Волчонок

На следующий день после «новоселья» Франц, закончив с делами, снова отправился в лес. В этот раз — с собакой. Так ему было даже спокойнее, после недавних событий, память о которых ожила, стоило ему приехать назад. Вот и опушка леса, и там, как обычно, гуляют Эрика и Феликс. Даже странно, что таких маленьких детей отпускают так далеко. Феликс как-то сказал, что никого из тех детей, которых они знают, не отпускали в лес одних. потому, гостя у лесничего, Франц немало удивился, увидев однажды на знакомой тропе двух ребятишек. — Эй, мелкие, вы что тут делаете? Или вы в Гензеля и Гретель поиграть решили? Тут нет пряничных домиков. — Привет, Франц! — синхронно поприветствовали его дети. — А мы знаем эти места! Нас папа сюда водил! Да, раньше они здесь гуляли с Эриком. Тот любил наблюдать за жизнью диких животных, и сейчас наверняка бы сводил посмотреть в бинокль на лебедей. А может, и на крякв — этих уточек с ярко-зелёными головами, которые, казалось бы, не боятся никого. Оскар их иногда прикармливал, наблюдая с моста за птицами. — Ах вот, как? Ну хорошо… Только не заблудитесь тут, ладно? — Не заблудимся, — уверенно ответил Феликс. «Ну да, а как кабан нападёт»… — подумал Франц и резко помрачнел. Он слишком хорошо помнил и как доставал едва живую Эрику со дна ущелья, и как его самого чуть не сшиб вепрь. Медсестра в больнице упоминала кабанье нашествие. Их развелось слишком много, и для крестьян они стали настоящим бедствием. Хоть из пулемётов их отстреливай! — А знаете, что? Пойдёмте я вам покажу что-то! Как и ожидал Франц, в глазах детей сверкнули искры азарта. Им очень захотелось посмотреть, что же такое им обещает показать этот мальчик. Тут же полились вопросы рекой, но Франц, хитро улыбаясь, говорил: — Потом. Всё потом. Он провёл их к дому лесничего, и, завязав обоим для верности глаза. Как только они очутились в сарае, он ловко снял им повязки. — Лось! — торжественно продекламировал Франц, демонстрируя детям настоящее чучело лося. — Ух ты! — снова синхронно закричали Эрика и Феликс. — Он настоящий? — Нет, что вы. Чучело. Гордость нашей коллекции! У нас и птицы есть, и другие ещё… — А можно рога потрогать? — перебила его Эрика. — можно. Дай-ка подсажу… Он легко приподнял лёгенькую девочку так, чтобы она смогла ухватиться за ветвистый рог. — Было бы здорово его оседлать! — мечтательно произнёс Феликс. — С живым лосём такое не получится, — хохотнул Франц. — Это вам не лошадь и не осёл. Франц продолжал наблюдать, как дети нарезают круги вдоль лося. Мимолётом он вспомнил Вилли. Он бы он сейчас ему эту коллекцию показал! А не взять ли чучело филина в качестве украшения? Дед едва ли будет возражать. — Ну, хорош, — он взял обоих за руки. — Как-нибудь мы вам живых покажем. А пока пойдёмте-ка домой, вас, наверное, мама уже ждёт. Да, как-то резко потускнело всё для Эрики и Феликса, как уехал их отец. Феликс хорошо помнил, как он рвался навестить сестру в больнице, и тут вдруг гость внезапно сказал ему «сынок». Одно-единственное, случайно сорвавшееся с его уст слово, произвело эффект разорвавшейся бомбы — Эмма испуганно смотрела на сына, тот — на Эрика, а сам виновник торжества — стоял, будто смертник на эшафоте. — Э… Да… Случилась ошибка, — смущённо пробормотала Эмма. — Твой отец жив, и он здесь. И тут словно кто-то перевернул песочные часы. Накануне отъезда Эрик нервничал, поминал бранными словечками своего брата, свято уверенного, что ему все должны, не меньше — судьбу, разделившую их. — Я не хочу их оставлять. Но надо. Будут проблемы с эмиграционной службой. — Знаешь, я выросла в приюте, и даже если бы меня хотя бы раз в два года кто-то навещал, я была бы счастлива, — какой-то червь сомнения снова заполз в душу женщины. — Ты ведь сможешь навещать нас, или они тебя. Ты ведь… Не бросишь детей? — Ни за что! — с какой-то небывалой решительностью ответил Эрик. — Я ведь ради них к тебе и пришёл. Знал бы раньше… — Всё позади. Я вижу, что ты их любишь. И они тебя. Этот разговор подслушала Эрика. Девочка так и не уснула той ночью. Когда Эмма прошла мимо её кровати, девочка схватила мать за руку. — Мама, почему папа уезжает? — в глазах Эрики блестели слёзы. — Слушай… Так надо. Не бойся, он вернётся ещё. И… — Эмме самой не хотелось верить, что это разлука. — И мы ведь можем ему