Волчонок

Опытным взглядом Берта оглядела класс. Особенно её внимание привлёк белобрысый мальчик с третьей парты, шушукающийся со своим соседом и совсем не стесняющийся учительницы. Кажется, это Вайсс, тот самый, о котором говорил математик. Берта уже успела познакомиться с коллегами и составить своё представление об учениках. — Поверьте, фройляйн: нет ничего сложного в том, чтобы держать в классе дисциплину. Главное — вкладывать душу в свой предмет, — заверял её Херцог. — Не поверите, но я никогда не повышал ни на кого голос. Математик лишь согласно кивал — у него были свои взгляды на педагогику. — А вы где раньше работали? — спросил Бекермайер, подозвав к себе Берту. — В приюте. Ещё когда училась, — лаконично ответила Берта. — Приютские тут тоже есть, — развёл руками математик. — И знаете, с ними отлично работает метод кнута и пряника. Это — вчерашние бродяги, и миндальничать с ними нельзя. Если я не буду держать их в ежовых рукавицах, они просто сядут мне на голову — и всё. Берта в ответ промолчала. Только что Херцог, молодой историк, говорил, что просто старается быть добрым ко всем, что дети ценят хорошее обращение, а вот Бекермайер говорит прямо противоположное. — Я смотрю, у вас когнитивный диссонанс? У нас с Эрнстом на этот счёт есть определённые разногласия, но чьи методы вам ближе — решайте сами. Хотя… Бекермайер хитро прищурился, намекая, что он знает, чья она дочь и какими методами намерена держать порядок в классе. — Знать бы ещё, с кем придётся иметь дело… По расписанию у меня там в первый день третий класс. — Ха, это можно! — бодро ответил Бекермайер. — Так… Вот этот, Петерс, учиться не хочет и не желает. Он или на второй год останется, или вылетит из школы — третьего не дано. Конечно, каждый заслуживает шанса, но я ему и так дал больше, чем следовало бы. А вот Вайсс… — математик вздохнул и покачал головой. — Видели ли вы где-нибудь отпетого хулигана и хорошего ученика в одном флаконе? Вот Вайсс — как раз из таких. В моей практике такие встречаются нечасто… Сообразительный парень, но у него прескверный характер. — И не такие звёзды гасли, — ответила Берта, намекая, что принимает вызов. — Если поставите его на место, это будет замечательно. Меня он боится и ведёт себя тихо: знает, что срывать уроки — себе дороже. Вас, как новенькую, он обязательно попробует на зуб. — Подавится, — уверенно ответила Берта. Ей приходилось иметь дело с настоящими хулиганами, детьми-дикарями, и она знала, что им нужно авторитарное воспитание. Их надо держать в ежовых рукавицах, и не забывать наказывать, но, конечно, только по делу. — А приютские что? — Ну, за них особенно сказать нечего. В принципе, всю работу давно выполнила полиция. Точнее, местный «собиратель мелочи». Все они, — Бекермайер поставил галочки карандашом напротив фамилий учеников, — подопечные инспектора Пеца. Он свою работу знает. Вот с этим мальчиком, — математик указал на фамилию «Нойманн», — никаких проблем не будет. — Он на уроках сидит тихо, быстро всё схватывает. — Ну что ж… посмотрим, что из этого выйдет, — задумалась Берта. Вот, они перед ней. Весь класс. — Так… Поскольку я вас не знаю, давайте проведём перекличку, — она уверенно зашагала к столу и достала журнал. Она называла фамилии и имена, и каждый ученик вставал. — Так… Михаэль Вайсс! — прочитала она уже совершенно иным тоном. Мальчик, тот самый болтун, встал. Берта приподняла бровь, и тот лишь невинно развёл руками. Он без всяких слов понял, что новая учительница прекрасно осведомлена о его «подвигах». — Садитесь. Знакомство было окончено. Теперь ученики молчали, с любопытством, глядя на Берту. Та, как ни в чём не бывало, расхаживала между рядами и спокойно рассказывала.  — Записали? Отлично. А сейчас повторим тему предыдущего урока. Надеюсь, вы за каникулы не забыли ничего. Так, — она открыла учебник, и, пробежав глазами по параграфу, начала задавать вопросы. Три или четыре мальчика тянули руки, но никто не выкрикивал с мест. Вайсс наверняка знал ответ на вопрос, но молчал, продолжая сверлить учительницу взглядом.  — Так, одни и те же работают. Плохо, ребята, плохо — они одни за вас отдуваются. Что ж, попробуем по-другому, — в голосе Берты чувствовались твёрдость и уверенность в себе. Она вовсе не хотела сыпать двойками на первом уроке, потому отстающих спрашивать вовсе не собиралась. А что же тот мальчик с задней парты? Бекермайер говорил, что он очень способный ученик. Но почему-то не стремится отвечать на вопросы по теме. Видимо, думает, что ему нет смысла беспокоиться за оценки.  — Франц Нойманн! Мальчик резко встал и, после секундного замешательства, ответил. Берта нахмурилась: с этим мальчиком явно что-то не так. Но вот что её насторожило? Может, ей резанул слух акцент? Здесь, в Тироле, почти у всех южнобаварский говор, а этот мальчик точно не местный. И ещё — внешность. Темноволосый, круглолицый парень с большими тёмными глазами, имеющий привычку втягивать шею и неуклюже наклонять голову, кого-то ей усиленно напоминал. Кого-то, кто врезался ей в память на долгие годы. Как только закончились уроки, Франц засобирался обратно в приют. Он уже успел позабыть о своих стремлениях заниматься с отстающим Фрицем — внезапное злоключение с полицией затмило все прочие проблемы. Он думал сначала зайти к Маркусу, как сделает уроки, может, поиграет с Минкой, поболтает с Яной. Он и правда соскучился по ним. Но когда он уже подходил к гардеробу, его окликнули.  — Да?  — Франц, нам надо поговорить, — перед ним возникла фигура в чёрном — фройляйн Дитрих. Не та ли это самая Берта, о которой говорил Каспер? Если да, то разница между ними очень даже ощутимая: Берта, в отличие от брата, выглядела сдержанно и строго. Но разговаривала с Францем вполне дружелюбно.  — Что-то случилось? — Франц удивлённо вытаращил на неё свои глаза, а Берта, накинув пальто, мотнула головой в сторону выхода. Уже за порогом она снова посмотрела в глаза мальчику и спросила:  — Ты откуда к нам попал?  — Из… Из Триеста, — немного растерялся Франц. Сейчас Берта очень напоминала отца: тот же прищур, тот же тон, те же жесты.  — Так… А что же тебя сюда занесло? Ты просто бежал, куда глаза глядят, или тебе нужно было именно сюда?  — Ну… Я знал, что моя мать родом отсюда, — Франц выглядел сконфуженным, — подумал… Подумал, что у меня есть ещё родственники… Ну, мамы когда не стало… Моей приёмной мамы Фриды… Не хотел там больше быть… Берта ещё больше посерьёзнела. Вот, что бросилось ей в глаза! Даже отрывочного рассказа Франца хватило, чтобы сложить два и два и понять, кого он ей напоминает!  — Так, значит, ты ничего не знаешь о настоящей матери? Мальчик только удивлённо развёл руками. Называть фамилию Зигель, которая начала его преследовать, он не решился: всё же едва знает эту женщину, и не уверен пока до конца, можно ли ей доверять.  — Возможно, ты родился в тюрьме, — предположила Берта, и Франц почувствовал, как по его спине пробежал холодок.  — Не говорите никому об этом! Но Берта поспешила его успокоить:  — На то я и преподаватель, чтобы держать язык за зубами, когда надо. Она вышла за ворота, а Франц — вслед за ней. — Мне резанул слух твой акцент. Я в Приморье не была, конечно, но сталкивалась с жителями тех мест. Надо сказать, акцент очень заметный. Франц закивал, не зная, что ответить. Он просто шёл рядом с учительницей, хотя ему надо было в другую сторону. Оба молчали, но тут перед ними возник полицейский.  — Франц Нойманн? — уточнил он, поздоровавшись.  — Да, — ответил мальчик, подняв голову.  — Тебя-то нам и надо! Пройдём в участок.  — Так, он что-то натворил? — всполошилась Берта.  — Нет-нет, фройляйн, — поспешил заверить полицейский, — он свидетель, воспитательница из его приюта уже ждёт его у нас. — А что случилось-то? — продолжала допытываться женщина.  — Это вам лучше уточнить у вашего отца, — хмыкнул полицейский. Распрощавшись с Бертой, Франц поспешил за патрульным. Действительно, в участке его уже ждали. В этот раз у кабинета Хунека снова собралась целая толпа — сам начальник участка, патрульные, Маркус и Тина. — Франц, вот ты где! А мы уже хотели идти тебя искать! Ты же давно должен был в приют вернуться, — напустилась на подопечного воспитательница. — Простите, — пожал плечами мальчик. — Мы тут это… Ну… С учительницей заболтались. Дитрих даже зубами скрипнул: он прекрасно знал, о какой учительнице речь. «Ведь как знал, как знал!» — думал раздосадованный начальник. Франц удивлялся, почему все эти люди стоят у двери и не заходят в кабинет. Но он ничего не спрашивал, справедливо полагая, что всё выяснится со временем. И действительно, вскоре дверь приоткрылась, Хунек выглянул в коридор, и, поймав глазами взгляд начальника отделения, отрицательно покачал головой. — Что, не признаётся? — сочувственно, но слегка насмешливо спросил Дитрих. Хунек только вздохнул. Затем встрепенулся, взял за плечо Франца, кивнул Тине и пригласил их в кабинет. Войдя в светлое помещение из тёмного коридора, Франц не сразу понял, кто сидит перед столом Хунека на той табуретке, которую вчера занимал он сам. Инспектор подтолкнул его к стене и указал им с Тиной на два стула, которые уже были там приготовлены. Мальчик сел, поднял голову и вздрогнул — перед ним сидела Эльвира. Эта женщина всегда казалась ему очень маленькой, но сейчас она вообще была похожа на какую-то мелкую птичку. Сейчас она выглядела не настолько отстранённой, как день назад. В поведении её, в мелких движениях, взгляде, мелькала некоторая нервозность, даже кончики тонких пальцев слегка подрагивали. Франц почувствовал, что не может смотреть на эту женщину прямо. Ему почему-то было стыдно, как будто бы это он втянул её в сомнительное предприятие, а не наоборот. Женщина сидела к нему боком, у стола инспектора Хунека и рассеянно смотрела в окно. Роберт, переговорив вполголоса в коридоре со своим начальником, вернулся на своё место и начал допрос. — Итак, Франц, расскажи, где ты впервые встретил эту женщину. — Я встретил её в кафе Кауффельдта, — глухо ответил Франц, стараясь не встречаться с «Эльвирой» взглядом. Она же после его слов, наоборот, приподняла брови и стала разглядывать мальчика с насмешливым вниманием. — Когда это было? — спросил Хунек, — назови число и месяц. — Это было недавно, месяц декабрь, а число… Франц задумался. Число он не помнил точно. Но тут ему пришла в голову интересная мысль. — Я был тогда в кафе с Каспером Дитрихом, сыном вашего начальника. Он говорил, что потом пойдёт на вокзал встречать свою сестру. Можно спросить у начальника отделения Дитриха, он ведь, наверное, помнит, какого числа вернулась домой его дочь. Или я могу спросить у неё самой завтра в школе. Она наша новая учительница естествознания. Маленькая женщина у стола нетерпеливо пожала плечами и демонстративно закатила глаза, словно хотела сказать: «О чём это вы тут толкуете, какое это имеет значение?» — Фройляйн Келлер, — обратился к ней Роберт, — вы подтверждаете, что познакомились вот с этим мальчиком — Францем Нойманном — несколько дней назад в кафе-кондитерской Кауффельдта? — Ну, конечно же, нет! — капризно ответила «Эльвира», — этот оборвыш напал на меня на улице! Он меня преследовал, наверное, хотел украсть сумочку или ещё что! — Что это такое вы говорите! — подхватилась Тина, — это когда это он на вас напал?! Её не столько возмутили несправедливые обвинения в адрес её воспитанника, сколько то, что Франца обозвали оборвышем. В приюте прилагали огромные усилия, чтобы дети выглядели прилично. Фрау Вернер проявляла чудеса изобретательности, чтобы собрать подходящий по размеру комплект одежды для каждого ребёнка, а воспитательницы частенько проводили часы ночного дежурства за штопкой и глажкой детских вещей. И вот какая-то воровка называет её воспитанника оборвышем! — Тише, тише, — Хунек сделал в сторону Тины успокаивающий жест, — разрешите, мы продолжим. Так вы утверждаете, что этот мальчик вас преследовал, когда вы шли домой из кафе? — Да, — с видом оскорблённой невинности кивнула женщина, — так и было. — Франц, ты и правда преследовал эту женщину? Франц онемел. Ведь, если подходить к ситуации отстранённо, можно подумать, что он и правда шёл за незнакомкой с целью грабежа, а на самом деле, он просто за неё боялся и не хотел от неё уходить… — Так что же? Почему ты молчишь? — голос Роберта стал строже, а глаза смотрели в лицо мальчика с удивлением. Франц вздохнул и