Волчонок

Первая ночь прошла спокойно. Утром Франц, как кокетка, крутился перед зеркалом, примеряя одежду, которую ему вчера передала хромоногая великанша. На её фоне фрау Вернер выглядела совсем уж миниатюрной, при этом видно было, что общаются они не как коллеги, а как лучшие подруги: великаншу фрау Вернер называла просто Хельгой, а она её — Симоной. — Если бы не твой отец, мы бы не решили вопрос так быстро, — сказала великанша. — Можно сказать, на всё готовое пришли! — Только вот людей не хватает, — посетовала фрау Вернер. — Это решаемо, — махнула рукой великанша. Франц снова задумался: фрау Вернер кого-то узнала в нём? Может, она знает его родственников или хотя бы предполагает, кто они? Ответить на этот вопрос могла разве что сама попечительница, но Франц бы не решился спросить у неё напрямую. В школу он шёл в компании других детей. Уже на входе он встретился с Оскаром, который очень обрадовался старому другу. При этом на других приютских он внимания не обратил. Ну ясно же — не его они круга. — Учителя здесь хорошие, — говорил мальчик. — Знаешь, мама мне рассказывала про своего коллегу — он всех нагибал! Все по струнке ходили! А тут таких, слава богу, нет. Познакомишься сегодня с нашим Херцогом — он так рассказывает — заслушаешься! Они шли по коридору, и тут кто-то бесцеремонно толкнул Оскара. — Эй, шиш, чего раскапустился? Дай пройду! Оп-па! А это ещё кто? — Конь в пальто! — огрызнулся Франц и с готовностью поднял кулак. Перед ним возник высокий белобрысый мальчик с прищуренными серыми глазами, которыми он внимательно оглядывал Франца. Последний смотрел ему в глаза, не моргая, подспудно чувствуя исходящую от него опасность. — Ну чего ты сразу драться-то, а? — притворно заныл мальчик. — Я ж тебя не трогал. — А я ждать буду? — хмуро ответил Франц. — Дождался! — задорно воскликнул мальчик и отвесил Францу подзатыльник. Тут Франц не стерпел и налетел на обидчика. Завязалась борьба, которую, впрочем, быстро пресекли. — Ну только попадись мне ещё! — прошипел сквозь зубы белобрысый и скрылся в толпе учеников. Франц вернулся к Оскару. — Кто это? — Это Вайсс, — без удовольствия сказал мальчик. — Держись от него подальше — он задира. — Ага, задира и подлипала! — поддакнул другой, не знакомый Францу мальчик. — Ко всем подряд лезет. — Ну, ничего — пойдёт на меня, я ему всыплю, — пожал плечами Франц. В его голосе звучала мрачная решимость, и другие дети, почувствовав это, даже отстранились. Позже Франц узнал, что Михи Вайсс слывёт отъявленным задирой. Чуть что не по нему — сразу наезжает, нередко доводя дело до драк. Особенно достаётся новичкам, в чём Франц убедился на большой перемене. Михи подкараулил его в рекреации, и снова началась драка. Франц был не робкого десятка, потому смело дал отпор хулигану. Но и Михи не намерен был сдаваться, и когда их, наконец, разняли, оба были изрядно покалечены: они наставили друг другу немало синяков и ссадин. У Фраца красовался фингал под глазом, у Михи была рассечена губа. Так и началась вражда между Францем и Михи. Вайсс, чувствуя в новичке угрозу своему положению, то и дело устраивал всякие подлянки, а Франц неизменно давал ему отпор. Казалось, весь класс разделился на два лагеря: одни поддерживали Франца, другие — Михи. Неудивительно, что Оскар как-то отдалился от Франца — он был не конфликтным мальчиком. Но Францу всё было до фонаря. Он спокойно учился и жил. Время от времени в приют приходил Маркус, расспрашивал своих бывших подопечных обо всём, да и уходил. Франца он тоже не обходил вниманием. Франц спокойно делился с ним новостями, рассказал о драках с Вайссом, о новом классе, о учёбе. — Вайсс… Хм… Не знаю такого. Но раз лезет — вломи ему посильнее в следующий раз, — подмигнул Маркус своему подопечному. — Ладно, пора мне. — Постойте! — Франц ухватил инспектора за руку. — А где же Минка? Куда она делась? Вы нашли её? Маркус крепко задумался. Около минуты он молчал, а затем уклончиво ответил: — Думаю, скоро ты с ней свидишься.

