Волчонок

Дети понятия не имели о том, чего стоило фрау Вернер уговорить попечительский совет на устройство при приюте живого уголка. И если чуткая натура Франца замечала выражение озабоченности и две вертикальные морщинки у неё на лбу, то остальные просто радовались общению с животными и птицами. Мориц сразу стал всеобщим любимцем. Малыши так и норовили принести ему кусочек съестного от своей порции. Воспитатели с трудом уговаривали их этого не делать, ведь рацион в приюте был всё ещё очень скудным, и нельзя было допустить, чтоб дети недоедали. Если с Морицем всё было в порядке с самого начала, то чёрный крысёнок по кличке Берта, как её назвал Хайнц, далеко не у всех вызвал сразу симпатию. — Ой, крыса! — визжали некоторые девочки. Да и у сотрудников приюта при слове «крыса» сразу возникали нехорошие ассоциации. Разве не крысы в период оккупации уничтожали у горожан последние запасы? Но зверёк был таким маленьким и беспомощным, так уморительно вставал на задние лапки, так смешно дёргал носом, выпрашивая подачку, что скоро его все полюбили не меньше, чем Морица и перепелят. Получилось это почти случайно. Фрау Вернер изначально хотела завести кур, но неожиданно для неё самой, её муж принёс домой целую партию перепелят. — Я подумал, для вашего живого уголка в самый раз, — сказал мужчина, поймав на себе вопросительный взгляд жены. — Э… Фред, я вообще-то хотела кур. — Ну так перепёлки — это те же куры, — авторитетно возразил Вернер. — Я их купил у одного крестьянина на рынке. Он сетовал, что перепёлок никто брать не хочет. Целую лекцию мне прочёл. Вот, — говорит, — какие славные птички. Да, яйца маленькие несут, но из них тесто и омлет не хуже, и вообще, хоть в городской квартире держи, ну и так далее. Все уши мне прожужжал, я и говорю ему: давай всех. Он прямо зацвёл и предложил по скидке купить. Ну вот… Пока суд, да дело, пусть у нас побудут. Фрау Вернер никогда вживую перепёлок не видела, потому легко согласилась на время оставить их у себя. Наблюдая за ними, она уже прикидывала, как будет составлять расписание для воспитанников: кому и когда кормить птиц, кому убирать загоны. — Занятные птички, — думала она вслух, — чем не куры? Ещё лучше. Вскоре в птичьем вольере появились пара синиц и молодой голубь со сломанным крылом. Франц попытался установить на крыло шину, пользуясь учебником травматологии, который отыскал среди книг, доставшихся ему от доктора Фогеля. Пока ещё сложно было определить, насколько правильно он всё сделал, и сможет ли голубь, после того, как крыло срастётся, летать, но пока что пациент чувствовал себя неплохо и ел за двоих. Шли последние дни учебного года. Франц усиленно занимался учёбой, стараясь нагнать весь пропущенный за время поездки в Зальцбург материал. Ему было даже некогда сходить повидаться с Минкой. Однажды они столкнулись с нею на улице, и Франц удивился, насколько девчонка выросла за эту весну. У Минки на руке висела корзина для покупок, и вид был очень важный. Минка сообщила, что теперь сама ходит за покупками, так как Яна плохо себя чувствует, ведь совсем скоро, в июне, у неё должен родиться малыш. Увозя Франца в Зальцбург, Берта не только помогала ему встретиться со сводным братом и отвлечься от неожиданно свалившейся на него травли. Она полагала, что за пару недель люди успокоятся, призрак инсбрукской волчицы перестанет тревожить их души, и Францу станет спокойнее жить. Берта не ошиблась. Когда Франц снова стал ходить в школу по знакомым улицам, стайки мальчишек, которые совсем недавно бежали вслед за ним с издевательскими воплями: «Волчонок! Выродок!», куда-то пропали. Люди уже почти не оглядывались, когда он проходил мимо них, не указывали на него пальцами и не перешёптывались, глядя ему в спину. Слух о выявлении в городе сына печально известной Анны Зигель сменился другими сенсациями. Стало тепло. В огромных комнатах приюта стали открывать окна, для того, чтобы помещения быстрее прогрелись. Теперь, просыпаясь каждое утро, Франц слышал доносящуюся в открытое окно печальную и очень знакомую мелодию. Если бы его спросили, мальчик не смог бы ответить, где он её слышал раньше. Между тем, музыка была итальянская. Старые итальянские песенки доносились из хриплой шарманки, которую таскал по улицам неопрятный древний старик с лицом безнадёжного пьяницы. Для Франца эта музыка была бессознательным воспоминанием о раннем детстве, проведённом в Триесте, о монастырском приюте, о