Анамнез

Парабиоз – состояние, пограничное между жизнью и не жизнью клетки. Является фазной реакцией ткани на действие альтерирующих раздражителей.

Горизонт тонул в грязновато-сером мареве, одинаково близком к бледному цвету неба и приглушённым оттенкам земли. Травы едва покачивались в воздухе: большие зелёные листья, жёлтые стебли, высокие красноватые колоски… и великое множество сложных оттенков болотного и коричневого. Иногда проглядывали тёмные корни, где-то взгляду открывались лепестки и совсем крохотные бутончики, напоминающие россыпь цветных камней. Степь. Даниил никогда не подумал бы, что окажется здесь. Никогда бы не подумал, что увидит этот город, тонущий в взвеси пряной пыльцы. Местная трава цвела в середине сентября. От её запаха кружилась голова, смертельно хотелось пить, очень быстро накапливалась усталость. И всё это отталкивало и одновременно притягивало как… как узнавание. Он знал этот запах, уже видел эти травы где-то там, во сне. От этого становилось почти жутко. – Прошу, поешь, – сердечно сказала Ева. – И сразу станет легче. Нездешняя – сказал бы он. Но не мог. "Нездешней" она могла бы быть в Столице, а здесь… здесь было много такого, что он назвал бы нездешним. Невероятным. Фантастическим. Взгляд сам скользнул к раме круглого окна, чтобы увидеть за стеклом чудо из чудес архитектуры. Многогранник. Вид этот пугал и восхищал. Чёрт возьми, как это строение вообще держалось?! За темнеющим силуэтом Собора не было видно основания, лестницы, ведущей вверх, вверх, вверх и закручивающийся вокруг… кокона. Был ли это кокон? – Спасибо, Ева, вы очень… – Ты! Называй меня так, прошу, – у неё была странно-восторженная, немного наивная манера говорить… с подносом в руках Ева подошла к столу и налила для него чай, стараясь не обжечься о пузатый чайник. Даниил разглядывал её, поражаясь. Эти лоскутки одежды едва прикрывали тело… но Еву Ян это нисколько не смущало, и её движения не были скованными. Даниил видел белую кожу плеч, небольшую упругую грудь, открывавшуюся его взгляду во время движений Евы, всю её спину, бёдра. Смотрел на юное, нежное тело и думал: как ей не было холодно? Ещё и босая на одну ногу. Но спросить прямо он всё не решался, это даже казалось нелепым, думалось ему, как если бы он вдруг спросил, не трудно ли ходить на двух ногах вместо одной или не тяжело ли смотреть глазами светлыми, а не тёмными. Такая почти нагота была естественной, и все вопросы о ней казались ужасно глупыми. – Спасибо. – Выпей сейчас, – настаивала она с заботой, и обращённые на Даниила глаза лучились счастьем. Как же, он, столичная знаменитость, останется в её доме. Насколько – этого пока не знал и сам Даниил. А после нескольких горячих глотков и правда стало легче. Ева предлагала скромную еду, но он был доволен и этим. – У нас просто такой воздух… знаешь, цветёт какая-то травка, – говорила она, стоя рядом с ним и наблюдая. – Хотя бы немного, но постоянно нужно что-то есть. Иногда голова ещё кружится, но ты тогда можешь постучаться в любой дом. Чтобы посидеть и отдохнуть. – Хорошо, я понял, – улыбнулся он, но грустно. Уже очень устал, а между тем ему предстояло навести визит. Ева сделалась печальной, спросила простовато: – Смерть Симона… рушит все твои планы? Даниил тяжело вздохнул, не видя смысла отвечать. Это было очевидно. Знай он раньше… ох, знай он раньше о существовании этого человека! Как это могло изменить его работу, методы… быть может, это предотвратило бы катастрофу. Но Симон, невероятный долгожитель, который и стал причиной рискованной и не совсем обдуманной поездки, был убит. Убит или… Даниил полагал, умер без участия убийцы. Сколько ему было? Он пытался выспросить прохожих и слышал невероятные цифры: кто-то давал ему около двухсот, кто-то все триста. Это было просто невозможно. Но смерть этого человека потрясла город. И в особенности его семью. Из-за уважению к трауру и огорчения Даниил не расспросил Георгия Каина как следует. Но ничего, ему предстоял разговор с Исидором Бурахом, письмо которого лежало на столе. Письмо, которое его и подтолкнуло ехать сюда, в этот дикий край.

***

Они балансировали на грани несколько месяцев. Успехи соседствовали с неудачами, но чем дальше, тем сложнее было ему справляться с тем, что приближалось к Танатике неумолимо и с каждым днём всё быстрее. Одной громкой победой войны не выиграть, о Маргарите и ещё нескольких человек, удачно выведенных из комы, издательства забыли, умы людей снова занимала лишь война. Она затягивалась. О скорейшем мире уже и не говорили, ровно как и единстве, которое сперва мечтали вновь обрести. В некотором роде в бедах Танатики были виноваты сами танатологи. Нужно было, как и советовала Ольга, приостановить деятельность, пока война не кончится, потому что чего люди не прощали врачам, да ещё и таким амбициозным: их невмешательство. Горожане считали потери, и пока в Танатике выдвигалась новая гипотеза о сохранении жизни и её продлении, они, вероятно, могли считать это насмешкой. Разумеется, приверженцы, неравнодушные люди были, но такого же шумного успеха как при "воскрешении" Танатика больше не видела. Даже в малейшем неудовольствии граждан власти видели угрозу. Конечно Танатикой снова занялись, на этот раз открыто и сперва даже как-будто… их не так уж и ограничивали. Капкан захлопывался медленно. Пришлось переехать, потому что лаборатории не хватало средств на содержание всех помещений, в конце концов снова нарушились поставки материалов и медикаментов. Ольга была права… Но как можно было терять драгоценное время? И как можно было рисковать всеми достойнейшими врачами, которых собрал Данковский подле себя, на войне? А если не война, чем бы каждый смог заняться, чтобы держаться на плаву, чтобы сохранить то, благодаря чему Танатика возродилась бы после? Если бы возродилась… Нет, об этом и речи не могло идти. Не в их случае. Если уж они выбрали путь, необходимо было пройти по нему до конца. Но какая несчастливая судьба… письмо Исидора Бураха как будто приоткрыло иной путь, и вот он прибыл сюда, но Симон Каин уже мёртв, тело его он осмотреть не мог, этому мешали траурные традиции семьи, даже поговорить с Бурахом не получилось. Бураха убили. Это не могло быть совпадением. Просто не могло такого быть. Чья-то злая воля мешала Данковскому, весь мир отвернулся от него. Он остался один в квартире после непростого разговора со Станиславом Рубиным. Он уже знал, кого винили в смерти Исидора и находил это смехотворным. Даниил тяжело опустился на стул. Местный воздух… от него голова наливалась тяжестью, а за ней и всё тело. Но он совсем не удивился, когда за порог квартиры вступил Артемий. Вздрогнул только, встретившись с его горящим, беспокойным взглядом. Артемий застыл, глядя на него, на мрачном сероватом лице не отразилось почти ничего, а вот глаза… они пронзали насквозь. – Ты?.. здесь? – шевельнулись бескровные губы. Артемий выглядел плохо. Небритый, взъерошенный, ссутулившийся, он казался опасным. На его куртке Даниил заметил кровавые пятна. Этим утром, рано, до наступления рассвета, Артемий убил троих человек. Самооборона… их было больше, они напали разом, думая, что настигли злодея. Самосуд редко когда кончался чем-то хорошим, идиоты напали на невиновного и сделали из него убийцу. – Я. Артемий, проходите. – А где… Стах где? – Рубина здесь нет. Вам пока не стоит видеться, он… считает тебя виновным в смерти твоего отца. – Бред! Это слово было тихим и отрывистым, слишком походило на рычание. Даниил поднялся с места, он был уверен, что ему-то нечего было опасаться. – Надо успокоиться, мыслить трезво. Ты, конечно же, невиновен, но слишком многие считают, что ты прервал жизнь Исидора. Я сожалею. Будем действовать по порядку, – заключил он. – Ты ранен, верно? Дай я взгляну на рану. Не зря движения Артемия были такими скованными. У одного из нападавших был нож, тот так и остался лежать в траве, рядом с телом хозяина, окровавленный. На телах убитых же не было ни одного пореза, ни одной раны. Даниил сам осмотрел место нападения. – Это?.. – Артемий машинально коснулся бока, там, рядом с ремешками крепления ткань была рассечена. – Пустяк… пустяк. Но как тут оказался ты? Ты должен быть в столице. – Как и ты. Я хотя бы не бросал учёбу… кроме того, путешествовать в такое время опасно. – Отец… – лицо Артемия исказилось от боли, но едва ли в этом была виновата полученная рана, – он написал мне тревожное письмо. Я не мог не приехать. Итак… их привёл сюда один и тот же человек. Это тоже не могло быть просто совпадением. Что-то здесь происходило… и Даниил просто не мог не выяснить что именно. Как всё же интересно получилось. Они приехали на одном поезде, совершенно не предназначенном для пассажиров, в разных вагонах. Даниил ехал у головы, в почтовом вагоне, этот же вагон, в отличии от основного состава, мерно вкатился в глухое нутро огромной Станции. Он не мог знать, что в одном из хвостовых вагонов ехал Артемий, договорившись с машинистом всего за пару минут до отправления. Если бы они ехали хотя бы вместе, кровопролития не случилось бы. Но что об этом было говорить! И Даниил не сказал ни слова. Он ведь мог найти Артемия и сказать: я собираюсь ехать в твой родной город. Мог бы. Но не сделал, даже не подумал об этом. Он ринулся скорее доставать билеты, туда, на восток, и это всё, что его заботило. Только по пути он написал короткое письмо Артуру, чтобы коллеги не посчитали его пропавшим без вести, он просил их действовать осторожно и не давать поводов для дальнейших притеснений. Он, разумеется, указал, куда так стремительно уехал, но не распространялся почему. Дороги их разминулись разочарующе быстро, у входной двери дома. Даниил вспомнил, что забыл свой портфель у Рубина, поднялся наверх, попросив Артемия подождать. Снаружи всё так и толпились докучливые подростки. Но когда Даниил спустился, ни Артемия, ни подростков не было. Не оказалось их на улицах и в серых закоулках. Начался дождь… И хотя он лился на голову, попадал за ворот, но дурманящую взвесь прибил к земле, воздух стал чище. Голова прояснилась. Он нанёс визит Сабурову, коменданту города, сделал всё что мог для Артемия и просил показать ему тело Исидора Бураха. В разговоре с Александром он почувствовал себя наделённым властью – доверие Каиных открывало ему множество дверей, их влияние было невероятно велико… едва ли не больше, чем власть скотопромышленника Ольгимского. Комендант принял Данковского спокойно, обращался к нему уважительно. А вот его жена… была взволнованной и странной. Даниил, как только её увидел, подумал: "Морфинистка". Мрачная женщина, встретившая его в другом крыле дома Сабуровых, Стержне, видимо, только недавно приняла дозу наркотика. Было что-то противоестественно-бодрое в том, как она двигалась и говорила, смотрела на Даниила крошечными зрачками, руки её дрожали, иногда она неосознанно принималась чесать запястья. – Как хорошо, что вы приехали, – сказала она. Взгляд её был жутким: глаза нездорово блестели на бледном лице, под ними залегли глубокие тени. – Вовремя приехали… да, вовремя. – Ваш супруг советовал зайти к вам, – начал было Даниил, не зная, как к ней обращаться. Просто уйти? Это могло задеть Сабурова, а это было совсем ни к чему, не после заступничества за Артемия. Когда глаза немного привыкли к темноте комнаты, он заметил на столике перед занавешенным окном жгут. – Да, да, – сказала женщина так, будто это не имело значения. – Это должно было случиться… разве нет? Он не понял её вопроса, но подумал, что это могло касаться Симона. Потеря такой влиятельной фигуры отражалась на всех людях, он за этот неполный день убедился в этом. Целый ряд трагичных событий запустила эта смерть. – Вы о смерти Симона Каина? Да… к сожалению, он не стал исключением. – Вы нашли убийцу? – Нашёл?.. – растерянно повторил Даниил, только и думая о том, как бы скорее уйти. – Нет, я сомневаюсь в том, что он был убит. Хотя Исидора Бураха убили точно – он видел странной формы кость, как коготь, инструмент, которым и было совершено убийство. Может, всё же?.. – Вам нужно найти его. Иначе вы не победите никогда, – Сабурова стояла прямо, не шелохнувшись, будто вслушивалась в тишину комнаты, условную – по стёклам закрытых окон бил дождь. Но она так же гипнотически смотрела на Данковского. – Вы слышите? Иначе вы погибли!