***

— Ты посмотри, что ты натворил! — причитала Яна, растирая закоченевшие ладошки Минки. — Да, я время потратил впустую, найти не удалось буквально ничего, — ответил Маркус. — Да разве в том дело! Девочка совсем замёрзла! Одежда, которую принесли из приюта, не приспособлена для того, чтобы часами стоять на холоде! Как только в твоём полицейском участке тебе доверяют детей! Яну иногда пугало поведение её жениха. Часто он казался ей грубым и абсолютно бесчувственным. И только потом, узнав причины его поступков, Яна понимала корень этой мнимой «бесчувственности». Но в этом случае объяснения у неё не было. Зачем было столько времени держать девочку на улице? Ведь логичнее было бы отправить её домой. — Что же ты сама не ушла? — спрашивала она Минку, стаскивая с неё промокшие ботинки. Девочка молчала и только шмыгала носом. Под утро у Минки начался жар, а потом и сухой кашель. Маркус с утра ушёл на службу, а Яна, сбегав ненадолго в свой архив, предупредила, что несколько дней на работу ходить не будет по семейным обстоятельствам. Начальница скривила кислую мину при этих словах. В архиве уже все знали, что родителей Яны в городе нет, а живёт она с молодым полицейским инспектором, невенчанная. «Ну что ж, надеюсь, они, наконец, решили узаконить свои отношения. Если не в церковь, то хотя бы в мэрию сходят», — пробормотала начальница, но вслух Яне ничего не сказала. Между тем девушка и не думала о свадьбе сейчас. У неё на руках неожиданно оказался больной ребёнок. Раньше ей никогда не приходилось заботиться о больных. Наоборот, этим самым больным ребёнком довольно часто раньше бывала она сама. В своей семье во время своих недомоганий она всегда получала максимум любви, ухода и внимания. Теперь Яна вспоминая, что делала её мать во время болезней дочери, старалась повторять это всё в отношении Минки. В подсознании жила тёплая тайная мысль, что все эти навыки очень скоро могут пригодиться ей для ухода за своим собственным малышом. Она так и не сказала Маркусу о своей беременности. Как-то всё не выпадало подходящего момента. А время шло. Потом Яне пришла в голову смешная мысль, проверить, насколько вырастет её живот до того момента, когда Маркус, наконец, его заметит. Маркус в эти дни очень много работал. История Минки добавила ему хлопот. Люди не могут появляться ниоткуда, это он знал твёрдо. И если никаких следов нет, значит, кто-то очень хотел, чтоб их не было. Кто-то? А может быть, сами Кречмеры? Он изучил все сводки преступлений по всему Тиролю, новые и старые, до которых мог добраться. Ни малейшего упоминания о людях с такой фамилией. Попытки что-то выяснить у самой девочки были абсолютно безрезультатными. Внезапно оказалось, что Минка неплохо рисует. Слабой от болезни рукой она выводила на оборотах старых полицейских протоколов, которые Маркус таскал в изобилии для неё со службы, портреты своих близких. Особенно хорошо получался маленький брат, но толку от этих портретов не было. Всё-таки это были детские рисунки, а не работы профессионального художника. Болела Минка тяжело и долго. Сказывалось общее истощение организма и отсутствие нужных лекарств. Яна целыми днями подбрасывала хворост в маленькую железную печку, которую поставили в комнату девочки. Минка всё равно мёрзла и надсадно кашляла от дыма. О том, чтобы отправить её в таком состоянии в приют и речи не было, хотя Маркус побаивался, что девочка умрёт прямо сейчас, находясь в его служебной квартире. Но что он мог поделать? Доктор, которого пару раз приводила Яна, делал такие невыполнимые назначения, что его просто перестали приглашать. А потом Минка начала медленно выздоравливать. Она сидела в постели и часами рассматривала картинки в старых модных журналах, которые Яна приносила ей из библиотеки. Постепенно девочка начала читать подписи к этим картинкам. Буквы, которые раньше никак не хотели запоминаться, теперь сами собой всплывали из памяти и складывались в слова. Сначала слова, которые она могла прочесть, были очень короткие, потом стали длиннее. Проблемой было то, что Минке лень было дочитывать слово до конца, она, прочтя его первую половину, часто заканчивала совсем не