Волчонок

Франц задумался. Он и сам не ожидал, что встреча с Минкой его настолько обрадует. И Яна тоже понравилась ему с первого взгляда. Но добровольно ходить в дом полицейского… Впрочем, инспектора Пеца действительно ведь нет дома. А в школе через два дня начинаются рождественские каникулы. — Я не знаю, смогу ли я, — пробормотал Франц смущённо, но я попробую. — Так можно прямо сейчас и начать, — улыбнулась ему Яна. К удивлению Минки, заниматься с Францем оказалось легко и приятно. Она не чувствовала никаких барьеров между ними, как это было с Маркусом, или даже с Яной. Но куда большее отторжение вызывала у неё Диана — сестра Маркуса, которая в эти дни стала часто появляться в их доме. Эта властная строгая женщина не шла ни в какое сравнение с милой простодушной Яной. То, что Диана — настоящая бой-баба, Минка поняла по тому, как засуетилась Яна с её приходом. — Так… Я смотрю, у вас пополнение? — кивнула женщина на Минку, которая тут же метнулась за диван, испугавшись строгого взгляда Дианы. — Ну… Да… — смутилась Яна, точно нашкодивший ребёнок, застигнутый матерью. — И что делать будете с ней? — Ну… Пусть пока у нас поживёт. Я знаю, у Маркуса хорошо получается с детьми ладить. — Умеет, — губы Дианы скривились в саркастичной усмешке. Когда-то она попросила брата посидеть со своим сыном. Маркус согласился и заверил, что справится. Но почему-то взял с собой рабочую папку. — Это ещё зачем? — удивилась Диана, зная о манерах брата уходить с головой в работу. — Да так… Поработаю просто, — пожал плечами Маркус, — дело само себя не раскроет. — Маркус, — Диана хлопнула себя по лбу, — ты говоришь словами своего деспотичного начальника! «Говоришь так, будто это что-то плохое», — подумал про себя Маркус. Он искренне восхищался своим начальником, и считал, что на таких, как Дитрих, земля держится. Он видел в нём умудрённого опытом человека, про каких ещё говорят «рыцарь в ржавых доспехах». Дитрих источал здоровый цинизм и неиссякаемую энергию. Если он брался за дело, не мог думать ни о чём другом. Точно так же и Маркус. Хотя он и был «собирателем мелочи», всё же принимал участие в расследовании более серьёзных дел. Комиссар Кляйн высоко оценивал потенциал своего подчинённого, говоря, что они с Хунеком — два сапога пара. — Да всё будет в порядке! В самом деле, убежит что ли твой Алекс куда-то? — успокаивал сестру Маркус. Недавно овдовевшая Диана теперь разрывалась между работой и воспитанием сына. Так получилось, что он был ещё совсем крошкой, когда Диане пришла похоронка. — Я рассчитываю на тебя, — с некой опаской произнесла Диана и ушла, оставив сына на попечении брата. Она вернулась под вечер, и буквально обомлела: она увидела, как мальчик ест во дворе песок, а Маркус, развалившись за столом, спокойно посапывает, подложив под голову папку, с которой и явился. Ох, и кипятилась тогда Диана… Маркусу с тех пор сына она не доверяла, и обмолвилась, что заранее соболезнует его будущим детям. А вот, кажется, они и появились: по крайней мере, этот приёмыш. В ней видно вчерашнюю оборванку, ночевавшую на улице, несмотря на некоторые особенные признаки, по которым можно понять, что первые годы девочка воспитывалась во вполне благополучной, обеспеченной семье. Диана относилась к Минке, скорее, настороженно, чем надменно. Но Минка всё равно чувствовала себя неуютно рядом с ней, и когда по настоянию Дианы она вчера позанималась с её знакомой учительницей, та сказала своей маленькой ученице: — Учти: есть такие, кто не будет с тобой минадальничать. Например, наш математик: он к разгильдяйству безжалостен. И скоро ты с ним познакомишься. Стоит ли говорить, что после этого у Минки пропадала всякая мотивация учиться? А вот с Францем она чувствовала себя в своей тарелке и усваивала на «ура» весь материал. Она и не заметила, как пролетел час, и вскоре скрипнула дверь, и на пороге показался сам Маркус. — Вот так новости! — воскликнул он, — я смотрю, у нас гости? Франц молча повернулся к инспектору. Он был рад его видеть — Маркус стал ему хорошим другом и наставником. Он регулярно приходил в приют — побеседовать со своими подопечными, коих было немало. — Чего ж ты других сторонишься? Не