***
Давая Чермаку задание, Дитрих, мягко говоря, был не уверен, что поиски хоть что-то дадут. С Триестом сейчас не свяжешься, с Дебреценом — подавно. Только время потеряешь. Оставалось только надеяться, что в Тироле найдётся ниточка, за которую можно будет потянуть. — Выбора нет, — с сожалением сказал он Чермаку, видя, что тот растерян, — надо хвататься за любую возможность, иначе будут ещё трупы. — Я понимаю, — отвечал следователь, — попробую поискать. — Удачи тебе, Клаус. И вот, уже второй день подряд, Чермак корпел над горой папок. От такого напряжения у него болела голова, но Клаус не намерен был сдаваться. Его сильно задевало, что ему доверяют разве что «бумагомарательство», потому продолжал методично штудировать материалы дел. — Ты тут надолго? — спросил его как-то Хунек перед уходом, — может, пойдёшь уже? Время-то… — Погоди, кое-что закончу и… — инспектор громко чихнул, — и пойду. — Ну-ну… Зигель, значит… Интересная у неё жизнь была, однако. Роберт сказал это без всякой задней мысли, но Клаус встрепенулся. Он усиленно пытался вспомнить, о чём же он только что догадался. — Зигель, Зигель… Чёрт! — он с досадой бросил карандаш на стол. — Жаль, что она в тюрьме не сдохла. Хунек сбил его с мысли. Или… Навёл?***
Уходя из полицейского участка, господин Паретц совершенно не собирался сдаваться. Да, подзащитная его крупно подставила, сама признавшись в преступлении. Линия защиты была построена на полном отрицании, от Аннелизы требовалось только молчание. Адвокат понимал, что совсем простой ситуацию не назовёшь, но помня о том, что покушение было совершено относительно приютского мальчишки, а основным свидетелем является другой мальчишка, надеялся запутать суд в противоречиях показаний. И вдруг такой неприятный сюрприз. «Интересно, как это признание было получено? Уж не было ли тут незаконных методов воздействия на задержанную», — мысленно распалял сам себя адвокат. Однако он и сам в это не верил. Пока начальником участка является Дитрих ни о каких прямых нарушениях правил допроса и речи быть не может. Другое дело, что в рамках правил Дитрих и его подчинённые могут жилы вытянуть из задержанных. Конечно, у Хунека подмоченная репутация, но вот насчёт Кляйна, который прежде слыл мягкотелым, вряд ли бы окружной прокурор смог бы что-то дурое сказать. Что же было использовано в этот раз? Он намеренно не хотел сейчас встречаться со своей подзащитной, справедливо полагая, что пользы от этой встречи будет мало. Все её ответы можно будет выслушать потом. А пока что его интересовали совсем другие люди. Инспектор, хоть и иронизировал, но не погрешил против правды. Паретц был действительно хорошим адвокатом. В свои молодые годы, ещё до войны, он успел наработать кое-какой опыт. У него были свои собственные секреты. Перед самой войной он выиграл пару громких и сложных дел и даже снискал некоторую популярность. Сейчас господин Паретц направлялся в сиротский приют с целью встретиться с воспитанником Францем Нойманном, а также с его попечителями. Франц, пожалуй, меньше всех причастных к этой истории думал о наказании виновной. Для него было главным, а обвиняют кого-то другого, а не его. Ведь сколько раз в своей недолгой жизни он был несправедливо обвинён в самых разных прегрешениях, а иногда и настоящих преступлениях. С самого раннего детства как будто злой рок преследовал его. Франц никогда не задумывался, что все эти случаи делают его крепче к жизненным обстоятельствам, закаляют его характер. Сейчас, когда уже было ясно, что странная женщина хотела убить его самого, он и не думал об этом беспокоиться. Гораздо больше его интересовало появление новорожденных крысят в живом уголке. И там его и нашёл адвокат Паретц — возле крысиной клетки, где был установлен маленький хорошенький домик, красиво разукрашенный