так, как было на самом деле написано. Это часто вызывало у них с Яной приступы неудержимого хохота. Пришёл день, когда Яна встретила Маркуса на пороге загадочной лукавой улыбкой. — Пойдём, мы что-то тебе покажем, — проговорила она и увлекла его в комнату Минки. Девочка сидела на кровати в новом халатике, который Яна сделала ей из старой рубашки Маркуса, и держала на коленях журнал. — Новые модели летних дамских шляп сезона 1908 года! — прочла Минка с выражением. — Ты что, мелочь, — усмехнулся Маркус, — хочешь сказать, что ты читаешь? Нет, меня не обманете, небось, выучили одну надпись заранее, весь день репетировали. — Да как ты… — задохнулась от обиды Минка, — ну и не надо! Девчонка яростно швырнула журнал в угол. — А ну, подними, — сказал Маркус таким тоном, что девочка не посмела ослушаться. Она мрачно сползла с кровати, прошаркала в угол, подняла журнал и сунула его в руки Яны, не глядя ни на кого. Маркус вышел на пару минут и вернулся с толстой книгой в скучной серо-зелёной обложке. — А ну, читай! — приказал он Минке. Глаза девочки блеснули. Она взяла книгу и, прищурившись, долго смотрела на её обложку. Губы Минки шевелились. «Давай же, давай, милая!» — шептала рядом Яна. Когда Маркус уже хотел саркастически высказаться по поводу небольшого розыгрыша, который они с Яной устроили для него, девчонка произнесла победно и вызывающе: — Уголовный кодекс Австро-Венгерской империи! — Да ты и правда научилась! — удивился Маркус, — тебе в школу пора! — Что ты, куда ей в школу, — воскликнула Яна, — она слабая ещё совсем после болезни. — Ну, вот окрепнет — и в школу. А ещё её глаза надо показать врачу, что это она всё щурится. Щурилась, впрочем, Минка из чистого кокетства. Когда-то в довоенной жизни она видела кого-то, кто так же щурился. Это была не её мама, а какая-то невероятно красивая женщина, одетая, как принцесса, вокруг которой было волшебное сияние и сказочный аромат. Только теперь уже Минка не могла сказать, видела она эту женщину в реальной жизни или во сне. Между тем, Маркус не прекращал поисков её родных, хотя и никому не говорил об этом. Он обошёл все дома, которые находились по соседству с домом фрау Кёлер, у которой они снимали квартиру. Некоторые жители помнили молодую приличную семью с двумя детьми, которая появилась в городе незадолго до начала войны. Но как их звали, и чем занимался глава семейства, никто сказать не мог. Одна соседка припомнила, что у Кречмеров вроде бы был южный акцент, но верить ей Маркус не торопился, так как у самой Минки никакого акцента не было. Девочка чувствовала себя уже намного лучше. Однажды она заметила у Яны красивую маленькую сумочку из бисера. От сумочки веяло такой стариной, таким покоем довоенного времени, что Минка даже не хотела выпускать её из рук. — Что, котёнок, тебе нравится моя сумочка? — ласково спросила Яна. Минка только кивнула. — А ты знаешь, что я её сделала сама? Когда-то, когда я была не намного старше тебя. — Не может быть… — восхищённо выдохнула Минка. — Может-может, — засмеялась Яна, хочешь, я тебя научу плести из бисера такие же красивые вещи. С тех пор Минка часами сидела, нанизывая на шёлковую нитку разноцветные бусинки. Она втайне от всех готовила подарок Яне на Рождество — собственноручно сделанный кошелёк. Перед самым Рождеством Яна первый раз решила её отпустить погулять. Минка шла по знакомым улицам и чувствовала, как предательски дрожат ноги. По иронии судьбы за всё время бродяжничества она ни разу не болела, даже насморка никогда у неё не было. Она недоедала, одета была в лохмотья, ночевала в холодных сараях и сырых подземельях кладбищенской церкви вместе с несколькими десятками таких же малолетних бродяг, многие из которых были заражены, но была здорова. А теперь, оказавшись в человеческих условиях, в тёплом доме, получив нормальное питание и одежду — заболела. Яна попросила далеко не ходить, но Минка, которая больше месяца провела в постели, шла вперёд, как заколдованная, к центральной площади. Город готовился к Рождеству. Несмотря на всеобщую послевоенную бедность, витрины лавочек уже были украшены гирляндами из мишуры, перед некоторыми домами стояли