Ультранасилие

      Раздраженный и злой я кое-как стучусь в дверь. На улице поразительно тихо — все попрятались, где-то на границе происходит вторжение. Мне насрать.       Война по сравнению со смертью Лютика кажется глупостью.       Какая к черту война, у меня на руках умирает единственный человек, который любил меня по-настоящему — покалеченного садиста.       Чародей не открывает. Тишина.       Я стучу еще раз — сильнее, а потом рявкаю:       — Блять, да открой ты, пока я дверь Аардмо к херовой матери не выбил!       Лютик на моих руках вздрагивает, приоткрывает мокрые ресницы. Его дыхание хриплое и тяжелое, но он дышит, что уже само по себе — роскошь.       Я напрягаюсь, когда слышу в домике тихие шаги. Едва дышать не перестаю. Кто-то все-таки есть? И этот мудак сейчас выйдет?..       Дверь приоткрывается, и через щель на меня смотрит огромный голубой глаз. Такими были глаза Лютика пару часов назад — пока они не застеклились пеленой слез и боли.       — Ведьмак?.. — спрашивает тонкий женский голос.       Не знаю, рад я этому или нет. У меня еще не было положительного опыта с чародейками, но не то чтобы мне на это не насрать. Лютик умирает на моих руках, и я готов сделать все, что у меня попросят.       — Ведьмак, да. Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.       Дверь закрывается. Я моргаю, Лютик на моих руках издает какой-то странный скрип.       Дверь открывается.              А я чуть не падаю на колени от понимания, что нам помогут. Лютика спасут. Все будет хорошо.       Лютик будет жить…       На пороге стоит девушка ниже меня на голову, с русыми густыми волосами. Она кивает внутрь домика и внимательно всматривается в Лютика на моих руках И закрывает за мной дверь.       Здесь немного уютнее, чем в хижине у той травницы, по этому домику видно, что тут кто-то живет, ест и спит. Горят свечи и окна полностью зашторены, простая перестраховка, но все-таки… Все-таки здесь уютнее.       — На кушетку его клади, — командует она.       Я нахожу взглядом эту кушетку, и она тоже многим удобнее того, на чем лежал Лютик последний час, на ней лежит подушка и покрывало, и я аккуратно укладываю туда Лютика. Лютик хватается за мою руку и я тихо говорю ему:       — Я никуда не ухожу.       Лютик прикрывает глаза, сжимая в белой руке мой кулон. Он уже даже почти не говорит, и мне кажется, что ему уже просто сложно дышать. Сложно быть в сознании.       Девушка подходит к нам и осматривает горло. Морщится.       — Грубая… работа, если так можно сказать.       — Извини уж, не привык кому-то горло зашивать.       Она тяжело выдыхает и качает головой.              Внимательно осматривает Лютика — проверяет его реакцию, дыхание и пульс, снова осматривает рану, что-то прощупывает, и я сипло спрашиваю:       — Он… Вы сможите?       — Смогу, но это займет время.       И демонстрирует мне свое запястье с непонятым рисунком на нем. Как будто это может мне о чем-то сказать. Я вскидываю бровь и спрашиваю:       — И?..       — Это проклятье, и оно значительно ограничивает меня в способностях. Так что это будет… дольше нужного. Война началась?       Я поджимаю губы и медленно киваю, крепче сжимая белую, холодную руку Лютика в своей. Большим пальцем прижимаюсь к запястью, слежу за его пульсом — он бьется тихо и ровно, и это все, что успокаивает меня, потому что глядя на его белое, искаженное болью лицо мне становится лишь тяжелее.       — Началась… Не знаю, сколько времени у нас есть. Почему ты не сбежала из города?       — Это проблематично, когда за твою голову дают несколько тысяч. В бедном городке это целое состояние.       — Но разве кто-то знает, как вы выглядите? Вроде, все думали, что вы мужчина.       — Я и есть мужчина.       Я пораженно моргаю и опускаю взгляд ниже, на ее грудь.       — Не уверен, что хочу знать подробности… Помогите Лютику. Не знаю, правда, чем могу вам оплатить, но что скажите — все ваше.       Она (он?) смеётся и кивает. Движения у нее резкие и быстрые, будто она куда-то спешит или нервничает. Приятно пахнет какими-то отварами, а после запах становится едким и противным. Лютик морщится, судорожно вдыхает, выдыхает и раскрывает глаза.       — Дышать… нечем… — говорит он кое-как, и я успокаивающе глажу его по руке.       — Тш, все в порядке, так кажется из-за запаха. Все в порядке. Болит?       — Горло… да… Жжется…       — Скоро все будет хорошо, — обещаю я, гладя его по руке. Хочу согнуться и поцеловать его, но одергиваю себя. Нет, не при других же людях.       Вместо слов я забираю свой медальон, который все это время каменной хваткой держал Лютик в своей ладони, и аккуратно защелкиваю его на его шее.       Лютик слабо улыбается и смотрит на меня уставшим взглядом, поддернутой будто бы дымкой.       Дымкой боли.              — Это иллюзия, — наконец говорит чародей, накладывая на горло Лютика ткань, смоченную в этом растворе. — Я побоялся, что за мной пришли, и наложил иллюзию. Иллюзии, слава Богине, пока даются легко…       Я не успевать открыть рта, как он что-то тихо начинает шептать, набор непонятных мне слов. Лютик морщится, жмурится, открывает рот, и я вижу, как на ткани проступает кровь.       Я дергаюсь, но держусь. Нет, чародей не стал бы вредить Лютику без причин. Не стал бы?       Еще минуту я стою как вкопанный, чувствую, как сковывает меня раздражение и страх, глядя на то, как Лютик морщится от боли, широко раскрывая глаза, и в момент, когда я хочу сорваться, Лютик успокаивается. Он прикрывает глаза, шумно выдыхая.       Когда он убирает этот кусок ткани, шея Лютика выглядит уже намного лучше, будто бы рана затянулась, и теперь медленно заживала полностью. Лютик, правда, менее болезненным от этого не кажется, так что я снова крепко сжимаю его руку и смотрю в его потемневшие от боли глаза.       — Были небольшие разрывы, но я убрал их. На восстановление уйдет несколько часов. Он в порядке, насколько это возможно для дырявого горла.       Я кое-как киваю, не сводя взгляда с белого лица Лютика. Когда чародей куда-то уходит, я присаживаюсь на край кушетки и медленно наклоняюсь к нему, прижимаясь своими губами к его. Они холодные, но я уже знаю, что он не умрет.       Как же легко было, пока в моей жизни не появился Лютик…       Я бы даже не оказался здесь, а даже если бы и оказался, то свалил бы в тот день, как узнал бы об угрозе войны.       А теперь сижу здесь, в городе, который медленно пожирается разрушениями и насилием, и не могу отсюда уехать, пока Лютик в таком состоянии. Да даже когда он придет в себя, это будет делать очень проблематично, чтобы не попасть под удар.       Я сжимаю зубы так сильно, что едва не скриплю ими, и смотрю в глаза Лютика.       Лютик, кажется, не понимает, где находится, его взгляд растерян и расфокусирован. На белом лице проступает румянец, но он не выглядит здоровым, похож на лихорадку.       Дыхание слабое, но оно уже не хрипит и Лютик, вроде, даже дышит без трудностей.       — Лам… берт.       Я дергаюсь, когда слышу свое имя, и сильнее сжимаю его руку, наклоняясь к нему ближе и прижимаясь губами к его виску.       — Да, я здесь, Лютик, здесь. Все хорошо. Я не оставил тебя.       Лютик судорожно выдыхает.       — Спа…спасибо… Я рад… рад… что ты… ты ря… рядом… Так… так плохо, Лам… берт.       Я поджимаю губы и, снова целуя его в лоб, говорю:       — Скоро станет легче. Я обещаю.       Лютик слабо улыбается и прижимается своим лбом ко мне.       — Я… я так… так хочу… что… бы… скорее настало… утро после… после войны…       Я сглатывает и киваю.       Никогда еще слово «война» не было таким тяжелым, как сейчас.       Когда есть, что терять.       Теперь я по-настоящему понял, почему ее так боятся. Раньше для меня это было временем насилия, и ничем более. Но когда ты и так живешь в насилии, когда боль просто аттракцион, ты не до конца понимаешь весь это ужас.       Периодически находишь его странным и даже как-то отторгаешь, но это не длится долго.       Но теперь я понимаю по-настоящему, почему ее так боятся.       Почему ненавидят и хотят сбежать.       Не потому что боятся умереть.       потому что боятся потерять.       Когда я слышу шаги, то силой заставлю себя отстраниться от его белого лица. Я смотрю краем глаза на чародея и сейчас на нем мужской облик. Он все такой же худущий и длиннющий, и мало чем отличается от своей женской версии.       Я нахожу это отталкивающим.       