Волчонок

После завтрака он, игнорируя приказ дежурной воспитательницы садиться за уроки, вызвался помогать на кухне. Первое время мальчик усердно чистил котлы. Потом по просьбе поварихи натаскал дров на завтра. А уже после всего этого попросился погулять во дворе. Повариха, довольная его работой, не подозревала, что мальчик снова захочет куда-то уйти. История с его пропажей была слишком громкой. Любой здравомыслящий ребёнок не стал бы уходить с территории приюта без разрешения в ближайшие дни. Но Францу как раз хотелось уйти. Нет, он не собирался уходить надолго, тем более в лес, ему просто докучали любопытные взгляды однокашников. Сам того не замечая, Франц проследовал на кладбище. Сейчас он ощущал ту самую, знакомую ему с детства атмосферу мрачной безысходности, подпитываемую порывистым ветром и мокрым снегом, налипавшим на провода и ветки деревьев. То, до боли знакомое ощущение отчуждения, ненужности и утраты всякой надежды на хорошее. Словно чья-то невидимая рука перевернула песочные часы, и начался обратный отсчёт. То же самое он ощущал, когда бродяжничал в Триесте. До того самого дня, когда ему встретилась Фрида. Мальчик бесцельно расхаживал среди могил. Снова его потянуло на могилу Герды Хаусвальд, но теперь он не собирался там устраивать привал. Отковыряв от камня наледь, он продолжил свой путь. Точнее, бесцельное хождение между рядами могильных камней, расставленных, точно шашки на доске. От скуки он читал надписи на камнях, узнавая, кто здесь похоронен. Тяжело вздохнув, он присел на корточки у могилы, где на камне было высечено: «Тобиас Ридль». Само имя ему ни о чём не говорило, но вдруг Франц поймал себя на мысли, что у этого человека та же дата смерти, что и у Герды Хаусвальд. Присмотревшись внимательнее к памятнику, мальчик вдруг ощутил какое-то смутное чувство тревоги. Вне всякого сомнения, здесь был похоронен пожарный — наверху надгробия была высечена эмблема городской пожарной команды. Каспер упоминал о трагедии, связанной с пожаром несколько лет назад. Не связана ли смерть этого человека со смертью Герды Хаусвальд? Скрип снега позади немного отрезвил Франца. Он юркнул за могильный памятник и осторожно выглянул. На участке, где могильные ряды плотнели, он увидел Маркуса, несшего букет бумажных цветов, кажущихся особенно яркими на фоне зимнего пейзажа. Остановившись у одного из памятников, он смахнул с плиты снег, осторожно счистил наледь и, возложив цветы, встал прямо, наклонив голову. В таком положении он простоял несколько минут, не говоря ни слова. Затем, накинув капюшон, он отправился назад. Как только силуэт инспектора скрылся за воротами, Франц осторожно проследовал к тому самому могильному камню, где и стоял пару минут назад Маркус. «Макс Штоклаза», — гласила надпись. А рядом — «Ирма Штоклаза». Мальчик потёр виски и, чувствуя, что ему пора уносить отсюда ноги, сделал пару шагов назад. С ужасом осознав, что здесь покоится целая семья, Франц вцепился себе в волосы. Только на этом крошечном островке он заметил пять могил с одинаковой датой смерти, а рядом… Рядом могилы Марен и Леони Кюрст. Без сомнения, это были мать и дочь. А вот и Ева Гюнст… «Я бы во второй раз хоронила своего ребёнка», — прозвучал в голове у Франца голос взволнованной женщины. А ведь зовут маму Эрики… Да, кажется, её зовут, Эмма Гюнст! А почему же она испугалась, глядя на него? «Я… Я, может быть, ей кого-то напоминаю… Почему я так много кому кого-то напоминаю в этом городе? Почему со мной никто не хочет про это разговаривать? Эта женщина — Эмма Гюнст, решила, что я похож… А что если я похож на ту тварь, что убила её дочь»! В доме у Маркуса Диана говорила про пожар и про какую-то девочку, которая погибла на том пожаре… Внезапно у Франца в голове как будто сложились все части головоломки. Волна