Волчонок

Размечтавшись, Франц сам не заметил, как дошёл до приюта. Конечно же, он опять опоздал! Он уже предвидел унизительное объяснение перед дежурной воспитательницей, которая была вынуждена из-за него отпирать запертые на ночь двери, но, как ни странно, всё прошло очень тихо. Сыграл свою роль недавний звонок Маркуса. В приюте все знали и о звонке, и о приходе Минки, и о приглашении. Никому из взрослых даже в голову не могло прийти, что Франц этим приглашением не воспользуется, а пойдёт куда-то по своим непонятным делам. В спальне было холодно. Конечно, это здание было роскошным — огромные помещения, высокие потолки, лепнина и старинный паркет. Но высокие изразцовые печи, стоящие в углу каждой комнаты, не могли как следует согреть спальни воспитанников, тем более, что дрова жёстко экономили. Каждый раз, забираясь под одеяло, Франц думал, что лучше бы приют открыли в каком-нибудь менее помпезном, зато более тёплом здании и с некоторой ностальгией вспоминал своё место у печки в домике торговки пирожками. Он часто вертелся не в силах заснуть от холода до самого рассвета. Сейчас, вспоминая сегодняшние приключения, Франц почувствовал, что образ незнакомки греет его почти физически. «Завтра, завтра я снова увижу её и всё узнаю», — думал он, не вполне отдавая себе отчёт, что имел в виду под словом «всё». Хорошо, что были каникулы. Франц в этот день точно не смог бы учиться. Каждые полчаса он бегал в столовую, где сейчас стояла ёлка, и малыши беспрестанно вели какие-то свои тихие игры. Там, над дверным проёмом висели большие часы с тяжёлым маятником. Их каждые два дня заводил истопник — угрюмый молодой инвалид с оторванными пальцами левой руки и посеченным осколками лицом. Он, ворча под нос, становился на стул и подтягивал маятник. При этом часы издавали свои звуки, тоже похожие на ворчание. В половине седьмого Франц стал собираться. Бежать до площади, где находилось кафе Кауффельдта, было, максимум, минут десять. Но, во-первых, если бы он уходил куда-то позже, к нему неизбежно возникли бы вопросы, а во-вторых, у него уже не было терпения ждать условленного часа. Легко соврав воспитательнице, что идёт к инспектору Пецу заниматься с Минкой, Франц выскочил на заснеженную улицу. Снег в этот день шёл, не переставая, что для Инсбрука было не таким уж частым явлением. Вдоль дорог, у заборов уже образовались небольшие сугробы. Несмотря на тяжёлое послевоенное время, за некоторыми окнами горели ёлки и мелькали силуэты счастливых людей. Кое-где слышались пение и музыка. Франц испытывал небывалый подъём духа. Ему казалось, что сейчас он может взлететь и парить над толпой, как птица. Обычно не отличающийся особо приветливым выражением лица, он радостно улыбался всем встречным прохожим, и они охотно отвечали на улыбку доброжелательному мальчику. У витрины кафе Кауффельдта, как всегда, толпились ребятишки. В этот вечер, готовясь к Новому году, ресторатор выставил какой-то особо большой и пышный торт, которого не было даже на Рождество. Торт произвёл на жителей города огромное впечатление, так что сейчас поглядеть на него останавливались не только дети, но и их родители. Франц краем уха слышал, как горожане обсуждают причины, по которым хозяину кафе удалось так быстро поднять свое дело после оккупации. Но его самого это не интересовало, как, впрочем, не интересовал его и новый богатый торт. Он чувствовал себя серьёзным, важным человеком, которого чудесная взрослая женщина попросила помочь в неотложном деле, и держаться старался соответствующе. Только радостная улыбка предвкушения выдавала Франца в этот вечер, когда он с независимым видом прогуливался недалеко от кафе, сунув руки в карманы. Время шло. Зная, что пришёл намного раньше условленного срока, Франц сначала терпеливо ждал, любуясь огнями и праздничной толпой. Но потом он очень сильно замёрз. Улыбка как будто примёрзла к его лицу и уже не выглядела такой открытой и радостной. По его внутренним часам назначенное время уже наступило, но та, которая вчера назвалась Эльвирой, всё не появлялась. В