Волчонок

Ланге взяли прямо на улице, когда он, разнеся вечерние номера, повернул назад. Он отметил, что ему явно стало лучше с тех пор, как приехали гости. Его уже не тревожила сварливая соседка, зато Франц здорово помог ему отвлечься. Мальчик с удовольствием слушал про своего приёмного отца, байки Дитера об армейском быте, о его знакомстве с Каспером, и о том, как он оказался в тюрьме. — В той камере, кстати, Дитрих сидел. Его там в драке один уголовник чуть не зарезал. Ну я ему и сказал мягко и деликатно, что так делать нехорошо. — Ногой в бок? — со смешком спросил Франц. — И по почкам — тоже, — кивнул Ланге. — Вроде и в разведчики готовился, а против какого-то щуплого унтера выстоять не смог! — Щуплый? Да ты затылком потолок гладишь! — Это сейчас, — говорил Дитер. — А в детстве был другим. Тростинка. Фердинанд был здоровый, а ещё и толстяк. Я на его фоне был совершенно хилым. Потом только уже, подрос когда, стал здоровым, как буйвол. Да, было время… Францу казалось странным, что Дитера считают сумасшедшим. Но если отношение Юлии ещё понятно, то почему некоторые соседи глядят на него с опаской? Вот тот добродушный старик Томас — тот напротив, охотно с ним общается. Мало того, недавно Франц увидел и ту «убитую». Дитер, правда, вспоминал её со смущением. ещё бы — тогда весь участок гудел. Ланге тогда с трудом разлепил глаза. Перед ним снова предстал размытый образ женщины, той самой, которую он, по своему убеждению, убил. — Ты… Нет, ты не доберёшься до меня… — он вскочил и хотел сдать назад, но полицейский схватил его и заломил руку. — Боже, парень, что с тобой? — недоумевала женщина. — Я же убил её тогда! — воскликнул Дитер, тщетно пытаясь вырваться из рук полицейского. В это время в коридоре показалась и Юлия. — Ах вот, что! Мало того, что вор, так ещё и душегуб! — Я одну уже прибил, и тебя убью! — кричал Ланге. Юлия инстинктивно сделала шаг назад, а та женщина, которую Ланге якобы убил, растерянно смотрела на полицейских. — Может, вломить ему, чтоб в себя пришёл? — насмешливо спросил верзила-патрульный. — Ты что! Потом мундир долго отстирывать, — хохотнул его напарник. Дитер дрожал, как осиновый лист. Полицейские смотрели на него, как солдат на вошь. — Господа, прошу прощения! — в участок вбежал муж Юлии. — Я… У нас никто не крал муку… Я просто… — он осёкся, заметив, что Юлия буравит его взглядом. — Пе-перепрятал её… В это время молодой инспектор громко и жизнерадостно заржал. — Началось! На муженька делать ставки не рекомендую! Фрау Штробль, — продекламировал он на весь участок, — публика жаждет хлеба и зрелищ! А вы, — он повернул голову к патрульному, державшему Дитера, — выпускайте бычка! Снова раздался громкий и явственный хохот. Явился даже сам начальник участка. — Так, утихли! — рявкнул он. — Что случилось? — Я её убил… — пролепетал Ланге. — Ха, убил… Не иначе, допился, вот и мерещится всякая ересь, — вставил патрульный, державший Ланге за руку — Я не пил… — пролепетал слабеющий уже Дитер. — Да хватит вам уже мучить его! — вступилась за Ланге «убитая». — Не видите — ему плохо! Врача позовите! — Пошли все вон отсюда! — в ярости кричал начальник. — Пошли вон! Чтоб духу вашего тут не было! А тебе, Сокол, в следующий раз и жалования вычту! Устроил тут митинг… Все тут же дружно заткнулись и разбежались в разные стороны, как тараканы. Дитер вышел, обхватывая себя руками. С ним рядом шла та женщина. — Так вы… Вас ведь трое было? — растерянно спрашивал Ланге. — Да. Меня зовут Рената, а то были Сандра и Нина. Мы из беженцев. Ты с нами поделился хлебом. Забыл? — Забыл… — тихо пролепетал Ланге, чувствуя, что вот-вот сойдёт с ума. И вот опять он тут, в кабинете следователя. Допрашивал его тот самый Харальд Сокол. Поначалу он был спокоен, даже не повышал голос. — Так, значит вы признаётесь в убийстве? — признаюсь, — ответил Дитер. — Вы согласны показать, как вы это сделали? — Нет, — сухо произнёс Ланге. — Так дело не пойдёт, — Сокол встал из-за стола. — Если вы делаете признание, то должны показать, как всё было, на месте преступления. Понятно вам? — Да. — Ну так что, согласны на проведение эксперимента? — Нет. — Что значит «нет»? Вы спектакль этот прекращайте! Или думаете, что сойдёте за умалишённого? — Нет. — Прекрасно! Почему же вы не согласны на выводку? — Не помню. — Ну хватит ломать