Волчонок

Репутация, которую он так тщательно выстраивал, рухнула. Франц был в отчаянии. Как всегда, навалилось всё сразу — контрольная работа, к которой пришлось готовиться до ночи, так как его учебник по ошибке забрал домой Вайс, смерть трёх самых красивых, совсем ручных крысят и в результате… та контрольная, из-за которой это произошло, оказалась непроверенной! То есть он мог вообще не сдавать тетрадь. Он мог не бегать, высунув язык домой к Вайсу за учебником, а просто провести время в зооуголке, самостоятельно всех покормить, и крысята остались бы живы! Франц сам не понял, что с ним случилось. Он как будто бы наблюдал за собой со стороны. Вот он сидит и пялится в тетрадь с контрольной, где нет вообще никакой оценки, а сразу после этого стоит посреди класса и орёт на Херцога так, что бедняга приседает и начинает пятиться назад. В этот жуткий момент Франц с удивлением понял, что он испытывает не только ярость и ужас от того, что он сам сейчас делает, но и странное удовольствие. И чем громче звучал его крик, тем это удовольствие было больше. Потом, конечно, налетели ребята и всё испортили. Его оттащили от учителя и выволокли в коридор. — Я думал, ты его убьёшь, — сказал Михо Вайс, поправляя на друге одежду. Это было сказано потрясённо, но и с некоторым уважением. Остальные мальчики только неодобрительно пожимали плечами: — Ты чего на него напустился? Что он сделал? — Поставил не ту оценку? Вообще не поставил? Ну и что? — Ты с ума сошёл? Совсем на оценках помешался…. В последнем высказывании была доля истины. Когда первый гнев слетел с него, как хмель, Франц и сам понял. что произошедшее было не совсем нормальным. Он просто сорвался. Он так хотел оправдать доверие вновь обретённых родных и всех остальных людей, которые ему помогали, что, наверное, немного перестарался. Наверное, прав был доктор Штраус, когда говорил про перерывы. Но с другой стороны… Ведь этот, с позволения сказать, «учитель» не выполнил свою работу! Это он допустил нерадивость, а вовсе не Франц! Зачем назначать контрольную, если не собираешься проверять абсолютно все тетради? Отличная оценка могла бы хоть как-то утешить его после гибели крысят, а так получается, что они умерли совсем напрасно. И Франца опять охватывала дикая злоба на Херцога. Но гораздо сильнее его мучала тревога. Какое наказание на него наложат после такой выходки. На следующее утро Оскар вполне доброжелательно сообщил: — Знаешь, ты бы подобрал себе оправдание поубедительнее, что у тебя был жар или ещё что-то в этом роде, потому что моя мама говорит, что тебя вполне могут отчислить. — Как отчислить?.. — Франц замер в ужасе. После всех его усилий, после участия в его судьбе стольких людей и отчислить?! Впрочем, уроки начались, как обычно. Его не вызывали к директору, учителя ничего нему не говорили, только поглядывали — кто с хмурым неодобрением, а кто и с интересом. Херцог на занятия в их класс не пришёл. Его заменила безотказная фрау Лауэр. Она на Франца вовсе не смотрела, как будто его вообще нет в классе. Как мальчик ни старался поймать взгляд учительницы, это ему не удавалось. Он с трудом удерживался, чтоб не вскочить и не взмолиться: — Ну посмотрите же на меня! Из происходящего Франц сделал вывод, что наказание для него ещё не выбрано. Три для подряд Франц почти не спал от тревоги. Он пытался заниматься, но в голову ничего не лезло. В конце концов мальчик махнул рукой и ушёл во двор, помогать рубить дрова для кухни. Какой смысл делать уроки, если его всё равно, может быть, отчислят? Только вот сколько можно тянуть? Сказали бы сразу. Прошли выходные. Франц предвидел решение своей участи в понедельник и ждал чего угодно. Но не того, что произошло. С утра какой-то шестиклассник — серьёзный и деловитый, зашёл за ним в класс и повёл его на второй этаж. Франц предполагал, что его ведут к директору. Но вместо директорского кабинета они остановились у входа в библиотеку. Сопровождающий его парень неожиданно подмигнул Францу и, постучав, втолкнул его в дверь. Там за столом библиотекаря сидел доктор, который лечил его в психиатрической лечебнице после убийства Яны. Не то, чтобы Франц не любил этого доктора. Возможно, он был очень даже хороший врач и человек. Но всё-таки он был последним человеком, с которым Францу захотелось бы встречаться повторно. «Значит, они решили, что я ненормальный, даже наказывать не стали. Позвали доктора для сумасшедших. Интересно, сумасшедшим можно учиться в гимназии или меня в конце концов всё-таки выгонят?» Но мальчик понимал, что свои настоящие эмоции этому доктору лучше не показывать. Вряд ли он настолько же умён и проницателен, как его венский знакомый доктор Фрейд. Поэтому Франц сделал покаянное лицо и приблизился к столу. — Здравствуй, Франц! — весело обратился к мальчику доктор, — а ты вырос! НУ что, я слышал, что ты больше не молчишь. И даже очень громко разговариваешь. Пожалуй, даже слишком громко, да? Весёлость доктора показалась Францу отвратительной. Тут у него, можно сказать, вся судьба решается, а этому доктору весело! Но, понимая, что истинные чувства на волю ни в коем случае выпускать нельзя, Франц опустил голову и забубнил: — Понимаете, доктор, у нас в приюте, где я живу, есть живой уголок. Мы ухаживаем за животными, я очень любою это дело. В тот день умерли несколько крысят, это меня очень расстроило, а ещё… Франц понимал, что объяснение звучит для этого доктора наверняка неубедительно, и решил воспользоваться подсказкой Оскара: — … а ещё, я был немного