Драже на любой вкус

      С тех пор, как Люциус прибыл в Хогвартс, прошло три месяца. Он почти ничего не узнал о тайных способах проникновения в замок, зато сделал удивительное открытие относительно самого себя. Впервые в своей жизни он влюбился.       Они с Гарри встречались при каждом удобном случае. Поначалу в этих встречах его интересовал только великолепный секс. Постепенно, однако, он начал разглядывать человека, скрытого за этим телом. И каким невероятным человеком оказался Гарри! Сильным и в то же время ранимым, порочным и нежным, умным и упрямым, не совсем диким, но и не вполне ручным; он был всем этим и гораздо большим. Он был уникален, и прежде всего, он был его, Люциуса. Его Гарри.       Он вспомнил, как отец говорил ему, что самая большая слабость Тёмного Лорда — это недооценивать любовь.       — Её магическая сила не поддаётся контролю, Люциус. Когда она найдёт тебя, не упускай её и крепко за неё держись, но сам её не ищи, не трать время на её поиски. Это — ключ Малфоев к успеху. Светлые маги тратят слишком много времени и усилий на поиски любви, а когда находят, не используют её силу. С другой стороны, тёмные маги считают любовь недостатком, не понимая, что иногда наши самые сильные стороны проистекают из самых слабых.       Тогда он ещё не понимал, что имел в виду отец. Он всегда думал, что они с дедушкой были дураками, если так сильно любили своих жён. Они шли на всё, чтобы удовлетворить каждый их каприз. Только теперь он начал понимать значение этих слов.       Когда он смотрел на Гарри, то чувствовал, что может победить всех и каждого, сделать всё, даже самое невозможное. Его голова была полна планов и идей, блеск которых удивлял даже его самого.       О да! Он мог сделать для Гарри то, о чём раньше даже не смел мечтать. Он, который раньше говорил, что у Малфоев есть деньги и власть, которые решают всё. Любовь окрыляла; она была подобна полёту без метлы. Он видел свой снитч, и на этот раз никто не помешает ему поймать его. Гарри будет принадлежать ему. Навсегда.              Зелья по-прежнему оставались любимым предметом Люциуса, даже если в его новом увлечении — наблюдении за Гарри — ему было отказано. Снейп вбил себе в голову, что Гарри хочет испортить зелья Драко, и однажды совершенно неожиданно решил, что они должны сидеть в противоположных углах класса.       Если бы ненависть Снейпа к Гарри не была так очевидна, Люциус был бы склонен полагать, что зельевар на самом деле защищает мальчика. Гарри сидел теперь в самом дальнем конце класса, в то время как Люциус — прямо перед столом Снейпа, где Северус мог следить за ним.       Как бы то ни было, теперь он не мог наблюдать за Гарри во время зельеварения, не вызывая подозрений. Это, конечно, не мешало Гарри наблюдать за ним. Он чувствовал, как эти зелёные глаза сверлят его спину и неотступно следят за каждым его движением. Это вызывало трепетное чувство внутри Люциуса, к которому он за последние месяцы уже привык. Оно, словно детектор, срабатывало всякий раз, когда они с Гарри находились в одной комнате, даже если тот был одет в мантию-невидимку.       Однако в один день занятия были прерваны профессором Макгонагалл, попросившей Гарри проследовать за ней в кабинет директора. Сердце Люциуса ёкнуло — в обычно суровом выражении лица Макгонагалл было что-то такое, что не сулило ничего хорошего его любимому. Случилось что-то серьёзное, и Люциусу хотелось бы знать, что именно.       Остальная часть урока прошла как в тумане. Гарри так и не вернулся. Во время обеда он тоже отсутствовал, и парочка его друзей выглядела очень подавленной. Он мог поклясться, что на лице Грейнджер были следы слёз. Мальчишка Уизли, впрочем, смотрелся ничуть не лучше. Со всё возрастающим трепетом он ждал их занятий по уходу за магическими существами во второй половине дня, но Гарри на нём тоже не было.       Люциус Малфой был обеспокоен.       И, признаться, это была не та эмоция, которую он привык испытывать, когда дело касалось других. Обычно его беспокоили его планы и махинации, не приносящие своих плодов, или нечто подобное — словом, это чувство всегда было исключительно разумным, и, конечно, никогда не заставляло болеть сердце. Он подумал было пропустить занятия и отправиться на поиски Гарри, но сумел взять себя в руки.       