Из дневника Ингрид Лауэр:
17 сентября
Вот и начался новый учебный год. У меня теперь есть учебные часы во вновь открывшейся мужской гимназии. Там, как всегда вначале, пока что много сложностей и неразберихи. Если честно, я рада, что оставила для себя уроки и в народной школе. Оскар перенёс смену учебного заведения, как мне кажется, легко. Он спокоен, весел, рад новым товарищам. Правда не все из них новые. В его классе учится неразлучная парочка — Михо Вайс и Франц Нойманн. Давно ли дрались и были врагами, а теперь — лучшие друзья. По мне Нойманн, со своими способностями к учёбе, мог бы найти себе компанию получше. Перед самым началом занятий Оскар рассказал мне под большим секретом, как Вайсу удалось сдать экзамены. Оказывается, был проделан почти цирковой трюк при помощи обезьяны из приютского живого уголка. Я была просто шокирована! Не столько проделками мальчишек, сколько молчанием моего сына. Оскар ведь всё знал, все они знали, но никто не проговорился! Печально, что у моего мальчика от меня уже появились секреты. Но рано или поздно, наверное, это участь всех матерей — ради дружеских отношений с товарищами, терять полную откровенность с матерью. Глупо бы было надеяться, что меня с Оскаром эта участь обойдёт. Что касается Франца, он продолжает меня удивлять. Ещё в начале нашего знакомства, когда он приходил ко мне домой на уроки в одежде, которая была явно собственноручно выстиранной в реке, я поражалась силе воли этого ребёнка. Сейчас же он так рьяно взялся за учёбу, что, если бы это был кто-нибудь другой, я бы испытывала к нему безмерную симпатию и уважение. Но эта фатальная схожесть с известной особой… Что поделаешь, я должна признаться перед самой собой, я не одинаково отношусь ко всем своим ученикам. Это противоречит педагогике, да, я это признаю. Но я не могу любить Франца Нойманна.24 сентября
Сегодня я замещала математика в мужской гимназии. Бедняга опять слёг. Уроки математики во всех классах заменили на урок немецкого. Для меня нелишней станет подработка. Оскар в последний год начал так безудержно расти, что я просто диву даюсь. Вся одежда, которую я ему купила летом на вырост, уже как раз, а к весне, мне кажется, надо будет покупать новые вещи. А преподавателя математики, видимо, придётся приглашать со стороны… Приятно провести дополнительный урок в классе Оскара. Мой мальчик вовсе не задирает нос перед товарищами, пользуясь тем, что его мама учительница. Печалит меня только то, что он немного ленится. Но тут уж ничего не поделаешь. Кого нельзя упрекнуть в лени, так это Нойманна. Парень ростом уже выше меня. Сидит за первой партой. Одет прекрасно. Теряюсь в догадках, кто дал деньги. Оплату обучения наверняка взял на себя лесничий, так называемый, «дед» Франца, но у Нойманна и форма новая с иголочки. Кто бы мог подумать, что маленький, грязный, уличный бродяжка превратится в лучшего ученика. Надо отдать ему должное, это только его заслуга. Парню везёт на друзей, но вряд ли они были бы ему друзьями, если бы не его личные качества. Сегодня отлично отвечал мне урок, хотя и был неподготовленный, урок был внеплановым, вместо математики.3 октября
С удивлением признаюсь самой себе, что учить мальчиков мне легче и приятней, чем учить девочек. Сравнивая годы преподавания в женской гимназии с теперешнем временем, я могу отметить, что сейчас мне намного интересней и свободней работается. Конечно, и порядки изменились. Настало другое время, более прагматичное, но и более раскованное. Мне уже никто не может устроить выговор за неподобающий воротничок на платье. А ведь раньше такое бывало… Беспокоит меня опять Франц Нойманн. Это тем более неприятно, что дед его пока так и не появился в городе. Говорят, ещё не приехал. Берта, которая имеет на Франца огромное влияние, занята устройством своей личной жизни. Ну что тут сказать? Бедные дети. Особенно Вильгельмина, ведь на неё, кажется, возложили все домашние обязанности, включая уход за младенцем. Тётушки, конечно, помогают, но не настолько, чтоб несчастная девочка могла иметь настоящее