***

Настоящей отдушиной для него стало знакомство с Юлией Люричевой. После того ада, в котором он был вынужден блуждать, дом этой женщины стал для него островком размеренности и чистой мысли. – Вы хотите кофе? – спросила она почти сразу. – Впрочем… это лучше не сочетать с цветением. Я давно заметила: по ночам начинают сниться странные сны. Садитесь. Она производила впечатление… нормального человека, иначе было и не сказать. – Я буду рад всему, что вы предложите. Она прихрамывала. И хотя Даниил не видел у неё трости, он был уверен, что таковая есть. В доме было немного душно, но меньше пахло дикой пряностью, и больше – книгами, пылью, заваренной ромашкой и сигаретным дымом. – И более всего вас порадуют объяснения, я полагаю, – она опустилась на стул рядом с Даниилом, пододвинула поднос. Запах ромашки перебил все остальные. – Тут живут довольно эксцентричные люди. – Благодарю, Юлия, – жажда уже беспокоила его, и Даниил с облегчение взял с низкого столика чашку чуть тепловатого чая. – Да, иначе… не сказать. Тут всё очень… Странно. Ужасно. Насыщенно. Красиво. Это пронеслось в голове за долю секунды, но он так и не продолжил. – Вы поселились у Ян? – Да. Это Омут, кажется? Юлия кивнула, но будто сама себе. – В Еве сильны ощущения, прислушивайтесь к ней иногда, даже если будет казаться, что она говорит ерунду. Такие люди очень отличаются от нас с вами, умеют то, чего не можем мы. Данковский всматривался в неё и наконец сказал: – Вы приезжая, насколько я знаю. – Да. Я приехала сюда незадолго до постройки Многогранника. Каины хотели преобразить улицы города. – Зачем же делать их такими запутанными? – он не хотел упрекнуть, ведь, в конце концов, это был не её план, но не сказать об этом было просто невозможно. – У этого есть особый смысл. У всего здесь, даже у самой непримечательной вещи, может быть особый смысл. Вы привыкните очень скоро. Даниил усмехнулся. – К местным традициям и пророчицам я точно не смогу привыкнуть. У Юлии были красивые глаза. Она смотрела на него взглядом скептика, что было даже иронично. – У вас не останется выбора. Это место – горнило. Здесь сходятся множество путей и множество людей, при том очень разных. В такой среде рождаются необыкновенные идеи. Дайте Каинам опомниться и отгоревать, и они сами вам расскажут. – А вы знали Симона? – Хороший вопрос, – она задумалась, отпила из чашки. Все её движения были неспешными и вдумчивыми. – Я видела его много раз. В первый год моей жизни здесь много раз с ним говорила. В конце концов, он был моим… заказчиком. По приглашению Каиных я попала сюда. Но знала ли я его? Боюсь, что хорошо его знал только один человек. – Старший из ныне живущих братьев? Георгий. Она покачала головой. – Нет. Я говорю об Исидоре Бурахе, – она опустила глаза. – Это очень тревожно, что оба ушли так неожиданно и странно. За этими смертями… последует что-то очень страшное. – Это… стоит расценивать как предсказание? – спросил он осторожно, но он уже знал, что словам её верит. – Как расчёт. Это были две влиятельные фигуры, вы даже не представляете себе насколько. Симон пробуждал во многих людях мысль, не давал зачахнуть фантазии. В некотором роде он исцелял умы. Исидор Бурах исцелял наши тела, он же связывал Уклад с Городом. Теперь обоих нет, – она замолчала, нахмурилась, потянулась к карману пальто, даже достала мятую пачку сигарет, но так и не закурила. – У меня всегда было неплохо с вычислениями. Думаю, у вас тоже. Так скажите, Даниил, у вас появились сомнения в моём прогнозе? – Вы правы… совершенно правы. – Теперь город как одно большое, больное тело. Вы видели панику на улицах? – Видел. Я говорил с Сабуровым, это он рекомендовал мне заглянуть к вам. – Я так и подумала. Но всё то, чем он занимается, всего лишь устранение симптомов. Успешное или не слишком успешное… Она говорила просто и наглядно, и перед взором Даниила предстал весь масштаб беды этого небольшого города. Не только он глубоко воспринял эти смерти. – Скорее не слишком успешно… он торопится, когда выдвигает обвинения. Всё в его голове постепенно вставало на свои места. Новые лица и события обретали своё место в цепи его рассуждений. Да, знакомство с Юлией его успокоило. – Я думаю, он считает это единственно правильным решением… я слышала на улицах, что вместе с костяной людоедкой ловят сына покойного Исидора. – Это действительно так, – сказал Даниил с досадой. И где Артемий сейчас? И как узнать, грозит ему что-нибудь или он в безопасности? – Значит, он здесь? Бурах… Может, тогда не всё потеряно. Едва слышно тикали часы. Тут было так тихо и спокойно. В лучах солнца лениво кружились пылинки. – Что вы имеете в виду? – Это тоже расчёт. Бурахи, насколько я знаю, всегда были необыкновенными людьми. Посмотрим, что он будет делать. Да и к тому же приехали вы. Вас тоже не назвать обыкновенным человеком, борец со смертью. Её подход к происходящему нравился Даниилу больше всего. Позиции холодного разума не должны были сдаваться под градом ощущений. Итак, фигуры расставлены как на шахматной доске. Две из них, самые влиятельные, убрала чья-то влиятельная рука. Рука Смерти. А Даниилу не впервой было вступать с ней в битву.

***

Мальчик на матрасе хрипел, его била дрожь. Если это Песчанка… знать бы наперёд, а он и так слишком долго воевал с этой бандой беспризорников. Прорвался действительно с боем – они не подпускали к себе чужаков. Не думал он встретить тут заболевшего. – Ну и? – требовательным тоном сказал подросток перед ним. Он стоял, скрестив на груди руки, невысокий, одетый в слишком большую для него одежду, один из местных сирот, но у него был слишком пристальный, пытливый взгляд. Даниил улыбнулся холодно, не стараясь быть особенно приветливым. – Я не задержусь. Я слышал, что вы завели дружбу с… – на мгновение он задумался, как лучше сказать. За последнее время жуткая кличка "Потрошитель" слишком привязалась к Артемию, но едва ли эти щенки так его называли. Наконец он решил остановиться на имени, довольно этих прозвищ. – Артемием Бурахом. Он мне очень нужен, нам предстоит серьёзное дело. Где он? В некотором роде Катерина Сабурова была права. Даниилу потребовалось время, чтобы это понять. Убийца был. В случае Исидора – их было два, и если человек Даниила нисколько не интересовал, то первый убийца, действующий не столь быстро, но всё же стремительно, у обоих погибших был один и тот же. Болезнь. Коротко её называли "Песчанкой", дрожа от страха перед её лицом, и ничто не было похоже на неё, ни одна болезнь, а их Данковский знал невероятное количество, не могла бы дать Песчанке научное имя. "Песчаная грязь", "Песочная язва"… Это было что-то новое. Такое, с чем большой свет ещё не сталкивался и от чего не было спасения, а у Даниила не было ни оборудования, ни соратников, с которыми можно было бы разделить труды. Артемий… он пропадал в городе, выслеживал того, кто поднял на его отца руку. Совсем несвоевременно. Совсем… – А ты, значит, врач? – подросток не сводил с него недружелюбного взгляда. Не боялся. А Даниил уже привык к тому, что его чуть ли не боятся… уважают по крайней мере. – Значит, – сказал Даниил. – Ну, вы мне скажете, где его искать? Вы же знаете, не правда ли? Знали. По глазам видел, что знали. Из темноты на Даниила смотрели настороженно и даже враждебно десятки глаз. Десятки. Дети и подростки стояли полукругом у центра, рядом со своим главарём, но большая их часть скрывалась в тенях склада. За ящиками, на перекладинах и полочках у самого потолка, где они смастерили из цветных одеял укрытия. Иногда казалось, что где-то тут же рычали собаки, и где-то наверху иногда чирикали птицы. Следы зверей на земле были, и их было даже больше, чем отпечатков подошв от ботинок, но ни одного животного Даниил так и не увидел. – Друзья знают, где это. Если ты не знаешь, ты не друг. Даниил помрачнел. Это всего лишь следствие странных, неудачных обстоятельств, не более. Последний раз он видел Бураха у его же опечатанного дома. Ему нужно было попасть внутрь, Артемий же… выглядел не лучше, чем в их первую встречу, а стоило только отвернуться, как он бесследно исчез. Даниил даже беспокоился о том, что он мог заболеть. Что он делал в родном доме, как долго там пробыл? А если он уже заболел, нет никакой надежды? Даниил взглянул на кашляющего мальчика, свернувшегося в калачик. Это могла быть и не Песчанка, а если она?.. Он подумал о том, что они всё же ждали врача. Но не его. Он позволил себе обдумать эту мысль. – Он не вылечит его. Скорее всего, вашему другу уже ничем не помочь организм слишком ослаблен, и хорошо, если вас не постигнет такая же участь, – он чувствовал, как тени в углах густеют, собираются в самых разных формах. Банда напряжённо слушала, не шевельнувшись. Он обращался к главарю. – Поэтому когда он придёт, лучше скажи ему незамедлительно идти в Омут. Если он придёт, конечно. Это очень важно. Неподвижность нарушила только девочка, шагнувшая чуть вперёд. – А таблетки? У нас… есть таблетки. Даниил мог бы усмехнуться, но уж больно несчастной она выглядела. И он только покачал головой. – Только антибиотики переведёте. И в целом… они скорее сами убьют его, чем помогут. Так что отдайте лучше… – Нет, – твёрдого и непреклонно ответил Ноткин. Так его называли дети с масками в виде собачьих голов, Даниил вспомнил. Атаман Ноткин. – Что ж, хорошо, я вас предупредил. Могу я быть уверенным, что моё послание будет передано адресату? – Можешь, – сказал парень, чуть помедлив. И Данковский не сомневался в этом слове, сказанном решительно и чётко, преодолевшем явное желание отказать. – По-хорошему… вас всех надо посадить на карантин. Чтобы не выходили отсюда и не разносили болезнь. Глаза юнца смотрели пристально, до мурашек. – Для нас это смерть. Даниил не стал спорить. У них не было никого, кто мог бы о них позаботиться, не было дома. Беспризорники… крысята, прячущиеся на складах. Если запереть их здесь, все они по-просту перезаражаются. Если это Песчанка. А если нет… Еды, скорее всего, у них было немного. Воды тоже. А мылись они где? Да, здесь и паре человек не протянуть, а тут целая стая сирот. И всё же это опасно, все они потенциальные разносчики. Даниил задумчиво кивнул и сказал: – Без крайней нужды отсюда не выходить. Довольствуйтесь помощью дружков, что сейчас слоняются по улицам. Им тоже лучше не заходить, пусть передают нужное через приоткрытую дверь. Он вышел на улицу, вздохнул свободнее, за прошедшие дни он привык к цветению твири. Какие всё же странные здесь были дети… он говорил со многими из них на улице или у непостижимой Башни, иной раз до него долетали обрывки их слов, пугающие присказки и игры. Но глядя вокруг себя, Даниил задавался вопросом: а могли бы вообще в этом месте вырасти другие дети? А каждый ребёнок – будущий взрослый, и такие взрослые населяли город. Каины говорили: окружение делает человека, дома делают человека, улицы делают человека. Чем дальше, тем более симпатичным выглядело это семейство в его глазах, и с ними во многом он был солидарен. А уж их чудесный Многогранник и вовсе порой вызывал у него трепет. У дома Ольгимских его настиг посыльный Каиных. Болезнь распространялась, его срочно ждали в Управе. Эпидемия началась.

