Волчонок

Приближались экзамены. Францу некогда было вздохнуть. Все его мысли занимало устройство живого уголка, а между тем, нужно было учиться. По выходным он посещал деда, старался быть ему полезным. Эти прогулки в одиночестве, а иногда с лучшим другом давали энергию заниматься дальше. В школе с тех пор мало что изменилось, разве что к Францу прилипло новое прозвище — крысёнок. Скоро уже все знали, что Хайнц завёл крысу, которая носит имя учительницы естествознания. Конечно, сам Хайнц об этом совершенно забыл, когда ещё только принёс крысёнка. Эту кличку он придумал наобум, как будто случайно. А Франца, разумеется, прозвали так именно из-за фройляйн Дитрих. Все давно видели, что их взаимоотношения давно вышли за рамки «ученик-учитель», хотя заподозрить Берту в том, что она подсуживает Францу, никто бы не решился — как раз его, как одного из лучших учеников, она заваливала дополнительными вопросами, чего не делала по отношению к менее успешным ученикам. Не меньше она требовала и от Михи с Оскаром, зато троечников вроде Хайнца она не особенно трясла, если только они дисциплину не нарушали. Ещё когда крысёнок только появился, Хайнц, посадив зверька в клетку, стал думать, как бы назвать питомца. И тут он услышал, как воспитательница зовёт некую Берту. Глаза Хайнца загорелись и он, осторожно взяв крысёнка на руки, поднёс буквально к своему лицу. — Точно! Ты — Берта! Слышишь? Берта, тебя зовут Берта, — приговаривал мальчик, подавая крысёнку еду. И вот однажды Франц услышал всё это. Он подкрался к Хайнцу и, опасливо озираясь, зашептал: — Ты с ума сошёл? Так ведь фройляйн Дитрих зовут! — Да? — Хайнц сам оторопел. — Я… Как-то н-не… Подумал… — Она может неправильно понять, — покачал головой Франц. — Не говори никому в школе о крысе, ладно? Ох и напугал он Хайнца! Парень стал даже каким-то излишне замкнутым и осторожным, чего раньше за ним не водилось. Но однажды он, потеряв бдительность, принялся рассказывать, как хорошо Берта понимает его и что уже без опаски ест с рук у него и у других ребят. Это заметила и сама фройляйн Дитрих, но виду не подала. Лишь попросила потом, после уроков, зайти в учительскую. И Хайнц пошёл. пошёл без всякой задней мысли, очевидно, решив, что речь о его оценках. Фройляйн Дитрих вальяжно расположилась за столом, и, сохраняя ледяное спокойствие, спросила: — Можно узнать, кто удостоился чести носить моё имя? — Фройляйн… Я… Я не знал, что вас так зовут… Хайнц залился краской, и от волнения глотал звуки и целые слова. — Ну? Я жду, — Берта встала из-за стола и посмотрела на мальчика сверху вниз, несмотря на то, что Хайнц был высок, чуть пониже её самой. — Мой… Питомец. — Да понятно уже. Кто это? Зверёк какой, птица, а, может, рыба? Хайнц не мог понять, что у неё на уме. Ледяное спокойствие учительницы как раз и пугало его больше всего. Она не была рассержена или весела, а просто с холодом смотрела на него, как полицейский на допрашиваемого. Сразу понятно, чья дочь. Неудивительно, что сам Хайнц, сын уголовника, чувствовал себя неуютно наедине с ней. — Это… К-к-к… — Кошка? Капибара? Курица? — Берта явно наслаждалась шоком и страхом мальчика. — Крыса, — выдавил из себя Хайнц. Берта аж присвистнула, и, сев на место, напустила на себя дико задумчивый вид, словно бы размышляла, как наказать наглеца, посмевшего её имя вымарать таким способом. — Какого она цвета? — Чёрная. — ещё лучше, — Берта вновь встала из-за стола, и, описав полукруг, опустила руки на плечи Хайнца, словно бы заставляя его сесть. — Чёрная крыса. Носящая моё имя. Похожа, наверное. — Я не хотел вас обидеть, честно! — не выдержал Хайнц. — Я не знал, что вас так зовут! — Тебе ли не знать, что незнание законов не освобождает от ответственности? — кривая усмешка перекосила лицо учительницы. — Ну так что, познакомишь меня