Волчонок

Мальчик настороженно прислушался. Сейчас он был похож на какого-то лесного зверя, услышавшего в родном лесу непривычный звук. Крик приближался и становился всё отчаянней. Франц понял, что кричит ребёнок, возможно, совсем маленький, примерно, возраста Минки или даже младше. Внезапно крик резко оборвался. Не раздумывая, Франц свернул с лесной дороги под деревья и стал пробираться сквозь густой, колючий кустарник примерно в том направлении, откуда услышал крик. Вокруг он не замечал ничего особенного, хотя очень внимательно вглядывался в окрестности. Кусты и деревья стояли неподвижно, так как утро было безветренное. На чистом снегу виднелись только следы от копыт каких-то животных, мелкие обломки веток и красные ягоды дикой рябины, выглядящие, как капли только что пролитой крови. Внезапно Франц вышел на небольшую полянку. На снегу были особенно густые следы, а под огромной сосной лежала кучка хвороста, которую явно собрали нарочно. Мальчик пересёк полянку, и тут ему путь преградил огромный крутой овраг. На его склонах, цепляясь голыми изогнутыми корнями, росли какие-то невысокие деревья с торчащими острыми сучьями. На одном из них торчал кусок какой-то синей клетчатой ткани, напоминающей платки, которые носили крестьянские женщины. Франц лёг на живот и свесил голову с обрыва, пытаясь разглядеть, что там, на дне. Почти сразу он увидел маленькую детскую фигурку, лежащую плашмя на дне оврага. — Эй, ты там как? — закричал он, не зная даже, кто внизу лежит, мальчик или девочка. Лежащий на дне оврага ребёнок не отозвался, и Франца сковал мгновенный ужас. Ему показалось, что он спит, и видит бесконечный страшный сон, в котором ему постоянно попадаются мёртвые люди. Но из оторопи его вскоре вывел очень громкий звук. Было ощущение, что сквозь кусты продирается рота солдат. Франц вскочил на ноги и резко обернулся. В дальнем конце поляны из колючих кустов, сминая их так, как будто они были тонкими былинками, показался огромный дикий кабан. Животное на миг остановилось, а затем, наверняка, заметив человека, бросилось к мальчику. Так, как в тот миг, Франц, пожалуй, ещё не бегал никогда. Он понимал, что от скорости его ног сейчас зависит его жизнь, а может быть, и жизнь несчастного ребёнка, сорвавшегося с обрыва. Скорей всего, малыш так же спасался бегством от кабана и не заметил оврага. Всё это пронеслось в голове Франца за долю секунды. Практически сразу он увидел огромную ветку, протянувшуюся довольно низко над поляной. Если бы он в тот момент оглянулся на своего преследователя, он бы наверняка врезался бы в неё лбом. К счастью, этого не случилось. Франц на бегу ухватился обеими руками за ветку и едва успел поджать ноги, как кабан, громко топоча, пронёсся под веткой. Животное не сразу поняло, куда делась его жертва, однако, добежав до края поляны, кабан остановился, постоял пару секунд в недоумении, широко раздвинув все четыре ноги, а затем развернулся и, ускоряясь, побежал обратно. Но и этого времени Францу вполне хватило, чтобы подтянуться, перейти на более высокую ветку и удобно на ней расположиться. Кабан обежал дерево вокруг несколько раз, не снижая скорости, затем заинтересовался какими-то семенами, валяющимися у ствола, и стал подбирать их, похрюкивая с вполне мирным видом. О Франце кабан, видимо, сразу забыл. Его маленькие хитрые глазки смотрели вниз, в поисках корма, как будто это не он сейчас выглядел настоящим смертоносным чудовищем. Время шло. Кабан то отдалялся от дерева, на котором сидел Франц, то опять приближался к нему. На сером небе появилось бледное зимнее солнце, по расположению которого мальчик понял, что день клонится к вечеру. Сначала Франц даже боялся пошевелиться. Но потом понял, что может шевелиться сколько угодно. Кабан обращал внимание только на то, что происходило на земле. То, что творилось на ветках, его не интересовало. Медленно, постепенно, кабан снова приблизился к краю поляны, как раз к тому месту, откуда он сначала и появился. Франц очень боялся, что страшилище ляжет там спать. Вдруг у него там лёжка. Но кабан, хрустя ветками, наконец, ушёл. Некоторое время мальчик ещё выжидал, опасаясь, что кабану придёт в голову вернуться на