девчонками — родилка. Господин Паретц умел разговаривать с детьми. Сколько их прошло перед ним в качестве свидетелем за все годы его карьеры! И зачастую благодаря маленьким свидетелям удавалось раскрыть важные и сложные дела. Жаль только, что суд к таким свидетельствам относится без должного внимания. — Ты любишь животных? — спросил адвокат, кладя руку на плечо Франца. Мальчик вздрогнул и поднял глаза на незнакомца. Всё-таки решил ответить, хотя странный посетитель даже не дал себе труда поздороваться. — Здравствуйте. Да я люблю животных. Как вы можете видеть, их у нас тут довольно много. Конкретно здесь — у нас крысы. Как раз сегодня родились маленькие крысята. — Как интересно! — воскликнул адвокат с неподдельным интересом. Интерес относился, впрочем, не к новорожденным крысятам, а к самому Францу. Паретца приятно удивила манера разговора приютского мальчика, то как он держался и как прямо смотрел на собеседника. «Такому палец в рот не клади», — подумал адвокат с некоторым уважением. — А кто тут у вас ещё есть? — поинтересовался он, — я, знаешь ли, крыс как-то не очень люблю. — Многие их не любят, — взросло вздохнул Франц, — между тем это очень чистоплотные и умные животные. А у нас тут есть ещё куры и кролики, и собака — очень умная собака! А ещё у нас есть даже обезьяна! — Подумать только! — по-женски всплеснул руками адвокат. Он задумчиво прошёлся по живому уголку и как бы невзначай спросил: — А дети из города к вам сюда могут приходить или только приютские? — Могут, конечно, — ответил Франц, недоумевая, что этому посетителю нужно на самом деле. Ведь трудно поверить, что его действительно интересует живой уголок. И на человека, который собирается сдать в приют своего малолетнего родственника, этот мужчина тоже похож не был. — Я пожалуй, приведу сюда одну девочку, — как бы раздумывая проговорил посетитель, — отвлеку её от грустных мыслей. Да ты, возможно её знаешь, её Элла зовут, она маленькая совсем — пять лет всего. Франц отрицательно покачал головой. Не знал он никакую Эллу. Как раз в это время он увидел, что куры топчутся по миске с водой. Надо бы поменять… Но странный посетитель держал его за плечо и продолжал говорить: — Ну как же ты её не знаешь? Это же дочка той женщины, которая сейчас дожидается суда за то, что стреляла в лесу. Она говорит, что стреляла в ворону, но будем честны, она стреляла в тебя. Знаешь почему? — Нет, не знаю, что-то несла про якобы мою мамашу, только я никакую мамашу тут не знаю, моя мама умерла в Триесте, — Франц резко дёрнулся и освободил своё плечо от чужой руки. — Да я и сам не вполне понимаю, её мотивов, но по всей видимости, у этой женщины не всё в порядке с головой. — Кто вы? — резко вскинул на адвоката глаза Франц. «Ну и взгляд!» — недовольно поморщился господин Паретц, но ответил вполне любезно: — Я тот человек, который хочет помочь этой женщине и её маленькой дочке. — То есть вы адвокат? — уточнил Франц. «Однако… — Паретц никогда раньше не имел дела с такими детьми, — да он, пожалуй, поумнее большинства взрослых!» — Кто я — не так уж важно, — серьёзно и грустно сказал он, — важно то, что теперь маленькая девочка каждый день плачет и ждёт свою маму. И плакать ей предстоит ещё много лет. Так как её маму посадят надолго за покушение на тебя. А ведь эта женщина никого не убила. И после этого случая уж точно никого не убьёт. — Откуда вы знаете? — резонно заметил Франц. — Она осознала всё! Призналась и покаялась, — воскликнул адвокат с некоторым пафосом. Франц пожал плечами: — Ну, если покаялась и пообещала, что больше не будет ни в кого стрелять, то я не держу на неё зла. Могу сказать инспектору Хунеку, чтоб её отпустили к её дочке. Только ведь она может и наврать. Все лгут. — Она не врёт, — Паретц снова положил руку на плечо Франца, — только