***

Он чувствовал себя пленником. Интересующимся, случайно заглянувшим туда, откуда не так просто было вырваться. Из города вообще никто не мог уехать. Никто. Введённый карантин отрезал все пути отступления, только один локомотив с почтовым вагоном выехал из города: с машинистом, получившим чёткие инструкции о передаче сообщения, в здоровье которого не было никаких сомнений, и с известием о страшном. Всё пролетело так стремительно, события, часы смешивал в голове дурман твири, одного из чудес. Многих чудес… Его скепсис иссякал там, где глаза видели невероятное, и сам он мог дотронуться до того, что нельзя было себе и представить. В пору было поверить всему, когда тело мертвеца сияло подобно звезде, сохраняло свежесть… нетленность, когда как для этого не совершалось никаких предварительных действий. Даниил наконец видел Симона Каина. Теперь он не сомневался в том, что Исидор звал его в город не напрасно. Это был больше, чем человек… Симон сохранил поразительный тонус тела. Данковский удивлялся в первую встречу и тому, как хорошо держится Георгий, его брат, возраст нисколько не ограничивал его. Дряхлость и старческая рассеянность были далеки от него так же, как и от человека в расцвете сил. Даже вспоротая, эта кожа сохраняла свет, суставы были подвижными, все до единого. Каким был дух, населявшим это тело? И если свет его ещё не угас, быть может, Симон нашёл себе другое? Ах, это воздух… воздух… из-за него на ум шли такие странные мысли. – Вы уверены, что сможете работать днём? Если вы собрались сидеть здесь всю ночь… вы измучаете себя, – сказал он Рубину, отважному и безрассудному одновременно. Это он укрыл тело Симона, солгав о его похищении. Но зато теперь у них в руках было возможное спасение. У тела были необыкновенные свойства… и Рубин высказал гипотезу: с помощью этого тела можно было замедлить болезнь, сделать из него вакцину. – Выбора нет, – Рубин очевидно устал, но в нём горел нездоровый, неугасимый огонь упорства. – Я ещё раз проинструктирую мортусов, – людей из числа добровольцев, дежурных, надевавших из суеверия костюмы странных, мрачных птиц. Пока это не сказывалось на их настрое и работе, пускай нашивают пластинки из костей на свои защитные одежды, так он рассудил. – Днём их должно быть не менее четырёх в больнице. Больнице… не больнице вовсе, то, что они назвали больницей было совершенно непригодным для работы зданием театра, но лучшего варианта всё равно не было. Марк Бессмертник разразился хохотом и зааплодировал, когда услышал об этом. И тут эти костюмы птиц… Рубин не ответил, он слишком устал, чтобы отвечать. Хотя Даниил хотел спросить, что там было с этой твирью. Что передал Исидор ученику? Могло ли быть такое, что знаний ему досталось меньше, чем сыну? Невзирая на прошедшие шесть лет. Говорили… что Артемий Бурах лечит людей. Даниил сперва не поверил, он был уверен, что в Артемии играет жажда мести, но только он узнал о Песчанке, как начал делать загадочные лекарство. Только и слышалось из разных частей города, мол, сегодня там-то видели Бураха, Бурах не боится ходить в заражённые районы, Бурах делает лекарство. Его имя повторяли так же часто, как имя самого Данковского, занятого исключительно заботами о сдерживании этой страшной болезни. Всё оказалось в его руках: он распоряжался работой больницы, постоянно был на ногах в течении дня, раздавал распоряжения мортусам и занимался распределением всех оставшихся медикаментов и снаряжения, бесконечно предостерегал от прогулок по городу без необходимости и, конечно, пытался понять природу Песчанки. Ну и что Данковскому нужно было думать о трудах Бураха? Впрочем… тот ведь заглянул днём в Управу, но лишь затем, чтобы Даниил едва не схватился за голову от бессилия. Обнаружена зараза в воде. В питьевой воде, из бочек… и это со сломанным водопроводом! Теперь людей пришлось ограничить и в этом бесценном ресурсе. Продовольствия не так много, лекарств мало, теперь и вода. Мысли сбились. – Коллега, – проговорил Даниил негромко, – а ведь Симон не умер из-за Песчанки. Рубин прекратил резать. – Что? – Вы обратили внимание на это? – Даниил коснулся неподвижного сердца в раскрытой грудной клетке, но видя непонимание и только бесконечное горе в глазах Станислава, упростил ему задачу и инструментом оттянул в сторону повреждённую стенку светящейся плоти. – Так называемый у людей разрыв сердца. Рубин подумал. Затем скованно пожал плечами. – Песчанка причиняет больному страдания. Я не могу себе представить силу этой боли. Даниил тоже не мог. Те крики, что доносились из закрытых кварталов, невозможно было переносить, тут впору было покрыться холодным потом. Но в целом… Симон всё же был стар, могла ли его убить боль? Едва ли он умер быстро, заболев: первые часы заражения были обманчиво легки, боль и жар приходили постепенно, значит, у Симона было время. Или он заразился ещё раньше. Да и Исидор тоже был заражён на момент смерти. Даниил снял хирургические перчатки. – Мне нужно идти. Я возьму образец, скажу вам обо всём, что удастся выяснить. Вы уверены, что здесь вас не найдут? – Это лучшее место из всех возможных. – Не забудьте что-нибудь съесть. У вас же есть еда из фонда? Рубин замешкался. – Да, я выйду ненадолго позже, всё принесу сюда. Даниил тихо вышел из небольшого склада, остановился под темнеющим небом. Затем надел свои перчатки. Руки немного дрожали. Итак, всё, что он мог, это попытаться сдержать болезнь. Странную, страшную болезнь. Редко какой человек, заразившись, держался больше суток. Но если всё получится? Если получится создать нечто, что будет противостоять болезни, чтобы появился шанс… сможет ли это спасти Танатику? Эта мысль придавала ему сил. Ему казалось, что за эти дни успели пролететь недели. Он мало спал, недоедал, и это иногда очень сказывалось на его самочувствии, местный воздух доводил его до изнеможения. Маска, которую он надевал, приближаясь к заражённым районам, была необходима, но как же тяжело было дышать! Головокружения не покидали его, как и предательская слабость. Но перед тем как вернуться в Омут, он должен был удостовериться в слаженной работе в Управе. Оттуда он командовал мортусами, там он был ответственным за все введённые против болезни меры. Необъяснимые вещи окружали его и мешали работать: дремучие запреты, легенды о костяных людоедках, говорящих быках. Полуголые девицы, танцующие среди трав. Пастухи, выглядящие… уродливо, вероятно, из-за мутаций, Даниил подозревал, что во всём виновато кровосмешение. Стемнело. Он проверил по внутреннем кармане револьвер – что-то вроде случайного подарка. Он был заряжен, три пули – этого достаточно, чтобы защититься. Как бы он не рассчитывал на свой авторитет, но отчаявшемуся человеку всё равно на кого напасть и обокрасть. Людям не хватало еды, не хватало… всего не хватало. Они осатанели и бросались на случайных прохожих по ночам. Только у Управы он почувствовал себя спокойно. Но стоило ему переступить порог, взгляд упёрся в широкую спину, обтянутую синей вязью свитера. Плечи Артемия вздрагивали. Даниил сморгнул, подошёл ближе и понял, что Бурах укачивал ребёнка. Это было что-то сюрреалистичное, но только так и могло быть в этом городе. – Артемий, где ты взял младенца? Из-под тяжёлых, бледных век на Данковского смотрели ясные, внимательные глаза. Младенец ворочался, завёрнутый в не слишком чистое покрывало, но не плакал. – Как откуда, из заражённого дома. – Ты не болен? – спросил Даниил настороженно. Артемий усмехнулся. – Да, пустое… ты не пришёл бы сюда заражать остальных. Не присядешь? На стуле уже лежала его куртка. Стол приёма младенцев пока пустовал – пересменка. Часы только пробили полночь. – Если сяду, сразу усну, – Артемий тяжело вздохнул, но качать ребёнка не перестал. – Сейчас вот передам кроху… – А дальше куда? – Работать. – Над чем? – Даниил был настойчив. Что Артемий делал? Правда, что самодельные лекарства то там, то тут оказывались в руках горожан и защищали их от болезни? Каким образом? Что, чёрт возьми он делал и как? Артемий смотрел на шевелящийся комок в своих руках. – Чш-ш-ш, сиди тихо, – почти ворковал он. Это было так странно. Но почему-то его немного охрипший голос казался самым нежным звуком во всём том безумии города, в котором они оказались. Затем он продолжил почти обыкновенно: – Тебе мои методы не понравятся. Но если хочешь… да, я принесу бутылку. – Бутылку чего? – Лекарства. Но… оно не лечит от болезни. Это… способ отсрочить заражение. Знаешь же такие иммунокорректоры? Сейчас их глотают как аскорбинки. – Да… и скоро переведут. Хорошо, занеси в Омут, – по крайней мере это казалось любопытным. – Не сюда? – Нет… сюда бессмысленно, а в Омуте хотя бы есть спокойное место для исследования. Артемий рассеянно кивнул, а затем спросил совсем неожиданно: – А правда, что такие малыши не болеют? Данковский снова посмотрел на кулёк в его руках. Да, он отдал распоряжение всем мортусам о том, что детей, оставшихся в заражённых домах необходимо приносить в Управу и даже определил награждение. Младенцы и правда не болели… удивительно. – Да. Судя по всему, в зоне риска дети, достигшие четырёхлетнего возраста. Это догадка, разумеется, но мортусы ни разу не встречали заражённого ребёнка, который был бы старше четырёх. Пятилетки и шестилетки заражаются. Эти – нет. Что по этому поводу думаешь? Артемий нахмурился, скривил губы. – Что она щадит людей… в которых пока не слишком сильно развито их "я". Почему-то. Данковский думал немного о другом, о тех свойствах иммунной системы, которые загадочным образом защищают самых маленьких детей. Но эта мысль показалась ему занятной. – Давай попробуем собрать все факты, которые нам известны. Итак… она действует быстро, сжигает человека часов за… двадцать. На первых этапах не заразна… – Да? – Да, поэтому так важно при малейшем подозрении обособиться от всех, изолироваться… – Артемий посмотрел на него с таким скепсисом, что Даниил просто не мог не признать: – Да, я знаю, что об этом скорее умолчат, но всё же были и такие, кто следовал мерам, и в итоге сейчас большинство районов пока относительно чисты. Данковский прекрасно осознавал эту относительность. Местный народ был невежественен, глуп, странен и упрям. Или стал таким после смерти Симона. В любом случае, эти люди едва ли могли упредить заражаемость так, как это было необходимо. – Если вовремя предупредить случаи заражения, — продолжал он, – заражаемость можно остановить. Ты же сам, насколько я осведомлён, навещал в заражённых кварталах людей. Заражаются не все. Ещё день, и когда у заразы нет носителя, она сгорает. В дома снова можно заселять людей. – Думаешь, таким образом её получится сдержать? – Сдержать и убить. У твоего отца же получилось. И Даниил замолк. Он уважал Исидора и отчасти был восхищён его решимостью. Этот врач остановил эпидемию пять лет назад, остановил жёстко и наверняка. Ведь… понял быстро, очень быстро, что эта зараза неизлечима, распорядился о жёсткой блокировке всего квартала. И болезнь не смогла прорваться. Но лекарства так и не было. Не брать же в расчёт порошочки?.. Он бы не стал воспринимать всерьёз свидетельства детей, но его занимал состав такой опасной вещицы. Он слышал, как кто-то уже якобы исцелился такой… штукой. Чему верить или не верить в этом городе он так и не понял, но на всякий случай решил не списывать со счетов даже самый глупый слух. Артемий мрачно молчал. Наконец вошла девушка, увидела младенца на его руках, улыбнулась, поспешила за стол. Даниил отошёл к дальней стене к картам. Мортусы задерживались с отчётами. Артемий снова быстро пропал, только передал ребёнка и как будто растворился в воздухе. По крайней мере он обещал зайти. Когда вот только? А если Даниил будет в Управе или… с учётом обстоятельств, где угодно ещё? В заражённом квартале? В "выгоревшем"? Мортусы снимали свои мрачные одежды. Их дежурство окончено, на ночь заступали другие. Из доклада Данковский понял, что заражение продвигается в другие кварталы, его не остановить.

