Волчонок

Увидев ответную улыбку, Минка бросилась к Берте и порывисто её обняла. — Ну-ну, осторожней, видишь, у меня горячая сковородка, — бормотала Берта, неловко поглаживая Минку по коротким кудрям свободной рукой. Минка очень боялась встречи Берты с Маркусом, но всё прошло относительно гладко. Хозяин дома вернулся в тот момент, когда они обе стояли над колыбелью, щекотали Рика и во время его весёлого смеха, разглядывали его новые зубы. Сцена была такой мирной, такой семейной, что выяснять отношения у Маркуса желания не возникло. Ну ушла, вспылила… Потом пришла. Дело житейское, работа у неё нервная… Он ведь совсем не подарок. Правда с этой мыслью вернулся вопрос: «Почему она со мной? Зачем я ей такой нужен?» И Маркус понял, что с этим вопросом ему придётся как-то жить, ответ получить не получится, по крайней мере в ближайшее время, а может быть, вообще никогда. Кто может ответить, какая сила тянет двух разных людей к друг другу? — Зачем ты забрал её из школы? — спросила Берта мужа перед сном. — Во-первых, она должна чувствовать ответственность за свои поступки, как педагог ты должна меня понять. Надо вернуть деньги за украденное, значит она должна их сама заработать. А во-вторых, вряд ли ей сейчас дали бы нормально учиться одноклассники. В таких случаях травля обеспечена. Я решил, пусть немного всё поутихнет. Да и тебе лучше, чтоб она в первые дни на глаза в школе не попадалась. Я пытаюсь сейчас выяснить, кто её подбил на воровство. Не думаю, чтоб она стала опять этим заниматься по своей инициативе. — Думаешь, кто-то подбил? — спросила Берта с сомнением. — Почти уверен. Дети до двенадцати лет, обычно совершают кражи под влиянием более старших друзей. Вот я сейчас и пытаюсь этих друзей выявить. Маркус действительно пытался. Он посетил приют, где содержались большинство выживших членов «клуба». Разговор с ними ничего не дал. Минка довольно давно не посещала своих прежних приятелей, да и когда бы ей было это делать. — Так она же всё время нянчит Рика, я сто лет её уже не видел, — простодушно ответил Франц, когда Маркус попросил рассказать его, с кем из прежних друзей общалась Минка. Фраза неприятно резанула Маркуса своей неприкрытой правдой. Инспектор сам пока не мог для себя сформулировать, что такого в этой фразе, что заставляет его краснеть и отводить глаза. Ну нянчит Минка Рика, этим занимаются все старшие дети в семьях, полезно для получения нужных для женщины навыков. Свои дети-то будут когда-то у неё… Конец недели, несмотря на мирное воссоединение семьи, получился чрезвычайно тяжелый, как для Минки, так и для Маркуса. Приближался момент возврата украденного. Больше всего Минка боялась идти в новый большой универмаг, где украла чулки и нагородила кучу лжи. У неё теплилась слабая надежда, что Маркус всё же разрешит ей подойти к продавщице одной, а сам постоит в стороне. Вышло всё даже лучше — продавщица была другая. Видимо, девушки работали через день. Когда Маркус, держа Минку за руку, подошёл к прилавку и представился, полноватая флегматичная блондинка не удивилась и только сказала: — Меня сменщица предупреждала, что вы должны прийти оплатить чулки, только мы думали, что это произойдёт несколько раньше, ещё на прошлой неделе. Ваша дочка уже ведь забрала покупку? Вопрос был задан несколько тревожным тоном и сопровождался очень пытливым взглядом. «Ага, значит они уже пересчитали упаковки», — подумала Минка и живо откликнулась: — Да, да, взяла, когда тут была ваша сменщица, а сейчас мы принесли деньги. Извините нас, пожалуйста! — Простите нас, это больше не повторится, — сказал инспектор. — Ничего страшного, — кисло улыбнулась блондинка, — главное, что товар оплачен. И продавщица, и Маркус видели, что чего-то не понимают, но Минка уже тащила Маркуса к выходу: — Пойдём сейчас в игрушечный магазин и оплатим погремушку. Погремушка стоила сущие копейки и Минка не слишком боялась, что с нею будут какие-то серьёзные проблемы. «Надо же мне было попасться на перчатках, — подумала она с досадой, — в новом универмаге и не собирались поднимать бучу, охота им связываться с полицейским