Волчонок

Зепп был, пожалуй, единственным человеком в Инсбруке, которому война принесла не горе и потери, а неплохой капитал. Природное коммерческое чутьё и полезные знакомства помогли ему перевести все свои пассивы в товар, и товар этот хорошо припрятать. Когда другие вывозили семьи и имущество и метались по городу в поисках подвод, он аккуратно заколачивал ящики и прятал их в подвале бывшего каретного сарая. Семьи у него не было. Друзей тоже. Магазин был продан около трёх недель назад, когда Зепп понял, что итальянцы войдут в город. Только у него в самые тяжёлые месяцы можно было купить абсолютно всё, абсолютно любую из необходимых для жизни вещей — от чулок до свиной тушёнки. Ради небольшого мешочка муки жители несли к нему фамильные драгоценности, антиквариат, старинную живопись… Конечно, во время войны такие вещи спросом не пользовались, но Зепп понимал, что война не будет продолжаться вечно. Ему удавалось сохранить хорошие отношения и с оккупационными властями, итальянцам был нужен такой человек — абсолютно всё знающий и не болтливый. Но больше всего на свете он боялся, что тайник будет обнаружен. Тревога особенно часто накатывала на него по ночам. А к концу оккупации он даже спать начал в сарае. К моменту выхода итальянцев из города его капитал вырос ровно в восемь раз, и, пожалуй, четверть жителей Инсбрука были ему должны. Но нервы его были вконец испорчены. Поэтому спустя пару лет после оккупации даже давние знакомые побаивались его. Если бы была возможность, они бы вообще не имели с ним дела. Но это было невозможно. Кто достанет оружие? Конечно же, Зепп. Кто займёт денег в трудный час? И тут без него — никуда. Местные наркоманы именно у него получали кокаин и недавно появившийся в стране героин. Единственное, что сдерживало его и не давало вырасти в настоящего хозяина города — это полнейшее отсутствие доверия к людям. Он прекрасно понимал, что ему бы не помешали помощники, но, перебирая знакомых из криминальных и полукриминальных кругов, никак не мог остановиться хотя бы на одном из них. Каждый казался ненадёжным. Между тем в округе появлялись новые преступные сообщества, возникшие уже в послевоенное время. Он же оставался «папашей Зеппом», занимая свою нишу. Когда мальчишка Штанг вбежал к нему с сообщением, что Аннель задержана полицией, Зепп только печально покачал головой. Он предвидел это. Эту девочку он знал с детства, так же, как и её сестру и родителей. Обстановка в их семье была явно нездоровая. Да и сама девчонка, вполне возможно, была больна. А кто ещё может родиться у такого пьяницы, каким был её отец? Пока ещё он имел нормальную работу, до гибели своей второй дочери, папаша держался в рамках, потом совсем слетел с катушек. Зепп никогда не имел с ним дела. К его чести, отец Аннель не закладывал имущества, не просил в долг, не имел дела с криминалом. И, конечно же, не употреблял наркотических веществ, в отличие от его дочки. Аннель же, после возвращения в город с ребёнком, бывала у Зеппа почти ежедневно. Старик понимал, что она плохо кончит. Поэтому решил выкачать из неё всё, что только было возможно. Аннель, незаметно для себя самой, перетащила к нему всё сколько-нибудь ценное, что имелось в их доме. Её мать, занятая хлопотами по хозяйству и готовкой для жильцов, мало что замечала, да и зрение у неё уже было неважное. Зепп не слишком вникал в обстоятельства личной жизни Аннель. Что её психическое состояние ухудшается, он видел, подробности его не интересовали. Но после того, как Аннель попросила достать ей пистолет, Зепп понял, что конец близок. И вот теперь — арест. — Не болтай об этом, — бросил он мальчишке Штангу, взял парня за плечи, развернул к улице и слегка подтолкнул к выходу, сказав ему в спину: — Ты же понимаешь, почему надо молчать? Мальчик ничего не понимал, но охотно кивнул и выбежал из здания. Старик тщательно запер дверь и начал старательно и методично собирать два небольших саквояжа. В то, что Аннель расколется сразу, он не верил, но приготовиться к визиту полиции надо было уже сейчас. Вечером он через соседей распустил слух, что уезжает. В общем-то, это было правдой. Ещё с довоенных времён у него были знакомые на озере Ахензее. Для них, достопочтенных фермеров, он был просто рядовым городским торговцем. Именно к ним на ферму