***

Самое странное и страшное – он не мог понять природу этой болезни. Она поражала… разные органы. Всегда как будто случайным образом выбирала очаг в теле больного и стремительно распространялась. Он не спал всю ночь, пытался найти решение, понимал, что оно должно быть. И был бы шанс, был бы! Но ни одного выжившего. Ни одного человека, который смог бы переболеть эту заразу. Сумевшие не заразиться, запершиеся в домах люди были. Конечно были. Он выдохнул с облегчением, узнав, что Люричева жива и здорова, она пережила блокировку квартала. Но у таких людей не было главного: антител. Вернее… они были, он это выявил, но болезнь развивалась слишком быстро и мутировала. Им нужен изолятор… им нужен изолятор… Но правда, что порошочки помогают? Знать бы состав этой убийственной смеси, но таблетки были слишком мелко перемолоты, а во всём городе не было толком никакого оборудования. Совершенно ничего! Даниил мог рассчитывать лишь на простейшие методы исследования. Да и когда были сделаны эти смеси, пять лет назад! Действуют ли они? Да и действовали ли раньше? И откуда она взялась… где зародилась?.. Каина говорила, что они уже много лет неправильно закапывали кости… Это ведь она говорила? Наяву ли? Или ему это приснилось в тот момент, когда он совершенно отключился, сидя за столом? Ему чудились здесь шаги и голоса… и как будто шуршал подол платья, а босые ступни оставляли едва заметный след на полу. А те люди, которых она просила беречь? Все ли здоровы? Голова раскалывалась. Он не спал больше суток. Не считать же сном те несчастные пятнадцать минут, на которые он провалился в череду болезненных видений. Взгляд сам собой устремился к окну, к чуть светящемуся Многограннику. Это сияние не давало ему покоя, он должен был попасть внутрь. Сколько детей там, внутри? Не проникла ли болезнь и туда? Что горит там, за бумагой и картоном, между деревянных реек? В предутреннем свете строение выглядело как никогда фантастично. Внизу хлопнула дверь. Чересчур громко для Евы. Шаги тоже… тяжёлые, громкие. Заторможенно Даниил обернулся, чтобы увидеть сперва тень, почти бесформенную, устрашающую и горбатую, и в уме тревогой вспыхнул образ – костюм мортуса с маской птицы, но тень обретала человеческие очертания, и вот на последних ступенях лестницы уже стоял Бурах. – Это я, эрдэм, – сказал он просто, как будто и не рассчитывал, что Даниил мог спать. – Можешь говорить? Даниил едва смог ответить, во рту было сухо, горло было сухим. Глоток кипячёной воды помог. – Могу. Заходи. Запоздало вышло, он уже зашёл и расстегивал куртку. От него странно пахло… пряный, вместе с тем до острого свежий запах окружал его, но Даниил не мог не почувствовать запах крови. Или, скорее… сырого мяса. И это странным образом действовало на него. Артемий же расстегнул боковые ремни куртки, перебирал содержимое внутренних карманов, по разным цветам тканей и ниток Даниил понял, что пришиты они недавно и скорее всего самим Артемием. В узких карманах что-то тихонько звякало. – Вот, я обещал принести, – сказал Артемий и подошёл ближе. Он достал бутылочку с мутновато-прозрачным содержимым. Затем посмотрел на Даниила строго и оценивающе и достал ещё одну, та выглядела ещё подозрительнее. Прозрачнее, да, но она имела бледный травяной цвет… или скорее лимонный, и к поверхности стремились мелкие пузырьки воздуха, как будто содержимое было шипучим. – Вот это выпей сейчас, тебе станет легче. Даниил смотрел на эти дары с глухим, притупленным усталостью недоумением. – Выпить? Мне нужно это выпить? – что это вообще было? Те самые лекарства? Это? – Да, – Артемий разговаривал с ним как с ребёнком. Или… как с тем, в чьих способностях соображать очень сомневался. – Нужно это выпить. Давай. – Подожди… подожди минутку, что это? Откуда это? Ты… готовил все эти… – Тинктуры. – Тинктуры… что ж пусть будут тинктуры. Это… то, что ты делал всё это время? Артемий не смотрел обиженно. Он смотрел устало. У него и впрямь посерело лицо, он был ссутулен больше обычного, в глазах полопались сосуды. Не могло же быть… чтобы он всё это время занимался ерундой? Даниил знал его… может, не так хорошо, как сам того хотел, но уж в чём-чём, а в понимании Бурахом тела он не сомневался. И всё же Артемий был хирургом, а не фармакологом. В голове всё же промелькнул образ Артемия с книгой в руках, давнее воспоминание. – Да. И не только это. Они испытаны уже не раз, пей. – Из чего они? – Из твири. – Из той травы? И ты действительно думаешь, что это помогает? – Я не думаю, я знаю. Даниил снова перевёл взгляд на бутылки. Испытано? А возможные аллергические реакции? Ладно уроженцы этой земли, они привыкли к духу твири, но сам Даниил приезжий… впрочем, не первый приезжий. Юлия, Ева… близнецы Стаматины, которые вообще гнали из твири что-то вроде самогона, обладающего уникальными особенностями. Решившись, Данковский взял предложенное, встряхнул, заметил, что пузырьки не стали двигаться активнее, а затем откупорил бутылку. Он ожидал резкого запаха твири, но аромат был слабый и мягкий, не вызывающий ещё больших подозрений. И он выпил. Это было не слишком обдуманно, но… Пряность твири была ярче, но несущественнее, вкус оставался мягким, эту тинктуру мог выпить и ребёнок. Голова прояснилась. Усталость не так давила на плечи, Даниил почувствовал себя так, как будто смог наконец прилечь отдохнуть, но уже поднялся с постели и был готов к делам. – Это… – Ты здоров, – сказал Артемий с кивком. – Стало лучше, да? Если пойдёшь в заражённый квартал и там почувствуешь себя плохо, выпей другую. Но осторожно, у неё немного иное действие. Большего пока предложить не могу. Но в его карманах продолжали глухо стучать в соприкосновениях стеклянные бока бутылок. – У тебя… их много? – Не так, как хотелось бы. – Что ты делаешь с ними, позволь спросить? – Отдаю людям, которые рискуют. Которые ходят в заражённые кварталы или проходят поблизости. И даю тем, кто вынужден оставаться дома, будучи запертыми. – И часто ты… ходишь в заражённые дома? Артемий усмехнулся невесело. – Частенько, – и в его глазах появилось… грозное, неприменимое выражение. – Ты всё ещё… ищешь способ спасти заражённых? Ты действуешь смело и помогаешь людям не заражаться, но когда человек уже заразился… – Даниил неопределённо махнул рукой. Положим, подумал он, тем бедолагам, что только-только заразились, можно помочь антибиотиками. Он уже проверял, но это была временная мера. Антибиотик не способен убить Песчанку, только задержать. Она медленнее развивалась, но и только. Если же дать слишком много антибиотика… тогда пациент умирает ещё быстрее, чем от Песчанки. Как ни балансируй с дозами, это всё равно выбор между смертью медленной или чуть более быстрой. А вот заражённые на грани смерти… эти были и вовсе опасны. Даниил и Сабуров инструктировали дежурных у всех входов в заражённые кварталы: находящегося в беспамятстве больного можно было убить, даже нужно. Его самого не спасти, а он бродит, тянется к здоровым, заражает других, обрекая на мучительную смерть. Слишком много смерти. Артемий замкнулся. Его черты приобрели упрямое выражение. Он застёгивал куртку. – Не сердись. Ты знаешь, что спасения нет. Лекарства… никакого нет, – сказал Даниил. – Есть. – Артемий… – Оно есть. – Я слушаю тебя. Артемий помедлил. – Порошочки могут помочь. Это опасно и ненадёжно, но они… могут помочь. А если есть один способ уничтожить болезнь, может найтись и второй. У Даниила был порошочек, он как раз лежал в его портфеле. Смесь, рецептуру которой невозможно было определить. – Они работают? Ты в этом уверен? – Да, они правда работают. Мне пора. Артемий посмотрел на часы и быстрым шагом направился вниз.

