Волчонок

Ночью, сквозь сон, Франц слышал обычные больничные звуки — быстрые, лёгкие шаги сестёр милосердия, чёткие тихие указания доктора, приглушённые стоны больных. Его положили за занавеской в палате, где уже находились пятеро мужчин. Один из них, седой измождённый старик, постоянно слабо стонал и кашлял. От этих звуков мальчик не мог крепко уснуть, несмотря на дикую усталость. Перед его глазами нескончаемой лентой проносились видения: вот прямо на него несётся дикий кабан, вот маленькая девочка в мольбе протягивает к нему руки, а он с ужасом осознаёт, что не успевает к ней, вот мать девочки смотрит ему прямо в глаза жутким горящим взглядом и говорит громко, как будто в рупор: «Так ты Зигель!», а затем падает в обморок. После всего этого появляется строгий, спокойный доктор и спасает всех — и девочку, и её мать, и его — Франца. Утром, когда за окнами была ещё кромешная тьма, в коридоре больницы раздались громкие голоса и звяканье уток, которые санитарки мыли в растворе карболки. Франц, которому так и не удалось по-настоящему отдохнуть, поднял от подушки встрёпанную голову с торчащими в разные стороны волосами и раздвинул линялую ситцевую занавеску. — Ты откуда? Когда тебя успели положить в нашу палату? — удивлённо спросил его только что проснувшийся ближайший сосед. Это был чернявый коренастый мужчина с горбатым носом и маленькими острыми глазами. — Я ночью пришёл, — ответил Франц смущённо, — я принёс девочку, которая пострадала в лесу, а сам я совсем здоров. — Небось, если бы был совсем здоров, тебя бы доктор тут не оставил, — вмешался в разговор кашляющий старик. — Нет-нет, уверял Франц, — он меня только до утра оставил, просто у меня одежды нет, вот принесут одежду, и я уйду. Мальчику почему-то было стыдно находиться здесь, среди по-настоящему больных людей. А ещё ему очень хотелось узнать, как дела у спасённой им девочки, но ни другие больные, ни сестра милосердия, которая вскоре пришла в палату и раздала больным завтрак, ничего не могли сказать ему по этому поводу. — Ешь, ешь, — потом доктор придёт и всё расскажет тебе про твою подружку, — ответила сестра, накладывая Францу в казённую железную миску второй черпак каши. — Она мне не подружка, я даже не видел её раньше, — попытался объяснить мальчик, но его никто не слушал. Доктор появился в палате только около десяти часов утра. За окном уже ярко светило солнце, освещая заметённый снегом двор. День был ярким и чистым. Франц бросился к доктору, едва не позабыв поздороваться. — Доктор, как девочка, которую я принёс вчера? Можно мне её увидеть? Доктор мимоходом потрогал лоб Франца большой, сухой ладонью, оттянул ему веко и внимательно вгляделся в глаза, а затем коротко ответил: — Ну что ж, пошли. Доктор провёл Франца в палату, и, указав головой на койку, где лежала девочка в гипсе и с повязкой на голове, повернулся к медсестре: — Лиза, побудь с ними, хорошо? Ты, парень, смотри, только недолго — девочка пока слаба. — А я могу потом пойти… Э… Домой? — неожиданно спросил Франц. Доктор в ответ развёл руками и, сохраняя удивительное спокойствие, произнёс: — Я не могу отпустить пациента, не убедившись, что он здоров. Проведём плановый осмотр и решим, что с тобой делать. Ты ведь понимаешь, о чём я? Мальчик торопливо закивал и повернулся к Эрике. — Привет, — полушёпотом произнёс он. На лице малышки с трудом прорезалась улыбка. Дышала она урывками — сломанные рёбра и рваная рана нестерпимо болели. Видимо, шевеля здоровой рукой, она сдвинула одеяло, и стало видно, что на правой ноге у неё тоже повязка. — Она сломала ногу? — спросил Франц у медсестры. — К счастью, нет. Но у неё ужасный отёк. Сплошной синяк. Чёртовы кабаны… Услышав слово «кабан», Эрика затряслась и тут же вскрикнула от боли. На её глазах выступили слёзы. — Ну-ну, малышка, не плачь. Всё