холода охватила его от макушки до пяток. Неужели… Мальчик рванулся вперёд, к Маркусу, который, не торопясь, шёл по аллее к выходу с кладбища. Глаза Франца застилали слёзы, он спотыкался о торчащие между могилами корни старых деревьев, несколько раз падал, но тут же вскакивал и снова бежал по направлению к удаляющейся одинокой фигуре своего взрослого друга. Маркус обернулся и недоумённо захлопал ресницами: — Франц? Опять ты? Что ты здесь делаешь? Мальчик, наконец, настиг его, остановился, запыхавшись, и потом как можно твёрже попросил: — Я хочу всё знать про пожар. Тут все говорят про пожар, так вот я хочу знать точно, что тогда произошло. И что это за женщина по фамилии Зигель. Я должен это знать! Смутившись, Маркус попытался обнять мальчика за плечи, но тот, нетерпеливо дёрнув плечом, сбросил его руку и дерзко повторил: — Расскажите мне о пожаре. Я имею право знать! Кто такая эта Зигель? Я похож на неё. Полицейский вздохнул. Меньше всего ему хотелось сейчас раскрывать Францу все подозрения, которые роились вокруг него и этой истории. Но с другой стороны, парень действительно имеет право знать, хотя бы по минимуму. Иначе найдётся кто-то, кто всё расскажет ему, не думая о том, чтоб щадить чувства ребёнка. — Пойдём, — Маркус снова двинулся к выходу с кладбища, — я расскажу тебе. Тот пожар старая местная история, которая случилась уже давно. Ты тогда ещё не родился. Франц молчал, ловя каждое слово, и Маркус продолжил: — Пожар случился в женской гимназии. Тогда погибло много людей. Очень много. В основном, это были ученицы гимназии. А ещё там были некоторые родственники девочек и пожарные. Некоторые девочки не сгорели и не задохнулись в дыму. Они разбились, когда, спасаясь от огня, прыгали в окна. А некоторые выжили, но остались калеками.  — Как фрау Танненбергер?  — Да. Она очень сильно пострадала и долгое время передвигалась на инвалидной коляске. — А Герда Хаусвальд… — несмело спросил Франц. — Да, и Герда Хаусвальд тоже погибла. Она была самой маленькой жертвой. Говорят, что она бросилась в огонь, чтобы найти свою старшую подругу — Анну Зигель. Потом полицией было установлено, что пожар случился именно по вине Анны Зигель. Маркус продолжал медленно идти вперёд. Ему не хотелось сейчас смотреть на мальчика. — Это на неё я похож? — спросил Франц ровным, как будто неживым голосом, — она моя мать? — Ты действительно внешне немного её напоминаешь, — неохотно подтвердил Маркус, — глаза, тип лица… У неё в роду были болгары, понимаешь ли… У них вот тоже такие широкие лица… Но ты похож на множество женщин нашего города. Если руководствоваться только внешним сходством, про каждую из них можно сказать, что она твоя мать. А точно тебе не скажет никто. — Она погибла в пожаре? — спросил Франц и тут же поправился, — думали, что она погибла в пожаре? А она оказалась жива и сейчас в городе? Шокированный Маркус даже остановился: — Кто тебе это сказал? Вовсе нет! Женщина эта после пожара была осуждена и отправлена в тюрьму. Довольно быстро выяснилось, что она осталась жива. — Это жестоко, — задумчиво проговорил Франц. Маркус кивнул, ещё бы не жестоко! Это он ещё не рассказал о том, что Анна собственноручно зарезала двух малышек, одной из которых была дочь Эммы Гюнст. Маркусу и в голову не могло прийти, что слово «жестоко» относится не к жертвам пожара, а к самой Анне Зигель. Давно зная все подробности трагедии, он позабыл сказать, что пожар не был случайностью — это был хорошо продуманный, тщательно отрепетированный план мести обидчикам. А Францу не приходило в голову, что такое страшное деяние можно совершить нарочно. Он жалел Анну Зигель за то, что вся её жизнь оказалась разрушенной из-за какой-то случайности. Что она сделала? Забыла свечу или ещё что… — Но ведь она была ещё девочкой, училась в