жизни с Фридой. Однажды мальчик так заслушался, что вместо того, чтобы идти в школу, повернул прямо в противоположную сторону и пошёл на звуки шарманки. Он увидел старика, который крутил её ручку с меланхолическим выражением покорности судьбе. Рядом со стариком стоял аляповато раскрашенный масляными красками ящик, накрытый куском грязного бархата. А рядом с ящиком сидело существо, вызвавшее у Франца оторопь. Это была маленькая, очень истощённая, явно больная обезьянка, одетая в дырявые голубые штаны и маленькую, скорее всего, кукольную душегрейку. На голове у обезьянки красовалась красная турецкая феска с кисточкой. Франц никогда раньше не видел живую обезьяну. Она восхитила его своими ловкими, быстрыми движениями и вызвала сочувствие скорбным выражением морщинистого личика. Настоящий человечек! Только очень маленький и очень несчастный. Шарманщик, несмотря на всё своё видимое равнодушие, наконец, заметил мальчика и поманил его к себе. Франц медленно подошёл, как загипнотизированный, не отводя взгляда от обезьянки. — Хочешь, Сильвия тебе предскажет судьбу? — спросил старик. — Да, конечно, — охотно кивнул Франц, — но как она сможет это сделать, разве она умеет говорить? Его настолько поразила внешность обезьянки, а мелодия хриплой шарманки казалась такой сказочной, волшебной, так сильно напоминала о чём-то хорошем, что он и не удивился бы, если б маленькая обезьянка оказалась говорящей. — Говорить она, конечно, не умеет, — хмуро прокаркал старик, — но зато она умеет танцевать и доставать билетики. Неожиданно шарманщик грубо дернул поводок, на котором он держал обезьянку и приказал ей: — Танцуй! — Зачем вы так! — закричал мальчик, — ей же больно! — Ничего, она привычная, — пробормотал шарманщик. Обезьянка и правда танцевала. Это был не столько танец, сколько пантомима. Мартышка хваталась то за голову, словно говоря «ой, что же мне делать», то за свои штаны, словно они с неё спадали, и комично бегала по кругу. — Что это она показывает? — спросил мальчик. — Понимаешь, — доверительно сказал старик, — она мне досталась от одного итальянца. Это он научил её разным фокусам. У меня-то раньше попугай был. Издох, зараза. А билетики доставал исправно. А Сильвию я купил в полцены, так как она уже старая и трясётся всё. Одеваю её, конечно… Да климат наш ей не подходит, холодно ей здесь. Боюсь, что показывает она, как наша армия драпает от итальянской. Старик недобро засмеялся, а потом закашлялся. — А что за билетики? — спросил Франц. — А деньги у тебя есть? — шарманщик хитро прищурился. Франц замялся. Как раз сегодня у него в кармане лежала пара монет, которые он заработал вчера в результате счастливой случайности. Когда он шёл со школы, один знакомый лавочник попросил по старой памяти донести к нему в лавку тяжёлую корзину. На эти деньги Франц собирался побаловать Морица, купив ему в мясной лавке костей. Но любопытство и желание увидеть таинственные билетики было таким сильным, что он кивнул: — Да, есть деньги, вот. Старик неуловимым движением сгрёб монетки в свой карман и снова приказал обезьянке: — Сильвия, работай! Мартышка перестала танцевать и приняла позу, которую можно было бы охарактеризовать одним словом: «раздумье». Выглядело это так смешно, что Франц расхохотался. Обезьянка важно и неторопливо прыгнула на расписной ящик, запустила тоненькую лапку под грязный бархат, вынула маленькую розовую бумажку, свёрнутую конвертиком, и протянула её Францу. Мальчик взял бумажку из тёмной лапки, похожей на сухую веточку, со смешанным ощущением брезгливости, любопытства и жалости. — Вот твоя судьба, — провозгласил шарманщик, — предсказание. Разворачивай и читай. Обезьянка снова прыгнула на ящик и уселась там, мелко дрожа. Франц развернул бумажку и прочёл: «В самом скором времени вам грозит большая опасность. Силы зла восстанут против вас, но вы со своими друзьями сумеете дать им достойный отпор. В прошлом судьба была немилостива к вам. Но великая тайна, которая окутывает ваше происхождение, даёт вам надежду на лучшие времена. Вам суждено вознестись на невиданные вершины и погрузиться в зияющую тьму. Сила духа, доброе сердце и верные друзья помогут вам! Да хранит вас Бог!» — Но что это значит? — с недоумением спросил Франц, вертя бумажку, как будто надеясь, что там ещё что-то написано. — Тебе виднее, — равнодушно ответил шарманщик, — это же твоё предсказание. Получив от мальчика плату, он сразу же потерял к нему