комедию! — воскликнул Сокол с плохо скрываемым раздражением. — Вы помните всё, даже имена своих ротных назвали без запинки, вспомнили, где и с кем сидели в Инсбруке, а как накануне старика Фогеля убили — не помните? — Не помню. — Так, хорош. Мне надоели ваши ужимки. Или вы делаете признание, или… — Или что? Убьёте? Сокол мысленно сосчитал до десяти, затем, выдохнув, спросил: — Вам что, с другой стороны пулю в голову вогнать для симметрии? Мы будем разговаривать, или как? — Уведите меня в камеру, — пробормотал Ланге. — Я признался во всём. Тем временем, Хайнрих, найдя дом Земаннов, всеми силами нажал на кнопку звонка. На пороге вскоре оказалась сама генеральша. — Вы кто? Мы никого не ждём сегодня, — и тут же осеклась, увидев удостоверение. — Что-то случилось? — Да, случилось. Я бы хотел с вами поговорить. Позвольте пройти. Инспектор проследовал за генеральшей, и, пройдя в гостиную, сел на диван. Сам генерал отложил в сторону газету и вопросительно взглянул на инспектора. — Вы знали Дитера Ланге? — Конечно — он в моей дивизии служил. И сейчас мы с ним периодически общаемся, — невозмутимо ответил генерал. — а что с ним? — Он задержан по подозрению в убийстве доктора Фогеля. Старик упал и ударился виском о край стола. Вероятно, ему помогли… — Чушь какая! — перебила инспектора генеральша. — Ланге на такое не способен! — Знаете, фрау… Таких, как он, у меня было предостаточно. Он уже пятый за год, которого мы взяли. Тысячи молодых людей, прошедших войну, сейчас промышляют разбоями, кражами, а кто-то — и убийствами. Хотя прежде они были совсем другими. Некоторые и на красный свет бы дорогу не перешли, не так ли? — Нет. Ланге — не преступник, — твёрдо заявила фрау Земанн. — Или вы выбрали себе удобную цель? Да, на такого можно всё, что угодно повесить, хоть убийство Франца Фердинанда — с его-то диаг… — Так-так, значит, вам было известно о его психических расстройствах? — Хайнрих не упустил момента насладиться ступором фрау Земанн, которая не сразу поняла, что проговорилась, а генерал лишь тихонько вздохнул — это было вполне в духе его жены — на горячую голову она могла и взболтнуть лишнего. Нельзя ведь, нельзя писать писем и рапортов сгоряча! — Да. Собственно, я и устроила их знакомство. Доктор должен был помочь парню вернуться к жизни. Если вы покопаетесь в его папках и подшивках, вы найдёте множество дел. Наверное, вы его дело изучили уже от и до. — Видите ли, фрау, там слишком мало информации. Сам Фогель нам уже ничего не расскажет, а Ланге запирается и молчит. Признался в убийстве и… Всё, тупик. — Теперь вы знаете, что признание — продажная девка следствия, — вставил генерал, поднимаясь с кресла. — Только не говорите, что не сталкивались с самооговором. — Это случается сплошь и рядом, — пожал плечами Хайнрих. — И всё же, как Ланге вёл себя в последнее время? — Ну, он не так часто навещал нас, — ответил Земанн. — Сперва он пришёл к нам сразу по возвращении домой. Родители у него от испанки умерли, а дом воры обнесли. Я заметил, что он стал дёрганым и нервным, а после той истории с мукой, ну и той женщиной… Ну, другой совсем человек. Прямо Робинзон, едва увидевший большую землю. Когда он стал доктора посещать, вроде получше стало. Но я его редко видел. Слышал только, что у него дошли руки написать сестре и брату. Но он сам об этом не упоминал. — Верно, соседи говорили, что он стал, как сыч. Он ведь таким раньше не был, не так ли? — Слушайте, если бы у меня хоть на секунду возникли сомнения в его невиновности, — генерал сообразил, куда ветер дует, — Я бы не сказал ни слова в его защиту. — Вот и узнаем, что к чему, — кивнул инспектор. — Ну, больше вопросов нет. До встречи! Хайнрих направился к двери, и когда он уже приоткрыл её, генерал произнёс тихо, но довольно отчётливо: — Имейте в виду: у вас не получится по-тихому закрыть дело. — Пытаетесь мне угрожать? — с вызовом спросил инспектор. Но генерал лишь посмотрел на него с тихим злорадством. Давить и угрожать — слишком топорно, это любой дурак может. А вот предать дело широкой огласке — это, пожалуй, и на уши всю полицию поставит. Земанн может — он давно успел обрасти кое-какими связями, и если дело получит общественный резонанс, не миновать скандала. — Вы ходите по тонкому льду, господин генерал. — Так же, как и вы, — невозмутимо ответил Земанн. — До встречи.