глубине души он чувствовал, что имя не является подлинным. Общаясь с беспризорными и приютскими детьми, Франц с самых ранних лет умел чувствовать ложь. Он знал, как изменяется взгляд у человека, как ускоряется его речь, когда он лжёт. Слишком быстро эта женщина говорила, когда называла своё имя. Да и небольшая заминка после буквы «Э» говорила о том, что незнакомка в последний момент передумала называть своё настоящее имя. Но мальчик не видел в этом ничего предосудительного. «Не забыла ли она обо мне», — с тревогой думал Франц. У него в жизни случались такие ситуации. Когда-то один крестьянин нанял его помочь перетащить непроданный товар с рынка в повозку, которую оставил у маленькой пивной. Франц ждал этого человека несколько часов, пока тот не пронёсся на своей повозке мимо него, сильно пьяный. А весь товар был уже уложен. Видимо, крестьянин уже забыл, что нанял мальчика, и после посещения пивной договорился с кем-то другим. Францу очень не хотелось, чтобы история повторилась с этой женщиной, которая ему так понравилась. Он даже не думал о том, что крестьянин тогда обещал ему неплохо заплатить, а женщине он вызвался помогать совершенно бесплатно. Ещё через некоторое время Франц решился спросить, который час, у какого-то солидного господина в меховом пальто, справедливо полагая, что у такого важного господина должны быть карманные часы. Прохожий смерил его подозрительным взглядом, на всякий случай отступил на пару шагов, но потом, решив, что мальчик не похож на карманника, сообщил, что сейчас без десяти девять. Вообще-то Франц считал, что провёл на улице гораздо больше времени. Но с другой стороны, условленный час уже прошёл. Пока ещё можно было спокойно вернуться в приют, не нарушая распорядка и не подвергнуться наказанию. Что ему делать — оставаться на площади ждать Эльвиру или возвращаться в приют? И тут Франц почувствовал, что вернуться никак не может. Пусть он даже примерзнет к мостовой и превратится в ледяной столб. Он не мог подвести эту женщину, которая так весело и доверчиво предложила ввести его в круг своих друзей. А друзья — это как раз то, чего ему очень не хватало в этой жизни. В семью инспектора Пеца после случая с Дианой он приходить боялся, а в приюте у него так и не появилось ни одного настоящего друга. Когда Франц уже так отчаялся и замёрз, что готов был заплакать, он заметил, что неподалёку, в тени стены крутится какой-то мальчишка примерно его возраста или на год-два моложе. На парне были мешковатые тёплые штаны и огромная кепка, надвинутая на лицо. Франц знал почти всех беспризорников Инсбрука. Стараниями Маркуса их осталось немного. Но этого мальчика Франц не знал. Хотя разглядеть его лицо в темноте позднего вечера было невозможно. Посмотрев на него некоторое время, Франц отвернулся и снова уставился на кафе Кауффельдта, откуда в это время как раз выходили последние посетители. Кауффельдт закрывал своё заведение в десять, не поощряя ночных гуляк. И тут Франца слегка ударили по плечу, и знакомый завораживающий голос весело произнёс: — О, я смотрю, ты тут совсем окоченел, малыш! Прости, я должна была немного задержаться. Ну и погода сегодня — просто зимняя сказка, да? Франц стоял и изумлённо хлопал глазами: это была она — Эльвира! Только сейчас она была одета не в широкую юбку и отороченные мехом изящные сапожки, а в грубые башмаки и мальчишескую одежду. Радость при её появлении была настолько сильной, что Франц мигом перестал чувствовать холод. Тёплая волна хлынула из сердца и согрела его с головы до ног. — Пойдём, пойдём, пора! — затормошила его женщина, — а ты молодец, что меня дождался. Я думала, что ты сбежишь. Франц молчал, потрясённый. Они долго шли по каким-то узким переулкам, среди запертых на ночь старинных дверей, пока не оказались в высокой арочной подворотне, где ворот не было, а был сквозной проход во двор. — Ты постой здесь, я принесу вещи, которые нужно будет нести на квартиру, — бодро сказала женщина, — ты чего молчишь-то всё? Подождёшь, да? Франц хотел спросить, почему он не может пройти с