позади. Только без резких движений, — наставляла медсестра. С уст Эрики сорвался слабый стон, и она скосила свои мутные глаза на Франца. — Как чувствуешь себя? — Плохо, — едва слышно произнесла девочка. — Болит всё… — Главное, что будешь жить, — подбодрил её Франц, — тебе скучно, наверное? — Да, — вздохнула девочка, — мамы нет, почитать нечего… И не поиграешь. — Ничего, найду, чем тебя занять, — Франц заметно повеселел. — Меня тут долго держать не будут, но я ещё приду. Знаешь, я думаю, тебе дадут дома лечиться. Там же у тебя и мама есть, и брат, — говорил Франц, а сам вспоминал такой милый сердцу образ Фриды и сводного брата, — оно, конечно, поболит, но главное — тебе не скучно будет… Франц и не заметил, как Лиза вышла из палаты, а навстречу ей вошёл доктор. — Франц, это к тебе. Мальчик бросился к двери и чуть не сбил с ног Берту, входящую в палату. — Господи! — воскликнула она, обняв на радостях Франца, — слава богу, ты жив и здоров! Я чуть с ума не сошла! И опять Франц вспомнил свой побег и возвращение. Почему-то ему снова стало стыдно. Теперь уже перед Бертой. — Фройляйн, я… Ну, просто шёл, куда глаза глядят… Не хотел никому показываться… — А зря, — Берта чуть отстранилась и посмотрела ему прямо в глаза. — В такой ситуации нельзя замыкаться в себе! Надо уметь доверять людям.Ты не представляешь, как волновались о тебе твои друзья! Все воспитатели приюта, учителя, ребята, полицейские. Мы с Каспером обошли все городские окраины и брошенные дома. Минка тоже хотела идти с нами, но Маркус её не пустил. Начудил ты, Франц! Никогда больше так не делай. Берта вздрогнула, вспомнив свой ужас в тот момент, когда, вернувшись домой и позвонив по телефону дежурной воспитательнице, она услышала, что Франц Нойманн в приют не возвращался. Его пропажа, как ни крути, была её огромным упущением, серьёзной педагогической ошибкой. Конечно, она должна была его проводить, тем более, что на дворе стояла поздняя ночь. Всё время поисков Берта не переставала об этом думать и корить себя. Только об этом она и разговаривала с братом, когда они вдвоём пытались найти пропавшего мальчика. — По крайней мере, его побег спас жизнь той малышке, — вмешался доктор, — если бы не он, случилась бы трагедия. — Да, ничего не было зря, — повеселела Берта, — я думаю, фрау Вернер простит ему всё. Кроме того, теперь он — герой. Учительница развязала маленький замшевый мешочек, висящий на её руке, и достала оттуда свёрнутую в трубочку утреннюю газету «Голос Тироля». Франц взял в руку газету и ахнул. Прямо на первой странице он увидел свою фотографию почти неприличного для этой провинциальной газеты размера. Под фото чернели огромные буквы названия статьи «Маленький герой», а ниже буквы чуть поменьше: «История чудесного спасения». Франц бегло просмотрел статью, и уши у него стали абсолютно красными от смущения. В статье в самых высокопарных выражениях рассказывалось, как юный сирота, воспитанник городского приюта Франц Нойманн во время прогулки в лесу неподалёку от города, столкнулся с дикими кабанами, которые нападали на маленькую девочку. Отважный сирота, рискуя жизнью, победил страшных чудищ, спас малышку и доставил её на руках прямо в городскую больницу. Маленький герой потратил много сил, потерял в борьбе всю свою одежду, которую изорвали дикие животные, но с честью исполнил свой христианский долг. — Что? Что там? Дайте и мне посмотреть! — слабым голоском попросила Эрика. — Там нечего смотреть, ерунда какая-то написана, — ответил Франц почти грубо. Ему было очень неловко. Особенно его смущали слова: «Во время прогулки». Хороша «прогулка»! Несколько дней его учителя и другие хорошие люди всюду искали Франца Нойманна, а он, как последний эгоист, шатался по окрестностям, совсем не думая, что его побег может принести кому-то неприятности. На просьбу Эрики