инспектором. Может быть, всё бы и сошло незамеченным…» Впервые она подумала, что положение члена семьи полицейского может принести ей некоторые преимущества. Но по дороге к магазину детских товаров Минку настиг рок в виде мадам Женевьевы. Мадам Женевьева была француженка. Недавно она открыла на главной улице города модную лавку. Именно оттуда был прелестный шёлковый шарфик, который сейчас, упакованный в бумагу, лежал в кармане Маркуса и который они собирались сегодня вернуть после оплаты погремушки. — Стойте, стойте, mongénéral! — закричала мадам Женевьева, бросаясь Маркусу наперерез. Маркус в недоумении остановился. До этого его ещё никто не называл генералом. Это было странно и неожиданно. — Этот девочка есть lavoleuse! — закричала мадам, тыча тоненьким ухоженным пальчиком в Минку. Он украл у меня plusieurschoses! Неприятно шокированный французской эксцентричностью мадам и громкостью разговора, Маркус под локоть оттащил собеседницу в сторону, достал из кармана сверток с шарфиком и спросил: — Не об этом ли речь? Мы идём, чтобы вернуть его и попросить вашего извинения, мадам. — О! Уи, уи, — энергично закивала мадам, — но этот девочка j'aiprisd'autreschoses! Всё прямо из самого Парижа! — Что она говорит? — поморщившись от крика мадам Женевьевы, спросил Маркус у Минки. Познания во французском языке у девочки были ничуть не лучше, чем у инспектора. Но о смысле сказанного она догадывалась. Дело было в том, что кроме шарфика она позаимствовала ещё несколько безделиц в магазинах одежды, а теперь даже не могла вспомнить, где именно была украдена каждая вещь. Далеко не обо всех вещах Маркус знал. — Мои чудесные товары! Мои шляпки! Моя самая модная одежда! — мешая языки, причитала мадам Женевьева. — Но это неправда! — не выдержала наконец Минка, — я не взяла у вас ни одной шляпки! Они у вас страшные! Как на пугало сшитые! — Пугало?! Мои шляпки из самого Парижа! — Мадам! — резко оборвал спор Маркус, — если совершена кража, то почему вы не обратились в полицию? Разве вам неизвестно, что кражами занимаются полицейские? Вам следовало составить список украденных предметов и отнести его в участок. Почему вы этого не сделали? Обвиняя кого-то, вы должны предоставить доказательства. Иначе, это называется оговор. А вот это (он презрительно кивнул на шарфик) мы вам возвращаем. Девочка просит прощение и обещает больше не повторять подобное недостойное поведение. — Да, я обещаю, — пролепетала Минка, глядя в землю. — Но этот девочка брал конфеты! Каждый день! Вот там, в кафе! — не унималась возмущённая мадам. — Как каждый день? И вчера? И на этой неделе? — Уи, уи! Вчера! На неделе! — Это правда? — Маркус резко повернул девчонку к себе лицом и заглянул ей в глаза. — Нет! Это не правда! Она всё врёт! — горячо закричала Минка, — я всю неделю никуда почти не выходила, только с Риком гуляла вокруг дома. — Ладно, я тебе верю, — неожиданно для Минки сказал Маркус. Они отвернулись от кричащей француженки и пошли дальше по улице, поливаемые её обвинениями. Маркус обернулся только раз, чтобы повторить совет при краже сразу обращаться в полицию, а не кричать о ней на улице. «Почему он мне поверил?», — думала Минка. Весь опыт её прошлой жизни говорил, что взрослые верят взрослым, а детям, особенно таким, как она, не верит никто. — Вот видишь, как оно всегда бывает, — выговаривал ей Маркус, — ты можешь взять одну, самую ничтожную вещь, вот как шарфик этот несчастный, но в глазах хозяина этой вещи ты всегда теперь будешь воровкой. И что бы у неё не пропало теперь, она будет думать на тебя. «Знал бы ты, что несчастный шарфик стоит половину твоей зарплаты, — думала Минка, — а всё же, почему он мне поверил? И действительно — почему мадам Женевьева не обратилась в полицию? Она ведь не знала, чья я дочка…» Между тем, Маркус прекрасно знал ответ на последний вопрос. Недавно в разговоре с коллегами из налогового отдела он слышал, что на мадам давно копятся материалы по уклонению от налогов. Обращаться в полицию теперь ей было не с руки. — А что всё же с конфетами? — спросил Маркус, когда они отдали удивлённой продавщице