устал быть сам по себе? — сокрушался Пец. — Не, — отвечал Франц, — мне и так хорошо. — Ах, дружище, — с улыбкой говорил Маркус, — ты неисправимый волчонок. Знаешь, что матёрый волк всегда сторонится стаи? И опять Франц обнаружил, что фрау Вернер вздрогнула при слове «волчонок», и вообще она как будто боится его. Чего нельзя было сказать о великанше, которая, как ведьма с клюкой, ходила по приюту, гремя костылём и таким же громовым голосом раздавала указания. И чем больше Франц смотрел на неё, тем больше находил у себя общих черт с ней. Он тоже был выше и крупнее большинства своих сверстников. Кастелянши ворчали, когда обнаруживалось, что вся одежда Франца становится ему мала менее, чем за месяц, а иногда даже рвётся по швам. — Ну что, котёнок, как учёба? Это было обращено к Минке, и Франц снова почувствовал, что попал к хорошим людям: они любят своего приёмыша так же, как и родного ребёнка, который ещё не родился. — Всё хорошо у меня! — похвастала Минка, — с Францем лучше! — Ну что ж, проверю обязательно, — поднял палец Маркус, — кстати, Франц, если хочешь — заходи на огонёк почаще. Занятия были окончены. Франц неустанно болтал с Минкой о своих приключениях, о том, как в приют доставили здоровенную ёлку, и как дети делали своими руками игрушки. — И у нас скоро будет, — сказала Минка, — слушай, а ты не придёшь на Рождество? — Ну… Да, — отчего-то смутился Франц. — Не стесняйся, милый, — подбодрила Яна. — Всё будет хорошо, ты что же, в гостях никогда не бывал? — Да так, моментами, — развёл руками Франц. Он попытался припомнить, когда и кого он бывал в гостях. Вспомнил маленького больного мальчика, которого звали так же, как и его, вспомнил ужасное положение, в которое попал из-за желания ему помочь… потом вспомнил Давида и его хлопотливую жену и ужасную ошибку Давида, который на какое-то время поверил, что Франц способен на воровство… Да, хождение в гости, обычно, не приводило ни к чему хорошему. — У нас будет весело, — соблазняла его Минка, — Яна обещала испечь пироги, а Маркус недавно принёс такую штуку… Девочка приблизила губы к уху Франца и прошептала громко и таинственно: «Граммофон!» — Ах, ты ж маленькая чертовка! — засмеялся хозяин дома, — а я-то думал, что сделаю всем сюрприз! Ладно, что ж поделаешь, если вы уже всё знаете, принесу сейчас граммофон сюда из кладовки. — Какой граммофон? У нас в кладовке граммофон? — ненатурально удивлялась Яна, и по её виду любому стало бы ясна, что и она уже давно всё знает. Граммофон установили на табуретке в углу комнаты, и Маркус, опустив на чёрный суконный круг блестящую пластинку, начал крутить ручку. Из огромной трубы, перемежаясь непонятным кашляньем и скрипом, раздались чудесные звуки вальса Штрауса. Лицо Яны засияло от восторга. — А… А не пригласишь ли даму на танец, а? Предложение прозвучало несколько неожиданно. Уж чего Франц не умел, так это танцевать. Яна заметила растерянность мальчика и, улыбнувшись, подала ему руку. — Я научу тебя. Надо делать вот так… Вот так… — они принялись разучивать шаги, и если поначалу Франц то и дело наступал партнёрше на ноги, то вскоре у него стало лучше получаться. Маркус всё крутил и крутил ручку, второй рукой перелистывая служебные бумаги, которые принёс с собой. В дальнем конце комнаты, потеряв всякое ощущение реальности, растворившись в музыке, танцевала Минка. Пластинки с вальсами, числом три, сменяли друг друга, затем снова возвращались, голова у Франца кружилась и основная мысль, которая звучала в его голове, была: «Только бы не толкнуть её» — А ты быстро учишься, — подмигнула Яна, закружившись так лихо, что Франц испугался. — Яна, осторожно! Вам сейчас нельзя кружиться так резко! Это может повредить… Франц смутившись замолчал и уставился в пол. — Так-так… Это почему ей нельзя «сейчас»? Это почему ей может повредить? — встрепенулся вдруг Маркус, до того спокойно смотревший в свои бумаги. Он бросил ручку граммофона, поднял глаза на невесту и брошенная музыка, замедлившись в невразумительную какофонию, смолкла. Яна, стоя посреди комнаты медленно краснела. Сначала стали красными виски, потом щёки, потом краска залила всё лицо. — Что? Что, скажи! — допытывался Маркус. Яна