простужен, у меня был сильный жар, я сам не понимал, что говорю. — У тебя был жар? Ну, что ж, это всё объясняет, но зачем ты больной пришёл на уроки? Ведь ты мог заразить других детей? — Я не подумал об этом, — покаянно вздохнул Франц, — знаете, доктор, я думал только об учёбе, о контрольной, я очень рад что мне удалось поступить в гимназию, теперь учёба — моя жизнь. Закончив свою речь с некоторым пафосом, Франц скосил глаза на доктора и понял, что немного перестарался. Доктор смотрел на него с испугом. Ещё Франц боялся, что его оправдание будет проверено в приюте. Все воспитательницы знали, что Нойманн практически никогда не бывает простужен. Даже тогда, когда он сбежав из приюта, провёл несколько ночей с заснеженном зимнем лесу, у него не было никакого жара. Доктор, размышляя, постукивал по столу кончиком карандаша. — Я вижу, что в особом лечении ты не нуждаешься, я рад, что всё объяснилось, но всё-таки я тебя приглашаю походить ко мне с лечебницу чисто для спокойствия твоих учителей. Скажем… через день, сразу после обеда. — Но как же после обеда? — пролепетал Франц, — после обеда я делаю уроки… — Уроки от тебя никуда не убегут. У тебя ведь только первый год в гимназии? — Да, но лечебница так далеко, она почти за городом, а я первый ученик в классе, мне не хочется съехать… — Ты всё успеешь, — твёрдо ответил доктор, — прогулки точно пойдут тебе на пользу, после простуды у тебя не лучший цвет лица. Доктор опять весело улыбнулся и встал, давая понять, что разговор закончен. Франц понимал, что упрашивать бесполезно и даже вредно. Не дай бог, доктор всё-таки решит, что он сошёл с ума. Ведь наверняка большинство из его одноклассников были бы рады гулять до лечебницы и обратно вместо того, чтоб делать уроки. У этого большинства есть мамы и папы с деньгами, которые с детства всё делают для своих отпрысков, а вот у него… Когда он возвращался в приют злоба на Херцога охватила его с новой силой. Из-за его нерадивости Франца чуть не объявили ненормальным! Из-за него умерли крысята! Из-за него Францу теперь будет вообще некогда заниматься, и он уже не будет первым учеником. Из-за него на живой уголок у него не останется теперь даже пятнадцати минут. И из-за него теперь Францу надо ходить в лечебницу, а ещё неизвестно, что там будет. Хорошо, если просто разговоры, а если… Несмотря, на своё отнюдь не изнеженное детство, Франц боялся уколов. А потом умер математик. Им сообщили об этом с подобающей трагической торжественностью и объявили, что вся гимназия, кроме первых классов пойдёт на похороны. Францу на похороны идти не хотелось. Его тянуло домой в свою комнату, за свой стол, где можно использовать неожиданно свалившееся на него свободное время для повторения латинских исключений. Он очень трепетно относился к изучению латыни, так как знал, что для врачебной профессии латынь необходима. Поэтому, встав в колону вместе с другими гимназистами, Франц сразу же начал искать пути отступления. «Вот сейчас пройдём два квартала, — думал он, — и я сверну в переулок» И надо же было именно сейчас появиться Херцогу. Он нагнал колону мальчиков и зашагал рядом с Францем. — Франц, я узнал от доктора, что ты был болен в тот день. Я должен извиниться перед тобой. Ведь сразу же было понятно, что у тебя жар, хороший педагог должен замечать такие вещи. Но боюсь, что тогда на меня напала болезнь невнимательности, — учитель слабо примиряюще улыбнулся, надеясь, что Франц поддержит эту улыбку. Но, вместо этого, мальчик скривился, как от боли. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны было невыразимо стыдно вспоминать о своём обмане, с другой злость на Херцога никуда не делась, а даже возросла. Теперь, на глазах учителя, ему никак нельзя незаметно уйти и придётся тащиться со всеми на кладбище. Ничего не подозревающий Херцог с тревогой спросил: — Франц, что с тобой? — Ничего, — пробормотал мальчик сквозь зубы. Церемония затянулась. Сначала они долго толпились за воротами кладбища, так как на похороны пришло полгорода. Франц и подумать не мог, что математика знало столько народа. Гимназистов пропускали в последнюю очередь. Когда они все разместились относительно правильным кругом среди могил и боковых аллей, начались речи. До чего же они были долгими! Особенно, если учитывать, что до ушей Франца долетали только отдельные фразы про долг перед обществом и выдающийся педагогический талант. «Ну тут-то уже можно и уйти», — подумал мальчик. Он начал незаметно пятиться назад, осторожно огибая ограды и могильные холмики. Подмёрзшая за ночь земля в полудню раскисла под тусклым декабрьским солнцем. На ботинки налипла грязь, идти было очень неудобно. Уже почти на выходе Франц чуть не свалился, поскользнувшись в какую-то свежевырытую могилу. — Франц, мы ещё не уходим, — внезапно раздалось у него над ухом, — неуважение к покойному — сбегать вот так с похорон. Херцог. Вся ненависть, тревога и досада последних дней ударили Францу в голову. — Да что вы знаете об уважении? — свистящим шёпотом спросил он, прекрасно помня, что кричать нельзя, — уважение — это относиться ко всем ученикам одинаково, это проверять не только тетради маменькиных сынков, но и — представьте, мою! Она ничуть не хуже. А даже лучше. Несмотря на то, что я из приюта! — Франц! Что ты говоришь? — шокированный Херцог схватил мальчика за полу пальто, но Франц оттолкнул его, рванувшись изо всех сил и зашагал к выходу. Но что-то показалось ему странным. Франц оглянулся и увидел, что учителя на раскисшем краю могилы нет.