Однако, когда наступило время ужина и Гарри всё ещё не было на его обычном месте за гриффиндорским столом, Люциус отбросил осторожность и отправился на поиски своего возлюбленного. Едва выйдя из Большого зала, он ускорил шаг. Через пятнадцать минут и два лестничных пролёта он уже стоял перед портретом Слизерина, охраняющим вход в их комнату.       — Он здесь? — спросил он у него.       — Да, он был здесь с самого утра. Другой мой портрет, висящий в кабинете директора, не хочет говорить мне, что всё это значит. Иногда я сам себя ненавижу. Я могу быть таким раздражающим. С другой стороны, это то, чем можно гордиться, не так ли? Обычно это чертовски заводило Годрика. Он лез целоваться…       Люциус произнёс пароль, не обращая внимания на разглагольствования портрета — сейчас у него действительно не было на это времени. Когда дверь открылась, он быстро оглядел комнату. Там, на полу, перед камином, сидел его Гарри. Он обхватил ноги руками, положив подбородок на колени. Он был похож на маленького ребёнка. Такой беззащитный.       Люциус молча подошёл к нему и сел рядом, совершенно не обращая внимания на то, что его дорогая, сшитая на заказ одежда могла испачкаться от сидения на полу. Гарри на мгновение задержал на нём свой взгляд. Его глаза были сухими — слишком сухими, как у человека, чьё горе выше слез. Боль, скрытая за тусклой зеленью, затронула что-то глубоко внутри Малфоя.       Гарри было больно. Как и Люциусу.       Медленно, словно не желая спугнуть, он раскрыл объятия и притянул Гарри к себе. Мальчик позволил сдвинуть себя, словно одна из тех безжизненных маггловских кукол. Люциус с трудом подавил желание встряхнуть его. Он хотел, чтобы вместо этого самозванца, занявшего его место, вернулся его Гарри. Больше всего на свете он хотел знать, что или кто довёл его любимого до такого состояния. Он хотел отомстить за своего возлюбленного. Он хотел побороть горе Гарри и окружить его удушающим счастьем.       — Что случилось? — тихо спросил он.       Долгое время ответа не было. Люциус уже обдумывал способы вырвать правду у Уизли или Грейнджер, когда Гарри прервал его смутные мысли.       — Сириус мёртв, — безжизненно прошептал Гарри.       — Сириус? — повторил Люциус, пытаясь понять, кто это такой.       — Сириус Блэк, мой крёстный, — пояснил Гарри специально для него.       — Разве он не… Дорогой, мне правда очень жаль. Я не знал, что вы с ним были близки. Как он умер? — Люциус решил, что сейчас не самое лучшее время напоминать мальчику, что Сириуса обвинили в убийстве его родителей. Очевидно, Гарри уже знал, что он был невиновен, иначе не печалился бы так по этому поводу. Позже он выяснит, как Поттер узнал об этом.       — Пожиратели Смерти. — Эти слова были произнесены с всепоглощающей ненавистью.       Ему показалось, что его ударили в живот.       Пожиратели Смерти.       Люциус был так поглощён жизнью в своём новоприобретённом раю, что на какое-то время забыл, кем и чем он был на самом деле. Быть Драко было блаженно просто. Его единственной заботой были школьные занятия и поиски времени для встреч с Гарри. Он слишком привык к этой роли, но теперь реальность вернулась, неотвратимая и беспощадная.       За пределами Хогвартса существовал целый мир. Мир, в который ему придётся когда-нибудь вернуться. Это был мир, где они с Гарри Поттером были смертельными врагами. Это был мир, где он был одним из тех ненавистных Пожирателей Смерти. Вот только он больше не соответствовал его требованиям.       Пришло время переделать его в новый мир, где они с Гарри могли бы быть вместе, и в нём у Люциуса было много дел. Ему нужно было избавиться от Волдеморта раз и навсегда. Ему нужно было разорвать отношения Гарри с Драко. Более того, он должен был заставить Гарри влюбиться в него; в него, Люциуса Малфоя, а не Драко. Было ещё много факторов, которые необходимо принять во внимание, прежде чем он сможет построить более конкретный план.       