***

Быка как не бывало. Даже следов на влажной земле и тех не было. Верёвка не оборвалась, её развязали. Развязали и увели… Чёрт. Даниил сидел на кровати. Сил не было, смертельно хотелось спать, но он боролся с собой. Позволил себе только присесть, не больше. Жилетка была расстёгнута, сквозь рубашку проникал холод, но это мало его тревожило. Итак… что они имели? Только беды, льющиеся как из рога изобилия, и Даниил не мог сказать, что они продвинулись хотя бы на шаг к решению. Максимум на полшага. Порошочки всё же работали, Артемий был прав… они причиняли здоровью непоправимый вред, но всё же выжигали Песчанку. Он бился над загадками твири и порошками, одновременно с этим ломая голову над источником заражения. В городе вообще поговаривали о разносчике, во что ему верилось слабо, но та девчонка… как её называли? Такая странная, с жуткой ухмылкой, это её-то приютили Сабуровы? Нужно ли было прислушаться и изучить образец её крови? Все вокруг будто посходили с ума. А он опять не спал, размечал на карте в своей комнате новые заражённые кварталы. Он ведь распорядился, чтобы все выходы строго блокировались. Здоровые не заходили, больные не выходили. Блок не касался мортусов и врачей, но на этот счёт был свой свод правил. А если кто подходил достаточно близко?.. не мог же там быть заразным даже воздух? А чёрт его знает… надо отдать распоряжение о карантине. При любом подозрении – немедленно явиться в указанное место, переждать там, отследить, будет ли развиваться болезнь. В висках пульсировало. Андрей сказал, что в таких случаях пьёт твирин, но Даниил не хотел затуманивать рассудок. На столе лежали бесконечные листки с неутешительными данными, и всё это требовало внимания и решения проблем. Мертвецов было слишком много. Таблеток становилось всё меньше. Рубин ещё трудился над созданием потенциальной вакцины, Даниил заходил к нему прежде чем идти в Омут, помогал, инструктировал. Работа подходила к концу. У них будет не так много вакцин, как они надеялись. Причём, увы, примитивных. Сияние Симона было уже едва видимым. А всё же… в его теле болезнь едва развивалась… Даниил имел возможность видеть это своими глазами. Если бы Симон переболел, они могли бы использовать его антитела. Но Симон умер. От боли или от переживания сильных чувств, Даниил уже никогда не узнает. Снова шаги. Он узнал, кто поднимался в маленькую обсерваторию. – Эрдем? – Да… эмшен. Я здесь, – пока их друг от друга скрывала только ширма. Глаза горели. Но он не хотел растирать веки, боясь сделать только хуже. – Быстрее, пока не свернулась. – Что… – Даниил сощурился и увидел перед глазами склянку. С кровью. – Что это? – Бычья кровь. – Как?! О, это очень кстати. Ты тоже думал о том, что быки не болеют? Артемий вздохнул. Ох, Даниил чуть не забыл, что он был ранен. Он очень рисковал, и всё же работал. Даниил поднялся, хотя это далось ему тяжело, взял кровь. Стекло было холодным, это немного отрезвило. Он поставил бутылку у микроскопа, зажёг больше света. – Да… хатанге говорят, что не болеют. И я верю, – Артемий как будто хотел сказать что-то ещё, но не сказал. В любое другое время Данковский заинтересовался бы этим, но время было дорого, к тому же… – Приляг. Давай, иначе ты прямо сейчас свалишься. Я разбужу тебя позже. На него смотрел странный человек, знакомый и незнакомый одновременно, ужасно усталый, мокрый от недавно прошедшего дождя и пота, пахнущий дико и пряно. Степняк. Степняк, несмотря на светлые глаза и светлые же волосы. – Я… ненадолго. Может, на час? Ты разбудишь? – сомневался. – Да, Артемий, ляг. На тебя смотреть невыносимо. – А сам-то… Артемий тяжело снял куртку, ещё тяжелее сапоги, и сел. Уснул даже раньше, чем лёг: уснул, когда разум отдал телу последнее распоряжение – спать. И всё, сон на время отсёк Артемия от реальности. Даниил почти завидовал ему, но больше был благодарен. Итак… он надеялся, что в этой крови будет Песчанка, и её поведение в крови животного подскажет что-нибудь новое. Он на это надеялся. Часы медленно отмеряли время. Так медленно… это было так странно, ведь днём время летело так быстро, он не успевал опомниться, как небо становилось тёмным, а улицы города – опасными. Но пусть он был бесконечно уставшим, но наконец нашёл болезнетворную бактерию в крови быка. Вот она, Песчанка, уродливая, едва вытянутая, редкие реснички были толще и напоминали рожки. Поймана и удержана. Но увы, только в этой комнате. Странные вещи… Даниил наблюдал за ней в странном оцепенении. Не размножалась. А ведь он установил, что в живых телах она размножается, заполоняет, подчиняет, мучает. В живых телах… в людях. На его глазах, пока сворачивалась кровь, умирала и патогенная бактерия. Такой процесс он видел в телах мертвецов… вернее, в поражённых органах, там Песчанка погибала. Она способна жить только в живом. Не в быках. Остальные звери под вопросом. Могли ли они быть переносчиками?.. Даниил ни разу ещё не видел домашней зверушки, будь то кошка или собака, хотя вот эти маленькие существа, коих можно встретить в траве, едва отойдя в глубь степи… тарбаганчики. Надо проверить всё. Любое подозрение надо подтвердить или опровергнуть. – Что же это за болезнь?.. Да, быки не болели. Что интересно, антитела не вступали с Песчанкой в борьбу, в этом и смысла не было – она не развивалась, не ставила под вопрос жизнь животного. Даниил опустил на стол руки. Часы глухо ударили, и он чересчур громко стукнул уже не представлявшей для него ценности бутылкой. Позади Артемий вскочил на постели, потревоженный звуком. – Спичка? – сказал он немного невнятно. Даниил обернулся, чтобы увидеть, как он обводит взглядом пространство, словно убеждаясь, всё ли в порядке, потом глаза его прикрылись, и Бурах снова хотел лечь, но не лёг, выпрямился и снова посмотрел вокруг, на этот раз понимая, где он находится. Даниил не знал, что там за дело со спичками, но в этом месте снились странные сны. Будь он более склонен к мистике… подумал бы о видениях. – Не хочешь ещё ложиться? Артемий смотрел на часы, протёр ладонями глаза. Костяшки, Даниил заметил лишь теперь, были сбиты. Он снова убедился в том, что многого не знал и почувствовал огорчение. И это руки хирурга… такие руки надо беречь. Но обстоятельства были не на их стороне. – Нет. Достаточно. Удалось что-то узнать? Голова закружилась. На несколько мгновений в глазах стало темно. А если он заразился?.. не сейчас же, это точно, он всегда был осторожен с образцами. Нет, это недосып. Всего лишь недосып. – Да. Быки не болеют, Песчанка в их крови не развивается, – идея осветила его измученный разум, но не принесла радости, – или по каким-то причинам не может развиться… Но только это нам не поможет. Люди не похожи на быков… если последние не болеют, то потому, что их антитела блокируют размножение. – А разве у людей совсем нет их? Вернее… антитела распознают болезнь? – Да… – Даниил помедлил, – и даже противостоят ей. Но беда в том, что в крови человека Песчанка развивается стремительно. Слишком быстро. А у человека не вырабатывается достаточно антител, чтобы справиться. Они оба застыли в мрачной тишине, последовавшей за этими словами. Итак… ничего хорошего перед ними не открылось. Да, быки не болели… если бы только можно было позаимствовать у них способность блокировать размножение бактерий! Как бы это спасло их! С этой способностью антитела смогли бы справиться… Артемий поднялся, медленно начал обуваться. Казалось, ему тяжело было двигаться. – Нам нужен другой подход… что-то необыкновенное, – сказал Даниил. – Ляг спать. Весь чёрный. И вот… но с этим можно разобраться и завтра. С этими словами Артемий взял куртку и вынул из кармана бутылку, и Даниил подумал о том, что это новая тинктура, но вот содержимое было не похоже на то, что он видел раньше. Он медленно поднял глаза на Артемия. – Так. Что это? – Что-то вроде антибиотика. В мутноватой жидкости Даниил видел красноватые разводы, частицы… чего-то. Он всё понял за долю секунды, сглотнул, но всё равно спросил: – Из чего? И… оно работает? – Из сердца, – спокойно ответил Бурах, и Даниил сперва подумал не о том сердце, вернее… о сердце в переносном смысле слова. Но догадка подтвердилась. – Работает. Спроси у Рубина, сегодня я напоил такими штуками весь Театр. Как абсурдно, однако, это звучало. – И… каково действие? – Такое же, как у цивилизованных лекарств, – Артемий ухмыльнулся, и это сделало его лицо отталкивающим. – Не сомневайся в этих методах, они всё равно помогаю не хуже. Проблема в том… что это всё лишь ослабляет болезнь, но не лечит до конца… – А избыток лекарства приводит к смерти. – Да. Итак, они снова в тупике. Что им нужно делать? – Ложись спать, – повторил Артемий, накинул на себя куртку и начал застёгивать ремни на боку. – Хуже от этого не будет. – То же самое я могу сказать и тебе. Куда ты собрался? – Лечить. Пытаться. Я… должен пробовать. В Данииле одинаково сильны были и чувство удовлетворения, близкое к гордости, и раздражение. Упорство коллеги и его бесстрашие нравилось ему, нравилось очень, это трудолюбие и способность работать в любых условиях были особенно ценны в рядах Танатики. Но при этом… как неразумен и почти бессмысленен был этот подвиг. – И рискуешь заболеть сам. Нет, Артемий, лучше останься здесь. Где бы он ни работал, ему ведь надо было ещё добраться туда. Ночью. А это было по-прежнему опасно. – Нет, я поспал. Мне нужно подумать и… – Артемий взглянул на часы, – успеть помочь. – Кому? – Кому смогу. Даниил поднялся, но это стоило ему невероятных усилий. Всё тело болело. – У тебя доброе сердце. Но прислушайся к доводам разума, всё, что ты сделаешь, только утомит тебя. Утомит! Не то слово. Обескровит, обессилит, выжмет все силы. Даниил не понимал, почему должен объяснять такие вещи. "Потому что раньше коллеги прислушивались ко мне. Он – слушает, но поступает по-своему." Артемий сурово сжимал губы. – Я так не могу. Это… мой город. Мой несчастный, разорванный город. Я не могу сидеть на месте, покоряясь этому порядку. Даниил не питал к так называемым степнякам симпатии. Это был странный народ, от них так и веяло архаикой, и это в их-то век! Эти вожди и жрецы… Вспомнились короткие, сухие пояснения Рубина. Исидор был таким вождём. Старый вождь умер. Значило ли это, что пришло время молодого вождя? Даниил тряхнул головой. – Ты вовсе не обязан… совершенно не обязан оправдывать чьи-либо надежды. И делать то, чего от тебя ожидают. – Я знаю. И я делаю то, что требует от меня моя совесть, – и долг, разумеется… Даниил почувствовал себя абсолютно обессиленным. – Я пойду, эрдем, мне нужно идти. И он ушёл.