школе, у неё не было детей! — внезапно высказал он мысль, которая только что пришла ему в голову. — Да, она была ещё школьницей, — сухо подтвердил Маркус. — Так значит, я не могу… — Франц, послушай! — Маркус резко остановился и повернул мальчика к себе, — да, ты многим в этом городе напоминаешь Анну Зигель. Было бы глупо от тебя это скрывать. Но всё это было давно. Ты не Зигель, ты Нойманн! И не имеет значения, на кого ты похож лицом. Главное — что ты очень хороший человек — смелый и великодушный. Я знаю такого Франца Нойманна, и для меня не имеет значения, чей он сын! Ты понял меня? — Но почему? — Франц пытался высказать мысли, которые лавиной обрушились на него, но не мог произнести больше не слова. — Потому, — твёрдо ответил полицейский, — я не советую тебе больше копаться в этой истории. Живи своей жизнью, радуйся, видит бог, ты этого заслуживаешь. Радоваться Францу совсем не хотелось. Он пытался представить себе, что испытывала девочка, школьница, немногим старше его, когда по её оплошности погибло столько людей. Пыталась ли она спасти их? Что она чувствует сейчас, сидя в тюрьме? Ведь она сейчас в тюрьме? Насколько потрясла эта трагедия жителей города, что даже простое внешнее сходство вызывает такие неприятные чувства. Некоторые, вот, даже в обморок падают. До конца выходных все эти мысли крутились у него в голове. Приютские дети между собой решили, что Франц зазнался и ни с кем не хочет разговаривать. А ему было всё равно. Совет Маркуса жить своей жизнью и не копаться в этой истории он не мог выполнить полностью — возможно, мальчик и хотел бы всё забыть, но не получалось. Мало того, мальчик чувствовал, что Маркус лжёт. Он явно знает больше, чем говорит. А Берта? Неужели и она тоже? Кстати, Маркус же сказал, что у Анны Зигель в роду были болгары! А Каспер тоже обмолвился о том, что Франц, возможно, даже не немец, а какой-нибудь славянин. Болгарин, например. Всё сходится!

***

В понедельник Франц нечаянно опоздал в школу. Виноваты были ботинки. Среди вещей, принесённых доброжелательными горожанами в больницу, было очень много одежды и только одна пара обуви, которая была ему немного мала. Между тем, его старые башмаки после блуждания по лесам и оврагам совсем разваливались. Воспитатели, не давая себе труда вникнуть в суть проблемы, просто выдали Францу подаренные башмаки. И он даже попытался в них идти, но дойдя до угла улицы, понял, что это невозможно, и вернулся обратно. Ворчливый служащий очень долго выбирал среди принесённой благотворителями старой обуви подходящую пару и, в конце концов, снова вернул Францу его собственные стоптанные башмаки. Других его размера просто не было. Франц понимал, что к началу первого урока не успеет, и это было очень обидно, потому что первым уроком стояло естествознание. Он бежал со всех ног. Улицы были почти пустые. Все, кто с утра начинал трудиться, уже проследовали к местам своей работы, а кумушки с кошёлками пока ещё только собирались отправиться на рынок. И вдруг на углу, почти на том же самом месте, где он нашёл умирающего Тиля, Франц снова увидел лежащего человека. По красной вязаной шапке он узнал Вайсса. Лицо недавнего врага было опять разбито. Но что особенно напугало Франца — одна нога Михи торчала в сторону и из изгиба медленными толчками вытекала кровь. Бросившись к мальчишке, Франц на ходу сдёрнул пояс от пальто и начал туго перевязывать ногу Михи повыше раны. Если бы его спросили, почему он так делает, он бы не смог ответить. Но его движения были очень точными и быстрыми. Глаза Михи были полузакрыты, губы шевелились, но что мальчик пытался сказать, понять было невозможно. Со стороны, противоположной от школы, появились какие-то люди. Франц поднялся с колен и изо всех сил замахал руками:  — Сюда, сюда! Помогите! Ему казалось, что всё повторяется. Вот так же он звал на помощь, когда нашёл Тиля. Но к своему удивлению, он сейчас чувствовал себя гораздо старше и увереннее, чем в тот поздний вечер. Неожиданно сзади кто-то оттолкнул его, и Франц увидел доктора, который быстро присел рядом с раненым. Да, это был доктор Штраус.  — Ты знаешь его? — бросил он Францу не глядя.  — Да, это Михи Вайсс, он учится в нашем классе, его, наверное, опять избили мальчишки. Доктор досадливо покрутил головой и спросил:  — Где человек, который жгут ему накладывал? Франц смотрел на доктора с недоумением. Вайсс начал слабо стонать. Кожа его становилась всё более бледной. Доктор вдруг перевёл взгляд с пояса, которым была перетянута нога пострадавшего, на пальто Франца.  — Ты сам наложил жгут? Франц испуганно пожал плечами:  — Это называется жгут? Да, я думал, что так надо!  — Да, так надо, — подтвердил доктор, — ты молодец. Он более внимательно окинул взглядом фигуру Франца.  — А теперь беги в больницу, пусть пришлют санитарную карету. Ты помнишь дорогу? Франц кивнул и припустил бежать со всех ног. Единственное, что его сейчас очень сильно волновало, это подошва его башмака, которая хлопала на бегу. В голове не было никаких мыслей, кроме желания добежать до больницы как можно быстрее. Потом, когда по его сбивчивому рассказу дежурный фельдшер снарядил санитарную карету, он присел на ступеньки крыльца. В школу идти было уже поздно, да он и не смог бы сейчас учиться. Его ранец остался рядом с раненым, и Франц очень надеялся, что доктор догадается его забрать. Поэтому он оставался в больнице. Здесь его приняли, как родного. Никто не препятствовал мальчику пройти в палату к Эрике. На стуле рядом с ней сидел её брат и читал ей вслух книжку «Птицы Австро-Венгрии». Франц первый раз видел Феликса. Мальчик показался ему слабым и малоинтересным. Но вспыхнувшие радостью при его появлении глаза Эрики Франца порадовали.  — Я знала, что ты придёшь! — радостно воскликнула девочка, — мне снилось, как будто бы мы с тобой гуляем по лесу, но не зимой, а летом, а моя мама сказала, что когда я вернусь домой, ты будешь приходить домой к нам в гости, ты же будешь приходить к нам в гости, да?  — Да, конечно! — ответил Франц, — только мне показалось, что я не очень-то понравился твоей маме.  — Ну что ты! — горячо воскликнули Эрика и Феликс почти одновременно, — мама говорит, что ты настоящий герой, что мы должны быть тебе всегда благодарны! Франц почувствовал, что если в его адрес кто-то ещё хоть раз скажет слово «герой», то у него начнётся крапивница. Воспользовавшись тем, что в коридоре раздались громкие голоса, Франц вышел из палаты. Привезли Вайсса. Получилось так, что его положили как раз на то место, где когда-то лежал Франц. Дождавшись окончания всех процедур, Франц вошёл в палату к однокласснику. Больные встретили его очень тепло.  — А мы вспоминали тебя! — сказал старик, всё так же покашливая, — а что это за парень?  — Да это одноклассник мой… Как он тут? Франц присел на край кровати Вайсса.  — Кто тебя избил? — спросил он тихонько.  — Это неважно, — прошептал Михи, — я всё равно сам виноват. Мне не надо было… Франц перебил его:  — Нет, ты не виноват, никто не может быть виноват настолько. В это время дверь приоткрылась, и появился доктор Штраус. Он встретился глазами с Францем и сделал жест, приглашающий его выйти из палаты. Мальчик думал, что доктор просто хочет дать покой новому пациенту, но к его удивлению, доктор произнёс:  — Пойдём-ка в мой кабинет, нам надо поговорить. В кабинете доктора было полутемно. Плотные шторы, видимо, оставались задёрнутыми ещё с ночи. Резко их отдёрнув, врач открыл шкаф и стал что-то искать внизу под стопками бумаг. Наконец, один за другим, на пол перед Францем встали не новые, но вполне крепкие коричневые ботинки.