Прежде всего он должен был убедиться, что с Гарри всё в порядке. Он утешит своего возлюбленного. Как только он придёт в себя, Люциус начнёт претворять свои планы в жизнь. Но сейчас они могут подождать — Гарри превыше всего.       — Мне так жаль, любовь моя, так жаль. Но, по крайней мере, я могу гарантировать, что среди них не было моего отца. Он уехал из страны по делам; семейным делам, а не по поручению Волдеморта. — Не повредит, если Гарри начнёт немного доверять Люциусу Малфою.       — Ты не должен извинять своего отца, Драко. Я знаю, что ты — это не он. Я бы никогда не осудил тебя за то, что сделал он.       — Да, и знаешь, он очень изменился. В своих последних письмах он писал мне, что уже не так сходится во взглядах с Волдемортом. Ну, по крайней мере, не так сильно, как раньше. — Люциус почувствовал, что Гарри напрягся, и решил сменить тему. Терпение. Постепенно он укрепит доверие Гарри к нему. — Не хочешь рассказать мне о Сириусе? Возможно, тебе будет полезно сейчас поговорить. Я мало что знаю о нём, кроме того, что было сказано в прессе.       — Он был невиновен! — горячо воскликнул Гарри, словно провоцируя Люциуса на возражение. Тот только кивнул. Он гладил Гарри по волосам так, как обычно успокаивал своего любовника, когда тот был расстроен, и ждал, когда тот расскажет свою историю.       Гарри всё говорил и говорил. О Сириусе и о том, как они с Гермионой спасли его. О том, как его крёстный всегда старался, как мог, защитить его и поддерживать с ним контакт, даже когда его преследовало министерство. О своей печали и отчаянии из-за смерти единственного отца, которого он знал. Люциус молча слушал, своим безмолвным присутствием оказывая столько поддержки, сколько мог.       Во время рассказа слёзы вырвались из-под жёсткого контроля Гарри и теперь свободно текли по его лицу. Закончив говорить, он уткнулся лицом в грудь Люциусу и заплакал. Душераздирающие рыдания, перемежаемые безутешными, бессвязными восклицаниями, сотрясали его тело. Гарри сжимал в кулаки мантию Малфоя, и всё это время Люциус держал его в объятиях, бормоча ему на ухо успокаивающую чепуху, совершенно не замечая собственных беззвучных слёз.       Так они просидели довольно долго, пока Гарри окончательно не успокоился. Через некоторое время он поднял голову. Его пальцы нерешительно пробежали по высохшим следам слёз на лице Люциуса. Он смотрел на Малфоя с благоговейным трепетом, как будто не мог поверить, что Драко тоже плакал вместе с ним. Маленький счастливый огонек зажёгся в зелёных глазах Гарри, прогоняя их былую тусклость, и это зрелище заворожило Люциуса.       — Я люблю тебя, Драко.       Эти слова застали его врасплох. Впервые за всё время, что они были вместе, Гарри произнёс эти три слова. Наверное, это был первый раз, когда Гарри вообще произнёс эти слова в своей жизни. Люциусу словно ножом вонзили в самое сердце. Это его имя должно быть после признания, а не его сына.       Драко.       Он — не Драко, никогда им не был и никогда не будет. Его зовут Люциус. Именно в Люциуса Гарри должен был влюбиться.       В глазах Гарри светились надежда и тоска, но прежде всего — любовь. Любовь, направленная на него. Или, во всяком случае, на того, кем он притворялся. Он оказался в аду, который сам же и создал. Он лгал Гарри. Более того, он будет продолжать это делать. Он знал, что если Гарри когда-нибудь узнает об этом, то никогда не будет прощён. Была только одна правда, которая могла бы компенсировать всю ложь. Он надеялся, что этого будет достаточно.       — Я тоже тебя люблю, Гарри.       Этого должно быть достаточно.       Улыбка Гарри и последовавший за ней поцелуй должны были сделать его счастливым, однако это только ещё глубже ввинтило нож в его сердце. Он ответил на поцелуй Гарри всем своим существом. Поцелуй был ещё одним способом выразить его любовь, но больше всего — извиниться.       — Займись со мной любовью, Драко. Я хочу почувствовать тебя внутри себя.       