Волчонок

— Да? — спросил Дитрих, будто недоверчиво. Франц молчал. — Так почему же ты не рассказал о ней инспектору Хунеку? — Я не хотел, чтобы у неё были неприятности, — вздохнул Франц. — Но у неё ведь и так неприятности, не так ли? Причём ввязалась в них она без твоего участия. Напротив — из-за неё теперь неприятности у тебя, у меня, у Роберта, у твоего покровителя Маркуса, а уж у этих людей, — Дитрих кивнул на фотографии, — такие неприятности, скажу я тебе… — Но она могла и не участвовать во всём этом… Она могла не знать… — То есть ты думаешь, что она залезала в форточку, впускала в дом бандитов, а потом стыдливо удалялась? Кстати, как её зовут, она хоть представилась тебе? Франц молчал. Дитрих хищно улыбнулся, и, порывшись в столе, достал вырезку. И снова шокирующий кадр: детский труп, лежащий на прозекторском столе. — Как видишь, твоя таинственная незнакомка — фигура не слишком-то щепетильная. Может, убивать эту несчастную девчонку она и не хотела, но кто-то из сообщников имел неосторожность стянуть с себя маску. А оставлять свидетеля в живых было нельзя. Малая совсем была — подруги твоей младше даже. Ну что, готов дать показания под протокол? — спросил Дитрих, встав из-за стола. Он подошёл к мальчику так близко, что ему стало неловко. — Да, — обречённо ответил Франц, чувствуя, как холодеют его руки. — Отлично! Что ж, теперь ты знаешь, что встретил настоящую… Хм… Волчицу, — он сделал акцент на этом слове, — в овечьей шкуре. Волчицу… Франц вздрогнул. Где он слышал уже это слово? Кого так называли? И ведь не раз называли… А Дитрих уже распахнул дверь кабинета и бросил в сторону Хунека почти весело: — Давай, Роберт, принимай гостя обратно. Он уже хочет тебе что-то рассказать. Подчинённый смотрел на своего начальника с предельным удивлением. Как же ему удалось разговорить этого строптивого мальчишку? И лицо у мальчишки не заплакано, хоть и немного испуганно. Что же ему сказал начальник отделения? Было заметно, что даже такой легендарной личности, как Дитрих, приятно восхищённое удивление присутствующих. Один только Франц чувствовал себя подавленно. Но уж если решил говорить, то надо говорить. Он сел на ту же табуретку рядом с Тиной и приготовился отвечать на вопросы. Впрочем, первый же его ответ разочаровал Хунека. Франц не знал, как на самом деле зовут незнакомку. Имя «Эльвира» было произнесено, но сам Франц честно признался, что не думает, что это имя настоящее. Фотографии подозреваемых были продемонстрированы Францу повторно, и теперь он указал на изображение женщины. — Так я и думал, — пробормотал Хунек и крикнул патрульному в коридоре, чтобы он позвал инспектора Пеца. Когда Маркус появился на пороге, Франц втянул голову в плечи, стараясь быть очень маленьким, совсем незаметным. Но Маркус заинтересовался совсем не им. — Что, всё-таки она? — спросил он Хунека. — Да, похоже, что она, — сочувствующе ответил коллега, — и что ты теперь собираешься делать? — А что делать? Делать я собираюсь вот что: завтра же начну готовить официальное удочерение. — И это тебя не смущает? — кивнул на фотографию незнакомки Роберт. — Наследственность? — Маркус задумчиво вгляделся в фотографию, на которой незнакомка кокетливо щурила глаза, — нет, не смущает. У каждого из нас в семье есть сомнительные личности. Вот ты можешь поручиться, что в твоей семье их нет? Хунек усмехнулся: — О, да — за сомнительными личностями мне далеко ходить не надо, достаточно вспомнить моего дядюшку Курта, который при посещении Лондона однажды разделся догола на станции лондонского метро. Настолько его поразило сие изобретение, что дядя совсем потерял рассудок. Прыщавый юнец за пишущей машинкой тихонько захихикал, затем засмеялся сам Роберт, а уж потом к нему присоединились все присутствующие в кабинете, кроме Франца. — Вот и я говорю, — отсмеявшись, снова заговорил Маркус, — если на наследственность обращать внимание, то нас всех надо изолировать. Кстати, задержали уже её? — он опять указал на фото «Эльвиры» — Дело нескольких часов, — ответил Роберт и озабоченно добавил, — но свидетелей у нас