попробовал объяснить: — Это было уже потом. Не в тот день, когда я увидел её первый раз. Это было четыре дня назад. Или пять. Я снова увидел её, как она выходит из кафе. С ней были люди… — И что сделал ты? Франц молчал. Получалось, что он, и правда, преследовал эту женщину. И никто не поверит, что он шёл за нею просто так, не с целью ограбить. Но Франц недооценивал Хунека. Роберт был очень понимающим и совсем не чёрствым человеком. — Она тебе понравилась, да? — тихо спросил он. — Да, — вздохнул Франц, — я просто боялся, что на неё нападут хулиганы, ведь было уже поздно, а она шла одна. — Вот ещё! — с негодованием передёрнула плечами женщина, — он же малолетний воришка, это сразу видно! «Защитник»! Да я еле отбилась от него! Он хотел отобрать у меня меховую муфту! — У вас не было в тот вечер муфты, — ясным голосом сказал Франц. Он уже не боялся смотреть ей в лицо. Своими лживыми обвинениями она разрушила ореол очарования, который покрывал её в глазах Франца. — Так говоришь, муфты не было? — чему-то улыбнулся Роберт, — а что было? Опиши, во что она была одета. — Ну, на ней были сапожки… такие… со светлым мехом. Юбка длинная со складками, короткая шубка и маленькая меховая шапочка. А когда она меня встретила в последний раз, она уже была одета, как мальчик. — Она тебя встретила последний раз случайно? — Нет, — ответил Франц, — мы договаривались. И он довольно последовательно и почти спокойно изложил историю о друге «Эльвиры», которому требовалась помощь в переноске вещей на новую квартиру. — Эстер Келлер, — обратился Хунек к женщине, — подтверждаете ли вы слова Франца Нойманна? «Эстер, — подумал Франц, — а ведь мне сразу имя «Эльвира» показалось ненастоящим» — Вот ещё! — презрительно передёрнула плечами женщина, — мало ли чего он наговорит! Это же бред! Какой друг? Какая помощь? Уверяю вас, мои друзья — весьма почтенные и уважаемые люди. Если им понадобится куда-то перенести вещи, они наймут носильщиков, а не будут договариваться через меня! И с кем? С каким-то малолетним проходимцем! Зачем мне это?! Интонации её голоса были настолько убедительными, что даже Тина, которая всецело была на стороне Франца, на секунду подумала: «А не придумал ли мальчик всю эту историю, чтобы оправдать себя?» Но тут инспектор Хунек спокойно спросил: — Фрау Келлер, а как вы объясните то, что вчера вы были задержаны на квартире некого дважды судимого Курта Лемке, в обществе ещё двоих личностей того же пошиба, которые уже давно находятся на заметке полиции? Кстати, на вас был точно такой же мальчишечий наряд, который сейчас нам описал Франц Нойманн. — Но я не имела ни малейшего понятия, что эти люди судимы, — ответила Эстер. Её голос и манера поведения мгновенно изменились. Глаза широко распахнулись, ресницы затрепетали, как у маленькой девочки, голос звенел тихим колокольчиком, и казалось, что ещё мгновение, и по её щекам потекут чистые невинные слёзы. Тина отвернулась к окну и возмущённо хмыкнула. Выросшая в предместье, она повидала в своей жизни множество не вполне честных людей, но эта женщина превосходила в наглости, хитрости и преступном артистизме их всех вместе взятых. Между тем, Эстер продолжала: — Я зашла на эту квартиру просто потому, что её хозяин предложил мне на продажу некоторые вещи, которые принадлежали его умершей сестре. Бедняжка умерла, а брату женские вещи ни к чему, вот он и распродаёт их. Я и не подозревала, что он имеет отношение к преступникам. А одежда мне очень нужна, за время оккупации я так обносилась! Даже вынуждена иногда носить мужской костюм. — Вот врёт-то! — вполголоса отозвалась Тина, с трудом удерживаясь, чтобы не плюнуть под ноги Эстер. Роберт глянул в её сторону неодобрительно и произнёс: — Я думаю, что на сегодня хватит. Вы можете уже идти. Возможно, на днях мы ещё вызовем Франца, чтобы он подтвердил личности других членов шайки. — Да я и не видел их почти, — пробормотал Франц, — правда, не видел. Темно было. — Всё-таки ты должен посмотреть на них. Знаешь, так бывает со свидетелями — им кажется, что они никого не помнят, но стоит увидеть подозреваемых, и они безошибочно узнают того, кто