поляну. В лесу было почти тихо, если не считать обычных лесных звуков — потрескивания деревьев, перепархивания птиц. С опасением оглядываясь в ту сторону, куда удалился кабан, мальчик осторожно спустился с дерева. Стараясь ступать совсем бесшумно, он подошёл снова к краю обрыва. Заглянув туда ещё раз, он увидел, что на дне оврага уже почти совсем темно. Ему показалось, что маленькая фигурка слегка сдвинулась с места, но он не мог поручиться, что это действительно так. Вздохнув, Франц начал спуск с обрыва. Это было не так сложно, как могло бы показаться. Несмотря на то, что стенки оврага были почти отвесными, торчащие из них корни служили естественными ступенями. Правда на середине спуска один из сухих корней под ногой Франца сломался, и мальчик несколько метров проехал на животе по глинистой почве, только слегка присыпанной снегом. Одежда его превратилась в грязевой панцирь, в ботинки набилась грязь. Когда мальчик всё-таки благополучно достиг дна оврага, он выглядел не человеком, а скорее, страшным лесным духом — весь в грязи, лицо расцарапано, к шапке пристали мелкие веточки и сухие листья. Добравшись до неподвижной детской фигурки, Франц увидел, что это девочка, закутанная во множество кофт, платков и шалей. Поверх всего этого была натянута мужская фуфайка, явно не детского размера. С огромным облегчением Франц понял, что девчонка жива. Она громко, прерывисто дышала и слабо поскуливала, как больной щенок. — Ты упала? Тебя кабан задел? — быстро и деловито начал спрашивать Франц, наклонившись к ней. Девочка в испуге зажмурила глаза, и даже перестала скулить. Затем она приоткрыла один глаз и внимательно осмотрела Франца. Убедившись, что он просто очень грязный мальчик, а вовсе не страшное чудище, девочка снова заплакала уже более свободно и громко. — Ты не шуми, — предупредил её Франц, — нам ещё наверх подниматься и выбираться из лесу. А там дикий кабан бродит. Это он тебя напугал? Что у тебя болит? Ты можешь идти? — Не могу, — плакала девочка, я на ногу наступить не могу, — и ещё вот… Малышка показала на кровь на своей фуфайке. — Это кабан? — испуганно спросил Франц. — Да, я собирала хворост, совсем его не трогала, а он… — девочка заплакала ещё горше. «Что же делать? — судорожно пытался найти решение Франц, — совсем скоро темнеет. Если сейчас лезть наверх и бежать в город за помощью, то девочку придётся надолго оставить одну. А ведь в лесу могут, кроме диких кабанов, быть и другие звери». — Давай будем отсюда выбираться, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно, — как тебя зовут? — Эрика, — ответила девочка, глядя на него уже с полным доверием. Именно эта детская доверчивость придала Францу сил. Он взял малышку на руки и потащил к склону оврага. Там он приподнял её и приказал стать здоровой ногой на ближайший корень, а руками вцепиться в свисающую ветку дерева, которое росло выше. Девочка постаралась делать всё, как он говорит, но её слабые руки не могли долго держать тело почти на весу. Лицо девчонки было таким бледным, что Францу постоянно казалось, что она сейчас потеряет сознание. Он и сам не понимал, как они достигли верха оврага. К концу пути он и думать забыл о диких кабанах. Главным было не свалиться обратно на дно и не дать свалиться девочке. Выбравшись на ровное место, они долго лежали рядом на снегу, отдыхая. — Надо идти дальше, — вздохнул Франц и тут заметил, что малышка или спит или в обмороке. «Какая она молодец, — думал он, кладя её на плечо, — всё-таки дотерпела до верха. Что бы я сделал, если бы она всё-таки потеряла сознание на склоне?» Пристроив свою ношу на плече поудобнее, он медленно, на трясущихся от напряжения ногах, побрёл к дороге, ведущей в город. Эмма проснулась до рассвета. Эрик ещё спал. В мягком свете разгорающегося очага она смотрела на его спящее лицо и не испытывала ничего, кроме теплоты и нежности. Ей самой казалось странным, как это она только вчера смотрела на него со смертельной обидой и ненавистью. Феликс тоже крепко спал, и лоб его был прохладным. Видимо, принесённая вчера Эриком микстура подействовала, простуда отступила. Однако, Эмма понимала, что здоровый вид мальчика сейчас ещё ничего не значит. К вечеру