Удивительно, ведь в Лютике столько всего феминного — его глаза, его кожа, его интонация и длинные пальцы, его длинные ноги и мягкие бедра, но это всегда было для меня самым прекрасным, самым притягивающим и желанным, а на другом человеке… на другом человеке меня это отторгает.       Я растерянно смотрю на Лютика.       Да, наверное, я просто люблю его.       я люблю тебя.       Чародей снова что-то с ним делает, что-то говорит, витает странного цвета энергия, но Лютик уже не шипит и выглядит скорее сонным и уставшим, чем умирающим.       — И долго вот это все уже будет продолжаться?..       — Достаточно. Я не могу тратить много силы за раз из-за этой дряни. Плюс ко всему физические повреждения… сложная тема. Я чародей, а не целитель.       — И почему вы помогаете мне?       Он тяжело выдыхает.              — Вы ведьмак и тоже гоним, скорее всего. А еще… возможно, скоро меня убьют. Почему бы не сделать что-то хорошее перед смертью?       Что на это ответить я не нахожу, поэтому просто отворачиваюсь к окну. Что мне ему сказать? Утешить? Сказать «спасибо»?       Что-то мне подсказывает, что ему уже глубоко насрать на это.       Глядеть на занавешенные окна оказалось не очень интересно, так что я возвращаюсь обратно и смотрю на Лютика, свято надеясь, что сегодня мы успеем покинуть город и что снова ничего не случится. Я просто хочу отвезти Лютика к морю и отпраздновать его день рождение. Хочу подарить ему кольцо, хочу целовать его и дарить все, что он захочет.       Хочу показать ему своими губами и руками, какой он желанный и любимый.       И вместо этого я вынужден стоять и смотреть, как он в горячке то мечется по кушетке и тихо стонет, то снова расслабляется и медленно-медленно моргает, раскрывая и закрывая рот. Иногда он шарит рукой по кушетке и называет мое имя.       В момент, когда за окном слышен взрыв, Лютик широко раскрывает глаза и испуганно пытается повернуть голову, будто что-то ищет. Мечется рукой по кушетке, и я медленно подхожу к нему, накрывая его руку своей.       — Тсс, все хорошо. Я рядом.       Он облегченно выдыхает и прикрывает глаза.       Чародей снова стучит склянками из соседней комнаты, и я понимаю, почему все происходит так медленно — он старается положиться на зелья, нежели на собственную силу. Пусть и так, главное, что я вижу, что Лютику становиться уже легче.       Рана на шее кажется все более безобидной, а цвет его лица даже иногда выравнивается, хотя оно чаще всего остается белым и мокрым от пота и горячки. Но его взгляд уже более разумный и он даже иногда способен что-то сказать — и я способен это разобрать.       Лютик смотрит на меня, сжимая мою руку и шепчет:       — Прости…       — Что? — я хмурюсь, наклоняясь к нему ближе. — За что?       — Я… если бы не Эмма… Все было бы хорошо… а я… я настоял и…       — Тс, — я прерываю его, сильнее сжимая его руку. — Все в порядке, солнце, все в порядке. Главное сейчас тебе восстановиться и мы уедем отсюда. Поедем на море и все будет хорошо. Никакой войны и ран.       — И ты будешь рядом?..       — Всегда, — обещаю я, целуя его костяшки.       И внутри меня, вместе с невозможной к нему любовью и страстью жужжит сожаление за все происходящее.       Снова любовь приводит к боли, снова страх и ужас, снова быстрый ритм сердца и трясущиеся руки, снова мысли, что лучше бы это просто не начиналось. Сбитый с толку и напуганный, снова влюблен и снова чувствую себя пораженным из-за этой любви.       Почему я снова в это вляпался? Почему именно Лютик?       Человек, уязвимый, юный и такой изнеженный, в моих руках.       Блять, черт с ними, с чародейками — они могли бы меня убить, просто моргнув, но Лютик…       Я ведь не мог защитить даже себя, с чего решил, что могу защищать его?       Я поджимаю губы и, пытаясь отвлечься от этих мыслей, целую Лютика.       Вкус его губ заставляет забыть обо всем, заставляет вспомнить, что ничего лучше Лютика я не знал, и если такова плата, то пусть. Я не имею права жаловаться и я не буду жаловаться.       И я буду игнорировать это бессилие внутри себя от одного взгляда на него в таком состояние.       Чародей снова что-то делает, уходит, возвращается, в перерывах я говорю с Лютиком, и он даже способен формировать целые предложения, пусть вяло и слабо. В его взгляде угадывается что-то кроме всепожирающий боли, страха и ужаса.       