Волчонок

Между тем, в квартире, покинутой хозяевами, кипела работа. Накануне Маркус и Яна, посчитав предполагаемых гостей, решили, что их будет, максимум, человек тридцать. Однако они ошиблись. Маркуса в городе хорошо знали. Он помог многим семьям разыскать детей, а детям найти своих родителей, унесённых суровым вихрем войны. Теперь эти люди, откуда-то узнав о свадьбе, шли в небольшую квартирку «собирателя мелочи» с подарками и провизией. Ещё до возвращения новобрачных из мэрии, пришлось идти собирать столы и стулья по всем окрестным домам. Франц старался изо всех сил. Это он придумал взять в угловом дворе на время длинные доски, приготовленные для ремонта, чтобы положить их между стульями, сделав импровизированные лавки. Рабочие, которые занимались ремонтом, с удовольствием согласились одолжить доски и сами явились встретить новобрачных и пожелать им счастливой семейной жизни. Наконец, всё было готово. Франц с восхищением смотрел на накрытые столы. Как много всего принесли люди! Он и не знал, насколько Маркус — уважаемый в городе человек. Сослуживицы Яны по городскому архиву, несмотря на их демонстративное неприятие гражданской церемонии, тоже явились на праздник. Причём каждая из них принесла завёрнутый в полотенце большой пирог. «Вот Минка обрадуется», — думал Франц, расставляя всё это на столе. Мальчику даже не верилось, что Минка через каких-нибудь полчаса вернётся в этот дом уже полноправной дочерью Маркуса и Яны. Со вздохом он вспомнил своё усыновление, и на глаза навернулись слёзы. Но тут в конце улицы, наконец, появился экипаж, украшенный белыми и розовыми бумажными цветами. В гривы низкорослых лошадок были вплетены разноцветные ленты, а у кучера за отворотом шапки торчал ритуальный трилистник, вырезанный из зелёного картона — сразу видно, что едут новобрачные. За первым экипажем ехали ещё три с сослуживцами Маркуса. Завершал процессию новенький лакированный автомобиль, принадлежащий полицейскому участку. Квартира сразу наполнилась людьми и гомоном поздравлений. Франц принимал у гостей пальто и шубы и таскал их в спальню на кровать. За этим занятием он даже не успел поздравить молодожёнов и перемолвиться словечком с их новоиспечённой дочерью. Когда все относительно нормально разместились за столами, Франц примостился у дальнего конца одного из столов у двери. Отсюда он отлично видел довольного, счастливого Маркуса, Яну, со щёк которой всё ещё не сошла подозрительная бледность, и Минку, которая была шустрой и озорной, как всегда. Но человек, который сидел рядом с Яной, заставил Франца вздрогнуть — Диана. С утра, собираясь к Маркусу, он старался не думать об этой женщине, решив, что как-нибудь всё обойдётся, если держаться от неё подальше. Сейчас только он заметил, что Диана и Марион — близнецы. Их одежда, причёска, выражение лица и манера разительно отличались, поэтому даже при одинаковых чертах лица, за близнецов их принять было сложно. Во-первых, Марион казалась на несколько лет моложе и полнее своей сестры. Во-вторых, в ней было гораздо больше радости жизни и женской привлекательности, несмотря на уродливый шрам на шее, который она не вполне успешно пыталась прикрыть лёгким шарфом и ожерельем из искусственного жемчуга. А кстати, где же Марион? С момента возвращения новобрачных она не появлялась. Франц завертел головой, рассматривая гостей. Справа сидели галдящие, как сороки, женщины — подруги Яны по архиву и соседки, напротив них полицейские, некоторые из них с жёнами. Вот Роберт с каким-то незнакомым человеком в светло-сером костюме ведут непрерывную оживлённую беседу. Начальник отделения Дитрих уже встал с бокалом, поздравляя новую семью, и тут хлопнула дверь, и в комнату просунулась фигура Марион. Она держала за руки двоих малышей лет пяти-шести. В мальчике Франц узнал Алекса, а девочку он до той поры ещё ни разу не видел. — Вот и мы, почти успели! — весело воскликнула Марион. Она подтолкнула ребятишек к столу, и они втиснулись на самодельную лавку рядом с Францем. Себе же Марион живо принесла кухонную табуретку, спустив с неё ведро с водой. Так получилось, что сидели они так тесно, что Францу было даже трудно вытащить руку, чтобы взять свою вилку. Заметив это, Марион обратилась к сидящим с другой стороны от Франца рабочим со стройки:  — Не могли бы вы, господа, чуть-чуть подвинуться? А то нас тут совсем зажали! Строители, рабочий день которых неожиданно проходил так замечательно, с удовольствием выполнили её просьбу, но было заметно, что они уже успели продегустировать домашние наливки, стоявшие на столе.  — Спасибо, — сказал Франц, улыбнувшись.  — Ты — друг Минки? — спросила Марион, накладывая детям в тарелки еду. — Да, — ответил Франц, — а ещё я друг Маркуса и Яны.  — Я вижу, ты им очень хороший друг, — продолжала беспечно улыбаться женщина, — во всём помогаешь, нашим с Дианой карапузам можно у тебя поучиться. Это вот дочка моя, Саския, — она мимоходом кивнула на девочку, которую привела с собой. Франц расслабился. Марион совершенно не была похожа на свою сестру. В её голосе не было ни капли поучающих интонаций, на мир она смотрела весело. Но подняв глаза, Франц снова натолкнулся на острый, как кинжал, взгляд Дианы. Увидев, что мальчик на неё смотрит, Диана демонстративно отвернулась к окну. Тосты следовали один за другим. Обстановка была самая непринуждённая. Кто-то из молодых полицейских предложил выставить граммофон на подоконник и устроить во дворе танцы. Но Диана категорически запротестовала:  — Комната тогда насквозь промёрзнет, а ведь новобрачной в её положении никак нельзя простуживаться. Поэтому любителям веселья пришлось ограничиться пением тирольских песен. Внезапно песня была оборвана резким стуком в двери. На пороге, меча молнии, стоял хозяин строящегося углового дома, который, явившись на объект, не обнаружил на месте ни досок, ни своих рабочих.  — Это что вы здесь делаете, бездельники? — закричал он, — небось, уже пропили доски!  — Да мы — ничего… У людей вот свадьба… Мы только поздравить зашли, на минутку…  — А доски где?  — Да вот они, доски, с нами, мы их взяли с собой, чтобы никто не украл, на них вот люди сидят. Вот этот малец нас попросил и пригласил на свадьбу… По гостям распространился хохот. Хозяина досок пригласили присоединиться к торжеству, и через минуту он уже старательно выводил рулады вмести со всеми.  — И вот так всегда, — с ироничной улыбкой сказал Франц Марион, — я не знаю, почему, но что бы где ни случилось, виноват получаюсь я.  — Не бери в голову, — махнула рукой женщина, — у меня тоже так было, всё моё детство. Диана у нас была вся из себя правильная, чистюля и отличница. А я вечно в истории вляпывалась. Франц машинально опять взглянул на Диану. Никаких сомнений не было — эта женщина смотрит на него со страхом, смешанным с ненавистью. Ей не только не нравится, что они с Марион вот так непринуждённо разговаривают — она в ужасе от этого! Часть женщин-соседок разошлась по домам. Женщинам надо было встречать с работы своих мужей. Общество распалось на отдельные группки. Стало посвободней, и Франц, наконец, смог выбраться из-за стола. Пробираясь к Минке, он услышал, как Роберт Хунек горячо что-то доказывает своему спутнику: — Нет, Эрик, ты неправ. Наш город можно назвать вполне культурным. И если в какой-то замшелый довоенный год городская типография отказалась печатать твои статьи, это вовсе не значит, что все мы здесь необразованные простолюдины.  — Может быть, может быть… — характерно выговаривая слова, протянул его товарищ. Франц резко остановился и вздрогнул. Где он слышал такой же характерный говор? Мужчины между тем продолжили разговор.  — Моя книга, — объяснял Эрик, будет не просто биографией Инсбрукской волчицы, она раскроет глубинные причины её поступков, заставит читателя задуматься, что должно сделать общество, чтобы подобное больше не повторялось. Франц вслушивался в каждое слово, и с каждым словом его окутывал всё больший ужас. Он понял, что ему напомнил этот странный выговор. Та страшная женщина, или призрак, с которой он столкнулся в полуразрушенном доме. Это она говорила с таким же характерным акцентом.  — Франц, ты чего стоишь, как столб? — неожиданно одёрнула его за руку Минка, — меня сегодня все поздравляют, а ты что же, не хочешь?  — Хочу, — ответил Франц неловко, — я тоже тебя поздравляю! Загадочный Эрик притягивал его как магнит.  — Да ну тебя, какой-то ты сегодня скучный, — обиделась девчонка, — пойду, подразню Алекса. Она упорхнула, а Франц остался, прислушиваясь к разговору мужчин.  — … моя сестра ведь была с ней в тюрьме, надуманное обвинение, малышка ни в чём не была виновата.  — Что с ней сейчас? — озабоченно поинтересовался Роберт. Эрик помолчал:  — К сожалению… её уже нет на свете.  — Тот пожар в тюрьме?  — Нет, в том пожаре она выжила, и вот, что интересно, спасла её как раз Анна Зигель!  — Но как же тогда…  — Она погибла уже потом, чахотка доконала её. Я бы хотел поговорить здесь ещё с другими свидетелями.  — Ну, я не знаю, — задумчиво протянул Роберт, — вот, например, Эмма Гюнст. Её дочь Ева была убита одной из первых. Анна Зигель зарезала её вместе с подругой в женском туалете на первом этаже. Девочке было всего одиннадцать. Эмма сейчас живёт совсем рядом, насколько я знаю, у неё двое близнецов, и кто их отец, никому не известно. Франц с удивлением увидел, что упоминание Эммы Гюнст произвело на Эрика неприятное впечатление, а слова о близнецах так вообще поразили его.  — Она вышла замуж? — быстро спросил он.  — Нет, — отрицательно покачал головой Хунек, — живут на пособие. Иногда берёт на дом какую-то работу по шитью, страшно бедствует. Эрик побледнел. Франц снова украдкой посмотрел в сторону Дианы. Женщина, наконец, взяла себя в руки и что-то спокойно говорила Яне, поглаживая её по животу. Минка, Алекс и Саския заливисто смеялись за спиной, обдумывая какую-то очередную шалость. Марион рассказывала всем желающим смешные случае из детства Маркуса. Это тоже немало веселило гостей. Только он, Франц, и неизвестный ему Эрик были как будто связаны непонятной, загадочной тайной. Только они чувствовали себя страшно, неловко и скованно. Услышав речь этого незнакомца, Франц как будто снова увидел страшный призрак наяву. Он больше не мог ни есть, ни веселиться. Беззаботный смех и весёлые голоса начинали тяготить его. Франц разыскал среди груды одежды своё пальто и незаметно выскользнул из квартиры…

***

Франц чувствовал какую-то необъяснимую тягу к новой учительнице. Она чётко разделяла работу и свободное время. Иногда он забегал к ней в учительскую, иногда они шли вместе, болтая о мелочах жизни. Берта сама испытывала противоречивые чувства. Она читала его личное дело. В общем-то, мальчик, как мальчик. Сообразительный, спокойный. И надо же — его даже усыновляли! А ведь Фрида явно знала, чей он сын… Косвенно это подтверждал и Каспер, когда Берта попросила его вспомнить что-то про Майерхоффа. Да, действительно, Вильгельм упоминал, что прежде, чем его отправили в Карпаты, он служил в тюремной роте охраны в Триесте, а его жена работала там медсестрой. Знала ведь, прекрасно знала, какой шлейф тянется за этим мальчиком! Но может, хотела как раз максимально обезопасить его от прошлого? Франца она не спрашивала о Фриде, подозревая, что это больная тема для него, но мальчик сам упомянул приёмную семью и своего сводного брата, с которым его разлучили. Вот тогда она увидела в его глазах настоящую, неподдельную боль от самого осознания, что он никогда больше не увидит брата, которого считал родным. «Надо ему помочь», — думала женщина, вертя в руках перо. В это время зашёл математик. — Как-то вы непрофессионально себя ведёте, фройляйн, — покачал головой Бекермайер. — Что вы имеете в виду? — Берта приподняла бровь. — Ну, наше дело — учить, а вы… Математик сказал это с довольно заметной иронией, а Берта почувствовала, как краснеет. Она клялась просто учить детей, а не проникаться хоть к кому-то из них малейшей симпатией. — Вы про Нойманна? Видите ли, он сам ко мне приходит. Что мне его, прогонять что ли? Явно лукавит — видно же, что её волнует судьба этого мальчика, что их отношения давно перешагнули порог «учитель — ученик». Франц тоже это чувствовал. В то время, как «цыганку», как уже успели окрестить фройляйн Дитрих, все боялись и ненавидели, он наоборот — чувствовал какое-то мистическое уважение к ней. Ни