детство и заниматься учёбой. Франц же, кажется, только учёбой и занимается. В этом плане жаловаться на него не приходится. Да и поведение его нельзя назвать не образцовым. Он не дерётся, не нарушает правила, не спорит с учителями. Но, вместе с этим, он, по-моему, вообще перестал улыбаться, смеяться шуткам товарищей, он напряжён и сосредоточен. Могу ошибаться, но мне кажется, ничем хорошим это не закончится. Возможно, я предвзято отношусь к этому ученику, что есть, то есть. Но предчувствие у меня нехорошее. Математик наш так и не появился в гимназии. Говорят, что совсем плох. Вспоминаю первые годы своей работы, какой детский страх, почти ужас вызывал во мне этот мой коллега. Теперь же я к нему испытываю только жалость и сочувствие, как к очень одинокому и очень несчастному человеку. Надо будет навестить его на днях. Франц внимательно осмотрел свой рабочий стол. Все тетради и учебники лежали по порядку завтрашних уроков. Да, у него теперь был свой стол. И не только свой стол, но и почти отдельная комната. Её он делил только с приютским рабочим, который одновременно занимал и должность сторожа. Сторож в комнате почти не появлялся. Ночью он дремал внизу, при входе, днём выполнял мелкие поручения по доставке продуктов на кухню и мелкому ремонту, а свободное время предпочитал проводить в городе. Такие привилегии Францу были предоставлены лично заведующей. Он единственный из воспитанников поступил в гимназию. Ещё до того, как лесничий внёс плату за его обучение, ходили слухи, что Францу будет выделена городская стипендия. Но этого не понадобилось. Зато теперь он живёт в этой небольшой, уютной комнате с окном в сад, а не в огромной, холодной спальне, где постоянно стоит шум. Каждую неделю ему приносят два письма из Граца — от деда и от тёти Амалии. Франц понимает, что сейчас они живут вместе, но пишут всегда отдельно. Дедушка обещает скоро вернуться, хотя Францу и не верится, что это будет так уж скоро. Оба высказывают надежду, что Франц хорошо учится и приближает свою мечту стать доктором. А ещё, что он весело проводит свободное время с друзьями. Мальчик прекрасно чувствовал свою ответственность. Никто не заставлял этих людей признавать такого сомнительного родственника. Но они не только признали его, но и отдали ему столько доброты, внимания, денег, сколько было возможно. Впервые с того времени, как он потерял свою приёмную мать, Франц чувствовал настоящую родственную любовь и был готов сделать что угодно, чтоб не потерять это отношение. Да и мечта… Мечта только крепла в нём, заполняла все его мысли, которые не были заняты учёбой. Так что на то, чтоб весело проводить время с друзьями, его просто не хватало. Получив расписание в начале сентября, Франц составил для себя режим дня. Которого неукоснительно придерживался. Его очень огорчало, что на приютский живой уголок у него выделялось только пятнадцать минут в день, но иначе не получалось никак. Однажды он увлёкся сооружением новой клетки для крыс и потом ему пришлось сидеть допоздна над латинским переводом. Перевод он закончил, но от недосыпа утром не смог, как следует, показать себя на уроке немецкого. Конечно, фрау Лауэр всё равно поставила ему «отлично», но Франц был очень недоволен собой. Ещё пару таких средних ответов, и «отлично» уже не будет, мнение учителей о нём изменится, прощай похвальный лист в конце года, а дальше… Нет. О том, что будет дальше лучше не думать. Он не допустит этого. Достаточно было ошибок в прошлом, теперь он не просто никому не нужный бродяга, теперь у него есть семья и друзья, он гимназист, лучший ученик класса. Франц глянул на часы — подарок Каспера к началу учебного года — и ужаснулся. Прошло уже целых двенадцать минут, а он сидит и думает неизвестно о чём! В последние дни он замечал за собой такое всё чаще. Чем больше он хотел сосредоточиться, тем скорее его мысли расползались, цеплялись за посторонние предметы, уходя от поставленных задач. Доктор Штраус, которого он недавно встретил на улице, сказал, что в занятиях надо делать перерыв, тогда качество учёбы