Волчонок

После похорон Штефана, как ни уговаривала его Амалия ещё погостить, как ни хотелось ему поддержать старушку и побыть с ней рядом подольше, но надо было возвращаться в Инсбрук. Францу предстояла большая перемена в жизни. Пожалуй, самая важная перемена — переезд в Вену и поступление в университет. Красивое старинное здание на Рингштрассе Франц не раз видел во сне. Берта, которая в своё время тоже задумывалась о медицинской карьере убеждала своего подопечного потратить оставшиеся недели на подготовку к вступительным экзаменам. — То, что у тебе теперь есть деньги, это ещё не всё, — горячо говорила она, ты только подумай — в этом учебном заведении работали такие знаменитые люди, как например, Карл Рокитанский! Слышал такого? — Да, что-то слышал… — пробормотал Франц, опустив глаза. — Он «что-то слышал», — расхохоталась Берта, — может быть, ты и о Йозефе Шкода только что-то слышал? Иди, повтори биологию, будущее светило медицины! Сказать по правде, Берта очень гордилась Францем. Ни один из её учеников не стоит ей стольких нервов, но ни один из учеников не прошёл столь стремительный путь и не ставил перед собой столь амбициозные цели. Нет, конечно, в гимназии были выпускники, которые закончили обучение с хорошими результатами и планировали продолжать образование дальше. Двое из них как раз и собирались тоже в Венский университет. Но это были благополучные дети обеспеченных родителей, для которых их выбор был вполне закономерен. Выбор же Франца, которой от малолетнего бродяжки поднялся до лучшего ученика, был выстрадан и выбит у совсем не щедрой к нему судьбы почти кулаками. Пожалуй, к нему она испытывала действительно чувства, близкие к материнским, и Франц только посмеивался, когда Берту называли «его мамочкой». — Конечно, фрау, вы же не просто так меня выжимали. А сейчас вам бы отдыхать чаще, — он указал взглядом на подросший живот Берты, — а то случится ещё чего… — Да ну тебя, — поморщилась в ответ Берта, — мне Диана уже все уши прожужжала, ты хоть не добавляй. А то ишь, поднялся из грязи в князи, наверное, пророком и учителем себя теперь видишь? «А почему бы и да», — думал в ответ Франц. Да, им гордилась не одна Берта. Весь персонал приюта, все воспитанники — от самых старших до сопливых малышей смотрели на него с уважительной улыбкой. Особенно воспитатели. Ещё бы — перед ними был отличный пример того, что человек может добиться всего, если захочет, и если поставит перед собой благую цель. Причём примера этого должно было хватить на много лет. Любимая Францем воспитательница Тина уже представляла себе, как через несколько лет будет внушать малолетним оболтусам, показывая портрет Франца: «Видите, дети, этого парня? Как вы думаете, кто он? Он такой же сирота, как и вы! У него не было ни отца, ни матери, он жил в нашем приюте, как и вы! А теперь знаете, кто он? Он известный столичный доктор!» Школьные учителя, встречая Франца, считали своим долгом спрашивать: — Ну как, готовишься к экзаменам? — Да, конечно, — привычно улыбался Франц. Но близость экзаменов Франца как будто не волновала. Ранним утром он, пользуясь тем, что сегодня над Инсбруком было ясное небо, что редкость для Тироля в летние дни, решил сходить на рыбалку, прихватив с собой ещё и Морица. Пёс далеко не убегал, потому и возни с ним было не много. Правда, сегодня улов получился так себе — одна мелочь. Ни одной более-менее крупной рыбёшки не попалось. Уже близился полдень, и на находящейся поодаль набережной начали появляться люди. Франц не знал точно время, однако интуиция подсказывала ему, что пора уже сматывать удочки. — Мориц, ко мне! — подозвал он пса, пряча свои рыболовные