Я снова вижу, что он любит меня и способен показать это одним лишь взглядом.       Легче от этого не становится.       Его сердце все еще бьется медленнее нужного.       А потом раздается стук в дверь.       Чародей дергается и вскидывает голову, глядя в сторону. Сглатывает.       И по его лицу я все понимаю. По голосам, которые не удается услышать со стороны улицы — тоже.       А Лютик даже в себя еще полностью не пришел, я крепко держу его за руку и смотрю в его глаза. Я улыбаюсь ему и говорю, что все хорошо. Прошу его закрыть глаза и отдохнуть.       И что скоро мы уедем отсюда.       Чародей медленно встает и идет в прихожую. Я сглатываю, в упор смотря на Лютика. Он медленно моргает, глядя на меня мутными глазами. Я шепчу:       — Сейчас буду. Он все еще с тобой, — напоминаю я ему про кулон и встаю. Лютик отпускает меня.       Я сталкиваюсь с чародеем в коридоре и он смотрит на меня бешеными глазами.       — Пришли?..       — Пришли… — шепчет он. — Прости, спасти его не смогу, времени не хватит…       Я вздрагиваю.       Я-то искренне думал, что когда они придут, то вся проблема будет лишь в том, что мне надо будет как-то аккуратно отсюда уйти и вывести Лютика, чтобы нас не заметили.       Я-то думал, вся проблема в том, чтобы тихо свалить.       А этот чародей смотрит мне в глаза и говорит, что без него Лютик сдохнет.       — Я думал… думал, он уже в порядке.       — Я использую поддерживающие заклинания, — говорит он еле-еле, проходя вперед, будто все для него потеряло смысл.       Нет, не будто.       Конечно же потеряло.       Он знает, что то, что его ждет — не что-то хорошее.       Совсем не что-то хорошее.       Я хватаю его за плечо и смотрю ему в глаза.              — Если я с ними справлюсь, то ты спасешь Лютика?       — Ты не справишься. Заберут всех. Так что оставляй и меня, и его, и уходи. Ты-то им не нужен, а Лютик твой… Хотя можешь забрать, но я не знаю, сможет ли он продержаться весь пусть.       Я чувствую, что все мое тело тут же становится холодным и напряженным. Чувствую, что даже рукой пошевелить не могу от этих слов.       На секунду я выпадаю из реальности, просто растерянно смотря на чародея. Не верю в происходящее, не верю и не понимаю, что такое может быть.       Нет ничего, кроме дикого отрицания всего сейчас происходящего и желания отмотать время назад.       Но, вместе с осознанием, что это невозможно, я возвращаюсь в реальность, понимая во всей полноте: да, это правда.       Через какое-то время сюда кто-то вломятся, заберут этого мужика, а Лютик умрет на моих руках.       Во мне снова все леденеет и тяжелеет, и я говорю:       — Они знают, как ты выглядишь?..       — Предлагаешь сбежать? Так это…       — Отвечай.       Он удивленно вскидывает брови и выглядит достаточно спокойно, но я знаю, что он боится, что он напуган. Я вижу это по его взгляду, по его телу, слышу по его запаху. Он боится, он не знает, куда ему деться.       — Относительно.       — Наведи на меня иллюзию и пусть забирают меня.       Он удивленно замирает, я — вслед за ним.       Сам факт того, что я предложил себя вместо него за Лютика кажется безумием. Но отчего-то это не становится менее правдоподобным.       Просто осознание, что я умру за Лютика, на самом деле, жило во мне давно, возможно, всю мою жизнь.       Как Лютик знал, что я ему предначертан, так и я ждал всю свою жизнь человека, за которого можно будет умереть.       Та веская причина, из-за которой моя смерть обретет смысл и я сделаю это легкой рукой, без сожаления.       Но почему-то мне все еще больно.       И следом я понимаю, откуда эта боль и почему я ее чувствую.       Потому что как бы я не поступил, я сделаю этим Лютику больно. Я покину Лютика, оставлю его одного. Нарушу свое обещание. И причиню ему боль.       Но это все неважно. Я все равно его не предам, потому что делаю это ради него, ради его жизни.              Я нарушаю обещания, но Лютика я все еще не предал.       И это все, что имеет для меня какое-то значение.       Если я могу спасти Лютика, то мои действия не бессмысленны и не бесполезны.       Я просто это знаю. Чувствую.       По-другому быть не может.       — Ведьмак, я не знаю, кто там и что со мной сделают. Если Редания, то убьют за предательство. Если власть этой страны, то будут пытать. Ты не знаешь, на что подписываешься.       — Знаю. Я все прекрасно знаю, — уверенно говорю я, и сам поражаюсь этой уверенности. Знание того, что я все прекрасно понимаю и отдаю себе отчет. Ведь вопрос все еще только в Лютике.              Чародей качает головой, а потом спрашивает:       — И что же я должен тебе в обмен?..       — Спасти Лютика и дать ему безопасное место.       — А если я тебя обману?       — Ты не трус, и ты явно мне благодарен за эту сделку.       Чародей медленно кивает.       — Что ж… выгодная сделка. Тогда...       — Секунду. Мне нужен один момент… — бормочу я и быстро ухожу обратно в комнату. На пороге я застываю, в ужасе глядя на кушетку с Лютиком, осознавая, что вижу Лютика, скорее всего, в последний раз.       Глаза щипят.       Я подхожу к нему и, сжимая его руку, крепко целую.       Лютик пораженно ахает в мой рот, но отвечает. Кое-как касается моей щеки, поглаживая ее и я чувствую, как он расслабляется.       Это так удивительно.       Мы находимся сейчас так близко, как это возможно, только я знаю о нашей горькой участи, а он — нет.              Это так несправедливо…       Я медленно отстраняюсь от него и смотрю в его глаза.       Я не ждал, что мы кончимся вот так.              Не ждал, но почему-то не чувствую по этому поводу никакого ужаса. Все-таки я знал, я прекрасно знал, что всю свою жизнь я лишь искал того человека, кому я буду предназначен.       Кому предназначен буду я, моя жизнь, чтобы отдать ее ради этого человека.       Чтобы умереть можно было со спокойной душой, без сожалений.       Без слез, без жизни, без любви умирать во всяком случае было сложнее, потому что смерть без страха и смертью не была. Мне просто нечего было терять.       а теперь есть.       — Ты очень красивый, Лютик.       Лютик слабо улыбается и шепчет:       — Да… да, как и ты.       — Да… И ты самый прекрасный человек, которого я знаю. Ты достоин всего самого лучшего. Я так тебя люблю, Лютик.       Лютик будто бы сиять начинает от моих слов, он улыбается еще шире и сжимает мою руку в ответ.       — Поэтому мы и рядом, — шепчет он и прижимается носом к моей щеке, выдыхая.       «твой покой в моей груди»       Я улыбаюсь и целую его в щеку.       — Отдыхай, Лютик, чародей сказал, что тебе нужно отоспаться… а потом… потом будет утро после войны.       Лютик смотрит на меня и мягко улыбается.       «спи, наслаждайся.       с судьбою прощайся».       — А ты рядом тогда ляг.       — Мг, только воды принесу.       — Да… Хорошо…       Он улыбается, и я снова целую его.       На этот раз на прощение.       На этот раз как в последний…       А если бы мы не случились, то не знали бы друг друга, не знали бы этого горя. Жили бы своими жизнями, и были бы счастливы — каждый по-своему.       Я выпрямлюсь и с силой заставляю себя отойти. А когда делаю шаг в сторону двери, внезапно полностью осознаю, что ухожу от Лютика.       Скрипя зубами, я захожу в коридорчик, смотря на чародея.       — И передайте ему это, — прошу я, вкладываю в его руку кольцо. — Скажите, что это подарок… От меня… на его День рождение…              Я до последнего игнорирую то, какой болью в мне отзываются эти слова.       Но если так надо, если это спасет жизнь Лютику, то выбирать права я не имею.       Я вообще прав больше не имел, когда встретил Лютика.       И всегда я был с этим молчаливо согласен. И по сей день.       Чародей кивает, сжимая в ладони кольцо, а после шепчет какие-то слова. Меня на миг ослепляет, и я жмурюсь. Выбивает на секунду воздух из легких, но после я судорожно вдыхаю и широко раскрываю глаза.       Чародей внимательно меня оглядывает и говорит:       — Да… да, сойдет…       Я киваю, сглатываю. И прошу:       — Позаботьесь о нем.       Он кивает и, когда я иду к двери, в которою снова стучится тяжелая рука, я слышу, как в спину мне прилетает тихое «будь же ты благословенен».       Я киваю.       По словам Лютика я уже.       уже…       Я открываю дверь и смотрю мужику, выше меня но пол головы, в глаза.       Там, рядом с Лютиком, лежат мои мечи и зелья. Я думаю, что смог бы отбиться или хотя бы попытаться.       Мог бы…