Маркус вошёл в кабинет, провожаемый криком рассерженной торговки. Скинув куртку, он уселся за стол, пытаясь собраться с мыслями. Он велел Францу сесть напротив него, и, стараясь пропускать мимо ушей брань заявительницы, начал обдумывать вопросы. Конечно, в такой нервной обстановке работать было сложно, но куда сложнее — сосредоточиться. — Фрау, я вас понял. Теперь покиньте кабинет — в такой обстановке я не смогу работать — смотрите, как вы его напугали! Он же ничего сказать не сможет! — Да как же… О воришке вы заботитесь… Хороши, ничего не скажешь… — Читай по губам, хабалка базарная! — резко вышел из себя инспектор. — Я. Не. Собираюсь. Работать. В. Таком. Шуме. Значит так, немедленно покинула кабинет, или я сейчас же велю тебя арестовать за нарушение порядка и препятствование расследованию! Торговка аж опешила от такого резкого скачка настроения у инспектора. Она медленно попятилась к выходу и остановилась не в силах сказать ни слова. Маркус удовлетворённо кивнул, чувствуя, что контроль над ситуацией к нему возвращается. Приказав одному из полицейских проводить заявительницу и принести вещи Франца, он вернулся в кабинет и, порывшись в столе, достал несколько папок. Маркус из всех был самым молодым в отделении. Он только три года назад заступил на службу, и почти сразу стал «собирателем мелочи», как его окрестил Хунек. Пец лучше всех умел работать именно с малолетними преступниками. Местные хулиганы его боялись и уважали.Наверное, не меньше, чем Дитриха, его непосредственного начальника. Маркус его уважал, и, кажется, даже копировал его манеры. По крайней мере, старшая сестра Диана не раз отмечала, что Маркус «всё больше похож на своего деспотичного начальника», но самому инспектору такое сравнение даже льстило. А Диана — что с неё взять? Она и Яну, невесту своего брата, считала дурочкой, и в этом, пожалуй, была даже права: простодушная недалёкая девица, всё так же идеалистически смотрящая на мир, была полной противоположностью серьёзной Диане, оставшейся вдовой во время войны. Не миновала эта участь и Марион, всего год пробывшей замужем. Но Марион в другом городе, далеко, а Диана осталась в Тироле. Маркус даже как-то неожиданно для себя самого принял решение служить в полиции, и с тех пор ни разу не пожалел о своём выборе. — А я тебя ещё вот таким помню, — сказал ему как-то Дитрих. Но если у Кляйна подобные слова вызывали улыбку, Маркуса же бросало в дрожь. Познакомились они не в лучших обстоятельствах — события двенадцатилетней давности прочно врезались в память инспектора. Ему тогда было двенадцать лет, и эта осень стала для него настоящим кошмаром: сперва он узнал о том, что Диана и Марион при смерти, а затем — о гибели лучшего друга, который пошёл встречать сестру. — Так… — Маркус перевёл дух, стараясь отогнать навязчивые воспоминания. — Назови-ка своё имя. — Франц, — ответил мальчик, крепко сжав боковины стульев. — Фамилия? — Нойманн. «Что ж, многого он не скажет, — решил Пец. — Ничего, разговорим». — Руки на стол! Опешивший от такого приказного тона Франц съёжился. Он не понимал, зачем Маркус это приказал. Что, наручники наденет? Или думает, что он что-то украл? — Руки на стол, — повторил Маркус, и Франц подчинился. Маркус сделал то, что не было прописано ни в одном уставе, но работало всегда безотказно — он положил руку на пульс Франца и продолжил допрос, ведущийся, конечно же, не по форме, но сейчас это вряд ли кого волновало. Внешне почти не волнуясь, Франц рассказывал, как он пошёл на рынок. Пульс был ровный. Но вот, он стал учащаться. Маркус насторожился: наступал кульминационный момент. — Ну вот, пошёл ты на рынок. Может, заметил кого? — Каспера! — воскликнул Франц. — Он был такой радостный, сказал, что итальянцы ушли. А отца выпустили… — Его фамилия, случаем, не Дитрих? — вмешался Хунек, до того просто стоявший в дверях. — Н-не помню. Но отец… Он был его командиром… — А выглядел он как? Ну, Каспер? — Ну… Тёмный такой, здоровый… Только какой-то бледный стал. «Ну точно Дитрих», — подумал Маркус. Он знал только одного Каспера, попадавшего под подобное описание. Вряд ли одиннадцатилетний мальчик мог бы дать точный словесный потрет человека. — Трезвый был? Франц замотал головой и смущённо пробормотал, что от Каспера сильно тянуло. Маркус смачно плюнул — придётся отложить допрос назавтра. А он нутром чуял, что мальчик не лжёт — его действительно обокрали. Об этом говорили и надорванный рукав его куртки, и грязь на руках, лице и одежде Франца, и здоровенная шишка на его голове. Сам себе он нанести такие повреждения не смог бы. — Ну, что дальше было? — А дальше… — Франц начал задыхаться от гнева. — Этот мерзавец Тиль появился! Обокрал меня! Пульс мальчика зашкаливал, Маркус видел в его глазах неподдельный гнев. Хунек на минуту скрылся, а потом принёс папку и развернул её перед лицом Франца. — Это он! Он! Он и Клауса тогда ранил! И собаку мою отравил! Тварь! Ненавижу! Роберт и Маркус переглянулись. Хунек покачал головой: да, это он — Тиль Хауфф, малолетний щипач, которого под шумок выпустили на волю. Вместе с множеством других уголовников. Вскоре патрульные принесли вещи Франца. Мальчик кратко пояснил, что это и для чего ему нужно. Он уже помаленьку успокоился, и от нервов просто мял в руках какую-то бумагу. Маркус встал из-за стола и вышел из кабинета, оставив Франца под присмотром патрульного. — Слушай, Роберт, ты можешь в лавку сбегать? Парень голодный, накормить бы его. — Это можно. А куда его денем-то? — Ну… Пока пусть в участке останется. А я пока побеспокою фрау Вернер. Или кого-то ещё. Должен же уже открыться этот чёртов приют…