температура опять может повыситься, поэтому этот день Феликсу лучше провести в постели. Хвороста было в обрез, но его хватило на то, чтобы вскипятить чайник, подогреть молоко и приготовить кашу. Вечером Эмма решила купить пару охапок у соседей, а сейчас ей надо было разнести по заказчикам выстиранное бельё. Как хорошо, что сейчас у них Эрик! Она может не переживать, с кем оставить больного сына и дочку. Дети привыкли оставаться одни, и во всём помогать матери. Для своего возраста они вообще были очень самостоятельными, но если один из них болен, лучше, когда рядом находится взрослый человек. Тем более их отец. Их отец… Эмма так глубоко задумалась о том, как сказать детям, что приезжий на самом деле является их родным отцом, что не заметила, как дети и Эрик проснулись. Феликс и Эрика весело переговаривались, но Эмма видела, что мальчик ещё довольно бледен и выглядит слабым. — Ты сегодня не встаёшь, — категорично объявила она. — А как же хворост? — спросил Феликс с интонацией взрослого мужчины. — Уж как-нибудь решим это без тебя, — успокоила его мать. Эрик весело шутил с детьми, одеваясь. Эмма удивлялась, что её дети, которые не однажды сталкивались в жизни с обидой и несправедливостью, и поэтому не каждому шли навстречу, так легко приняли этого человека. Видимо, зов крови — это не простые слова. — Ты посидишь с детьми, пока я обойду заказчиков, — мягко спросила она, глядя в глаза Эрика. — Ну, конечно! — воскликнул он горячо, — а если хочешь, я сам обойду твоих заказчиков, а ты сможешь остаться дома. Тебе больше не придётся ни шить, ни стирать на чужих людей, я смогу один прокормить и тебя, и наших детей. — Посмотрим, — неопределённо проговорила Эмма. Ей не очень нравилось, что Эрик ведёт эти разговоры при детях. Мало ли как потом сложится судьба. А она привыкла сама всегда отвечать за себя. — Слушайтесь дядю Эрика, — наставляла она детей перед уходом. — Как интересно, — задумчиво проговорила дочка, — этого дядю зовут почти так же, как и меня. Я — Эрика, а он — Эрик. — Да, так бывает, — улыбнулась Эмма, беря корзину с выстиранным бельём. Говоря по правде, Эрик хотел остаться с детьми наедине. Во-первых, он чувствовал, что сойтись с ними по-настоящему ему будет проще без присутствия их матери. Только без неё он мог вести себя абсолютно свободно. Во-вторых, Эрик хотел подробнее расспросить детей об их жизни до его возвращения. Писатель понимал, что гордая Эмма расскажет ему далеко не всё, а простодушных детей расспросить гораздо проще. Для этого он придумал игру в карты, в которой проигравший должен рассказать какой-нибудь случай из своей жизни. Потрёпанная колода карт в доме нашлась. Правда, в ней не хватало одного вальта и двух королей, но в данном случае это было не так уж и важно. Но только они начали играть, как в низенькое окошко застучали. — Кто там? — закричали все трое хором. — Здесь находится писатель Эрик Фенчи? — раздался за окном громкий молодой голос. — Сейчас! — крикнул Эрик, накинул пальто и вышел во двор. Здесь его ждал молодой человек в куцой шубейке и лакированных ботинках, которые никак не подходили к зимней погоде. Парнишка переминался с ноги на ногу, но вид имел весьма важный. — Меня сюда направил ваш друг — инспектор Роберт Хунек, — сказал он, слегка стуча зубами от холода, — я корреспондент ведущей городской газеты… Внезапно он хлюпнул носом и добавил менее пафосным тоном: — Если честно, то у нас сейчас вообще одна газета — «Голос Тироля». И вот я как раз являюсь её корреспондентом в отделе выдающихся событий. — Выдающихся событий? — удивился Эрик, — но чем вам могу помочь я? — Ну как же! — с энтузиазмом воскликнул корреспондент, — вы же известный писатель, который написал роман про наше местное…гм… про нашу местную трагедию… И вот вы снова посетили наш город. Это ли не выдающиеся событие местного масштаба? «Видимо, дела у газетёнки совсем плохо, если они даже мой приезд выдающимся событием считают», — подумал Эрик. Но ему, конечно, было лестно слушать слова этого парня. Как и любой пишущий человек, он любил говорить о своём творчестве. — А что вы хотите от меня? — спросил он. — Интервью! — горячо воскликнул журналист, — только одно интервью!