маловато. — А что ресторатор? — Да вот, послали за ним, ждём. Как раз в этот момент в коридоре раздался шум, и знакомый уже Францу тонкий голос Кауффельдта громко спросил, где найти инспектора Хунека. — Ну вот, лёгок на помине, — усмехнулся Маркус, — хорошо, не буду вам мешать. Уходя, он неожиданно потрепал Франца по голове со словами: — Что ж ты, Франц, так? Вот пришёл бы к нам в гости, в это всё и не вляпался бы. Ну ничего, это тебе наука, ты заходи, Минка скучает. Так что, Маркус на него не сердится?! Он опять приглашает его в гости? Франц никак не мог этого понять. И где-то в глубине души даже чувствовал, что такая доброта к нему со стороны инспектора, пожалуй, несправедлива. А в дверь уже входил возбуждённый ресторатор Кауффельдт. Карикатурная тирольская шапочка с пером была сдвинута на затылок, тёплая куртка распахнута, лицо раскраснелось. Роберт попросил Франца и Тину пересесть на стулья у стены, а ресторатору указал на табуретку, с которой только что встал Франц: — Садитесь, пожалуйста. — Мне некогда сидеть, я оставил кафе на глупую девчонку-продавщицу, а сейчас самое продажное время, — возмущенным голосом вступил Кауффельдт, — я вообще не знаю ничего, зачем меня вызвали? — Успокойтесь, — Роберт, после вопросов об имени, адресе и происхождении, выложил перед ресторатором несколько фотографий, — знаете ли вы этих людей? — Да не знаю я эти криминальные рожи! — возмутился посетитель, — вот только эту… Кауффельдт держал на весу за уголок фотографию женщины, как будто боялся об неё испачкать руку. — Да-да, что вы можете о ней сказать? — доброжелательно обратился к нему Хунек. — Что о ней можно сказать — только то, что она кокаинистка! Опасная личность, скажу я вам! «Какой же ты гад! — думал Франц, — а ведь два дня назад с медовой улыбкой таскал ей за столик пирожные, и тебя не смущало, что она опасная личность!» Несмотря на тот ужас, который он испытывал теперь перед незнакомкой и её друзьями после просмотра фотографий в кабинете Дитриха, поведение ресторатора казалось ему отвратительным. — Назовите имя этой женщины, если его знаете, — продолжал допрос инспектор. — Конечно, знаю! Это Эстер Келлер. Я и мать её знал, известная была личность в городе, хотя актриса так себе. Дочь на неё, кстати, очень похожа. Франц заметил, что Хунек ни капли не удивлён, услышав имя женщины, как будто уже знал его раньше. «Может, и знал, — подумал он грустно, — а от меня и этого дядьки хотел только подтверждения…» А между тем Хунек неожиданно переключил своё внимание снова на него: — Знаете ли вы этого мальчика? — спросил он Кауффельдта, указывая на Франца. Ресторатор бегло оглядел фигуру мальчика и ответил ворчливо: — Откуда я могу его знать? Это просто мальчик. У меня возле кафе каждый вечер толпится с десяток таких мальчиков! Я что, должен каждого из них помнить? Я могу, наконец, идти? Расписавшись в протоколе, недовольный посетитель удалился. Хунек отпустил и Франца с Тиной. — Ты теперь свидетель по этому делу, — сказал он мальчику, — вызовут тебя ещё не раз, и, пожалуйста, отвечай на вопросы сразу, без участия начальника отделения. Иначе очень просто из свидетеля ты можешь превратиться в обвиняемого, не забывай, что узел с украденными вещами лежал прямо у твоих ног. Едва за Францем и воспитательницей закрылась дверь, Хунек в нетерпении рванулся к кабинету Дитриха. Позади него в проёме двери блестели очки Кляйна, и даже прыщавый секретарь не усидел на месте. Постучав, они чуть ли не хором спросили у своего начальника: — Как?! Как вам удалось разговорить этого мальчишку? Дитрих небрежно махнул рукой: — Без всяких проблем. Я просто показал ему фотографии из дела «Трансильванских мясников», а ещё «Ночных тварей». — Но ведь «мясники» … — Да, в расследовании этого дела я участия, само собой, не принимал, но был наслышан. А ещё у меня есть полезная привычка хранить фото и вырезки из газет обо всех сколько-нибудь заметных преступлениях. И привычка эта мне в очередной раз пригодилась. Начальник отделения победно оглядел своих подчинённых. — Но ведь и Ночные твари», и «Мясники» убивали своих жертв, а за нашими воришками такого не водится, — удивился Хунек. — Да, — подтвердил Дитрих, — если «Ночные твари» применяли оружие только в крайних случаях, то главари «мясников» — братья Рац, считали, что в убийстве ничего необычного нет. — И вы показали мальчику фото, где запечатлено дело рук «мясников»? — Да. Это произвело на него должное впечатление, — самодовольно ответил Дитрих. — Но ведь это нечестная игра, — удивился подчинённый. Начальник отделения нахмурился: — А это вовсе не игра. Я не играю. Я расследую преступление. А в этом деле все средства хороши, если они помогают разоблачить преступника. Хунек промолчал и сёл на своё место. Впервые он видел начальника таким. Некоторое время он размышлял на тему: где та грань, которую нельзя переступать в расследовании преступления? Но затем текущие дела снова поглотили его — задержали Эстер Келлер. Роберт впервые видел эту женщину и, как и Франц, был поражён её маленьким ростом и хрупкостью. Кроме этого, женщина отличалась загадочным налётом таинственности. Держалась она так, как будто не совсем понимала, где находится. На бледных, красиво очерченных губах бродила слабая улыбка, а огромные глаза смотрели как бы внутрь себя. — Вот ведь… — Хунек прищёлкнул языком, вспомнив, что Кауффельдт назвал Эстер Келлер кокаинисткой. Да, вполне похожа. Некоторое время он размышлял, а не вернуть ли Франца Нойманна, чтобы сразу устроить опознание, но потом решил отложить это на следующий день. Дитрих вышел за порог, и, закурив, с удовольствием огляделся. Да, пришлось пойти на блеф, чтобы разговорить Франца, но иного выхода не было. Он — ключ. После, когда результат допроса узнал Маркус, Дитрих заметил на его лице смятение. Даже когда точно выяснилось, что Франц ни при чём, Маркус только ещё больше забеспокоился. «Сам скажет», — думал инспектор, выдыхая светло-серый дым. И действительно, Пец скоро вышел за порог. — Господин начальник, у нас проблемы. — Да? Какие? Твой друг, как видишь, ни при чём. Что тебе ещё надо? — Дело серьёзное, — покачал головой Маркус, — Диана узнала его. Вернее, думает, что поняла, чей он сын! Я, конечно, пытался разубедить её, но вы же знаете, какая она упрямая! Дитрих от неожиданности поперхнулся. Он повернул лицо к Маркусу и посмотрел ему прямо в глаза. Видно было, что эта новость вызывает у него неподдельную тревогу. Вот же как судьба порой шутит: сперва головной болью Дитриха была сама Волчица, а теперь — её предполагаемый сын, который и не подозревает даже, кем она может быть. А что, если его узнает, например, фрау Гюнст, живущая буквально через дорогу от Хунека и за квартал от Дианы? Дитрих во время оккупации был в тюрьме, но был наслышан о гуляющих по Инсбруку слухах касательно возвращения Волчицы, и о том, какую панику это вызвало у свидетелей и пострадавших. Чёрт возьми, теперь, получается, они — единственные, кто сможет помочь Волчонку? — Кому ещё ты об этом рассказывал? — спросил Дитрих со всей серьёзностью. — Никому. Только Кляйну. И вам тоже, — заверил Маркус. — Это хорошо, что ты не явился на следующий день, — меланхолично произнёс Дитрих, — ко мне дочь вернулась, вот я бы обрадовался таким вестям-то… Докурив папиросу, Дитрих сплюнул, и, покрутившись на пороге, резко развернулся к Маркусу и вполголоса произнёс: — Значит так, Маркус, никакой паники. Продолжай наблюдение за этим мальчиком и веди себя, как будто ничего не произошло. У твоих подопечных низкий процент рецидива, поэтому я рассчитываю на тебя. Рано или поздно он узнает правду. И лучше, чтоб от тебя. Но я всё же надеюсь, что нам удастся сохранить тайну, — добавил он, чуть погодя. — Но, может быть, это простое совпадение, и Франц Нойманн не имеет никакого отношения к Инсбрукской волчице? — Маркус задал начальнику вопрос, который не давал ему покоя уже несколько дней. — Может быть, и так. В своей жизни я повидал немало совпадений, — задумчиво ответил Дитрих, — но нам лучше быть во всеоружии. Для нас по сути дела нет никакой разницы, является ли мальчишка её сыном или нет. Достаточно одного слушка, чтобы