в детском магазине четверть кроны за погремушку и уверили её, что больше такого не повторится, — ты брала в кафе конфеты? Минка вздохнула. Признаваться в краже конфет было особенно унизительно, но что уж поделаешь… — Да, один раз. Или два. Но не на этой неделе, нет! Раньше. Тогда же, когда я взяла шарфик. На меня просто что-то нашло в тот день, потому что я тогда не выспалась… — Хватит. Я уже слышал, что ты не выспалась. Скажи лучше, почему ты мне не сказала про эти конфеты сегодня утром? — Я… Я просто забыла. — Ах, какая мелочь! Она забыла! Может быть, ты забыла про что-то ещё? — Я понимаю всё, господин инспектор, — грустно улыбнулся Маркусу старый седой официант. Он работал здесь ещё до войны, когда это кафе было дорогим рестораном. Здесь всегда были кражи. И частенько они были довольно крупными. Прекрасно одетые господа сбегали, не оплатив счёт. Мошенники пару раз оставляли ему фальшивые купюры… — Я всё понимаю, — продолжал старик, — детям всегда хочется сладкого, особенно, когда родители не слишком обеспечены. А эти конфеты… они стоят у нас тут на прилавке для посетителей. Конечно, я видел, что девочка приходит и рассовывает конфеты по карманам, но я ничего не предпринимал пока. Брала конфеты не она одна. Должен вам сказать, что этим занимаются иногда и взрослые. Старый официант смотрел на Маркуса с печальной улыбкой человека, которого уже ничем не удивишь. Маркус достал кошелёк, вытащил все деньги, которые там были, разделил на две части. — Вот это за те конфеты, которые она брала у вас раньше. А вот на это — инспектор продвинул к официанту оставшиеся купюры, — я хочу купить у вас таких же конфет. — Но господин, — запротестовал старик, — конфеты, которые съела девочка столько не стоят. А покупать сладости выгодней в кондитерской. Она буквально рядом. Через два квартала. У нас, понимаете, наценка… Минка видела, что Маркус хочет настоять на своём, но он вдруг спрятал вторую часть денег в карман. — Хорошо, пожалуй, я вас послушаю, но эти деньги вы всё-таки возьмите. Это плата и за тех взрослых, которые экономят на сладостях таким образом. Когда они вышли на улицу, Минка увидела, что Маркус и правда идёт к кондитерской. «Странно, — подумала она, — неужели он действительно собирается покупать конфеты?» Да. На все деньги, которые у него оставались инспектор купил два больших кулька разных конфет. И это были не простенькие вафельные батончики, которые лежали в вазочке в кафе. Продавец щедро насыпал в кульки шоколадные фигурки в золотистой бумаге с разводами, марципановые звёздочки, леденцовые яблочки и полосатые трубочки, которые Минка пробовала только раз в жизни на прошлое Рождество. — Ты хотела конфет? Очень? —спросил он, когда они вышли из кондитерской. Девчонка молчала. Ей уже давно хотелось провалиться сквозь землю или просто умереть. А ещё лучше заснуть и проснуться тогда, когда всё уже забудется. Но надо было жить, отвечать на вопросы, вернувшись домой, делать уроки, пеленать и кормить младенца… А потом когда-нибудь всё же придётся вернуться в школу, где наверняка все всё уже знают и считают её воровкой. Жизнь была беспросветно чёрной. А Маркус наседал: — Что же ты молчишь? Если ты их брала, значит ты их очень хотела. Бери. Они твои. Бери-бери, это всё тебе. Правда, нам не на что будет купить уголь для печки на следующий месяц и продуктов теперь не купишь, придётся обходиться тем, что есть — картофель и немного квашенной капусты. Но конфеты ты получила. Ты ведь их так хотела, что даже пошла воровать. Он всучил Минке оба кулька. Она шла рядом, прижимая к себе конфеты и думала, что теперь никогда в жизни не будет есть сладкого. Минкино подавленное состояние в этот вечер Маркус считал своей педагогической победой. Особенно его радовало, что конфеты остались нетронутыми. Они так и пролежали весь вечер на буфете. Девчонка тихо сидела за учебниками и даже не смотрела в сторону кульков. Поэтому Маркус был безмерно удивлён, когда на следующий день к нему на службу пришёл Франц. — Ко мне приходила Минка, — сказал он, — она спрашивает, что ей нужно сделать, чтоб её взяли в приют.