женщиной прямо в старое жилище её друга, и взять свою ношу там. Ведь странно, что тащить тяжести в эту подворотню женщине придётся самой. Но присутствие незнакомки действовало на него странно. Язык словно примёрз к нёбу, и Франц только преданно кивнул. И только когда женщина растворилась в темноте двора, он сам стал придумывать для себя объяснения её непонятному поведению. Может быть, дело не в ней, а в этом её друге, который переезжает на новую квартиру? Может быть, это он не хочет, чтобы неизвестный мальчишка знал его и новый, и старый адрес. Ведь за время оккупации развелось так много воришек. Конечно, человек хочет убедиться, что он, Франц, не такой. Вот познакомятся они и тогда уже… Время опять тянулось невероятно долго. Франц опять мерз на улице. Разница была только в том, что здесь не у кого было спросить время; вокруг не было ни души. Внезапно он услышал шум шагов и негромкий разговор. Это была незнакомка с каким-то закутанным в женскую шаль мужчиной. На мужчине были высокие зимние сапоги, тёплая куртка и шерстяные гетры. Франц, удивившись такому странному наряду, опять промолчал, а пара скинула ему под ноги два узла каких-то вещей. — Ну вот, сказала Эльвира по-прежнему весело, хотя и несколько устало, — половина здесь, а вторую сейчас принесём. Тогда со всеми и познакомишься. И снова Франц остался один. От нечего делать, он нагнулся и попытался прощупать сквозь ткань толстой бархатной скатерти, в которую были завёрнуты вещи, содержимое узлов. Мелькнула мысль, что хозяин вещей поступил не слишком-то умно, используя для увязывания вещей такую дорогую скатерть вместо обычной рогожи. Под пальцами выступали какие-то твёрдые вещи, подсвечники, что ли… И тут со двора донеслись громкие крики, свист, хлопанье дверей и топот множества ног. Насколько Франц мог судить, люди бежали в другую сторону, где был другой выход со двора. Не зная, что ему делать, мальчик заметался на месте. Он не мог бросить чужие вещи, но и стоять на месте, когда Эльвире и её друзьям, возможно, нужна помощь, он не мог. Шум стал тише, а затем навстречу Францу устремились два человека, в одном из которых мальчик с удивлением узнал Роберта Хунека. Заметно было, что удивление было взаимным. Хунек чуть не упал, увидев в подворотне Франца. Глаза полицейского мгновенно окинули два узла, которые лежали у ног мальчика, и с невероятным разочарованием остановились на лице Франца. — Так вот оно что… — тихо и сурово произнёс Роберт, — представляю реакцию Маркуса. И тут Франц внезапно всё понял. Как он мог не понять раньше! И незнакомка, и её друзья — это обычные квартирные воры! Его резко затошнило. Франц положил в рот комок свежего снега и опустился на запорошенную землю. Ему хотелось кричать, что он тут ни при чём, что его нагло и коварно обманули, но он только хватал ртом воздух. — Хорошо, — сухо произнёс Хунек, — этот парень всё равно не достиг возраста ответственности, мы допросим его завтра с утра, — а пока отведи его, Роберт, в приют, он оттуда. «Надо же, второго полицейского тоже зовут Роберт», — вяло удивился Франц. Все его чувства вдруг сразу притупились, перед глазами лежала пелена. Потрясение было слишком сильным. Франц не слышал, что говорил полицейский дежурной воспитательнице и не слышал, что она отвечала. Приведённый в спальню, он тут же лёг и накрылся одеялом с головой. Его морозило, перед глазами мелькали картинки этого бесконечного вечера, в ушах всё звучал голос незнакомки: «Подождёшь, да?» Почему он не догадался! Он ведь стреляный воробей, не малыш какой-нибудь! Объяснение было одно — он потерял голову, увидев эту женщину. Такое с ним было в первый раз. И женщина наверняка это поняла. Использовала его вслепую. Как это мерзко! Не уснув в эту ночь ни на минуту, Франц поднялся пораньше и твёрдо потребовал, чтобы его отпустили в полицию. У него было, что там сказать. Прокручивая ночью в голове случившееся, Франц начал подозревать, что герр Кауффельдт, вполне возможно, знает, кто такая Эльвира. Не зря же она встречалась со своими «друзьями» именно в его кафе.