бормотала что-то по поводу того, что она сама ещё не уверенна, что может быть, это и ошибка… Франц схватил нечего не понимающую Минку за руку и потащил её в другую комнату. — Знаешь, я ещё раз хочу посмотреть на твои бисерные штучки, — сказал он ей. — Да ну, их, — сопротивлялась девчонка, которой очень хотелось узнать, что же здесь такое происходит. Но Франц держал её крепко, пришлось подчиниться. Через несколько минут, покидая квартиру, Франц слышал из-за двери возмущённый голос Маркуса: — Но почему, почему ты предпочла сказать незнакомому мальчишке, которого видишь в первый раз, но ничего не сказала мне?! И слабые возражения Яны: — Но я ничего не говорила ему! Клянусь, но он сам откуда-то догадался! Расследование появления семьи Кречмеров в Инсбруке буксовало. Маркус никому не говорил, что такое расследование вообще ведётся. Тем более, что в эти дни у полиции было полно дел. Перед Рождеством участились кражи. На городские дома уже несколько раз подряд совершала набеги странная банда, о которой ранее ни разу не слышали. Самое неприятное в этом для инспектора Пеца было то, что по описанию пострадавших, в банде был ребёнок, не старше десяти лет, который протискивался в оконные решётки и впускал в квартиры зажиточных горожан своих товарищей. Но среди всего этого, Маркус не забывал о намерении найти родственников Минки. Все бумаги, которые обнаружились в съёмном жилье Кречмеров, инспектор приказал собрать и принести ему в кабинет. Часто до позднего вечера он вчитывался в полинявшие и расплывчатые от сырости нетопленного дома строчки старых писем, пытаясь найти хоть что-то, что давало бы след. Но, как он решил и раньше, при первом знакомстве с ними, все письма относились к хозяйке дома, а не к её квартирантам. Среди писем было и несколько фотографий. Практически все они были опознаны соседями, кроме, пожалуй, одной. На ней была изображена бледная женщина со страстным, сильно накрашенным лицом, в удивительном, богатом наряде с многочисленными перьями и бусами. Так не могла одеваться обычная горожанка среднего достатка, какой было хозяйка дома фрау Кёлер. Так вообще не могла одеваться ни одна нормальная женщина. Но и на сумасшедшую незнакомка с фотографии похожа не была. В её чертах, особенно в слегка прищуренных, обведённых чёрным, глазах Маркус видел как будто что-то знакомое. Кто она? Однажды, когда Маркус, закончив дневные дела, в очередной раз достал из особой папки эту фотографию и сидел, всматриваясь в неё при слабом свете коптящей лампы, на пороге возник его начальник инспектор Дитрих. — Что домой не идёшь? — весело спросил он, — с Яной поссорился? — Совсем нет, — смутился Маркус, — вот пытаюсь выяснить, кто эта мадам. — Да тут и выяснять нечего, — фыркнул Дитрих, — я знаю её, артистка она, играла в нашем театре до войны. Вроде как проходила по какому-то делу свидетельницей… Эй, Кляйн! На пороге тут же появился комиссар. Старожилы говорили, что прежде он был изрядным толстяком, весь в отца. Но война и недоедание не прошли для него даром — он сильно похудел, и сейчас мало походил на себя прежнего. — А я его ещё мелким помню, — хмыкал Дитрих. — Скажи-ка, мой друг, кто эта дамочка? Ведь была она у нас когда-то, точно была. И скандалы вроде устраивала… — Да, — почти безучастно подтвердил Мартин, — и я её помню. Только фамилии не помню. Как-то была связана, мне кажется, с одним из дел… — Да это я и без тебя помню! — в сердцах воскликнул инспектор Дитрих, — фамилия её какая? Или вспомни хотя бы, по какому делу свидетельствовала. Всех обвиняемых и потерпевших я помню, а вот свидетелей разве упомнишь всех… От Кляйна добиться ничего не удалось, но Маркус был благодарен и за те крохи информации, которые ему удалось получить. Как же он не догадался сам — артистка! Костюм-то явно сценический. Ни одна женщина не станет разгуливать в таком по улицам. А вот играть на сцене — самое то. Зажав в руке фотографию, Маркус отправился в театр. Театр в те дни не работал. Чтобы натопить такое большое, старинное здание, требовалось много угля и дров. Средств на это сразу после ухода итальянцев не было. Поэтому было решено, что к Рождеству оставшиеся артисты дадут несколько