вылепленные из скудного снега этой зимы рождественские фонари. Людей на улице было мало, а те, что попадались ей навстречу, шли очень быстро, пряча носы в воротники пальто. Впереди показался величественный городской собор с чахлым сквериком перед ним. Минка решила было повернуть обратно домой, но тут на лавочке в скверике она увидела сгорбленную фигурку, которая показалась ей знакомой. На лавочке сидел мальчик года на два-три старше её самой и читал книгу. Несмотря на морозную погоду, на мальчике была короткая куртка, а шапки вообще не было. Чёрную копну волос лениво шевелил ветер. Минка ускорила шаги и вдруг радостно воскликнула:  — Франц! Мальчик внимательно вгляделся в приближающуюся к нему девчонку. Поначалу он её не узнал. Личико вытянулось, побледнело, потеряло детскую округлость и озорные ямочки. Но всё-таки это была Вильгельмина Кречмер собственной персоной! — Где ты была? — возбуждённо расспрашивал её Франц, — я у всех спрашиваю, но никто не знает — ни малыши из нашего бывшего «клуба», ни этот инспектор Пец… Минка сделала эффектную театральную паузу, стала в картинную позу, подперев бока руками, и торжествующе произнесла: — Так вот как раз у самого инспектора Пеца я и живу! У него и его невесты Яны! И они пока совсем не собираются отправлять меня в приют. Если, конечно, я сама этого не захочу. Последнюю фразу она добавила на всякий случай: а вдруг Маркусу прямо завтра придёт в голову таки отправить её в приют. Она никогда не могла понять до конца, что на уме у этого человека, хотя вообще-то считалась большим знатоком психологии взрослых и думала, что всегда сможет вертеть ими, как ей надо. С Маркусом такие штучки не проходили, а вот с Яной — пожалуйста. — Я думал о тебе, беспокоился, — серьёзно произнёс Франц, — почему же инспектор Пец ничего не сказал мне? — Ну он такой… скрытный, — объяснила Минка, как могла. Она сама понимала, что слово это не вполне точное, но по малолетству не могла подобрать другое. — А почему ты такая тощая, они что, плохо тебя кормят? — спросил Франц. — Кормят отлично, — похвасталась Минка, — иногда мне дают столько, что я даже не могу съесть. Просто я болела, а теперь выздоровела. Меня первый раз гулять отпустили. Кстати, мне уже пора домой. А то Яна ещё искать меня побежит. Знаешь, как она меня любит? Жить без меня не может, я серьёзно. Минка картинно закатила глаза, и Франц рассмеялся. Он был очень рад, что встретил свою маленькую подружку, с которой провёл самые трудные годы оккупации. Они вместе пошли вдоль по улице по направлению к дому Маркуса, смеясь и вспоминая особенно интересные моменты своей жизни в «клубе» — Бруно, Медведя, итальянцев… — А пойдём ко мне в гости! — неожиданно предложила Минка, когда они уже дошли до самых дверей. Франц остановился в нерешительности. — Не думаю, что инспектору Пецу понравится, что я пришёл без приглашения, — сказал он. — Да инспектора Пеца и дома-то никогда не бывает! Он приходит почти ночью уже. Там одна только Яна, а она добрая и глупая, пойдём! — уговаривала его Минка. Франц, может быть, так и не решился бы переступить порог квартиры полицейского, инстинктивно, по старой памяти, опасаясь полицию, но их довольно громкий разговор Яна услышала из-за двери. Она выглянула на лестницу и, увидев, что Минка привела с собой друга, тут же пригласила его в квартиру. Франц с первого взгляда понял то, что не понимал Маркус, Яна ждала ребёнка. Именно так выглядела его названная мама Фрида, когда ждала Вилли. Он с удивлением смотрел на женщину, неужели она такая же добрая, и согласна вместе со своим ребёнком воспитывать ещё и Минку. А Минка, не замечая этих взглядов, потащила своего друга в свою комнату, с гордостью продемонстрировала ему свои успехи в бисероплетении и книжки, которые она читает. «Да-да, я теперь умею читать!» — А почему же ты не ходишь в школу? — спросил Франц. — Ну, я болела и ещё слаба… — туманно проговорила девчонка и взялась рукой за лоб, закатив глаза. Франц и Яна расхохотались. — Не мог бы, как её друг, позаниматься с нею? — предложила Яна, — а то мы с Маркусом целый день заняты, он — в полиции, я — в архиве. А она не слишком любит учиться.