боюсь, что твои слова мало что решают. — Почему это? — удивился мальчик, — убить-то хотела она меня, а не кого-то ещё! — Если человек уж попал в полицию по такому делу, то его судьбу решает суд. Ты можешь ей помочь только показаниями на суде. Если скажешь, что не видел, куда она стреляла, то тогда уже станет ясно, что она не могла попасть ни в тебя, ни в твоего товарища. — Я-то могу сказать, — задумчиво проговорил Франц, — но отец Михи Вайсса уж точно добьётся, чтоб её надолго посадили. Я думал, что он совсем не любит своего сына, а он вот как… — Отца Михи Вайсса я беру на себя, — серьёзно проговорил адвокат, — а вот что ты скажешь про фрау Вернер? Она ведь твой законный представитель. И на суде будут слушать сначала её, а уж потом тебя. — Зачем её слушать? — удивился Франц, — её там вообще не было. Хотя, если вы хотите узнать. Что скажет она. Пойдёмте к ней. Он решительно повернулся и зашагал, не оглядываясь. Паретцу ничего не оставалось делать, как идти за ним. «Интересный мальчик. Необычный. Далеко пойдёт», — думал адвокат. Через несколько минут он уже увещевал начальницу приюта: — Не думаю, фрау, что вы заинтересованы в пополнении вашего контингента. — Боже, упаси! — воскликнула фрау Вертер, — с теми, что есть, едва справляемся. — А у этой обвиняемой дочь. И куда её отправят в случае, если мать сядет на сколько-нибудь серьёзный срок? Правильно! Её отправят к вам в приют. Да, у малышки есть бабушка, но вряд ли старушка долго протянет после такого позора. Мало того, что дочь родила ребёнка неизвестно от кого, так потом ещё и в тюрьму попала! — Но что вы от меня хотите? Чтобы я отрицала очевидное, опровергала слова своего воспитанника — очень честного мальчика? — Ни в коем случае! — возмутился адвокат, — наоборот — я хочу, чтобы вы во всём поддерживали позицию вашего воспитанника. Между нами говоря, эта женщина и не могла попасть в мальчика. Руки у неё трясутся, глаза видят плохо, и с головой неважно… Её надо лечить, а не в тюрьму сажать. — Допустим, мы с Францем изложим вашу версию в интересах дочери задержанной, но как же отец и сын Вайссы? Насколько я знаю, старший Вайсс настроен очень решительно. Совсем недавно он к нам приходил и высказывал вполне определённое желание упрятать преступницу в тюрьму пожизненно. Ведь она могла попасть в его сына. — Я договорюсь с отцом Михи Вайсса, — невозмутимо ответил адвокат, — я же не прошу никого лгать, я просто выступаю в интересах справедливости. «Вот ведь ушлый жук», — подумала фрау Вернер после его ухода. Хотя, возможно, не так уж он неправ. Для женщины будет хорошим уроком эта история. По словам знакомых, она любит свою дочь. И теперь наверняка жалеет о содеянном. Господин Паретц не обманул. Он действительно сумел договориться с отцом Михи Вайса. Возможно сыграло роль тайное обещание поискать по своим кругам некую особу женского пола, может быть, выпитая совместно бутылка шнапса… Чтобы кто ни говорил, мужчинам всегда легче договориться между собой, без участия женщин. Суд, однако, вопреки ожиданиям, затянулся — подследственная долго ещё провела в лазарете. Видно было невооружённым взглядом, что без деятельного медицинского вмешательства она не протянет. Адвокат грамотно на это давил, а Хунека это злило самым серьёзным образом. — А если я подниму вопрос о симуляции со стороны вашей подзащитной? — зло спрашивал он. — Судьи не любят, когда затягивают процесс. — Ваше право, — адвокат снова чувствовал, что он на коне, — только вот освидетельствование потребует гораздо больше времени. Так что кто ещё затягивает процесс — вопрос открытый. Паретц видел, что Хунек его едва терпит, но ему даже нравилась такая игра на нервах. Уронить и без того подмоченную репутацию этого детектива? А почему бы и нет? Это может стать важным козырем. — Учтите: ни сам Франц, ни его друг не видели момента выстрела. И они, как и вы, не могут утверждать, куда и в кого стреляла моя подзащитная. — Вы это на суде скажете, — холодно ответил Хунек. — Обвинительное заключение окружного прокурора, думаю, оспаривать не будете. Паретц и не собирался. Конечно, не стоило перед детективом сразу карты на стол выкладывать. Оставалось самое сложное — опровергнуть признания самой фройляйн Фукс. Хотя если учесть, что в показаниях она часто путается, шанс довольно высок. Как и ожидал адвокат, суд был довольно быстрым. Свидетелями вызывать было, по факту, некого. Если не считать таковым самого Михаэля Вайсса, который был рядом с Францем Настал черёд прений. Паретц, после секундного замешательства встал и, чуть выйдя из-за своего стола, начал свою речь. — Господа присяжные заседатели, вы прекрасно знаете, насколько это серьёзное преступление — покушение на убийство. В то же время, вы не меньше меня знаете, что на скамью подсудимых легко может попасть и человек, вина которого не доказана. Следствию важно доказать, что действия обвиняемого были направлены именно на то, чтобы лишить человека жизни. Можно ли сказать, что моя подзащитная целенаправленно стреляла именно в несовершеннолетнего Франца Нойманна? Нет: ни сам Нойманн, ни свидетель Вайсс этого момента не видели. Слышали лишь выстрел, после чего свидетель Вайсс погнался за моей подзащитной. На чём строится обвинение? На предположениях, которые не подкреплены сколько-нибудь серьёзными доказательствами. К тому же, свидетели пояснили, что у моей подзащитной случались периоды помешательства, когда её одолевали навязчивые идеи. В ходе заседания я неоднократно обращал внимание на то, как менялись её показания. Сперва она говорит, что стреляла целенаправленно, затем говорит о трагической случайности. При этом не до конца ясен её мотив: что могло толкнуть женщину, привязанную к семье и своему ребёнку, рискнуть свободой, а то и жизнью? Неужели одно лишь внешнее сходство Франца Нойманна с той, что когда-то убила её сестру? Это абсурд: обычно самосуд вершат над самими преступниками. потому я считаю, что следствие крайне поверхностно подошло к изучению юридически значимых обстоятельств дела и неверно квалифицировало действия моей подзащитной. Ещё на следствии я говорил, что на месте происшествия сложно что-либо разглядеть шагов за десять, и это подтверждал сам следователь, знавший окрестные леса. Поэтому то, что мальчик оказался прямо под выстрелом случайно, я считаю вполне логичным объяснением, ведь если фройляйн Фукс хотела бы именно убить его, она бы сократила дистанцию, чтобы не промахнуться. Одно это обстоятельство вызывает сомнение в правильной квалификации её деяний. А любые сомнения трактуются в пользу обвиняемого. По этой причине я прошу суд переквалифицировать действия моей подзащитной и проявить к ней снисхождение, поскольку ни в ходе следствия, ни на суде не было доказано, что её действия подпадают именно под статью о покушении на убийство. Речь произвела впечатление на всех. Даже присутствовавший на заседании Хунек с уважением отметил, что Паретц очень грамотно всё парирует. «Адвокат — он как строгий экзаменатор», — говорил Дитрих. И похоже, он всё-таки вытянул процесс и повернул дело в свою пользу. Приговор стал для всех неожиданностью: всего год! — Мама, прошу: не бросай Эллу, — это было последнее, что успела сказать фройляйн Фукс. Да, они ведь теперь год не увидятся. Для девочки это была целая вечность. Для публики в зале — ничто. Многие восприняли приговор с неудовольствием, однако спорить было не с кем. Ни руководство приюта, ни отец Михи Вайсса приговор не оспаривали. Тем более, Францу было сейчас не до того. За это время с ним столько всего случилось, что злосчастный выстрел он хотел поскорее забыть.