отозвалась Берта. Она мягко вынула из рук Франца газету и спала спокойно читать статью. К удивлению Франца, девочка слушала очень внимательно и кивала головой, подтверждая всё написанное. А когда Берта всё прочла, горячо сказала: — Да, так всё и было. Франц настоящий герой. Франц не заметил, как во время чтения в коридор набились сёстры и больные. Сейчас они толпились в открытых дверях палаты, слушали чтение и глазели на «маленького героя». Как только чтение закончилось, в эту толпу вбежала санитарка с криком: — Доктор! Там какие-то люди с узлами и свёртками! Требуют Франца Нойманна! Доктор моментально оценил ситуацию и строго прикрикнул на собравшихся: — Что тут у нас за собрание?! Все на свои посты, больные — по палатам! Здесь у нас не цирк, а лечебное учреждение. Когда пристыженные сотрудники и больные отпрянули от дверей, доктор обратился к Берте. — Статья эта не на пользу мальчику. Вы, как педагог, наверное, это понимаете. Он ещё очень слаб, нуждается в покое, а тут эта непрошеная слава. Я бы посоветовал вам оставить его на пару дней в больнице, мы здесь, по крайней мере, сможем оградить его от навязчивых посетителей. А уж потом, как шумиха уляжется, он сможет уйти в свой приют. Франц, который ещё час назад очень хотел уйти из больницы, сейчас был целиком на стороне доктора. Его поразило тонкое понимание этим человеком всех его мыслей и ощущений. Берта, которая поначалу была настроена увести мальчика, согласилась. В больнице этот непредсказуемый ученик, мальчик, вокруг которого роятся несчастья, по крайней мере, будет под присмотром. — Ну как, Франц? — весело спросила она, — останешься? И Эрике с тобой будет повеселее, пока к ней придёт ей мама. Франц закивал головой. Конечно, он останется. Ему никак не хотелось выходить на крыльцо, где уже собралась внушительная толпа, и принимать незаслуженные, как ему казалось, поздравления. Берта ушла. Франц немного поболтал с Эрикой, но девочка скоро устала и задремала. Вернувшись в свою палату, Франц с изумлением увидел, что тумбочка у его кровати ломится от различных мисок, банок и свёртков. Горожане, благодарные за чудесную рождественскую историю, натащили «несчастному сиротке» множество съедобных и несъедобных подношений. Франц удивлённо разворачивал свёртки. Как назло, ему совершенно не хотелось есть. Зато соседи по палате смотрели на передачи с огромным интересом. В конце концов, Франц разделил между ними почти все принесённые продукты. Среди несъедобных подарков его внимание привлекла разве что старая иллюстрированная книга «Птицы Австро-Венгрии». Книга была очень хороша, и Франц решил, что обязательно почитает её Эрике, когда девочка проснётся. Перед обедом в больнице установилась недолгая спокойная тишина. Доктор ушёл домой. Он должен был заступить на дежурство ночью. На его смену пришла докторша — тучная женщина в пенсне, которая тут же заперлась в своём кабинете. К обеду санитарка снова принесла Францу передачи. К своему ужасу, он увидел, что их ещё больше, чем утром. Горожане, даже те, которые не выписывали газету «Голос Тироля», узнавали о геройском подвиге маленького сироты, и многие из них тут же хотели непременно познакомиться с этим замечательным мальчиком. Горбоносый сосед Франца по палате, который лежал в больнице уже не первую неделю, довольно поглядывал на продукты, которыми делился с ним мальчик. — Надо же, какой ты, оказывается, молодец, — рассуждал он, — и смелый, и не жадный. Теперь у тебя жизнь в гору пойдёт, вот как прославился. А меня, парень, до войны тоже в городе каждый знал. Я Крюгер. Слышал, небось? Кстати, ты как, рисуешь? Чем собираешься зарабатывать? Если есть талант, быть художником, конечно, в мирное время, неплохой кусок хлеба. Франц с извиняющимся видом отрицательно покачал головой: — Я не местный, приехал только во время