со мной? Хайнц не смел даже глаза поднять на фройляйн Дитрих. Угораздило же его… А ведь рано или поздно или его бы сдали, или бы он сам проболтался. — Ну? Чем кормишь? — В приюте дают. Ну и обедами своими делюсь, — чуть слышно пробормотал Хайнц. — Что ж, мы непременно познакомимся. Повисла неловкая пауза. Берта чувствовала, что изрядно выжала Хайнца. А не зря ли она его так? Чувствуя укол совести, женщина решила обнадёжить этого подсудимого. — Так, я полагаю, ты любишь своего питомца? — Конечно, — торопливо закивал Хайнц. — В таком случае, принимаю это, как знак уважения. Хайнца словно током шибануло. Секунду назад Берта вела себя, как кот, поймавший мышь, а теперь смотрела на него с сияющей улыбкой на лице. — Я… Спасибо вам, фройляйн! — Что не укусила? — усмехнулась Берта. — Ну… Что правильно меня поняли. — О-о, поверь — за такое глупо обижаться. А сама подумала: «Ну вот, теперь и у меня есть двойник», и чуть заметно усмехнулась, решив, что непременно сходит повидать крысу Хайнца и других обитателей живого уголка. А у Франца всё меньше времени было даже на прогулки с собакой. Впрочем, другие дети охотно сами играли с Морицем, и тот за день с лихвой успевал набегаться. Нагнать упущенный за время поездки в Зальцбург материал Францу было вполне по силам, но экзамены мальчика пугали. Экзаменов мальчик не сдавал ещё никогда в жизни, поэтому ему казалось страшным само это слово. Тем более, что учителя старались напустить на школьников страху побольше, чтобы мальчики хоть что-то повторили к концу учебного года. Для большинства учащихся народной школы экзамены были только пустой формальностью, но только не для Франца, Оскара, Михи и ещё нескольких ребят. Дело в том, что со следующего учебного года в городе снова открывалась мужская гимназия, и туда могли поступить только те, кто сдаст экзамены на высшую оценку. Если же это не получится, то претендентам придётся сдавать вступительные гимназические экзамены, а они, как Францу по секрету поведал Оскар, будут намного сложнее годовых экзаменов в народной школе. Михи говорил, что с удовольствием не пошёл бы в гимназию, но этого хотел его отец, и в этом вопросе спорить со «старым пнём» было бесполезно. Чтобы не нарываться на постоянные скандалы, мальчик неохотно готовился к экзаменам. У него не было такого живого ума, как у Франца, который запоминал информацию с лёту и очень быстро находил правильные выводы из полученных сведений. Зато Михо был очень наблюдательным и запоминал полученные знания прочно. Франца подстёгивал к усердной учёбе ещё один факт — Берта, которая тоже собиралась переходить на работу в гимназию, сообщила о том, что после экзаменов его ждёт сюрприз, и возможно, ещё одна поездка. Мальчик с тайным предвкушением думал об этой поездке, предполагая, что они с Бертой снова поедут в Зальцбург. Он уже через неделю успел соскучиться по Вилли и Дитеру. Каспер не преминул сообщить Францу, что, благодаря усилиям его дяди Марка и двоюродного брата, Альфреда, с Дитера Ланге сняты все обвинения. Эта новость казалась Францу закономерной, но всё равно очень его обрадовала. Как хорошо будет снова увидеть Дитера и лично его поздравить с окончанием ужасной истории. Однажды, когда Франц и Михи, пользуясь хорошей погодой, повторяли правила к экзаменам на ветвях огромного раскидистого дуба у реки, Михи сказал: — Всё равно я ничего не успею запомнить. Раньше мне надо было начинать заниматься. Тебе-то хорошо — раз прочитал и всё помнишь. А я учу, учу… Оно-то, может быть, и к лучшему, ты же знаешь, что я не рвусь в гимназию. Только вот папаша мой всё равно не отстанет, захочет, чтоб я поступал на следующий год. И тогда мы окажемся в разных классах. — Я не хочу этого, — быстро сказал Франц. — Так ведь и я не хочу, — грустно заметил Вайс, — но что поделаешь… Высший