писать. Ну-ну, не плачь. Это не навсегда. И вот, Франц. Словно лучик света. — Ну что, Гензель и Гретель, набегались? Теперь марш домой. — А ты тогда ведьма? — бойко спросил Феликс. — Ведьмак, — чуть заметно усмехнулся Франц. — А может, волк. Он резко остановился, и, вскинув голову, завыл. И даже не сразу заметил, что не один здесь. Они вышли к околице, откуда хорошо просматривался город, и здесь сегодня гулял Михи. — Франц, ты чего? — удивился мальчик, глядя на своего друга. Франц невольно рассмеялся, представив, как комично это смотрелось со стороны. — Михи! Ты что же, уже ходить сам можешь? — он подлетел к другу и хлопнул его по плечу. — Да так, слабо чувствую эту ногу… Но лучше уж здесь. Дома всё равно скучно. Слушай, а хочешь, покажу тебе свою белку? — Потом, Михи, потом, — закивал Франц, помня, как грубо его выгнал Вайсс-старший. — Да не обращай внимания — этот пень вечно чем-то недоволен! Вот когда малым был, он мог мной помыкать, а теперь будет молчать в тряпочку! — Михи аж кулаком ударил по стволу дерева, а у Франца дёрнулся глаз от слова «пень». Он понимал прекрасно, почему Михи так не любит отца, но принять это не мог ни при каком раскладе. Многие, может, только и мечтают, чтобы у них были хотя бы такие родители. Впрочем, фройляйн Дитрих порой рассказывала истории из своего прошлого, как работала с приютскими детьми, и от этих историй волосы вставали дыбом. Хотя казалось бы, Франца, бродягу со стажем, повидавшего всякое, ничего уже не могло удивить или потрясти. — Я тебя кликну, как дома никого не будет, — пообещал Михи. — А… Прислуга? — Прислуга на то и прислуга, чтобы держать язык за зубами, когда надо, — подмигнул Вайсс. — Ну давай, мелкие тебя, наверное, заждались. Путь был недолгим, и вскоре Франц довёл обоих детей до калитки. — Вот вы где! — воскликнула Эмма. — Обед-то уже остыл! — Ой, мама, мы лося видели! — затараторила Эрика, бросившись на шею матери. — И птиц! Столько сов! Они наперебой рассказывали о том, что видели в доме лесничего, а Эмма согласно кивала, стараясь лишний раз не пересекаться взглядами с Францем, в ком она всё ещё чувствовала волчонка. — Ну вот, Гензель и Гретель благополучно вернулись домой, — пробормотал Франц, а Эмму опять передёрнуло. Лесная ведьма-людоед, замавнившая к себе заблудших детей… Один-в-один, как Волчица! И вот, перед ней стоит до омерзения похожий на неё мальчик! Но на другой чаше весов было то, что впервые с момента отъезда Эрика к детям вернулась былая весёлость. — Ну что ж… Пообедаете, и учиться, — деловито произнесла Эмма. — Может и я когда-нибудь взгляну на этих… Хм… Зверюшек. Франц всё ещё ощущал какую-то невидимую стену между ними, хотя уже не такую высокую, как прежде. Дети к нему тянулись, и он сам чувствовал, что привязался к ним. «Да, я, похоже, им уже, как нянька», — думал порой мальчик, гуляя знакомыми тропами. Пришло время разительных перемен. Уже не чувствовалось такого отчуждения от других детей, в школе его уже гораздо реже задевали, и даже Оскар перестал его дичиться. Вот только к Михи Оскар по-прежнему относился с опаской. И Вайсс его всячески подкалывал, хотя и не задирал уже. Возникло даже чувство некой эйфории. Мальчику казалось, что жизнь удалась. Его уверенность даже не пошатнуло то, что однажды Михи шепнул ему: — Тебе не кажется, что за тобой кто-то следит? — Следят? С чего бы? — удивился Франц, когда Михи провёл его в свою комнату. — Я всегда настороже, — без всякого хвастовства сказал мальчик, беря на руки свою белку. — Несколько раз уже видел, что за тобой кто-то ходит. — И кто же? — Не могу разглядеть его лица, — покачал головой Вайсс. — Он быстро уходит, как только понимает, что его засекли. — Возможно, ты преувеличиваешь, — спокойно ответил Франц, осторожно проведя пальцем по шёрстке белки. — Кому и зачем надо меня пасти? А вдруг это правда? Сказать, что Франц был неприятно удивлён — не сказать ничего. Всеми силами отгоняя от себя непрошенные мысли, он переключился на белку и решил завести разговор теперь уже об этих зверьках. Это всё, что могло прийти ему в голову именно сейчас, когда, подобно занозе, в мозг вонзилась мысль, что его выслеживают. — Белки… Дед говорил, что они очень попрошаистые. Что к городу ближе, сами приходят… То корм у птиц своруют, то у людей клянчат