войны… — Да, война… — вздохнул горбоносый, — до войны в городе каждый знал Ганса Крюгера. Я был самый лучший художник в городе. Вся знать заказывала у меня портреты. Да что в городе, ко мне приезжали из самой Вены! — Ну вот, завёл шарманку, — недовольно вмешался ещё один больной. — Правду он говорит, — неожиданно вступился за Крюгера кашляющий старик, -очень достойные писал портреты. Не повезло только ему. — Не повезло? — переспросил Франц. — Ещё как не повезло… — Крюгер помолчал, потом тоскливо сказал, — но ничего, будем жить дальше. — У него дом был разрушен при обстреле, и вся семья погибла, — объяснил Францу старик, когда Крюгер вышел из палаты, — а он жив остался, только руку повредил. Работать не мог, деньги все потерял. Теперь вот война закончилась, рука зажила, а портреты кому нужны? Не до них сейчас. Крюгер вернулся и бросил Францу с усмешкой: — Там на крыльце твоих поклонников — не протолкнуться. Франц с ужасом думал, что когда-нибудь ему всё-таки придётся выйти из больницы. Ведь не может же он сидеть здесь вечно! Украдкой Франц отогнул занавеску и выглянул в окно. Даже во дворе было подозрительно многолюдно. Франц уныло повалился на свою кровать и стал от нечего делать думать, а чем он действительно собирается зарабатывать себе на жизнь? Художника из него, скорей всего, не получится, рисовал он так себе. К обеду в больницу вернулась Эмма. Эрик остался с Феликсом. Ему очень хотелось тоже пойти к дочке, но Эмма приказала ему остаться с мальчиком, и он не посмел в этот момент ей возразить. Он и так чувствовал себя слишком виноватым. Продираясь сквозь толпу на крыльце, Эмма понятия не имела, что это сборище имеет прямое отношение к её дочери. В палате она увидела, что на тумбочке Эрики горой лежат сладости, яблоки и игрушки. Некоторые посетители, отправляясь с подарками к мальчику, не забывали и про пострадавшую девочку. Эмма поцеловала бледный лоб спящей дочери, достала свою скромную передачу и вздохнула. Как бы ей хотелось быть искренне благодарной этому парнишке… Но… Нет, теоретически она, конечно, была ему благодарна. Но его глаза… Его такое неприятно знакомое лицо… Лучше бы она не видела его лица. Тогда она бы просто радовалась и ни о чём не тревожилась. «Но ведь это просто безобразие! — мысленно ругала себя женщина, — я никогда раньше не была неблагодарной. Парень не выбирал себе внешность при рождении. Надо будет быть с ним поласковей. Пригласить его к нам домой, что ли…» Так она уговаривала сама себя, но всё её естество противилось этому решению. Между тем, Франц, не подозревающий о том, какие чувства беспокоят мать спасённой им девочки, решил после обеда навестить Эрику. Но едва он вышел в коридор, как от входной двери раздался страшный шум. Кричала женщина, галдели санитарки и сёстры. Франц повернул голову и увидел ужасную картину. Двое мужчин внесли в коридор на самодельных носилках что-то жуткое. Сначала мальчику показалось, что на носилках лежат два голых окровавленных человека. Потом, присмотревшись, он понял, что это один человек — мужчина, разорванный почти пополам. Из шеи этого человека торчала огромная острая щепка. Несмотря на ужасные травмы, этот человек был жив и находился в полном сознании. Он водил по сторонам выпученными глазами и довольно громко звал какую-то Маргариту. Докторша в пенсне выбежала из своего кабинета и захлопотала, как курица, вокруг больного, которого понесли в операционную. Ошарашенный увиденным, Франц вернулся к себе и испуганно спросил у соседей по палате: — Как вы думаете, его можно спасти? — Кто знает? — философски ответил старик, — вот за доктором Штраусом пошлют, если успеет, то, может, и спасёт беднягу. Доктор Штраус — врач от бога, мало таких. И Франц, который знал доктора совсем недолго, неожиданно для себя самого согласился с этим высказыванием.