действительно виноват. А пока иди, и постарайся быть более разборчивым в знакомствах. Всю дорогу до приюта Тина внушала Францу мысль о том, что, если бы он не нарушал приютского распорядка и не обманывал воспитателей, он бы не попал в такое неприятное положение, и ей самой не пришлось бы сегодня находиться в обществе такой аморальной особы, как эта Эстер Келлер. Что Франц мог ответить? Конечно, воспитательница была права. Он молча слушал её выговор, опустив голову. Но мальчик понимал, что то, что заставило его пойти за Эстер, сильнее его воли. И Франц не был уверен, что если бы ситуация повторилась, он не поддался бы на её чары. Между тем Берта вернулась домой после своего первого рабочего дня озабоченная. — Как твои ученики? Относятся с уважением? — спросила Марта, придвигая к дочери тарелку с супом. — Ещё бы, — хмыкнула Берта, — они относились бы без уважения! У меня не забалуешь. Но мать видела, что дочку что-то гнетёт. После обеда она несколько часов хваталась то за одно, то за другое дело, не заканчивая ни одно из них, и нервно переходила из комнаты в комнату. После того, как домой вернулся её отец, Берта постучала к нему в кабинет с довольно решительным выражением лица. — Что-то случилось? Вопрос для Дитриха был нетипичным. Он редко беспокоился о своих детях, полагая, что они сами смогут решить свои проблемы. Обычно так и бывало. Ещё со времён расследования пожара в гимназии и поисков «волчицы», к Берте инспектор Дитрих относился более внимательно, чем к Касперу. Шальная девчонка могла натворить что угодно. Чего стоила хотя бы глупая и крайне опасная затея отправиться ловить Анну Зигель с подружками в лесу, при помощи вещей погибших на пожаре девочек. Так, как в ту ночь, он никогда больше не боялся за своих детей. Удивительно, что всё прошло гладко. Но, надо сказать, что после того случая отношения с Бертой у них стали намного ближе и теплее. — Да, в общем-то, ничего… Берта прошла в кабинет и села в кресло напротив отца. — Ничего, кроме того, что у меня в классе, кажется, учится сын Анны Зигель. Берта боялась, что отец ей не поверит, и ждала он него недоверчивых, насмешливых вопросов. Но его реакция удивила Берту. — Ну что ж, — вздохнул Дитрих, — то, что ты его узнала сразу, говорит о верности нашего предположения. — Так ты знал?! — удивилась девушка. — Не знал, — отец строго поднял указательный палец, — а предполагал. Кто может знать в этом случае на сто процентов? Всегда остаётся вероятность, что это только совпадение. — Но какое же это совпадение, — горячо заговорила Берта, — его лицо, его акцент, и то, что он прибыл сюда из Триеста! Помнишь, ты говорил, что Анну Зигель отправили рожать в Триест! — Помню, — тон отца показался Берте очень усталым, — мне, наверное, надо было меньше распространяться дома на эту тему. Откуда ты это знаешь? Ведь ты была ещё совсем девчонкой. — Да разве дело в том, откуда я это знаю? — воскликнула Берта, и, встав с кресла, начала нервно ходить по комнате, — вопрос в том, что мне с этим делать? — А почему что-то с этим должна делать именно ты? — строго спросил Дитрих, — парень определён в городской приют, там у него есть воспитатели, содержание которых, поверь, немало стоит городскому бюджету. А ты всего лишь должна учить его естествознанию. — Но ведь он, как я поняла, прибыл в Инсбрук именно с целью найти свою мать! Мы, учителя, не можем делать вид, что мы ничего не знаем. В этом случае дело может закончиться очень плохо. Мальчику грозит опасность, если он начнёт расспрашивать по городу про свою мать. — Я думаю, что он уже это делает, — задумчиво проговорил Дитрих, — но гораздо больше меня беспокоит совсем не это. — А что? — спросила Берта, приоткрыв рот, как ребёнок. — А вот что. Отец выложил перед ней несколько листов бумаги. Вчитавшись, Берта поняла, что это заявление в полицию Ингрид Лауэр, написанное около года назад. В заявлении тоже фигурировала фамилия Зигель и злополучный дом Зигелей, который так и торчал посреди города, как гнилой зуб. — Ты думаешь, это она? Волчица? — спросила Берта отца, чувствуя, как холодеют её руки, а лоб покрывается испариной.