***

Известие свалилось на него со всей тяжестью страшного предположения: он проиграл. Не успел, не понял, не догадался. Не произошло озарения. Или… он его, видимо, не заслужил. В город приедет инквизитор. Тот самый отправленный машинист, сообщивший внешнему миру об эпидемии, вернулся. Возможно, ему не оставили выбора. Возможно, он сам был уверен, что Песчанка выгорела, как во время Первой вспышки, и возвращался со спокойной душой. Но вернулся он не один, вопреки всем правилам, в почтовом вагоне ехала девушка, молодая и очень нервная. Она принесла известие и остановилась у Юлии. Как оказалось… в этом заключалось совершенно особенное "не совпадение". Юлия раньше жила в столице и видела работу инквизиторов вблизи, их воздействие на людей и не сомневалась в том, что перед ними сидела, чуть дрожа от холода, дочь инквизитора. Значит, приедет Крой? Нехорошо, нрав у него, говорили, был очень крут и действовал он решительно. Что он предпримет? Как поступит с Данковским? Твирин унимал дрожь в пальцах, но глаза видели хуже, как через плёночку, становившуюся то тоньше, то плотнее. Слух улавливал столько разных звуков… случайных звуков дома, которые иной раз можно было перепутать с шёпотом. Даниил вспоминал сон, горящие глаза птицы, смех, искажённый маской. Смерть смеялась над ним, она ликовала. – Это может стать нашим спасением, – Юлия была так спокойна, её совсем не интересовало, кажется, что сама она могла попасть под жернова инквизиции. Если её узнает Крой, если ей доводилось раньше с ним работать, что тогда?.. мысль оборвалась. Твирин мешал думать. Вороника уснула в кресле, закутанная в старое одеяло. А они сидели друг напротив друга. – Кто, Крой? Не думаю… Юлия от твирина отказалась, но взгляд её не был осуждающим или недовольным. – Вы многое сделали, Даниил, это знают все. И спросят всех. Правящие семьи, всех врачей… И Рубина, возможно… а что делать, если инквизитор узнает, а он узнает, разумеется, что тело правителя города они превратили в несколько бутылочек вакцины – и то не испытанной. Узнают и Каины, доверие их подорвётся и возможность попасть внутрь Многогранника будет утеряна навсегда. – Вы не задумывались, – спросил он невпопад, – что находится внутри стен этой… детской Башни? Почему Симон позволил войти туда детям?.. ах да, ему могло быть интересно, как Многогранник их изменит. – Кроме детей, вы имеете в виду? Вероятно… пространство оптических иллюзий. Они ведь и строят только затем, чтобы вывести в человеке нечто… иное. – Вы говорите только о воздействии на психику? Люричева поколебалась, затем закурила. Нахмурилась, сощурила глаза. – Может быть, и не только. Детям в Башне не приносят воды и еды. Человек, особенно ребёнок, долго так не протянет. Однако вот уже который день, а они сидят там безвылазно. И до этого сидели там. Добрая половина детей города… выбравшихся в первые дни подростков и детей не пускали обратно, так распорядился Каспар Каин. Хотел бы Даниил встретиться с этим молодым человеком. – Если… Башня оказывает влияние и на тело, представьте, что с ней можно делать, – сказал он тихо. – Представляю. Дверь Невода содрогнулась под несколькими решительными ударами. Девочка в кресле вздрогнула, но не проснулась, Юлия поднялась, чтобы впустить посетителя. Если пространство Многогранника может "замораживать" тело человека, сохранять его в том состоянии, в котором оно оказалось в этом пространстве, Смерть не была над ним властна. Шуткой ли было то, о чём говорили те ребята с масками собак? О том, что они совсем не растут, и поэтому им просто необходимо иногда выходить из радужных граней. Выходит, там тело и не старело. Башня не покорялась не только гравитации, но и самому времени. Но Песчанка… её всё же можно было пронести внутрь. Это была совершенно необыкновенная болезнь, возможно, она единственное оружие Смерти, которое являлось угрозой для Многогранника. Вернее… не для него самого, к счастью, а только для находящихся в нём людям. Даниил сморгнул, опьянение ослабевало и он узнавал голос. – … хотите действовать на опережение? – это была Юлия. – Попробую, – это говорил Бурах, – и не выходите из дома без необходимости. – Сами не боитесь заразиться? – Кому сгореть, тот не утонет. – Помните, что я вам сказала о правительственной инквизиции. Хлопнула дверь. Значит, она и его предупредила. Это хорошо. Может… нет, даже необходимо, чтобы Артемий скрывался от Кроя, иначе тот непременно осудит его. Впрочем… Артемий убивал только из целей самозащиты, но то, что он вскрывает заражённых мертвецов, чтобы из их органов сделать очередную бутылку лекарства… работало это или нет, но являлось дикостью. Так чем посчитает Крой эти методы: логичными мерами борьбы в сложившихся условиях или опасными, дикарскими средствами, от которых могло быть больше вреда, чем пользы? Юлия вернулась с тинктурой в руках. Видно, ей не впервой было держать подобное лекарство. Обратив на Даниила взгляд, она сказала: – Моё возможное спасение, – и поставила бутылку на стол. – Вы так этому доверяете? – Да. Это лекарство приготовлено Бурахом. А это кое-что значит. Кроме того, нечто подобное уже спасало мне жизнь. – Когда вы были заперты в доме, а здесь, за дверью, бушевала болезнь. Да, я помню. Но всё же… думаю, вы придаёте слишком большое значение фамилии. Юлия, показалось, улыбнулась. – Нет, совсем не большее, чем этому придают значение некоторые. Кроме того, я не верю в совпадения. В этом городе не бывает совпадений. Это механизм, и он работает исправно даже сейчас. Пока ещё работает… Если Бурах берётся делать лекарство, будьте уверены, он его сделает.

***

Это был не Крой. Даниил едва мог поверить своим глазам и памяти. Перед ним стояла женщина, которую он когда-то видел на демонстрации "воскрешения". Она вошла в Управу, тотчас вызвав у всех чувство близкой опасности, и остановилась перед Даниилом. Оглядела карту. – Даниил Данковский, – сказала она, дав понять, что совсем не нуждается в представлениях. О, инквизитор знала его. Знала. И он узнал её, и она это поняла. – Приятно видеть вас вновь. Вы, вероятно, помните, девушка в рубашке… ваш доклад был занятным. Жаль, что здесь вы не добились подобного успеха. И сразу – как будто удар, выбивающий дух. Но чуть заметная улыбка и злое торжество в её глазах растаяли, исчезли бесследно. Она продолжила прежде, чем он ответил. – Мне нужны все данные, все отчёты, все подробности, события, списки, всё, чем вы располагаете. Можно письменно. Можно устно, такой вариант меня вполне устроит. И он не мог возразить. Как? Перед ним правительственный инквизитор, человек, наделённый властью. Перед ней склонят голову и Сабуровы, и Ольгимские… и Каины. Это было раннее утро, а он вновь почти не спал. Он и держался-то во многом на том, что от него все ждали распоряжений, собранности и точности. И он стоял прямо, хотя лицо его стало бледным и болезненным, маленькие пуговицы рубашки были застёгнуты правильно, хотя та и была мятой, а самих пуговиц не было видно под жилетом. Он не давал себе послаблений. Мортусы, преданные ему, стояли у стены, готовые немедленно дать все объяснения. Аглая Лилич ушла через час. И хотя она больше молчала и слушала, неподвижная как статуя в своей чёрной, строгой форме, она оказала эффект прошедшего урагана. Даниил оставался в Управе, не зная, что ему нужно было сделать… вернее, это-то он знал, отныне он должен был исполнять ту работу, на которую ему укажет она, но он потерял всякую опору и равновесие. До этого решения принимал он. Но её приезд всё изменил. Что же ему делать? Загадку Песчанки он так и не разгадал, противопоставить болезни он тоже ничего не мог, вакцина работала, но не так, как он рассчитывал. Эффект был временный. Но он хотя бы передал инквизитору не всё. О Многограннике не высказывался с подозрением, утаил всё, что касалось их с Рубиным ночной работы и ни словом не обмолвился об Артемии. Зато без запинки и путаницы, сухо и ёмко передал почти что по часам все принимаемые против болезни меры и её продвижения по городу. Было ли этого достаточно? Если она и заинтересуется Башней, Рубиным и Бурахом, Даниил хотя бы сам не навёл её на этот путь. Болела голова. Хотелось есть. Спать хотелось больше, но он не мог себе этого позволить, кроме того, перед ним стояла новая задача. На кладбище не могли похоронить мертвецов. Проклиная всё и вся, в особенности эту женщину, обустроившуюся, как ему доложили, в Соборе, как будто в насмешку над потерпевшей полный крах идеей об изоляторе, и ту девчонку, что мешала захоронить тела, Даниил пытался сохранить внешнее спокойствие. Может, ещё не всё потеряно. Может, он ещё вернётся к Танатике. Может, победу ещё можно вырвать из когтистых пальцев. – Эрдэм, что творится в театре? Мортусы причисляют ещё живых к покойникам! Даниил вскинул голову. Он так погрузился в себя, что не заметил Артемия сразу, но он так и не смог обругать его неосмотрительность. Вот так взять и явиться в Управу, наплевав на инквизитора! Даже не это было самым удивительным и странным. За все прошедшие дни пора было уже привыкнуть к на первый взгляд необъяснимым явлениям, однако у него даже пропал голос. Молодой человек перед ним светился здоровьем и бодростью, как будто только недавно приехал, хорошенько отдохнув в каком-нибудь престижном отеле у побережья. Вся серость ушла с его лица, щеки горели здоровым, лёгким румянцем, рот, по-прежнему сурово сжатый, приобрёл яркость, веки утратили красноту недосыпа, а ясные глаза смотрели с негодованием. Он даже стоял прямее, как будто его перестала мучить боль. Даже среди здоровых людей Артемий производил впечатление образца здоровья и силы, но чёрт возьми… – Эрдэм? – Артемий перестал так хмуриться и сверкать глазами, смотрел с беспокойством. – Тебе плохо? Даниил продолжал его разглядывать, поражённый этой переменой. Как? Что случилось за ближайшие часы? Когда он приходил в Невод, он выглядел так? Едва ли, Юлия тоже обратила бы на это внимание. – Что с тобой? – наконец сказал он. – Со мной? – губы Артемия удивлённо приоткрылись, их цвету позавидовали бы даже столичные красавицы. – Ничего… я здоров. – Вот именно, что здоров. Даже… слишком. Что ты сделал? – Кажется… у меня получилось настоящее лекарство. Нет, у меня точно получилось его сделать, – он увидел, как Даниила переполняют вопросы, и не стал дожидаться их озвучивания. – Я заболел. Ночью. Но… у меня получилось сделать лекарство, и я испытал его на себе. Вот. С какой простотой и лёгкостью он это говорил. Заразился? И выпил… что он выпил? – Ты говорил, что использовал заражённую культуру раньше, это не помогало. – Я… использовал что-то другое. Я не знаю, я пока не могу сказать. – То есть как не можешь? Ты сделал нечто, что можешь излечить Песчаную язву, и молчишь? Мы должны произвести как можно больше этого лекарства, этой… – Панацеи. – Пусть так, пусть панацея. Что ты использовал? Артемий колебался. – Кровь. Это кровь, но… я не знаю точно, эрдэм, я не скажу. И ты всё равно не поверишь. Данковский никогда ещё не чувствовал себя таким… уязвлённым. Сперва презрение инквизитора, теперь вот это… Голова наполнилось глухой болью. Он отвернулся. – Я расскажу после, – сказал Артемий, – Мне просто нужно попасть в Бойни. – Ты не сможешь. Тебя не пустят и в Термитник, – сказал Даниил мрачно. – Да, сперва Тая, – пробормотал Бурах сам себе. — Тогда… надо попросить её. Она должна его открыть. – Кто? – Аглая. Аглая. Чёрт побери, Аглая. Может, всё это нелепый, сумбурный сон? Может, сам Даниил мечется на кровати в Омуте, ослабленный и простуженный? – Ты рехнулся? Она не даст тебе действовать, если вообще не бросит под замок или не подпишет приказ о повешении. Ты знаешь, что она осудила уже нескольких?! И осудила за, казалось бы, пустяки… так казалось на фоне творящегося безумия. Даниил повернулся к нему лицом, чтобы видеть глаза. Но Артемий смотрел даже немного наивно и без тени страха. – Нет, ничего подобного не могло произойти. Да я уже и виделся с ней. Помнишь, мы оба её встречали? Она меня узнала. Даниил чувствовал, как земля уходит из-под ног. – И? – спросил он глухо. – Я говорил о панацее, о том… что буду искать источник крови. Она хочет от меня ежедневного отчёта. Даниил? Ему нужно было сесть… нужно было. Ноги гудели, он был слишком напряжён. – Ничего, – он подошёл к ряду стульев возле стены и сел, тяжело вздохнул. – делай что делал. От этого будет больше пользы… "Чем от всего того, что могу предложить я". Именно теперь он чувствовал отчаянную неудовлетворённость собой. Ему нужно было поговорить с Юлией. Ах чёрт… её наверняка вызвали на допрос. – Я могу помочь? Даниил взглянул на него с неприязнью, глупой, вызванной ранением его самолюбия. – Только если поможешь переносить покойников, что бы их сжечь. Эти остолопы отказываются это делать из-за местных суеверий, как отказываются и хоронить их, наслушавшись этой девчонки. – Что?.. Ласка не даёт их хоронить? – Изволь сам убедиться. Этой полоумной что-то там не нравится. – … не говори так. Даниил усмехнулся, зло и горько. – Мертвецов необходимо захоронить. Тела разлагаются, скоро у нас тут расцветёт целый рассадник болезней. Если бы не малолетняя идиотка и тупицы, коих мне предоставили в распоряжение, я бы устранил эту угрозу. Артемий нахмурился, на него набежала тень, губы вновь были плотно сжаты. Даниилу показалось, между ними только что выросла стена. До этого… до этого было невысокое ограждение, которое можно было при желании перешагнуть, но теперь она стала высокой, почти до самого потолка Управы. – Я сам с ней поговорю. Ты захоронишь мертвецов. Что-то происходило. Непоправимое. Даниил это почувствовал и хотел остановить Артемия, уже развернувшегося к нему спиной. – Что ты собираешься предпринять? Артемий? Тот едва обернулся. – Ты не поверишь, просто поговорю с ней, – он огрызался. Скалил зубы. – Иногда это работает, Даниил. Ты просто говоришь с человеком. Договариваешься. Понимаешь? Даниил был потрясён этой переменой. И потому молчал. Артемий продолжил: – Не давишь на него, не приказываешь. А спрашиваешь, что его беспокоит. Решение можно найти. – У меня нет времени на то, чтобы убеждать каждого идиота! Чтобы объяснять каждому очевидные вещи! – Даниил поднялся, всё его огорчение вылилось в эти слова. – Чтобы с каждым вести задушевную беседу! – С каждым и не надо. С сомневающимися, с потерянными, с отчаявшимися – да. Так рождается доверие. – Мне не нужно их доверие, только исполнение моих приказов. – Я это уже понял. И Даниил больше ничего не мог сказать, только смотрел, как стремительно Артемий движется к дверям и исчезает за ними.