будет даже выше. Он взял Франца за подбородок, поднял его голову, заглянул в глаза и сказал с неудовольствием: — Что ты такой бледный? Гулять вас там, в приюте, не водят? Франц фыркнул. Водят гулять только малышей. А он взрослый, гимназист, он сам ходит гулять, если у него на это есть время. Только времени почти нет. Доктор рассмеялся и тут же выдал свою фразу про качество обучения. Нет, Франц его сначала попытался послушаться. Весь следующий день он делал перерывы в занятиях, во время которых выходил во двор, где помогал сгребать листья. В результате всего этого он очень торопился, решая задачи, и в одной из них оказалась ошибка. От возни с пыльными листьями пришлось внепланово мыться, что тоже отняло время, и он опять не выспался. Нет уж, лучше без перерывов, которые так любит доктор Штраус. Небось, когда он принимает больных у себя в больнице, перерывы он не устраивает.Из дневника Ингрид Лауэр:
29 ноября
Я оказалась права, хотя лучше бы я ошибалась. Франц Нойманн устроил безобразный скандал в классе и даже поднял голос на учителя. И на кого! На безобидного Херцога, у которого никогда никаких конфликтов с учениками не было. Вот уж кого точно нельзя назвать самодуром, так это его. Более мягкого и понимающего педагога трудно себе представить. И вот… Что ни говори, а кровь даёт себя знать. Да, я ничего не знаю точно, но что этот парень сын Инсбрукской волчицы, говорил весь город. Вот это и проявилось. Видите ли, ему не поставили оценку! Строго говоря, Херцог действительно пропустил тетрадь Нойманна по невнимательности при проверке контрольных работ. Это заслуживало только фразы: «Господин учитель, вы пропустили мою работу» Но не дикого крика с размахиванием злополучной тетрадью перед всем классом. Оскар, который имел несчастье, там присутствовать, говорит, что у всех мальчиков создалось впечатление, что Нойманн сошёл с ума. В его неразборчивых криках поначалу вообще нельзя было что-либо разобрать. Какие-то собаки, какие-то крысы… Впрочем, потом всё выяснилось и оказалось не столько безумным, как показалось всем вначале. Оказывается, из-за подготовки к этой контрольной Нойманн не пошёл, как всегда, кормить животных в приютский живой уголок, младшие дети дали некоторым животным не тот корм, и часть зверей отравились, в том числе несколько крыс погибли. И из-за этого он счёл допустимым кричать на учителя и требовать от него прилюдного извинения за непроверенную работу. Конечно, тринадцатый год жизни — очень сложное время, когда происходит перестройка организма и гормональные всплески, но всё равно я считаю, что подобное поведение заслуживает самого сурового взыскания. В прежние времена, Нойманна могли вообще отчислить из гимназии за оскорбление педагога. К сожалению, сейчас это, скорей всего, невозможно. А жаль. Мне бы было спокойнее, если бы в одном классе с моим сыном не учился такой непредсказуемый субъект.6 декабря
Трагическая новость. Умер наш математик, мой дорогой коллега, прекрасный человек и опытнейший педагог — Гельмут Беккенмайер. Когда мы с коллегами посещали его в последний раз, мне даже показалось, что он идёт на поправку. Он шутил, вспоминал смешные случаи из начала своего педагогического пути… И вот, так неожиданно нам сегодня сообщили, что его больше нет. Собираем деньги на похороны. Заказали венок во вновь открывшейся оранжерее Гофнера. Хризантемы и лилии. Думаю, что это то, что нужно. Так странно, за все годы нашей совместной работы, я так и не поняла, любил ли он цветы. Что он вообще любил, кроме педагогики, которой отдал всю свою жизнь? Очень грустно. Сдерживаю слёзы, чтобы они не падали на страницы дневника. Послезавтра похороны, будет очень много людей, говорят, что даже перекроют улицу, ведущую к кладбищу. Учеников мужской гимназии снимут с последних двух уроков. Думаю, что это правильно, дети должны учиться уважать смерть и отдавать последний долг умершим. Только вот как бы опять не случилось чего-то непредвиденного. Несчастного Херцога после выходки Франца Нойманна пришлось отпаивать в учительской валерьянкой.