снасти. В это время он услышал чьи-то шаги, но не обратил на них внимания. — Привет, Франц, — произнёс знакомый мужской голос с этим режущим слух акцентом. Ну конечно — Эрик Фенчи! Тот самый ушлый писатель, о котором он был наслышан. Прежде он бы высказал ему за то, что не сказал фрау Амалии ни слова о наличии у неё родственника, но теперь понимал, что это бессмыслица. Чего теперь роптать? Он и к Юлии давно перестал испытывать неприязнь. Она ему гораздо больше обид нанесла по малолетству, однако уже со второго приезда не мешала ему видеться с Вилли, и уже не смотрела, как удав на кролика, разве что Ланге по-прежнему её пугал. А ведь именно у него гостил Франц в каждый свой приезд. Надо сказать, он немало удивился, когда увидел, насколько похорошел сад. В доме всё ещё было обставлено довольно бедно, но чувствовалось, что жизнь туда вернулась. — Рени, пойди хоть гостя всреть! — крикнул тогда Дитер, и, к удивлению Франца, к нему вышла та рыжая женщина, которую Ланге убил в своём воспалённом сознании. Вот только Франц запомнил его, как человека доброжелательного и отзывчивого, и пусть сама Рени не обращала внимания на то, что Дитера считают полоумным, Франца это сильно задевало. Он даже написал как-то доктору Фрейду довольно наивное письмо, вряд ли ожидая ответа, но, спустя несколько месяцев, ответ всё-таки пришёл. Так-то Франц и узнал, что творится со вчерашними солдатами и офицерами, прошедшими самые жестокие мясорубки. Легко же отделался Каспер! И этот Эрик… Он обмолвился, что его чуть не разорвало в Карпатах. Вряд ли он лгал, конечно. — Здравствуйте, герр Фенчи, — кивнул Франц, — какими судьбами? Только не говорите, что собираетесь про меня книгу писать, — усмехнулся он, протягивая писателю руку. — Книгу? Рановато ещё. Кто знает, как сложится твоя жизнь? Может, проживёшь тихо и спокойно, а может, попадёшь на скрижали истории… Внуки ещё про тебя будут писать воспоминания. Посмотри, сколько интересных событий происходит постоянно вокруг тебя. Если так пойдёт и дальше… Свою порцию славы ты точно получишь. А сколько вокруг тебя интересных людей! Думал об этом, а? Франц задумался. Он вспомнил разговор с Бертой, который состоялся совсем недавно, в котором она внушала ему необходимость прилежно готовиться к экзаменам для того, чтобы соответствовать статусу Венского университета. — Конечно, я это вижу, — ответил от Эрику, — взять хотя бы нашу учительницу биологии. — О да, фрау Берта прямо, как фельдкурат Отто Кац, у которого Швейк денщиком был! Ты же читал «Похождения бравого солдата Швейка»? Франц книгу не читал, но признаваться в этом этому самовлюблённому жуликоватому писателю ему почему-то не хотелось, поэтому Франц просто кивнул. А Эрик между тем продолжал: — Ты знаешь, что это реальная личность и что он хотел на Ярослава Гашека, автора книги, в суд подать? Однако когда они встретились и выпили, то пьяный и весёлый, он вскочил и закричал: «А вы знаете, кто такой фельдкурат Отто Кац? Это же я»! Думаю, расскажи я в книге о тебе обо всех злоключениях Берты, она бы сгорела от стыда. — А вы лично знали Гашека? — спросил Франц. Обсуждение Берты было ему неприятно, поэтому он поспешил увести разговор. А Эрика несло: — Лично с Гашеком я знаком не был, но виделся с некоторыми его друзьями и коллегами. Это был тот ещё Мюнхгаузен. Из того, что я накопал о героях романа, я понял, что не слишком-то он переврал всё. Вот взять Дуба. Его настоящая фамилия Мехалек. Тоже пиджак. Тоже его солдаты не любили. И у Лукаша действительно был ординарец, который в каждой бочке затычка. И в этот момент я и понял, что нет смысла менять имена героев. И всегда придерживаюсь