***

Всё шло кувырком. С самого первого дня так было… и вот он сидел в прихожей Омута, по полу, на его коленях плакала Ева. Он едва успел. Едва успел… Как странно складывались обстоятельства, если бы он пробыл в Многограннике чуть дольше… он не смог бы остановить её. Надо было поблагодарить юного Каина, ограничившего его пребывание в удивительном, чудесном пространстве. Если бы не его слово, Ева бы покончила с собой. Она тихонько всхлипывала. Он положил руку на её вздрагивающее плечо. – Почему Собор? – спросил он. Перед глазами ещё свежи были образы, навеянные Многогранником. Светящиеся стены, многоуровневые пространства. Он такого даже представить себе не мог. Ему разрешили только постоять на пороге, едва войти, но он уже понял, насколько это было не от мира сего. Чудо. У них получилось построить чудо. Создать его. И как странно было после этого многоцветья оказаться в Соборе, мрачном механизме. И в таком месте она хотела окончить свои дни! Ева затихла, хлюпнула носом. Она пыталась унять дрожь, но выходило у неё плохо. Даниил, как загипнотизированный, смотрел, как от стены отходит краска и штукатурка. Это здание быстро старело. Старело быстрее прочих. – Это должно было… дарить надежду. – Самоубийство? – не понял он, и почувствовал её шевеление, Ева качала головой. Насколько это было возможно сделать, положив голову на колени собеседника. – Я про Собор. Туда ведь даже молиться не ходят. Это просто… здание. Механизм работает хорошо, но там нет души. Души, понимаешь? А ведь это самое главное, без неё не будет чуда. Душа. Душа была, иначе как объяснить призрак Нины, парящий в Горнах, как объяснить сияние тела, подчинённого Симоном? И Многогранник… что ещё таилось в нём, какие чудеса открывались вошедшему? Песчанка… может, он и не мог её одолеть, но это было одно из орудий Смерти. И… возможно, сама она ещё будет побеждена с помощью этой Башни. – Но ты не должна больше совершать такие необдуманные поступки. Слышишь? – Он прислушивался. Ева замерла, потом зашевелилась снова. Согласилась. – Мы останемся живы. Теперь только надо не выходить из дома. Потому что теперь за порогом было опасно, чума захватила квартал.

***

То, за что он боролся ранее, теряло для него первостепенное значение. Сохранить город? Даже если он будет сохранён, Даниил уже не мог рассчитывать на то, что его заслуги будут вознаграждены. Да, он имел наивность полагать, что Танатика обретёт новую жизнь, если он предотвратит эпидемию. Не вышло. Остановить её он тоже был не в силах. Но Многогранник… если сохранить его, быть может, будут найдены ответы на те вопросы, которые он и его коллеги задавали себе уже много лет. Это было оружие против смерти, тело, способное сохранить рассудок, вмещённый в него. Его необходимо было уберечь. Как странно, он совсем не чувствовал угрызений совести. Должны же они быть? В самом деле, разве нет у него совести? Может, он просто слишком устал, и потому ощущал себя пустым. Тело курьера распростёрлось на полу. Даниил выстрелил только один раз. В него – один раз… И все раздобытые патроны, возможно, ранее попали в цель. А из него получился бы неплохой стрелок. Что ж, в барабане осталась ещё одна пуля. Убил. Чёрт побери. Он правда убил, и не в целях самозащиты, не потому, что ему самому грозила смерть. Даниил видел перед глазами курьера, ещё живого, молодого человека с серым осунувшимся лицом, он крепко держал драгоценные бумаги. Отдавать их не хотел, теперь лежал перед дверью дома Равелей, бездыханный, а бумаги были уже сожжены. Лилич не смогла скрыть своего мстительного намерения, и хорошо, что Даниил узнал об угрозе вовремя. Но… были ли ещё курьеры? И где сама Лилич? Было холодно. Но его грела мысль о том, что он успел, и когда дверь распахнулась, он был готов встретить кого угодно, даже если бы военные вдруг решились бы скрутить его и доставить прямиком к Александру Блоку. Но на пороге стоял Артемий. Он осматривался, и когда его взгляд остановился на Данииле, тот уже всё понял. Как хорошо, что он успел их сжечь. Артемий тяжело дышал. Бежал сюда. Что ж, он не успел. И сам он это понял, и посмотрел на тело курьера с нескрываемой горечью. Сделал ещё пару шагов, остановился. – Похоже, к этому всё и шло, – Даниил заговорил первым. Он не чувствовал сожаления, хотя ему неприятно было видеть в Бурахе скорбь. Дело было не сколько в бумагах, а в мертвеце у его ног. В самом деле, разве у самого Артемия руки не были в крови? – Не торопись, лучше присядь. Спешить уже некуда. Артемий молчал. Выравнивал дыхание. Осудит? Даниил был почти уверен, что да, но в нём теплилась надежда, что всё наладится. Им только нельзя заразиться, и тогда, как он рассчитывал, Многогранник даст возможность переждать – болезнь выгорит сама, погаснет в последнем умершем заражённом. Город, конечно, уже никогда не будет вновь населён, пока не будет уверенности в том, где могут таиться источники болезни, в какой среде она могла сохранять свою способность к размножению, так что рисковать не стоило. А вот дальний берег… это совсем другое дело. – Было бы хорошо, – продолжил Даниил, – хотя бы на пару минут оказаться не здесь. Правда? Без всего того, что вынуждает нас действовать так… как мы действовали все эти одиннадцать дней. Я слышал, Лилич хотели задержать. Якобы она распорядилась подготовить на станции локомотив с вагоном, которые доставили её сюда. Даже она хотела отсюда вырваться. Он знал, что солдаты намеревались преградить ей путь. Они ненавидели инквизиторов. Все армии их ненавидят. Но Лилич не уехала из города, её приказ вскоре был отменён, а сама она пропала. Артемий дышал уже спокойно и прикрыл глаза. Он больше не выглядел пышущим силой Геркулесом, за те дни, что они не виделись, его сильно потрепало. И всё же он стоял на ногах и вся его поза выражала решительность. – Она бы не уехала, эрдэм. Я отказался ехать. Как? Чёрт побери, значит она и правда настолько ему симпатизировала? Правительственный инквизитор, женщина, едва ли не старше Данковского, настолько прикипела к молодому хирургу, что хотела, как в романтических романах, сбежать вместе с ним? Может, и сбежала бы. Если бы не отказ. А если Артемий вовсе не за документами пришёл?.. – Что ж, сердце часто толкает на свершение необдуманных поступков. Но хорошо, что вы не уехали. Всё ещё наладится, вот увидишь, мы вернёмся в Столицу. – Нет, – спокойно и даже мягко возразил Артемий. – Не говори ерунды, – конечно, он не исключал, что они ещё приедут сюда вместе с коллегами – Башню необходимо было изучить, но Столица ждала их. И они должны были поднять Танатику к новым вершинам. В животе сворачивалось какое-то нехорошее чувство. – Столица с её блеском, предместья с садами, лесами и усадьбами уступает этому крошечному, дремучему городку? Артемий вымученно улыбнулся. До чего горькой и печальной была эта улыбка… – Ещё как уступает. Это мой город. Понимаешь? Мой. "Дети наследуют землю". Что ж, мне наследовать место отца. – Зачем?.. Ради чего? – Потому что так правильно, эрдэм. Сердце говорит так, и я этого хочу. Даниил закрыл глаза и покачал головой. В этот миг ему как никогда стало ясно, что он хотел сделать. Хотел выволочь на сушу кита, заставить существо сменить естественную для него среду обитания на нечто… совсем неподходящее. Это большая глупость… но Артемий не зверь, а человек. И надежда была. Человек же?.. Боль пульсировала в висках, напряжение, копившееся эти дни, вновь задрожало в теле. Даниил понял, что мрачно смеётся. И только это осознал, как замолчал. – Это были ужасные дни. Ничего не нужно делать, Артемий. Город обречён. Можно спасти только самое дорогое. Военные увозят свои грозные пушки. Стрелять не будут. Артемий вздохнул снова. – Это ты его? – и указал на курьера рукой. – … Я. – Вот поэтому, эрдэм, я не хочу бороться с тем, что ты видишь как монстра. Смерть. Что ты думаешь теперь? Ты, сам ставший её оружием. Боль усилилась. На самом деле болело всё тело, и никогда ещё Данковский не знал такой боли. – Ты сам убивал. – Убивал. Расчленял трупы. Делал из поражённых органов лекарство, поил этим других людей. Но я не убивал из-за бумаг. И из-за одежды или еды. Я лечил людей. И некоторых – вылечил. Даже от Песчанки. Я могу исцелить город, Даниил. Но для этого нужно принести жертву, – последние слова были сказаны не без мрачной иронии. Ужасное предчувствие окатило холодом. В висках – тысячи впивающихся иголок. Даниил сидел бездвижно, чтобы эта боль скорее прошла. – Никаких жертв, Артемий. Видишь пепел? Это те самые бумаги, которые могли бы уничтожить самое живое, что только есть в этом городе. – Самое живое – люди, которые в этом городе живут. Даниил вскочил на ноги. Это упрямство переходило все границы! Ну почему, почему он не мог понять?.. – Многогранник – настоящее чудо, он может помочь нам победить смерть скорее, чем мы надеялись. Медицина не обходится без потерь, ты это знаешь, и если тысячи погибнут здесь, после многие тысячи получат то, что человек ранее не мог получить. Бессмертие. Но Артемия совсем не тронули эти слова. Быть может, даже напротив. – Ты не представляешь сам, насколько точно сказал… без потерь и правда не обойтись. Мне жаль. Если бы был другой путь, поверь, я бы выбрал его. Но не могу. – Чего ты добьёшься, если его уничтожат?! – воскликнул Даниил, не в силах больше терпеть. – Это не спасение, это верная смерть! – Я должен, – сказал Бурах, – "соль земли" … я должен уберечь их. А они не выживут, если ничего не изменить. И он отвернулся, твёрдо зашагал к двери. Даниил знал, что он не остановится. Знал. У него осталась одна пуля. Артемий оглянулся, услышав характерный звук – взвод курка. Оглянулся и увидел, что револьвер направлен на него. Даниил видел это, но как будто через алую пелену, кровь шумела в ушах, и его рука мелко подрагивала. Но он попал бы в цель, с такого расстояния промахнуться трудно. Было так тихо, и все мысли исчезли, кроме одной – спасти Башню. Но он всё стоял и не мог выстрелить. Он смотрел в распахнутые, поражённые глаза, светлые, как пасмурное утреннее небо. Это же Артемий. Почему, в какой момент он стал угрозой? Даниил вновь вспомнил тот сон, тот колдовской сон, в котором столкнулся с ним. Во сне перед ним был зверь, скалящий зубы, готовый напасть. А здесь и сейчас удар готов был нанести сам Даниил. "Что я делаю?!" Неверие в светлых глазах сменилось печалью и спокойствием. Даниил опустил руку. Он не сможет выстрелить. Просто не сможет… Артемий молча вышел из дома. Даниил остался один. Снова. И в бессилии опустился на стул. Он готов был молиться всем богам разом, молиться горячо, неистово, только бы у Бураха ничего не получилось.