хлеб. Разучились, поди, сами добывать еду. — Их легко приручить, — ответил Михи, вновь взяв в руки своего питомца. — Суетливые звери. В этот момент часы пробили пять. Михи поставил белку обратно в колесо и без удовольствия сказал: — Пора. Скоро этот пень трухлявый явится. И опять Францу резануло слух это слово. Наверное, ему никогда не привыкнуть к тому, что дети могут не любить и презирать своих родителей, ведь даже если Мария де Санктис с такой необычайной теплотой говорила о своём отце-убийце, а Хайнц до сих пор любит отца-уголовника, то что говорить об остальных? Нет, ему этого точно не понять. — Слушай, а сходим в лес ещё? Нога-то твоя уже, вроде, ходит. — Ходит, ходит, — кивнул Михи. — И всё-таки, будь осторожен, ладно? Опять он клонит к этому… Что бы всё это значило? Франц пожал плечами и отправился по своим делам. Ему надо было навестить Минку и Яну, он ведь давно не был у них в гостях. Внезапно его взор зацепила рыжая девочка, играющая вместе с другими детьми. Она чем-то напоминала Эрику — так же ловко лазала по деревьям. За ней, пыхтя, лезла упитанная светловолосая девочка, видимо, та самая «бочка на ножках», о которой упоминал Хунек, а именно, дочь комиссара Кляйна. — Пошевеливайся, я жду! — кричала рыжая. — Сейчас, — девочка аж покраснела. — Мне не за что ухватиться. — Давай-давай, на сучок становись ногой! Ну? Давай же! — торопила она подругу, пока та, наконец, не смогла подтянуться, как следует. В это время на площадке появилась молодая женщина в весеннем пальто с капюшоном. — Элла, нам пора! — Иду, мам! — послушно ответила рыжая, и ловко соскочила вниз. Франц посмотрел сперва на девочку, затем — на её мать. Но она, встретившись с ним взглядом, резко ускорила шаг, и вскоре скрылась в переулке. Женщина явилась так неожиданно, что Франц даже не успел сориентироваться. Когда он опомнился, той рыжей девочки, как и её матери, уже и след простыл. Не о ней ли Михи говорил тогда, показывая свою белку? Явилась, как чёрт из табакерки, а он даже не успел среагировать! Что ж, можно и попробовать узнать, что это за девочка и кто её мать. Франц оглянулся и заметил, что та «бочка на ножках» пытается слезть с дерева, но, видимо, не знает, куда вставать, а прыгать боится. — Эй, девочка! — позвал Франц. — Ты застряла там? Помочь слезть? — С чужими не разговариваю, — отрезала та и на миг оставила свои попытки слезть. — А я и не чужой вовсе, — не растерялся Франц. — Тебя ведь Моника зовут? А твой папа — комиссар полиции, так? — Да, — девочку, кажется, убедили такие познания Франца о ней и её отце. — А вы кто? — Я Франц, я тут живу неподалёку. Слушай, а кто эта рыжая девочка? — Не скажу, — вновь отрезала Моника. Да, видимо, не доверяет ещё до конца незнакомому мальчику. — Правильно, — похвалил Франц. — Нельзя выдавать тайны незнакомцам. Слушай, ты там застряла, наверное? Помочь слезть? Да, видно было, что Моника не умеет толком лазать по деревьям и заборам. Сразу видно, что абсолютно домашняя. А вот Элла явно наловчилась, хотя и выглядит значительно младше. — А как? Я не могу, — обречённо ответила девочка. — Прыгай сюда, поймаю, — сказал Франц. Через секунду он почувствовал, что ему вот-вот оторвёт руки — Моника оказалась довольно тяжёлой. «Нет, Хунек был прав — это и впрямь бочка на ножках». — Слушай, — Франц изменил тактику. — А маму этой рыженькой я вроде где-то видел. А ты её не знаешь? — Так, чуть-чуть, — ответила Моника, и Франц тут же ухватился за призрачную нить. Франц воровато оглянулся. Ему не хотелось, чтобы их сейчас застукал кто-то. Например, фрау Кляйн. — Слушай, а… Где живёт… В этот момент тишину разорвал хор детских голосов. Несколько детей звали Монику к себе, и та, не раздумывая, побежала к своим друзьям. — Элла… — разочарованно вздохнул Франц, поняв, что девочка не расслышала его вопроса. «Бочка на ножках» сейчас вовсю резвилась с другими детьми, а Франц, решив, что тут больше нечего ловить, отправился назад. В последующие дни он ни разу так и не застал ту женщину. Эллу он ещё неоднократно видел, но вот с её матерью не пересекался. Мысль о ней не давала Францу покоя, т если раньше он бы списал всё на паранойю Михи, то теперь сам стал чувствовать себя неуютно. Мысль, что за ним следят, причём явно не с добрыми намерениями, стала для него настоящей занозой в мозгу