он отвёз свои саквояжи, где среди книг были аккуратно упакованы маленькие свёрточки с наркотиками. Сам же Зепп в ту же ночь тайно вернулся в город. Он жил, не зажигая огня и не выходя на улицу почти неделю. Запасов провизии хватало. Он не привык много есть. Такой образ жизни он вёл не первый раз, в его бурной биографии случались разные периоды. И вот на седьмой день, отогнув кончик опущенной шторы, Зепп увидел полицейского инспектора Хунека, разговаривающего с соседями во дворе. По жестикуляции и кивкам в сторону своих окон Зепп понял, что, наконец, полицейский явился по его душу. Аннель раскололась, как и следовало ожидать. Сказать по правде, Зепп ожидал появления полиции гораздо раньше. Теперь следовало действовать на опережение. Поговорив с соседями, инспектор для порядка всё-таки постучал и в его дверь. Зепп, разумеется, ему не открыл. На следующее утро он сам явился в полицию, как раз к открытию полицейского участка. Предварительно он поговорил с фрау Тафель, вдовой аптекаря, которая неоднократно оказывала ему различные мелкие услуги. Женщина в красках описала интерес полицейского к персоне Зеппа, но, насколько он мог сейчас судить, пока что ничего страшного ему не угрожало. Оглядев старика с головы до ног, Хунек отметил чистый старомодный сюртук, потёртый чёрный траурный галстук и не слишком чисто выбритое лицо. Кое-какие слухи о Зеппе проникали в полицейский участок ранее. Но пока что его ни в чём серьёзном никогда не подозревали. Читая материалы по делу «инсбрукской волчицы», Хунек встречал эту фамилию, и ему очень хотелось узнать, тот ли это человек. Если это так, то Зеппу сейчас, пожалуй, за семьдесят. Глядя на его высокую сухопарую фигуру и редкие седые волосы, трудно было определить, сколько этому человеку лет. Улыбка его была вполне доброжелательной, крупные жёлтые зубы напоминали нечто лошадиное. Этот человек не казался слишком старым и немощным. — Добрый день, инспектор, — любезно произнёс Зепп, — моя соседка, фрау Тафель, сообщила мне, что вчера вы изволили искать меня. — А где вы были вчера днём, герр Зепп? — спросил Хунек. — Я, знаете ли, иногда люблю отдохнуть от городской суеты у своих друзей на ферме на озере Ахензее. Я вернулся всего на пару дней, чтобы взять кое-какие необходимые мне вещи и проверить свой дом. А потом планирую опять вернуться за город. Почему вы хотели видеть меня, инспектор? Не из-за ареста ли этой молодой дурочки Аннель? — Да вы неплохо осведомлены, герр Зепп, — заметил Хунек, открывая дверь своего кабинета, — входите! Мне нужно будет, чтобы вы подтвердили некоторые показания. Зепп вошёл в душный кабинет, где Хунек тут же распахнул форточку, и попросил разрешения присесть на стоящий у стены стул. — Возраст, знаете ли, молодой человек. Хунек глянул на старика неприязненно. Своей высокопарной, явно нарочитой, почти издевательской манерой разговора Зепп раздражал его безмерно. Оставив старика в пустой комнате, следователь поспешил искать сотрудника для ведения протокола. Инспектор вернулся со своим коллегой, который тут же сел за маленький столик с печатной машинкой на нём. Допрос начался. Старик не отрицал, что продал обвиняемой оружие: — Я с юности занимаюсь торговлей антиквариатом, в том числе, и старинным оружием, но все эти предметы — только предметы старины, использовать пистолет, который приобрела Аннель у меня, как орудие убийства, было невозможно, — мягко говорил старик, глядя на инспектора со снисходительной улыбкой, — у пистолета был спилен боёк. К тому же, к нему не было патронов. — Вы уверены в том, что говорите? — уточнил следователь, — по нашим данным, пистолет был во вполне работоспособном состоянии. А в карманах Аннель мы нашли ещё три патрона к нему. К тому же, этот пистолет сложно назвать объектом старины, хоть это и не серийное производство. — Я не знаю, где она достала патроны. Возможно, у кого-то ещё, — предположил старик, — однако я могу ручаться за то, что пистолет в том виде, в котором я его ей продал, стрелять не мог. Я уступил ей его практически за бесценок. — А женщина уточнила, зачем она покупает это оружие? — спросил следователь. — Видите ли, — протянул Зепп, — бедняжка Аннель, она… — старик покрутил пальцем у виска, — я уже давно зарёкся спрашивать её, что и для чего она приобретает. Услышав от