***

Голова была пустой. Этот эффект продлится недолго, он знал, и хотел уехать прежде, чем разочарование и ненависть вновь захватят его целиком. К чему теперь это? Зачем? Он чувствовал себя песчинкой, попавшей в водоворот, и понимал что теперь, когда наконец стало так тихо и спокойно: его жизнь никогда не станет прежней. Его заставили поверить в чудеса. Показали, пленили, захватили его разум, а потом спрятали эти чудеса в старый мешок и выбросили. Он уже был не тем Даниилом, что приехал сюда чуть более двух недель назад. Слишком многое произошло за эти дни. Воздух очистился. Даниил стоял на Станции, глубоко дышал и ждал отправления. Когда армия уехала, и пришёл долгожданный состав, чтобы наполнить город привозными продуктами, одеждой и лекарствами, Даниил не покидал кабака Стаматиных. В общем-то… они вместе переживали потерю чуда, пили так, что едва понимали, насколько реально всё, что происходит вокруг, но он получил письмо коллег. Его возвращения ждали. Артур беспокоился и только и говорил о том, что в Столице опасаются пандемии. Но город исцелился. Воды Горхона были цвета крови, и лилась эта кровь несколько дней. Даже теперь вода была розоватой. Песчанка исчезла вместе с Многогранником. Даниил отказывался думать о том, что произошло, он не хотел видеть связи между гибелью монстра и чуда. Хотя бы и потому, что так его меньше мучила душевная боль. К Станции подтягивались дети и подростки. Он слышал их голоса, но не подходил близко в месту их встреч, и они только поглядывали на него издалека. Хотелось пройти немного назад и оглянуться, но Многогранника не было, он это знал, высматривать было бессмысленно, как бы ему не хотелось увидеть вдалеке его парящее, светящееся тело. Скорее уехать, скорее. И забыть, всё забыть, будто этого и не было. Чуть больше двух недель, а ему казалось, он прожил целый несчастный год. На путях царило оживление, но впереди, дальше от Станции. Даниил смотрел на выживших, но не видел их, только тёмные силуэты, снующие между вагонами. Но вот силуэт поменьше пробежал рядом с ними, приостановился. Обернулся, поднял тонкую руку. Ребёнок. Ещё силуэты, целая группа, они держались чуть поодаль от железнодорожных путей. Подростки. И Бурах. Среди почти безликих форм Даниил не мог не узнать его, и вновь ощутил, как горечь подступает к горлу. И всё же Даниил смотрел, пока не понял, что Артемий заметил его одинокую фигуру и двинулся к Станции. Лучше было не думать. Не думать и не вспоминать. Данковский закрыл глаза, вздохнул полной грудью. Воздух казался таким свежим. В нём почти не была ощутима пряность первых дней. – Эрдэм. Даниил открыл глаза. Артемий стоял в нескольких шагах от него. – Эмшен. – Возвращаешься в Столицу? – сказал Артемий. Буднично так. Таким тоном говорят о всяких бытовых пустяках. Во всяком случае… он не вспоминал о том, что Даниил направлял на него оружие. – Очевидно, да, – чувство вины, неожиданно поднявшееся из глубин души, о которых он ранее и не подозревал, развеяло глухое раздражение. Немного. – Так будет лучше, – кивнул Артемий после недолгого раздумья. – Лучше, – повторил Даниил, но в голос просочилось больше яда, чем он рассчитывал. – Теперь тут не осталось пространства для смелых экспериментов. Едва ли этого хватило, чтобы уязвить. А вот Даниила прошило насквозь вдруг открывшемся во взгляде Артемия чувстве потери. И ненависть, как и разочарование скрылись в глубине. – Не думай, что только ты лишился чего-то большего. Это не так. Они помолчали, Артемий смотрел вперёд на группу подростков и девочку, медленно идущую к ним. – Ты остаёшься здесь, – Данковский не спрашивал, он только озвучил очевидное. – Да, город обескровлен, ему… нужна забота, и нужно будет многое поменять, – Артемий нахмурился, раздумывая. – Но всё будет хорошо. Я знаю. – Ничего не будет, Артемий. Это… может звучать обвинительно, но то, что было утрачено… словом, это не вернуть, не повторить никогда. – Но вместо этого может родиться что-то другое. Чудесное, но другое. – Как? – он ведь понимал с поразительной ясностью, что Артемий ранен, не в буквальном смысле, конечно, и несёт эту боль с поднятой головой. Но Даниил не мог простить того, что это его волей была уничтожена Песчанка. Этой же волей был уничтожен Многогранник. – Как? Посмотри, Даниил, люди, – Артемий раскинул руки. – Кто строил Многогранник? Люди. Кто придумывал его? Люди живы, и это главное. Будут люди, будут и чудеса, будут и стремления, и новые попытки. Даниил молчал. Он не мог ничем возразить. В этой среде, в этом городе, Каины начали свою непостижимую работу, в этой среде Стаматины получили возможность спроектировать Башню. Он заново услышал смех и голоса детей, и особенно один из них. – Папа? Девочка, так и не подошедшая достаточно близко к Станции, стояла в море травы. Даниил уже как-будто видел её раньше, в городе, но не мог вспомнить где. Она была тонка, темноволоса и смотрела с беспокойством. – Сейчас пойдём, – ответил ей Артемий, его голос был похож на прикосновение бархата. А потом сказал: – Ты жив, так что ничего не кончено, верно? Прощай, эрдэм. Береги свою Танатику. Даниил сглотнул комок в горле и произнёс: – Прощай. Глубокая задумчивость, подобная густому туману, стёрла из его памяти минуты ожидания, подошедшего предупредить об отправлении машиниста, сам тот миг, когда Данковский вошёл в вагон, и как поезд двинулся с места. Как много слов остались невысказанными, сколько тайн по-прежнему окутывали эту историю. И сколько осталось замкнутым внутри, там, где глухо билось сердце. Артемий тоже многого не мог ему простить. Даниил понимал это и тогда, и теперь, но почему-то именно теперь его мысли обретали особенную ясность. Он уезжал из города, быть может, поэтому? Его начало терзать запоздалое чувство сожаления: он не попрощался должным образом ни с Юлией, ни с Марией, как будто бежал. Что будет со Стаматинами теперь? Прежде чем пересесть в другой состав, подумалось ему, он обязательно напишет каждому. Он снял перчатку, потёр виски. В голове ещё не уложилось, что всё кончилось. Интересно, болел ли он? К концу того злополучного дня он чувствовал, как боль охватывает его всего, не оставляя места никаким желаниям и мыслям. Оно уже начало его убивать, но ночью мортусы почти насильно влили в него нечто, от чего сознание прояснилось, и силы наполнили тело. Хотя он был полностью разбит. Георгий говорил об экзамене для города, о неком испытании этой чумой. Можно ли считать, что город это испытание прошёл? А сам Даниил? Это началось три года назад, думал он, три года назад он встретил заблудшую частичку этого тела, всё решила цепь случайностей. Вещие сны, предчувствия и опасения, и всё это, чтобы, как ни странно, лучше понять самого себя. На что он был способен, на что готов был пойти. Должно быть… ему необходимо было пройти через это. Переболеть. Мерный стук колёс успокаивал. Даниил сидел, прислонившись спиной к стенке вагона. Ему ещё понадобится время, чтобы понять, что с ним такое произошло, разложить всё по полочкам. А пока да, он был жив, здоров и возвращался в Столицу.