камерных выступлений в доме бургомистра и наиболее зажиточных горожан, а в самом театре состоится только один большой благотворительный концерт, не требующий сложных переодеваний и допускающий нахождение публики в зале в верхней одежде. Завзятые театралы, которых в Инсбруке было достаточно, вздыхали: «Куда катится наш город», но, по правде сказать, были рады и этому. В эти предрождественские вечера в театре как раз проходили репетиции концерта. Басы и тенора, с покрасневшими носами, замотанные в какие-то невозможные накидки, выводили на сцене рулады под надтреснутые звуки старого фортепиано. Оркестр, не в силах справиться с промозглым холодом в оркестровой яме, репетировал отдельно, в одной из гримёрных, куда на время поставили маленькую железную печку. Маркус, никогда ранее не бывавший за кулисами, сразу пошёл на звук оркестра. Нежные переливы флейт напомнили ему его юные годы, когда он ходил в этот театр на галёрку в толпе таких же, как и он сам, юнцов и высматривал сверху в бинокль хорошеньких актрис и зрительниц в ложах. Дальше жизнь пошла так, что в театре бывать ему не доводилось. И вот теперь он здесь. Когда-то такое нарядное, сверкающее светом здание, теперь представляет собой почти руину — холодную и мрачную. Но звуки моцартовской увертюры приближались. И вот, наконец, Маркус увидел полоску света, пробивающуюся из-под одной из дверей. Он открыл дверь, тепло и музыка рванулись ему навстречу и тут же прозвучал резкий, неприятный голос дирижёра: — Дверь! Закройте сейчас же дверь! Мы только здесь натопили. У музыкантов пальцы не гнутся от холода! Маркус вошёл, прикрыл дверь и огляделся. Перед ним сидели не более двенадцати человек — жалкие остатки большого театрального оркестра. Кого-то унесла эпидемия, кто-то покинул город перед оккупацией. Почему-то испытывая стыд, инспектор достал из кармана фотографию незнакомки и предъявил её музыкантам. — Да это же фройляйн Келлер! — воскликнул один из скрипачей. — Фрау Келлер, — поправил его ударник, — эта женщина была замужем, и насколько я помню, имела дочь. — Да, да, — зашумели музыканты, — дочь была, она ещё пострадала в этом страшном пожаре! А замужем нет, не была. — Нет, была! — Нет, не была, жила с покровителями… — Ох, уж эти нравы драматических актрисок… — Но где она? — попытался вернуть разговор в конструктивное русло Маркус, — вы знаете, где она сейчас? Она в Инсбруке? Тут мнение музыкантов разделилось. Кто-то говорил, что видел Генриетту Келлер во время оккупации. Она ехала в богатой коляске в сопровождении одного из высших итальянских чинов. Но другие уверяли, что женщина умерла ещё до прихода итальянцев. Так ничего и не добившись от оркестрантов, Маркус взял у дирижёра адрес руководителя драматической труппы и покинул театр. Посетить господина Леманна он решил на следующий день. Сейчас надо было возвращаться домой, где его уже давно ждали Яна и Минка. Наконец, это дело сдвинулось с мёртвой точки. Конечно, Маркус был благодарен Дитриху и Кляйну за помощь и хорошую память. Но ему было бы гораздо приятнее, если бы он вышел на след самостоятельно. Он не был уже так молод, чтобы воображать себя героем, задержавшим самолично опасного пре6ступника, но ещё не был так опытен, чтобы понимать, что любое тщательное расследование — это кропотливый труд многих людей, и чем больше людей в нём принимают участие, тем успешнее расследуется дело. А распахнув дверь в свою квартиру, он сразу увидел озорной, немного прищуренный взгляд Минки. Девочка бросилась к нему навстречу со словами: «А я что-то знаю!» Минка имела в виду вещь вполне невинную: Яна по секрету рассказала ей, что, кроме пирогов с капустой и требухой, которые планировались ранее, будут ещё и пироги с яблоками. Но этот взгляд… «Я, пожалуй, тоже теперь кое-что знаю», — про себя вздохнул Маркус. Теперь остаётся найти актрису Генриетту Келлер или хотя бы её дочь. Спохватившись, Маркус вспомнил, что даже не попытался узнать у музыкантов имя этой дочери. Хотя они могли его и не знать. Инспектор неожиданно затосковал. Он сам не мог объяснить себе причину этой тоски. И сам не мог дать себе ответ на вопрос, так ли он хочет искать женщину с фамилией Келлер.