интерес. — «Силы зла, великая тайна, которая окутывает происхождение»… — Франц вздрогнул от испуга, настолько точным ему поначалу показалось предсказание, вытащенное сморщенной мартышкой. Но, после первого крайне неприятного впечатления, пришли здравые мысли о том, что ничего сверхъестественного в этих нескольких строчках, нацарапанных на розовой бумажке, нет. Разве что кроме того, что достало эту бумажку такое необычное, редкое в здешних местах существо. У каждого, пожалуй в жизни были неприятности, про которые можно сказать «Судьба была немилостива к вам». А великая тайна… Вряд ли это про инсбрукскую волчицу. Скорее, составитель намекал на каких-нибудь высокопоставленных родственников, иметь которых — мечта почти любого бедного человека. А кто приходит к шарманщику за такими билетиками? Конечно, бедняки. Но всё-таки… Сила духа, доброе сердце и верные друзья. Как хорошо, если бы это оказалось правдой. Внезапно Франц услышал бой городских курантов с ратуши. Ему давно пора было быть в школе. Мальчик сунул листочек с предсказанием в карман и со всех ног побежал на уроки. А через пару дней соседка-булочница принесла в приют расписной ящик шарманщика, накрытый доской и перевязанный крест-накрест бельевой верёвкой. — Слышала я, что вы тут зверюшек и птичек детям на потеху собираете, правда ли это? — спросила она у вышедшей к ней навстречу Тины. — Да, мы устраиваем живой уголок, — строго ответила воспитательница. Она предвидела неприятности. Мало ли, что за существо может оказаться в этом ящике? А вдруг бешеная лисица, о которых в городе в последнее время ходили упорные слухи. — У меня квартирант помер вчера, — рассказывала тётка, развязывая верёвку, — пустой, между нами, был человек, пил сильно, от пьянства и помер. Шарманка осталась после него и вот это, — она указала на ящик и сняла с него доску. На дне ящика, сжавшись в комочек, сидела маленькая обезьянка и мелко дрожала. — Что это?! — Тина от неожиданности даже подпрыгнула и перекрестилась. — Мартышка, — буднично ответила посетительница, — шарманку-то я за долги заберу, может получится продать, мне пьяница этот за два месяца за квартиру задолжал, а эту зверюшку куда мне? Ходить по дворам, счастье вытаскивать и народ потешать мне не с руки. А у вас ребятишки пусть развлекаются. — А она не кусается? — с опаской заглядывая в ящик, спросила Тина. — Нет, — засмеялась булочница, — она совсем смирная, учёная, танцевать умеет. — Чем хоть кормить её? — Тина продолжала смотреть на «подарок» с опаской и неудовольствием. — А она всё ест, — тётка стала с улыбкой загибать пальцы, перечисляя, — яблочки, хлеб, очистки от картошки сырые, кашу, семечки… даже чай пьёт! — Ну, если очистки от картошки, — с сомнением пробормотала Тина. Булочница перешла на шёпот и добавила: — Её хозяин даже пиво ей наливал. А иногда и напёрсточек шнапса. — Э, нет! — воспитательница решительно замотала головой, — этого ещё нам тут не хватает — обезьяна, которую надо шнапсом поить! У нас тут детский приют, а не пивная! — Так ведь не обязательно же, — говорила булочница, подталкивая к воспитательнице ящик. — Нет, нет, и начальство наше не разрешит наверняка, — Тина толкала ящик обратно. Маленькая обезьянка выскочила из ящика и сидела рядом, с интересом наблюдая происходящее. Она, скорей всего, убежала бы на улицу, если бы не поводок, который булочница крепко держала в кулаке. — Сильвия! — вдруг раздалось со стороны двери. — Франц? Ты что, знаешь это животное? — Тина повернулась к мальчику, который только вошёл в двери. — Ну, конечно! Я знаю её и её хозяина. Он тут недалеко стоит с шарманкой. — Нет шарманщика, умер он, — повторила булочница, — а вот эта сиротка осталась. «Сиротка» скорчила скорбную мину, как будто понимала, о чём разговор. — Вы правильно её принесли к нам, — решительно произнёс Франц, — у нас ведь теперь есть живой уголок, ведь правда? Мальчик обернулся к воспитательнице, и только она собиралась что-то возразить, как в двери хлынули другие дети, вернувшиеся из школы. Все тут же с удивлёнными и радостными воплями бросились разглядывать обезьянку. Перекричать счастливый хор детских голосов не было никакой возможности. Тина только махнула рукой. Обезьянка переходила из рук в руки. «Она ведь может быть заразная, — думала воспитательница, — надо будет проследить, чтоб все они сейчас как следует вымыли руки» Так Сильвия поселилась в приюте, и никто потом ни одной секунды об этом не пожалел.