Волчонок

Вскоре патрульные принесли вещи Франца. Мальчик кратко пояснил, что это и для чего ему нужно. Он уже помаленьку успокоился, и от нервов просто мял в руках какую-то бумагу. Маркус встал из-за стола и вышел из кабинета, оставив Франца под присмотром патрульного. — Слушай, Роберт, ты можешь в лавку сбегать? Парень голодный, накормить бы его. — Сделаю, — кивнул полицейский и покинул участок. Хунек с удивлением смотрел то на Маркуса, то на заявительницу. Конечно, он мог просто оставить Маркуса наедине со своим подопечным и заняться бумажной работой, что не успел перед отлучкой закончить Кляйн, но любопытство брало верх. Хунек решил, что и ночью он вполне может поработать здесь. — Ну что? Куда его денем-то? — Ну… Пока пусть в участке останется. А я пока побеспокою фрау Вернер. Или кого-то ещё. Должен же уже открыться этот чёртов приют! Франц так и остался сидеть в кабинете с выражением полного безразличия. Он видел, то инспектор ему верит, поэтому был спокоен. Он не обращал внимания на то, куда он звонит и с кем разговаривает. Франц вздохнул и снова убрал руки в карманы. Голову тоже опустил. В таком положении он просидел минут двадцать. — Можно? В участок вошла невысокая рыжая женщина в светло-сером пальто. Она сняла шляпку, и, поприветствовав постового, прошла к кабинету Маркуса. — А, фрау Вернер! Я вас ждал. Как хорошо, что вы не успели уйти! — Здравствуйте, господин инспектор, — кивнула женщина. — У вас, значит, ещё один? — Да. И такой ещё вопрос: вы добились открытия приюта? — Да, конечно! Вот, недавно приняли первую партию! — Замечательно! Что ж, кажется, у вас скоро будет на одного больше. Фрау Вернер попросила Франца повернуться к ней. Мальчик послушался. Затем она попросила его встать и повернуться сперва лицом, затем — спиной. Словом, устроила тут какие-то смотрины. Франц избегал пересекаться с ней взглядами. Он молчал, стиснув зубы, чувствуя напряжение, исходящее от женщины. Когда она спросила о месте рождения, мальчик сквозь зубы ответил: — Триест, — и, наконец, поднял голову. Он смотрел на фрау Вернер диковатым, отрешённым взором, и та невольно поёжилась от него. Женщине казалось, она уже где-то видела этого мальчика. Кого-то он ей усиленно напоминал. Франц беспомощно молчал. Сейчас он молчал не потому что хотел что-то скрыть, хотя скрывать было что, а потому что ответить на все эти вопросы было слишком сложно. Чем дольше молчал мальчик, тем большее неприятие он вызывал у фрау Вернер. Она могла бы поклясться, что никогда раньше не видела этого ребёнка, но ощущение узнавания было настолько сильным и неприятным, что женщина вздрогнула. А Франц между тем решил ответить на последний из заданных ею вопросов.  — Мои родители умерли.  — Скажи мне, а кто они были? Они были беженцы? Франц вскинул голову в некотором даже возмущении:  — Нет, конечно! Они не были беженцы. Мой отец герой войны. Он погиб на поле боя.  — А твоя мама?  — А мама… — Франц вздохнул, — она умерла. Маркус ещё раз проверил пульс мальчика, и понял, что Франц что-то скрывает.  — А как она умерла? — спросил он вкрадчиво. Мальчик неожиданно вскочил и крикнул, сверкая глазами:  — Это не ваше дело! У неё было больное сердце. Какое вы имеете право спрашивать о ней?  — У нас, понимаешь ли, полиция, — иронично улыбнулся Маркус, — а ты подозреваешься в краже серьёзной суммы денег, поэтому я имею право задавать любые вопросы, а ты должен на них отвечать в точности. За проступки детей твоего возраста отвечают их родители. Где твои родители? И если они умерли в Триесте, каким образом ты очутился в Инсбруке? Серьёзно-ироничный тон Маркуса произвёл должное впечатление. Франц снова сел и ответил почти спокойно:  — Я искал родственников.  — У тебя есть родственники в нашем городе? Как их фамилия? Как фамилия твоих родителей?  — Фамилия моих родителей Майерхофф. А родственники… Я не знаю, наверное, Нойманны.  — Послушай, мальчик, — ласково произнесла фрау Вернер, — так не бывает, чтобы у твоих родителей была другая фамилия. Сам подумай, если у папы и мамы фамилия Майерхофф, у тебя не может быть фамилии Нойманн. Ласковый тон давался женщине с трудом, поэтому голос звучал фальшиво, и Франц сразу это почувствовал.  — Мало ли, что у кого-то не бывает? — строптиво ответил он, — ну, а у меня — вот так.  — Понятно, — подытожил Маркус, — значит, родители у тебя были приёмные.  — Ну и что? — тут же вскинулся Франц, — они были даже лучше родных.  — Никто не сомневается, мальчик, — снова встряла фрау Вернер, — плохие люди не станут брать на себя обязательства по воспитанию чужого ребёнка. А что ты знаешь о своей настоящей матери?  — Ничего не знаю, — буркнул Франц, и тут же добавил с прежними искрами ненависти в глазах:  — И знать ничего не хочу! Я её ненавижу! Она бросила меня, как котёнка!  — Твоя настоящая мать живёт в Инсбруке? — продолжал допрос Маркус. Франц молчал. В отличие от фрау Вернер, Маркус не испытывал никакого мистического страха перед этим мальчишкой. Таких мальчишек он за время войны перевидал десятки. Сначала они врут про отцов-героев войны, а потом выясняется, что их основным промыслом является воровство кошельков, и этому промыслу научили их собственные спившиеся родители, которые умерли от пьянства где-нибудь под забором. Конечно, встречались и просто несчастные дети, родители которых умерли от испанки или погибли в огне войны, но таких было меньшинство.  — Ну что ж, фрау Вернер, — вздохнув, сказал инспектор, — я всё-таки сейчас попытаюсь выяснить судьбу денег почтенной пекарши, а вы можете быть свободной. Мальчика я передам вам уже завтра. Женщина с видимым облегчением поспешила к двери.