неё столь странную просьбу, я, помнится, действительно задал ей вопрос, зачем ей пистолет. Она сказала — для самообороны. Но вы понимаете, с одной стороны, я не мог ручаться, что она будет использовать его в названных целях, а с другой стороны, думаю, вы меня поймёте, я торговец, у меня есть товар, который мне надо продать. И я продал ей неисправный пистолет. При этом я считаю, что всё произошло по закону, и она вполне могла проверить действие пистолета, покупая его. Нынче каждый знает, что для покупки исправного боевого оружия нужно пройти некоторые формальности. За оружием она бы пришла не ко мне, торговцу антиквариатом, а совсем к другим людям. — Не находите ли вы, герр Зепп, что ваш отъезд на озеро Ахензее произошёл очень своевременно? — с досадой спросил Хунек. Старик смотрел на него невинными детскими глазами. — Но я часто посещаю своих друзей! — доброжелательно ответил он, — я бываю у них несколько раз в году! К тому же, фрау Тафель всегда знает, где меня можно найти. Вы можете проверить отпечатки пальцев на пистолете и на коробке с патронами, уверяю вас, на пистолете они найдутся, а вот на патронах — нет. Зепп знал, что говорит, он помнил, что никакой коробки с патронами у Аннель не было. Она сама своей рукой взяла патроны из ящика, где они хранились россыпью. Подобные предметы можно было найти в домах у многих горожан после войны. Даже у тех, кто не занимался торговлей различными необходимыми и не очень вещами. Хунек досадливо крякнул. — Видимо, наркотиками снабжаете её тоже вы? — спросил он уже от отчаяния. — Наркотики? — с преувеличенным удивлением вскинул брови Зепп, — а что это? Хунек скрипнул зубами и встал: — Герр Зепп, я прошу вас в ближайшие дни оставаться дома и не покидать пределов Инсбрука, — деревянно отчеканил он. — Конечно-конечно, — медовой улыбкой улыбнулся Зепп, — мне и самому, признаться, любопытно, чем это дело кончится. Говорят, бедняжка Аннель стреляла в какого-то мальчика? Вы не знаете, чем он ей не угодил? Внезапно Роберта прорвало. Краем сознания понимая, что поступает непрофессионально, он схватил старика за отвороты его потрёпанного старинного сюртука и проговорил очень тихо, глядя в невинные детские глаза: — Да, она стреляла в мальчика. В сына ещё одной «бедняжки», которой вы тоже когда-то продали пистолет, который тоже якобы «не стрелял». Однако старик держался с честью. Лицо его продолжало сохранять то же преувеличенно-удивлённое детское выражение: — Что вы говорите, инспектор? О чём вы? Мне становится всё интересней! Сегодня вы мне подкинули большую пищу для размышлений, целую цепь загадок, боюсь, что сам я их не смогу разгадать! С трудом удерживаясь от того, чтобы не ударить его, Хунек отпустил Зеппа, и, не глядя на него, бросил: — Можете быть свободны. Старик поправил одежду, церемонно поклонился присутствующим и степенно удалился, неслышно прикрыв за собой дверь. — Нет, ну это же надо, какой подлец! — хлопнул Хунек ладонью по крышке стола, — надо будет им заняться вплотную! Попробую получить через Дитриха разрешение на обыск в его доме. Наверняка там найдётся немало интересного. Ожидания Хунека не оправдались. Дом Зеппа был обыскан от пола до потолка, нашлось действительно много интересного, но ничего, имеющего отношение к этому делу, никаких запрещённых веществ, боеприпасов или действующего оружия обнаружено не было. В гостиной висели на крюках несколько старинных ружей с серебряными украшениями, но стрелять из них было невозможно, так как в каждом имелся какой-либо изъян, мешавший их использовать по прямому назначению. Эти предметы действительно могли представлять интерес только для коллекционера старины. — Ну что, убедились, господин инспектор? Вопросы ещё будут? — Появятся, — с вызовом ответил Хунек. — Так что, не прощаюсь. Зепп нервно сглотнул. Скрывать своё волнение было всё труднее. — Я так понимаю, опять Зепп виноват, — презрительно бросил антиквар. — Мельчают нынче сыщики, мельчают. — Может быть. Но поверьте: идеальность преступления прямо пропорциональна неряшливости следователя. Ну и самого преступника. Такое часто бывает с теми, кто слишком уверовал в свою безнаказанность: прокол на той слабости, которая слишком долго сходила ему с рук. Не успел Зепп даже вникнуть в смысл сказанного, как Роберт поспешно удалился.