порядок в городе был нарушен, а уж что ждёт этого несчастного мальца, трудно представить. Хотя я всё-таки думаю, что он её сын. Уж слишком похож внешне, и прибыл к нам из Триеста… А ведь я несколько лет назад узнавал, что случилось с ребёнком Анны Зигель! — И что? — с неподдельным интересом спросил Маркус. — Был отдан в сиротский приют города Триеста. Теперь, как ты сам понимаешь, мы не можем проверить, там ли он находится в настоящее время, но достаточно посмотреть на него, чтобы возникли подозрения. Внутри него смешалось чувство досады и страха. Кажется, Волчонок теперь связан с его семьёй какой-то невидимой нитью. Это чувство зародилось в нём ещё тогда, когда Берта сообщила, что собирается идти работать в школу. Ту самую, где сейчас учится Франц Нойманн. Между тем Каспер не имел ни малейшего понятия, что случилось с его маленьким приятелем. Несколько дней назад, оставив Франца в кафе Кауффельдта, он поспешил на вокзал, куда должна была приехать из Вены его сестра Берта. Он подоспел вовремя — к платформе уже подъезжал локомотив, испуская клубы ядовитого дыма. Отец и мать уже были на перроне. — О, а мы думали, забыл про нас, — одобрительно кивнула Марта. — Да, заскочил по дороге в кафе, — пожал плечами Каспер, — о, надо же, папа оставил рабочее место! — Спешите увидеть, — чуть заметно усмехнулся Дитрих-старший. На перроне яблоку негде было упасть. Железнодорожное сообщение с Инсбруком возобновлено было недавно, и в город возвращались вчерашние беженцы, которых радостно встречали родственники и друзья. Вскоре перрон заволокло белым паром, из которого, как рыба из воды, высунулся нос паровоза. Поезд остановился, и вскоре из третьего вагона показалась женская фигура в чёрном пальто, с двумя пузатыми саквояжами. Каспер с удивлением разглядывал сестру. Она, безусловно, изменилась — похудела, постройнела, лицо стало более бледным и серьёзным. Заметив на брате мундир пожарной команды, она усмехнулась, но не стала отпускать свои обычные шуточки, что не преминула бы сделать раньше. После сумбурной встречи и шумного семейного ужина, Дитрих спросил дочь: — И что ты собираешься делать на родине? Берта легкомысленно откинула назад волосы: — Пойду работать в школу. Ведь здесь уже открыли школы? Возможно, выберу женскую частную гимназию… Но следующий день оптимизма у Берты поубавилось. Во всём послевоенном городе открыты были только три школы, среди которых не было ни одной женской гимназии. Единственное место, которое ей предложили — это было место учительницы естествознания в народной школе для мальчиков. Каспер, хоть и сочувствовал сестре, но не спешил её жалеть. Он четко понимал две вещи: во-первых, Берта справится, во-вторых, такая работа, возможно, даже будет ей полезна после пребывания в Вене в семье дядюшки. Что касается родителей, то они отнюдь не были в восторге от такой перспективы. Особенно отец. В тот вечер, когда дочка заявила, что, по всей видимости, пойдёт в народную мужскую школу, он, нарушив своё правило не вмешиваться в жизнь детей, спросил: — Может быть, всё-таки репетиторство? — Что это ты, отец? — Берта скосила на него свои круглые насмешливые глаза, — стареешь? Конечно, работа в народной школе учительницей естествознания не была пределом её мечтаний. Она с детства помнила присказку матери во время всех её озорных выходок: вот выгонят тебя из гимназии, и придётся идти в народную школу. В народную школу ходили дети самых бедных горожан, так как обучение там было бесплатным, или же совсем отпетые мальчики и девочки, у которых что-то не заладилось в гимназии. Но со времени её детства многое изменилось. Так как во время оккупации городские учебные заведения практически не работали, и только самые богатые люди могли нанимать учителей своим детям, состав учащихся народных школ сильно изменился, став более пёстрым. Поэтому, входя после зимних каникул в первый день своей работы в класс, Берта с удивлением увидела там и детей вполне обеспеченных горожан, и ребят с городских окраин, и приютских мальчиков, которые держались вместе, заняв последние парты.