Волчонок

Молчание затягивалось.  — Так может быть, вы всё-таки представитесь? — наконец, холодно спросил Хайнрих. Гость ожил, улыбнулся неожиданно обаятельной улыбкой, и развязно произнёс, протягивая через стол руку:  — Альфред Дитрих, адвокат.  — Опять Дитрих, и опять адвокат, — насмешливо проговорил хозяин дома, — только почему же Альфред? Утром, помнится, вас звали Марк. Альфред назвался именем отца по двум причинам. Во-первых, чтобы придать себе солидности. Он полагал, что слава Марка докатилась и до Зальцбурга. На случай проверки документов у него даже было припасено старое адвокатское удостоверение отца. Про то, что документы могут даже не спросить, он не думал. Второй же причиной было опасение, что дело, кажущееся таким выгодным, может обернуться какими-нибудь сложностями, и выиграть его не удастся. Если отец узнает, что кто-то проиграл дело под его именем, лучше, чтобы это был неизвестный человек, а не Альфред. Своё отсутствие в конторе ему объяснять не пришлось бы, так как отец накануне от души насыпал ему различных заданий вне города. Но теперь дело поворачивалось так, что скрывать правду было неразумно.  — Да, на самом деле меня зовут Альфред, я сын и младший партнёр адвоката Марка Дитриха. Не думаю, что это что-то серьёзно меняет.  — Но документы? — возмущённо воскликнул Хайнрих, — вы не имели права брать документы!  — Но ведь и вы не имели права показывать их постороннему человеку, — парировал Альфред.  — А, так вы знакомы, — наконец, разлепила губы хозяйка.  — Выйдите отсюда! — неожиданно рявкнул на жену и сына Хайнрих. Когда за домашними закрылась дверь, он оценивающе взглянул на гостя и спросил:  — Так что же вам нужно?  — Я просто адвокат, — спокойно проговорил гость, — давайте лучше подумаем, что нужно вам.  — И что же?  — Вам нужно уйти от ответственности за массу служебных нарушений, допущенных при расследовании этого дела.  — Позвольте, я сам буду решать, что является нарушением, а что нет, — опять вспылил Хайнрих.  — Как вам будет угодно, но я должен вас предупредить, что о ваших «художествах» уже сообщено в прокуратуру. Вы нарушаете процессуальные нормы, помещаете в камеру человека, явно больного, без всяких прямых улик, подтверждающих его виновность. Вы допускаете до материалов следствия посторонних лиц. У вас в деле отсутствуют необходимые в этом случае экспертизы. Достаточно, или ещё продолжить? Хозяин дома помолчал, и затем глухо спросил:  — Так что же вы хотите?  — Ну вот, опять. «Чего хочу я». Я всего лишь хочу, чтобы восторжествовала справедливость. Я думаю, прокурорская проверка придёт к вам дня через два-три, возможно, через неделю. Если до этого времени Дитер Ланге будет отпущен до суда, им нечего будет вам предъявить, так как я могу сделать так, чтобы сведения о предоставлении посторонним лицам следственных материалов не подтвердились. Из всей этой речи хозяин дома ухватился только за одну фразу:  — Экспертизы?.. Вы думаете, их сейчас провести так просто? Вы думаете, я пытаюсь нарочно засадить в тюрьму этого ненормального? Я бы и сам был не прочь провести пару необходимых экспертиз, но это не так просто, мы не в Вене.  — В таком случае, все факты должны трактоваться в пользу обвиняемого, — непререкаемо изрёк Альфред.  — «Ну вот, пошла адвокатская белиберда, — подумал его собеседник, но, услышав про то, что адвокат не собирается настаивать на халатном отношении к документам, немного расслабился, — кто этот Альфред Дитрих? Может, он просто самоуверенный мальчишка, и вреда от него не будет…» Дело Ланге ему и самому порядком надоело. Инспектор неожиданно встал, подошёл к кухонному шкафчику и достал оттуда бутылку шнапса.  — Не желаете ли? — с кривой улыбкой предложил он.  — А почему нет, — снова широко и обаятельно улыбнулся Альфред, — мы ведь сейчас не на службе. Про себя молодой человек знал, что с него, пожалуй, в этот вечер хватит, но обстоятельства складывались так, что отказаться было бы неудобно. Они выпили по стаканчику, потом ещё по одному. Хайнриха как-то очень быстро развезло.  — Если бы вы знали наши обстоятельства, — жаловался он гостю, — начальство требует раскрываемости, средства на необходимые экспертизы не выделяются. Личный состав, — он безнадёжно махнул рукой, — да что говорить. Вот раньше, до войны… Альфреду была знакома песня «вот раньше, до войны». Она уже набила оскомину.  — «Не пора бы исходить из новой реальности, а не без конца вспоминать дни, которые больше никогда не вернутся?» — хотелось сказать ему, но он промолчал. Они просидели до трёх часов ночи и расстались если не друзьями, то, по крайней мере, не врагами. Теперь Альфреду предстояло объяснение с отцом. Однако, повторяя про себя любимую поговорку «победителей не судят», он отважно отправился на почту и отбил телеграмму: «Добился освобождения Ланге, остаюсь в Зальцбурге до суда, все подробности по приезде. Альфред». Представив, как изменится лицо отца после прочтения этой телеграммы, молодой человек весело рассмеялся. Пухленькая блондиночка, работающая на почте, приняла это на свой счёт и надула губки.  — Ничего, жизнь прекрасна, — кивнул Альфред ей и вышел на улицу, направляясь к средневековому замку. Надо же осмотреть местные достопримечательности. Процедура освобождения Ланге, видимо, затянется, оформление документов, то, сё, его надо привести в порядок, а вот вечером он, пожалуй, зайдёт к своему подзащитному домой. Утром Хайнрих чувствовал, что земля горит под ногами. Представляя, какие вопросы могут задать проверяющие из прокуратуры, он быстро искал на них ответы. Почему содержался в камере больной человек? Сначала не было известно, что человек был настолько болен, только при детальном осмотре дома доктора Фогеля была обнаружена история болезни с зафиксированными симптомами, после чего Ланге был освобождён на следующий же день. Почему не были произведены экспертизы, например, почерковедческая? Как же, была заказана экспертиза, не его, Хайнриха, вина, что исследование идёт так долго. «Заказать экспертизу, заказать экспертизу…» — бормотал он, вбегая в кабинет. Экспертизу давности чернил в Зальцбурге вообще никогда не проводили, поэтому он не боялся, что её отсутствие будет поставлено ему в вину. Что же касается врачебной экспертизы, здесь всё было сложно. Разумеется, подозреваемого нельзя было назвать полностью здоровым человеком, но и сумасшедшим его не признал бы ни один врач. А случаи самооговора в прошлом можно было бы списать на полученную на войне травму. Сокол смотрел на своего начальника недоумевающим взглядом:  — Что происходит? — наконец, спросил он.  — Происходит то, что я срочно спасаю свою задницу, а заодно и вашу. Распорядитесь, чтобы этого Дитера Ланге вытащили из лазарета, отмыли и доставили сюда.  — Но зачем? Появились новые обстоятельства?  — Ещё какие, — угрюмо проговорил Хайнрих, — не сегодня-завтра здесь будет прокурорская проверка, и как раз по поводу этого дела. Доставленный в кабинет Хайнриха через полтора часа, Дитер Ланге вёл себя абсолютно безучастно. Он не отвечал на вопросы, молча смотрел в стену, но и не проявлял агрессии. По словам тюремного врача, больному была дана лошадиная доза снотворного.  — Мы отпускаем вас до суда, — объявил Хайнрих, — вы понимаете, о чём я говорю? Подозреваемый молчал.  — Вы не должны покидать Зальцбург, понимаете? Инспектору показалось, что Ланге кивнул, но он не мог за это поручиться. «Долой, долой с глаз этого полоумного!» — повторял он про себя.  — Вот, вам здесь надо расписаться! Как ни странно, Ланге довольно разборчиво поставил свою подпись в указанном месте. Ему сунули в руку узелок с его вещами и вытолкали на улицу. Как заведённая механическая кукла, Ланге зашагал вперёд по улице по направлению к своему дому. Явившийся к нему домой через пару часов Альфред не смог добиться от своего подзащитного ничего, кроме подписи под договором, в котором значилось, что Альфред Дитрих официально назначается его защитником. Но и это было уже немало. Документы из дела вчера пришлось отдать Хайнриху. Но Альфред обладал прекрасной памятью, и ему даже не понадобилось снова идти в полицию.  — «Да, — самодовольно сказал он сам себе, — это дело не стоит и выеденного яйца». Решив больше не беспокоить сегодня подзащитного, он отправился в свою съёмную комнату, сочинять речь для суда. На следующий день, вернувшись из суда в контору, уставший, но довольный, Марк Дитрих перед уходом домой просматривал служебную почту. Поверх всех писем лежала телеграмма из Зальцбурга.  — «Как неожиданно, — подумал Марк, — как раз в Зальцбург я и собирался послать дня через два Питера Мейера! Что бы кому было нужно от меня в этом городе?» Распечатав телеграмму, он бессильно опустился на стул. Опять Альфред. Внезапность поступков сына постоянно поражала Марка. Никогда не угадаешь, что он учудит в следующий раз. Однако, когда первая реакция уступила место здравому размышлению, Марк был удивлён даже приятно. Дитер Ланге освобождён? Так быстро? Остаётся только надеяться, что это произошло не с помощью каких-то очередных незаконных уловок Альфреда. К сожалению, начинающий адвокат Альфред Дитрих не брезговал никакими способами для того, чтобы добиться своего. Буквально месяц назад он незаконно проник через окно в дом подозреваемого для того, чтобы просмотреть его личную почту. Дело они тогда выиграли, но чего стоило Марку скрыть факт проникновения… Надо связаться с Зальцбургом, этот негодяй не оставил даже своего тамошнего адреса! Видимо, есть что скрывать! Звонить в Зальцбургскую полицию Марку не хотелось. Пусть мальчишка разбирается сам. Впрочем, Флоре прав, никакой он уже не мальчишка. Если это дело они выиграют, можно будет считать, что Альфред «сдал экзамен», и ему можно поручать более сложные дела. Но на душе у Марка было неспокойно все последующие дни. А его сын продолжал интенсивно готовиться к суду. При помощи генерала Земанна, которому адвокат так же, как и полицейскому, не вполне нравился, но который был вынужден с этим смириться, был найден ещё один врач. Этот доктор подходил к лечению более традиционно, чем покойный доктор Фогель, но ему удалось за достаточно короткое время сделать так, чтобы обвиняемый, по крайней мере, мог спать по ночам, не проявлять агрессии к окружающим и внятно отвечать на вопросы. Генеральша достала для Дитера приличную одежду, она принимала в его судьбе деятельное участие, которое иногда удивляло даже её саму. Возможно, это было потому, что имея двух дочерей, она так и не смогла родить сына. Перед судом Альфред испытывал приятное возбуждение, предчувствуя триумф. Однако всё прошло достаточно буднично. Грандиозная речь, на сочинение которой Альфред потратил несколько суток, прозвучала бы слишком пафосно в этом небольшом суде, и поэтому Альфред, будучи человеком далеко не глупым, несмотря на всё своё позёрство, сам же её сократил в несколько раз. Ещё до этой речи присяжным было всё ясно. Ланге — раненый ветеран, герой войны, пациент доктора, человек добрый, ранее не замеченный ни в каких противоправных действиях. Глядя на его бледное, исхудавшее лицо, каждый бы сказал, что этот человек болен. Судья был настроен вполне благосклонно, присяжные, хоть и разглядывали обвиняемого с большим любопытством, но в глазах их не читалось враждебности. Альфред предъявил новейшие исследования одного из учеников доктора Фрейда, который занимался проблемой старческого изменения личности. Записи на полях книг, которые были найдены у доктора Фогеля, свидетельствовали о том, что старик испытывал огромные трудности в запоминании имён, фамилий и даже сомневался в правильности написания длинных слов, таких, как библиотека или лаборатория. Запись имени нового пациента в этом свете выглядела вполне естественно. К тому же Альфреду удалось в самый последний день найти ещё одного свидетеля — мальчика, который во время предполагаемого убийства доктора играл на другой стороне улицы. Он видел, как старик выносил из дома какой-то мусор, и, что-то бормоча себе под нос, запирал дверь. На протяжении нескольких часов в этот день к дому доктора никто не подходил, и только потом появился обвиняемый. Мальчику было семь лет, и полноценным свидетелем считаться он не мог, но его опрос произвёл благоприятное впечатление на присяжных. Вечером в контору Марка пришла телеграмма: «Процесс выигран, выезжаю завтра».  — «Ну что ж, — довольно усмехнулся Марк, — кажется, «мальчик», наконец, вырос». Вряд ли бы он был так доволен, если бы знал все обстоятельства дела, но, как любил повторять Альфред, «победителей не судят».