Волчонок

После ухода Каспера, Маркус схватился за голову. В газетной вырезке красовалось фото арестованной больше десяти лет назад Анны Зигель, той самой Волчицы, от рук которой погибло столько людей. Сам Маркус тогда был ещё подростком, и ему навсегда запомнился роковой день — 22 октября. Он вышел в коридор, где всё ещё находился комиссар Кляйн. — С ума сойти… — пролепетал Пец, инстинктивно засунув руки в карманы. — Господин комиссар, вы уверены? Разве у неё были дети? Кляйн потёр шею, и, нервно сглотнув, ответил: — Да, Маркус. Сомнений никаких: это он, волчонок. Ты вряд ли знаешь, но Зигель предстала перед судом уже будучи беременной. Как видишь, теперь он здесь. Да… Жаль, конечно, что его приёмные родители умерли. Может, и не потянуло бы его сюда… И знаешь, Маркус, я бы не хотел с ним встретиться вновь. Комиссар прямо намекал, что возлагает на Пеца ответственность за то, чтобы Франц не вырос преступником. Но что здесь может поделать молодой и ещё не совсем опытный инспектор? Втереться мальчику в доверие, или как-то повлиять на него? Его придётся отдать в приют, и, видимо, «подкорректировать» его досье, чтобы никто и никогда не узнал, чей это сын. Пец кивнул и на ватных ногах отправился обратно в кабинет. В его памяти снова всплывал роковой четверг. В тот день они рано закончили уроки — последний отменили. Маркус пересчитал мелочь и решил по дороге забежать в кафе Кауффельдта, где он был частым гостем. — Эй, Маркус! — позвал его кто-то из мальчиков. — Пойдёшь в футбол играть? — Конечно! — радостно отозвался мальчик, и, забыв о своём намерении, ринулся на площадку. Макс, его друг, был особенно горд. Ещё бы: новый мяч, пахнущий кожей — его собственность. — Давайте, делитесь уже на команды! — с нетерпением крикнул Макс, готовясь дать старт матчу. Мальчики быстро бросили жребий и вскоре началась игра. Долго они ещё гоняли по площадке мяч. Бились с азартом, и казалось, у них никогда не иссякнут силы. Но вскоре радость юных игроков была омрачена: появились старшеклассники, и мяч, отскочив от Маркуса, улетел в их сторону. — Эй, мелочь, не ваш, а? — хитро улыбнулся один из них. — Отдай! — крикнул Маркус. — Отбери! — парировал мальчик и давай закладывать финты. Только Маркус подберётся, он тут же ловко уходит вместе с мячом под всеобщий смех старших. — Слабак! Ну ладно, держи уже мяч! Последовал хлёсткий удар, и вскоре мяч улетел далеко за пределы площадки, и, попав в провода, выбил из них дружную стайку электрических искр. Гимназисты, смеясь, удалились, а Маркус остался в расстроенных чувствах. — Ну вот, испортили такой мяч! — обречённо вздохнул мальчик. — Ну, ничего, — успокаивал его Макс. — Поцарапан, но цел. И вообще, не куксись — мы сегодня на день рождения Ирмы идём! — Ага, — вздохнул Маркус. — И как назло, столько всего задали… — Успеешь! Ну, давай, пошли уже! Ребята, расходимся! Маркус молча побрёл домой. По этим приземистым мощёным улицам Инсбрука он проходил уже сотни раз, наблюдая за опоясывающей город горной цепью, вокруг которой, точно живые, двигались облака. По выходным они часто покидали свой дом и шли отдыхать на природу. Отец ловил рыбу в реке, а Маркус с сёстрами пёк картошку в костре. С вершин гор Инсбрук казался совсем уж крошечной деревушкой. И не скажешь, что это — главный город Тироля. Миновав знакомые уже переулки, Маркус остановился у своего дома, отпер входную дверь и вошёл внутрь. Прислуга у семьи Пец была приходящая, сейчас дома никого не было. Мальчик походил по кухне, пожевал что-то, не разогревая, и уселся за уроки. Очень уж хотелось отделаться от них поскорее — скоро ведь важное торжество! Ирму Маркус видел лишь пару раз, обменивался с ней сухими приветствиями, и каждый после этого занимался своими делами. Сегодня же, помимо Маркуса, Макс пригласил ещё несколько друзей. Ирме исполнялось семнадцать, и по этому случаю семья Штоклаза готовилась к шикарному банкету. Маркус с нетерпением смотрел на часы, и это мешало ему делать уроки. Он не сразу заметил, как пришла мать, и потому не среагировал на привычные вопросы от неё. — Маркус, будь здесь! — послышался голос фрау Пец. — Мне надо забрать Диану и Марион. — Ой, не маленькие! Сами дойдут! — отмахнулся Маркус. — Я давно один хожу! — Ну да, побоялся, что тебя будут «маменькиным сынком» дразнить, — усмехнулась фрау Пец, а Маркус в ответ густо покраснел. На его памяти так дразнили одного мальчика, которого мама поцеловала на прощание, и с тех пор Маркус, боясь, что и его будут точно так же дразнить, постоянно говорил: «Я сам! Не маленький уже»! Маркус, вновь сделав над собой усилие, заставил доделать домашнее задание, и, не зная, чем себя занять, вышел во двор. Внезапно он услышал вдалеке какой-то