балл мне не получить. Я на уроках ещё нормально отвечаю, а когда контрольные, теряюсь. Мальчики помолчали. — Вот если бы помог кто-нибудь, — продолжил разговор Михи. — Кто-нибудь из учителей? — Ага, помогут они, жди! — зло засмеялся Михи, — особенно математик или эта твоя… Крыса. — Перестань! — горячо закричал Франц, — никакая она не крыса, а самая лучшая учительница и очень хороший человек. — Да ладно, шучу, — Михи тяжело вздохнул, — вы же назвали крысёнка Бертой, так что ничего обидного я не сказал. Ей же самой это понравилось. Мысли Франца от крысёнка Берты перепрыгнули ко всему живому уголку и тут… — Я знаю, кто тебе поможет, — воскликнул он. — Какой-то учитель? — спросил Вайс с недоверием. — О, да! Это такой учитель! Особенно по гримасам и прыжкам, — Франц так хохотал, что чуть не свалился с дерева. Михи даже обиделся: — Ну и чего ты веселишься? — зло спросил он, — скажи мне, будем смеяться вместе. — Извини, но сейчас не скажу, — весело ответил Франц, — я должен кое-что проверить, провести, так сказать, опыт, а вот потом скажу обязательно! — Ну ладно… — Михи, кажется, не верил, что у Франца может быть какой-то действенный план, и он перевёл разговор на другую тему. — Скажи, а тебе что, совсем не страшно? — А чего бояться? — удивился Франц и потряс учебником грамматики, — мы же с тобой вот — занимаемся. — Да я не про экзамены! Понятно, что ты их сдашь отлично, я про ту женщину, которая следит за тобой. Помнишь, ты говорил, что видел её с двумя девочками, но выяснить, где она живёт, не успел. — Я и забыл про неё, — искренне ответил Франц, — кому надо за мной следить? — Ну не скажи… — протянул Михи задумчиво, — эта Волчица… она ведь убила кучу народу, может быть кто-то из родственников погибших… — Да ну, брось. Во-первых, что бы кто ни говорил, то, что она моя мать, точно не доказано. А во-вторых, столько времени прошло. Мстить мне из-за неё может только сумасшедший. Друзья снова немного помолчали, а потом Франц неожиданно спросил: — А почему ты решил, что она следит за мной? Может быть, она следит за тобой? Вайс резко вздрогнул и спросил испуганным детским голосом: — У неё пушистые, волнистые волосы и зелёные глаза? — Я не знаю, — ответил Франц, — на ней капюшон был, — да что с тобой? — Понимаешь, — Михо смотрел на него расширенными глазами, — я вдруг подумал… А может быть… Может быть, это была моя мать. — А почему же она не подошла прямо к тебе? — резонно спросил Франц, — зачем ей следить за тобой издали? — Ну может быть, она боится, не знает, что мне сказать… Да нет, это не она. — Почему? Михо грустно вздохнул: — С чего это она появляется, только тогда, когда я с тобой? А если я один — никогда. — Ну, может быть, ты её просто не замечаешь, — серьёзно покачал головой Франц. Мальчикам больше не хотелось повторять правила. Они собрали свои учебники и разошлись. Михи, хоть на словах и откинул мысль о том, что следят не за Францем, а за ним самим, но зерно сомнения уже было посеяно в его душе. «А вдруг и правда?» — думал он. Ему так хотелось встретиться с матерью, которую он раньше очень любил. Франц же, направляясь в приют, размышлял о его словах «Неужели тебе совсем не страшно?». Экзаменационные хлопоты и правда отвлекли его, но он вспомнил неприятное чувство, которое охватило его, когда обезьянка Сильвия достала ему из-под куска засаленного бархата такое странное предсказание. Может быть, и правда что-то страшное нависло над его головой? Маленькая мартышка Сильвия на глазах поправлялась. Может быть, свою роль сыграла хорошая майская погода, а может быть, то, что ей теперь не приходилось целый день работать с шарманщиком на улице. Дети старались принести для неё что-нибудь вкусненькое — яблоко или морковку. Мартышка была непривередлива в еде, она всем нравилась, и только Тина по-прежнему относилась к ней с недоверием, помня о том, что странный зверь не прочь пропустить стаканчик. Девочки сшили обезьянке новый костюм. Но с красной турецкой феской Сильвия никак не хотела расставаться, жалобно кричала, когда её взяли на время для того, чтобы постирать.  — Она очень умная, — объяснял Франц Тине, — вот, смотрите. Мальчик громко приказал обезьянке: — Сильвия, танцуй! Мартышка стала забавно подпрыгивать, перемежая эти движения с той пантомимой, которую Франц уже однажды видел на улице.  — Что это она показывает? — недоумевала воспитательница.  — Это она показывает итальянских солдат, которые драпают от нашей армии, теряя штаны, — объяснил Франц. Воспитательница и дети захохотали. Потом Франц указал на забытую кем-то из детей шапку и сказал обезьянке так же громко и отчётливо:  — Сильвия, принеси! Сильвия тут же подскочила к забытой вещи, схватила её маленькой сухой ручкой и притащила к мальчику. Именно это умение приносить предметы, где бы они ни находились, натолкнуло Франца на мысль использовать обезьянку для помощи Михо на экзамене. Для начала надо было кое-что исправить. Мартышка выполняла приказания только тогда, когда они произносились очень громко. Видимо, так её приучил самый первый хозяин. Франц потихоньку начал переучивать обезьянку, каждый раз снижая тон голоса, когда что-либо ей приказывал. Поначалу мартышка не понимала, почему ей уделяется так много внимания, и почему её снова заставляют так много работать, на тихие приказы она демонстративно не реагировала, Франц даже начал опасаться, что у неё что-то со слухом, но вдруг на третий день обезьянка охотно принесла книгу после того, как он попросил её об этом едва слышным шёпотом. Франц обрадовался.  — Ты умница, Сильвия! — сказал он, — а будешь ли ты это делать, если попрошу не я, а кто-то другой? Обезьянка скорчила рожицу и несколько раз подпрыгнула.  — Будем считать это знаком согласия, — засмеялся мальчик.  — Расскажи-ка ты мне, — спрашивал он на следующий день у Михо на перемене, — как проходят экзамены? Многоопытный Вайсс, который начинал учиться ещё до войны, равнодушно забубнил:  — Сначала пишутся контрольные письменные работы. Для этого класс делят на две половины. Одна половина пишет в первый день, а вторая во второй. Всех рассаживают за парты по одному, чтобы никто ни у кого не списывал. Задания учителя готовят заранее.  — У каждого своё задание? — спросил Франц.  — Да нет, — пожал плечами Михо, — задания по рядам, так было в гимназии, а как будет здесь, я не знаю. Я только один раз сдавал экзамены, а потом началась война, и я бросил учиться, потому что гимназии закрылись.  — Ну что ж, пока что это нам на руку, — сказал Франц, — а что же происходит потом?  — А потом устные экзамены, — продолжал Михо, — учителя заранее готовят билеты, это такие бумажки, на которых написаны вопросы. На каждом билете — свои вопросы. Ты приходишь, наугад берёшь свой билет и отвечаешь на тот вопрос, который на нём написан.  — Это сложнее, — задумчиво присвистнул Франц.  — Да нет, не сложнее, как раз — наоборот, — доказывал ничего не понимающий Вайсс, — устно отвечать легче… Смотришь, нравится учителю то, что ты отвечаешь, или нет, и на ходу перестраиваешься, если что-то ему не нравится.  — Ну что ж, пора тебя познакомить с нашим помощником, — загадочно сказал Франц. Разговор происходил на приютском дворе, куда Михи в последнее время приходил очень часто.  — Пойдём. Франц взял приятеля за рукав и потащил в сторону «живого уголка». Когда они остановились у вольера обезьянки Сильвии, Вайсс недоумённо огляделся по сторонам:  — Ну и где он?  — Да вот же, — Франц указал на мартышку.  — Знаешь что, — обиделся Вайсс, — ты, может, учишься и лучше меня, но издеваться над собой я тебе не позволю…  — Да подожди, послушай, что я придумал. Франц приблизился к Вайссу и едва слышно зашептал ему на ухо свой план. По мере того, как он говорил, глаза у Михо начинали блестеть всё сильнее.  — Неужели она так может? — спросил он.  — А вот, посмотри. Франц открыл дверцу вольера, и довольная обезьянка прыгнула ему на руку. Франц снял свою куртку и бросил её на землю в нескольких шагах от себя, приказав едва слышным шёпотом:  — Сильвия, принеси! Обезьянка вразвалочку подбежала к куртке, схватила её за рукав и потащила её по земле по направлению к мальчикам. Это выглядело очень забавно, и приятели покатились со смеху.  — А теперь ты попроси её принести что-нибудь. Вайсс достал из своей сумки тетрадь, положил её в трёх шагах от себя и приказал:  — Сильвия, принеси! Обезьянка смотрела с недоумением, но не на Михо, а на Франца. Нести тетрадь она не собиралась.  — Ну что ж, ничего страшного, — сказал Франц, — переучивать её уже поздно, она слушается меня и ещё нескольких девочек из приюта, тогда нам нужно сделать так, чтобы я сдавал письменные экзамены в первый день, а ты во второй.  — Это можно, — сказал Михо, если меня поставят в первый день, я скажу, что у меня зубы болят. И вот настала пора экзаменов. Франц и не думал, что будет так волноваться. Он знал весь материал от корки до корки, но почему-то ему казалось, что на экзамене будут вопросы, которых нет в учебниках. Однако всё было гораздо проще, чем он себе воображал. Он легко и быстро написал сочинение по немецкому языку на тему «Что такое доблесть», имея в виду своего приёмного отца Вильгельма, решил довольно лёгкие примеры и одну задачу по математике и ответил на совсем уж простые вопросы по естествознанию. На этом письменный экзамен закончился. К удивлению Франца, вопросы на весь класс были одинаковые, учителя не подготовили отдельные вопросы для каждого ряда, видимо, считали, что для народной школы и так сойдёт. Однако, когда мальчики выходили из класса, Бекермайер ехидно бросил им вслед:  — И не думайте передавать вопросы тем, кто будет сдавать завтра, мы их поменяем. На следующее утро Михо вместе со второй половиной класса сидел над совершенно новыми экзаменационными вопросами. Его место было за первой партой у окна. Особенность этого места была такова, что сидящий за ней ученик оказывался как бы за спиной у учителя, так как учительский стол стоял по центру и примыкал вплотную к первой парте среднего ряда. В этот раз за учительским столом сидело целых три учителя. Математик внимательно обводил глазами задние парты, Берта рассеянно просматривала что-то в толстой тетради, а рядом с ними почему-то восседала Ингрид Лауэр, увидеть которую Франц никак не ожидал, в первый день этой учительницы не было, к тому же, она не преподавала в народной школе. Сам Франц притаился под окном с Сильвией на руках. Ученики прочли задание, и перья заскрипели по бумаге. Через некоторое время, как того и следовало ожидать, математик встал, недобро осмотрел класс и вышел в коридор. Женщины завели между собой тихий разговор. Франц встал в полный рост, оглядел склонившиеся над листками бумаги ученические головы и, указывая на исписанный цифрами листок, лежащий перед Вайссом, тихо, но строго приказал обезьянке:  — Сильвия, принеси! Мартышка молнией прыгнула на форточку, спустилась по шторе на пару, схватила листок, и вот она уже вместе с ним снова на руках у Франца. Не заметил ли её кто-то? Франц оглядел усердно занятых работой одноклассников. Вроде бы нет. Вайсс тут же достал из-за пазухи другой листок и положил его на парту перед собой, а Франц склонился над его работой. Михо волновался зря. Работа была вполне приличная. Видимо, не зря они занимались на ветвях дуба над рекой. Франц исправил две незначительные ошибки и приказал обезьянке:  — Сильвия, отнеси! В этот раз всё прошло не так уж и гладко. Обезьянка уже успела положить листок перед Михо, и тут со среднего ряда донёсся звонкий голос Оскара:  — Ой, смотрите, смотрите, что это?  — Ой, да это Сильвия! — крикнул кто-то из приютских. В это время в класс вернулся математик.  — Это что за безобразие?! — спросил он, — кто это сделал?! Класс недоумённо шумел.  — Да это Сильвия, — спокойно улыбаясь, сказала Берта, — это приютская обезьянка. Что, Сильвия, пришла поддержать своих друзей? Она протянула руку, и обезьянка ловко прыгнула к ней на руки.  — Не ожидал от вас, фройляйн Дитрих, — процедил математик и добавил:  — Немедленно выставьте её за дверь, если не хотите, чтобы весь класс завтра переписывал экзаменационную работу.  — Я посижу с ней в учительской, — объявила учительница, — всё равно экзаменационная работа подходит к концу.  — Я чуть в штаны не наложил, — рассказывал Вайсс после экзамена, — всё ведь так хорошо шло, и вдруг входит… этот. Бекермайер. Как перст судьбы. Мальчишки расхохотались. Теперь бы вот на устных что-нибудь такое провернуть…  — Да, на устных будет сложнее, я же тебе говорил, — задумчиво проговорил Франц, — разве что стащить билеты заранее… А вообще, мне кажется, ты недооцениваешь себя. Работа-то была вполне нормальная.  — Нормальная, но не на высший балл, — заметил Михи. Франц же эту ночь плохо спал. Червь сомнения давно копошился в его душе. Ощущение нависшей опасности не давало ему покоя. Это глупое предсказание он бы давно забыл, если бы не тот фантом в капюшоне, что время от времени его «пас». Следующим утром Франц почувствовал, что солнце уже пробудило его сознание и мысли вихрем крутились и крутились в голове, словно бешеный пес. Мальчик долго лежал в кровати, не желая вставать, в теле все еще присутствовала усталость, будто и не спал вовсе. Но уснуть снова так и не получилось. «Что ж, придется вставать», — подумал волчонок, после чего опустил босые ноги на все еще прохладный пол и только потом сонно приоткрыл глаза. Веки были тяжелыми, словно чугунные, глаза лениво приоткрывались по очереди. Мальчик пошагал к умывальнику. Смелый поток ледяной воды, набранный в ладоши, оживил его. Все тело словно током одернуло. Глаза, наконец, открылись и только после этого утреннего ритуала он смог осознать, в какую рань его подняли рассуждения. «Пять часов часов утра! Да в такую рань только лесники и встают!» Некоторое время Франц побурчал внутри себя, тем временем добираясь до своей спальни. Он устало плюхнулся на стул и начал рассуждать: «Дааа… И будто бы не спал вовсе. А все эти дурацкие мысли о слежке, которой и вовсе нет. Да, точно уверен, что быть не может такого!.. Или он прав… Бывает всякое в этом суматошном мире, и такому уже не удивлюсь. Многое повидал.» Заключил он и после короткой паузы, не раздумывая, стал натягивать на себя старую измятую рубаху из плотного льна. Ее болотный оттенок напомнил ему гущу леса и в эту секунду что-то щелкнуло. Он еще более резво натянул парчовые штаны, неопрятные, застиранные носки и ботинки, на лету обуваясь, поднимая одну ногу за другой. На выходе в дверном проеме в лицо брызнул свет, солнце так и заполонило весь мир, едва успев выйти за горизонт. Франц снова поморщился и направился прямиком в лес, который так манил его. Едва попав в лесную обитель, Франц понял, что на этот раз отправился в этот путь совершенно один. «Как и подобает волчонку», — мелькнуло у него в голове. И от этих мыслей он непроизвольно съежился. — Черт, да сколько уже можно думать об этой Волчице! — прокричал в голос мальчишка и тут же затих. Он точно давал себе отчет в том, что это клеймо будет и дальше преследовать его всю оставшуюся жизнь. Да, пусть местные ребята и некоторые взрослые уже прожили острое ощущения первичного шока, увидев мальчика в своем городке, однако, сам он никак не мог освободиться от этих мыслей и бесконечного