этого принципа. Ты вот думаешь, я замарал репутацию семьи Кауффельдт? Ты же хорошо знаешь ту самую Симону, которая выведена в моём романе, как слабовольная и подаливая, и что же, её репутация пострадала от книги? Франц вздохнул. Риторический вопрос. Симона и не думала открещиваться от прошлого. Открыто заявляла, что не гордится тем, какой была двадцать лет назад. Зато сейчас кто бы подумал, что она когда-то была слабовольной и внушаемой? А как Анна тешила себя мыслью, что будущий муж Симоны будет самодуром… Но нет — Фредерик произвёл на Франца вполне благоприятное впечатление. Сразу было видно человека, познавшего жизнь, а не пришедшего на всё готовое. — А что насчёт вас, Эрик? — внезапно спросил Франц, сам не ожидая от себя такой дерзости. Всё-таки его всегда учили относится к старшим хотя бы с минимальной долей почтительности. — Скольких людей вы обманули, пока писали эту книгу? Скольким вы наврали о себе, о Зигелях, обо всём прочем? Что сделала с вами фрау Гюнст, узнав, кто вы? Почему вы ни слова обо мне не сказали фрау Амалии? И что же, вы гордитесь собой после всего этого? — Не буду лукавить: горжусь, — с усмешкой ответил писатель, — разве ты не обрёл любящую приёмную семью? Разве Эмма не обрела смысл жизни после пяти лет бессмысленного существования? Возразить Францу было нечего. Мысли смешались в кучу, и, кажется, он даже начал верить в правильность действий Эрика. И всё же, ему казалось, что Гашек своей ложью хотя бы никому не навредил, а вот Эрик… — Тогда, может, мне и фамилию сменить? Например, на Зигель? — А ты уверен? — спросил с хитрой улыбкой Эрик. — Уж где-где, а в Инсбруке светить родством с Волчицей себе дороже. — Я своё имя ничем не запятнал, — пылко возразил Франц, — а вот вы… — Ты ещё слишком юн, Франц. Придёт время, и ты поймёшь, что во всём, что я делал, говорил или писал, был свой смысл. Когда-то и ты будешь поступать так же. — Никогда! — пылко воскликнул Франц, — никогда в жизни я не буду поступать так, как вы. — Как знать… — усмехнулся писатель, закурил папироску и медленно пошёл вдоль берега, пиная мелкие камешки носком ботинка. Франц развернулся и быстро пошёл в другую сторону. Внутри у него всё кипело от негодования. Вот писатель! Вот ведь жук! Повернул всё так, будто он какой-то праведник! И ведь как убедительно всё выворачивает! Такому навыку позавидовал бы даже тот хитроумный адвокат, что защищал фройляйн Фукс. Впрочем, не просто же так Эрик описывал семью Фенчи, как жуликов. И он такой же, как его сестра-уголовница и братья-бандиты. Конечно, точно Франц ничего не знал, но слухи об этом семействе ходили в городе всякие. Впрочем, чего это он так завёлся? Какое ему дело до слухов и до семейства Фенчи? Особенно сейчас. Скоро всё это останется позади, как и вся его жизнь в Исбруке. Франц вошёл в здание приюта, вбежал по мраморной лестнице на второй этаж, занёс свои рыболовные принадлежности в свою комнатку и вышел в общий зал. У открытого широкого окна, сдвинув лёгкие занавески, малыши запускали вниз бумажных голубей. — Ох, и влетит вам сейчас, — засмеялся Франц, отодвигая малышей от подоконника. Садилось солнце. Серые булыжники городской площади перед приютом казались розовыми. Внизу, похожий на дорогую старинную игрушку, окаймлённый горами, с древними готическими шпилями и зелёными островками парков, лежал Инсбрук. «Какой же всё-таки красивый город», — как-то отстранённо подумал Франц. Сейчас ему не хотелось вспоминать боль, обиды, голод, холод, несправедливые обвинения и унижения, которые ему пришлось пережить в этом городе. Сейчас город был для него по-настоящему родным, тёплым и добрым. А впереди лежала вся жизнь.