шум. Со стороны женской гимназии поднималось чёрное облако дыма, и мальчик, желая узнать, что там случилось, накинул куртку и побежал прямо туда. На месте он застал чудовищную картину: из окон рвались языки пламени, внизу кричали и метались люди, работали пожарные. От такой какофонии звуков у мальчика зазвенело в ушах. Он слышал душераздирающие вопли тех, кого охватило пламя, слышал невообразимый грохот, видел, как пожарные выносили то одного, то другого из огненного капкана. — Мама! — закричал перепуганный мальчик. — Диана! Мари! Он хотел было рвануться прямо в здание, но чья-то мощная рука остановила его. — Пустите! Там моя мама! — захныкал Маркус. — Нечего тебе там делать! Уведите его! Но Маркус был не согласен с этим. Всю дорогу он брыкался и ревел, прося отпустить его к маме, которая, видимо, сама рванулась в здание — искать его сестёр. Он ничего не помнил потом. Дрожащего и плачущего от страшного шока мальчика отвели домой, где прислуга отпаивала его валерьянкой, пока Маркус не уснул тяжёлым сном. Ночью он слышал рыдания матери, рассказывающей, как Диану и Марион нашли в здании. У Дианы была разбита голова, а Марион чуть не сгорела в огненном капкане. Бедняжки в панике метались из стороны в сторону, падали, задыхаясь в дыму, и лишь некоторые пытались искать выход. Кто-то рванул на свой страх и риск через огонь. Позже Маркус узнал, что его сёстры и несколько других девочек остались в живых, благодаря героизму пожарных и двух молодых парней, добровольных спасателей. Филипп Хагер не успел уйти — погиб при обрушении, а Маттиас Ройль стал настоящим героем. Двое пожарных — Тобиас Ридль и Герман Хюбш также погибли. Но самым страшным для Маркуса было воспоминание о том, как ему сообщили, что вся семья Штоклаза погибла. Отец, мать, Ирма, Лизль и Макс не смогли выбраться. С тех пор Маркус стал молчаливым, реже улыбался, всё был погружён в свои мысли. Ежегодно он приходил на могилы семьи Штоклаза и тех трёх, что пожертвовали собой ради его сестёр. И вот, спустя больше десяти лет, он встречает его, сына той самой твари, едва не отнявшей жизни Дианы и Марион. И жизнь его лучшего друга. То и дело он смотрел то на мальчика, то на фотографию в газетной вырезке. И чем больше он смотрел на Анну Зигель, тем больше знакомых черт улавливал в лице Франца. Тот же дикий, совершенно пустой взгляд, та же тяжёлая фигура, и даже форма лица — та же. Он очень был похож на свою мать, пусть и был немного светлее. Но в том и дело, что Зигель обладала не типичной для немцев внешности и её гены по-любому сильнее. — Волчонок… — пробормотал Маркус. Внутри него всё клокотало. Он вспоминал, как мучилась от ожогов Марион, как долго пребывала при смерти Диана. Вся забинтованная, каждое движение для неё отдавалось сильной болью. Она не могла даже плакать, лишь жалобно стонала от кошмарных мук. Тогда Маркус, как мог, старался развлечь сестру. Что он только не делал! Когда Марион слабо улыбалась, на душе у мальчика отлегало. А вот его лучший друг, Макс Штоклаза, так и остался там… Ещё недавно живой, весёлый мальчик, умер от страшных ожогов на руках у пожарных. Ирма выпала из окна, и вскоре умерла от травм. Глаза Маркуса потемнели. Он теперь видел в этом мальчике копию жестокой и циничной убийцы, твари, которая оборвала столько молодых жизней, зверски расправившись с десятками людей. — Выродок… — пролепетал Маркус. Кулаки его инстинктивно сжались. Он медленно подошёл к Францу и посмотрел на него с высоты своего роста, с трудом сдерживая себяя от того, чтобы не обрушить весь свой гнев на этого мальчика. А Франц, напуганный такой резкой переменой в настроении инспектора, испуганно съёжился. Он теперь беспомощно дрожал, трясся, как осиновый лист. — Я ничего не сделал! — слабо пискнул мальчик. Что ни говори, а настроение инспектора он уловил очень хорошо. Недавно ещё доброжелательного мужчину точно подменили, и мальчик не мог понять столь резкого изменения. Резкий шум заставил Маркуса вздрогнуть. В кабинет вошёл Хунек. — Маркус, ну так что, выяснил? — А? Ну… Как видишь, да… Пец почувствовал, как постепенно отступает чудовищный туман, заполонивший его разум. — Слушай, Роберт, не экономь на обедах — скоро в мумию превратишься. — Ну, было бы, когда есть, — хохотнул Хунек. — Яна отлично готовит — заходи на огонёк! Хунек заверил, что зайдёт непременно и покинул кабинет. Маркус снова остался с мальчиком наедине. Инспектор ухватил Франца за подбородок, и, нагнувшись, заглянул в его глаза, полные слёз. Пец уже сам ужаснулся от того, что он только что хотел сделать. — Всё в порядке, Франц! — успокаивал он мальчика. — Кто бы ни была твоя мать, ты с ней даже не однофамилец. Я верю, что ты не вор. Я помогу тебе. Обещаю.