разу она никого не унизила, наказывала только по делу. Может, и за мелочь, но не без повода же! А вот одноклассники стали шушукаться. Часто Франц слышал в свой адрес такие слова, как «фискал» и «подлиза». Особенно старался Вайсс, но Францу было всё равно. Он старался игнорировать все эти выпады в свой адрес. Вскоре напряжение достигло точки кипения. После нескольких пройденных тем молодая учительница решила устроить контрольную. Идея была не самая хорошая, но Берте действительно хотелось узнать, насколько быстро дети усваивают материал, что остаётся у них в головах после её уроков. Контрольные в народной школе практиковались редко. Поэтому класс встретил известие явным недовольством. В день, когда контрольная должна была состояться, Михи Вайсс, явившись утром в школу, предложил одноклассникам:  — Мы просто не дадим ей говорить.  — Но как это? — недоумённо спросили некоторые мальчики.  — А вот так, — подмигнул Михи, и раздув щёки, загудел, — если так сделают все, это будет довольно громко. Чем громче будет говорить она, тем громче будем гудеть мы. А помнишь, мы так уже делали? — кивнул он второгоднику Нильсу. С этим мальчиком они учились вместе ещё до войны.  — Да, да, — поддержал Нильс, — пришла к нам такая учительница, новая, молодая, зазнайка, и называла нас «деточки». Класс взорвался смехом.  — И мы все так сели и стали «У-у-у!»  — Да что она вам сделала? — неожиданно вмешался Франц, — она нормальная учительница и хороший человек!  — Только попробуй ей сказать, — угрожающе надвинулся на него Михи.  — А то что? — насмешливо спросил Франц.  — А вот увидишь… Видно было, что Михи чувствует себя не вполне уверенно, поэтому смысл угрозы не расшифровывался. Франц не боялся одноклассников, как никогда не боялся слишком общих угроз. Он чувствовал свою правоту, и очень симпатизировал Берте. Как-то незаметно естествознание стало его любимым предметом. Тайны природы интересовали его и раньше. Но он и не подозревал, что их можно открыть с помощью науки. И вот теперь эта женщина легко и просто ввела его в загадочный мир, полный неожиданных открытий. На следующий день Франц, придя в школу, услышал из-за двери: — …да что нам будет?! Если мы все объединимся, она ничего не посмеет нам сделать! — Зачем это? — сомневался кто-то. — Затем! Тебе приятно, что тебя клюют? — Нет.  — Ну вот! А я о чём! Франц хотел войти тихо, но нечаянно толкнул дверь, чем выдал себя. — Ага, подслушиваешь! Ну, давай, настучи на нас, подлиза! — агрессивно подлетел к нему Вайсс. — Сейчас получишь, — тихо произнёс Франц, предупредительно подняв кулак. — Фискал! Подлиза! — послышалось со всех сторон, и во Франца полетела жёваная бумага. Мальчик сперва старался уворачиваться от этих импровизированных снарядов, но тщетно. Наконец, потеряв терпение, он перескочил через одну из парт и ринулся в самую гущу обидчиков. — Вот я тебя… Франц щедро раздавал тумаки. Его не смущало ни то, что обидчиков больше, ни то, что он может задеть кого-то, кто ни при чём. Вайсс явно сам не ожидал такого поворота, но вмешиваться не торопился. Просто удивлённо таращился на потасовку, как на увлекательное зрелище. — Так, ну-ка прекратить! Михи и не заметил, как в дверях возникла фигура математика. Все мальчики мигом утихли. Они стояли и таращились на учителя, ожидая, что он скажет. — Так… Из-за чего драка? — Он нас задирал, — плаксиво воскликнул один из мальчиков, подумать только — мелкий, а до чего противный! — Так… И жёваной бумагой он сам в себя стрелял? — с иронией спросил математик, указав пальцем на «снаряд», прилипший к занавеске. — Не умеете вы врать, ребята. Мы ещё разберём вашу ссору. Франц, подавляя в себе гнев, откинул прядь волос со лба и вернулся за парту. Бекермайер спокойно осматривал всех «раненых». — Эх вы — толпой с одним справиться не можете. А вот ты, Вайсс, сегодня ответишь перед всеми. — Он ни при чём, — вдруг подал голос Франц, чем удивил всех, и, в первую очередь, математика. — Ни при чём? — Он не стрелял. — Так… Не заболел ли наш Михаэль? — с иронией спросил математик, — в любом случае, Франц, будь осторожнее. Чувствую, это только начало.