самобичевания. Ему было точно понятно, что волчонок, о котором все так бурно сплетничали и рассуждали по началу, навечно повесился у него внутри. Это его бремя, его непоколебимая судьба, безоговорочный крест, которые ему не под силу сбросить со своих и без того усталых плеч. Во всяком случае так думал он сам. И сложно было представить себе иное будущее, чем ребенка уголовницы, которую так охотно обсуждали, и так многие знали лично. «Что ж, но денёк-то выдается прекрасным», — заметил Франц. «Вроде и солнце светит ярко, тепло сегодня, да и одиночество позволяет хорошенько подумать обо всем.» В этот момент мальчик присел на пень, стоящий неподалеку, чтобы разуться. При виде его он снова невольно поморщился и задумался о нелюбви Михи к своему собственному отцу. Рот Франца искривился в ухмылке, и он хмыкнул вслух: — Ха. Пень. Наверное, к этому слову он начинает потихоньку привыкать, но никак не к отношению Михи к так называемому главе семьи. Тем временем Франц уже снимал второй носок и вставал босыми ногами прямо на землю и свежую лесную траву, она приятно щекотала стопы и пальцы ног, а утренняя роса освещала, сияя в солнечном свете, как маленькие фонарики. Мальчик устало, но довольно потянулся, скрестив пальцы рук между собой, словно корзинку, вытянув руки к небу. В этот момент все казалось прекрасным и тревожные, гнетущие мысли улетучились из головы, словно их там никогда и не было. Он сполз на землю и не заметил, как задремал. Очнулся он только уже когда было часа четыре. Чёрт, Морица ж надо покормить! Помотавшись ещё по лесу, он отправился обратно, и почти сразу встретил Михи. Очевидно, он тоже решил погулять сегодня. Решив, что прогулка не займёт много времени, Франц согласился ещё погулять. Они вышли за черту города и, не сговариваясь, направились к лесничеству. Садилось солнце. Стволы высоких сосен казались в лучах заката розовыми. Какая тишь и гармония царили кругом… Франц смотрел на окружающее с восторгом. Давно уже не было у него такого настроения. Всё было хорошо, всё удавалось… «Как хорошо жить», — подумал мальчик. И вдруг Михи резко заорал за спиной:  — Ложись! — и прыгнул другу на спину, сшибая его с ног. Над головой у мальчишек прогремел выстрел. Позади зашуршали кусты. Михо вскочил и бросился бежать по направлению к шороху.  — Скорей, скорей! Держи пистолет, она бросила его! Франц ошарашенно оглядывался по сторонам. Он не видел никакого пистолета и вообще не понимал, что происходит. Кто мог стрелять в них? Может быть, это просто кто-то из охотников? Но на кого здесь можно охотиться? Сейчас, весной, кабанов здесь нет. Да и охота на диких птиц начнётся только осенью. Вайсс почти скрылся за деревьями, и Франц, наконец, бросился бежать за ним. По дороге он почти споткнулся о чёрный тяжёлый пистолет. Машинально подняв его, мальчик продолжил бег. Они выбежали на дорогу, ведущую в город. Впереди была отчётливо видна женская фигура в длинном чёрном пальто с капюшоном, явно не по погоде. На повороте капюшон свалился с головы женщины, и Вайсс остановился, как вкопанный.  — Ну что же ты? — крикнул Франц, налетая на него, — бежим! Её ещё можно догнать!  — Это не она, — выдохнул Михо и потерянно сел на корточки.  — Да кто «не она», бежим! — Франц толкнул приятеля в спину, так, что тот почти клюнул носом землю, и снова помчался за удаляющейся женской фигурой. Появились редкие прохожие, с удивлением оглядывающие бегущего с пистолетом мальчишку. Неожиданно он услышал позади него:  — Держи его, держи! Он хочет убить эту женщину!  — Это она хотела убить меня! — на бегу закричал Франц, ещё прибавляя скорость. Женщина, видимо, уже выдохлась. Она свернула на оживлённую улицу, стараясь затеряться в толпе, Франц побежал по мостовой, не упуская её из виду. И тут неожиданно кто-то подставил ему подножку.