Люциус не знал, смеяться ему или плакать. «Займись со мной любовью». Очередной первый раз, который сын у него забрал. Первый раз, когда Гарри будет снизу. Он хотел, чтобы это было незабываемо; хотел, чтобы и через сто лет одного только воспоминания об этом было бы достаточно, чтобы заставить Гарри покраснеть. Но теперь это воспоминание навсегда будет связано с лицом Драко. Даже после того, как он разлучит их и заберёт Поттера себе, память о том первом разе всегда будет связана в сознании Гарри с его сыном.       И всё-таки отказать Гарри он не мог. Его возлюбленный нуждался в любви, и Люциус даст ему её, даже если это разобьёт ему сердце. Он любил Гарри. Этого должно быть достаточно.       Пальцы, вплетённые в чёрные шелковистые волосы, были пальцами Драко. Руки, притягивающие голову Гарри ближе, были руками Драко. Губы, целующие его любимого, и изучающий язык тоже принадлежали Драко. Люциус попытался подавить эти беспорядочные мысли, мелькающие в голове, но не смог остановить себя. В этот момент он ненавидел своего сына больше всех на свете.       Гарри стонал, шептал и задыхался, когда его целовал Люциус, однако с его губ слетало «Драко, Драко, Драко». Это Люциус сводил его тело с ума от удовольствия. Люциус занимался с ним любовью. Хотелось закричать: «Я не Драко!», но это было невозможно. Это было так же невозможно, как выйти сейчас же из комнаты и разбить тем самым сердце Гарри. Он был пойман в ловушку; захвачен в капкан чувств. Это было ещё одно новое ощущение, которое пробудил в нём Поттер.       Он сосредоточился на вкусе кожи Гарри, сладком и солёном одновременно. Он сконцентрировал всё свое внимание на шее Гарри и на том, как кусать и лизать этот маленький участок, о котором знал только он, чтобы заставить его безудержно извиваться и стонать. Следующими были соски; сначала левый, и Люциус чувствовал, как бьётся сердце Гарри под его губами. Он дразнил и посасывал его, пока тот не затвердел. Напоследок он ещё раз куснул его и сдвинулся вправо, чтобы повторить то же самое с его близнецом.       Все его мысли были сосредоточены на удовольствии Гарри. Люциус заставлял его дрожать, умолять и биться в муках желания, пока имя Драко не превратилось в неразборчивый стон. С нескрываемым удовлетворением он увидел, как эти зелёные глаза потемнели от страсти, любви, желания и безусловного доверия.       Бёдра, беспорядочно дёргающиеся под ним, ещё больше разжигали огонь в Люциусе. Он успокаивал мягкими движениями рук своего обезумевшего возлюбленного, продолжая безжалостно исследовать раскинувшееся под ним трепещущее тело: подрагивающий живот, бёдра, костлявые коленки, длинные икры, маленькие ступни. Мускулы под его кожей подёргивались и перекатывались в ответ на проявляемые к ним знаки внимания Люциуса. Малфой зачарованно следил за каждой реакцией Гарри.       Может быть, тело Люциуса сейчас и не было его собственным, но, по крайней мере, тело Гарри принадлежало ему. Он играл на нём, словно на инструменте. Он знал все его чувствительные местечки: куда нажать, чтобы заставить стонать; где полизать, чтобы заставить ахнуть; куда куснуть, чтобы заставить закричать. Тело Гарри принадлежало ему по праву. Ни его сын, ни кто-либо другой в мире не может этого у него отнять. Пока этого должно быть достаточно. И, наконец, он одним долгим медленным толчком вошёл в податливую плоть Гарри.       Бархатистые стенки, окружившие его, были невероятно тесными. Каждое движение Гарри, каждое сокращение его мышц вызывали у него прилив удовольствия. Люциус проделывал это бесчисленное количество раз с несчётным количеством людей — всех и не упомнить. Никто из них не мог сравниться с Гарри. Мальчик был создан, чтобы принадлежать ему. Они идеально подходили друг другу.       Гарри не сводил с него глаз, вцепившись руками в плечи Люциуса, как будто он был единственной надёжной опорой в этом мире. Приподняв бёдра, он встречал каждый толчок Малфоя с той же силой, с которой тот толкался внутрь. С каждой секундой они были всё ближе и ближе к своей цели. Люциус оттолкнул руку Гарри, когда тот попытался коснуться своего члена, теревшегося между их животами, и вместо этого сам начал водить по нему, идеально подстраиваясь под ритм толчков, заставляя Гарри бессвязно вскрикивать. Он произносил имя Драко снова и снова, как будто это было единственное слово, которое он ещё знал в данный момент.       Люциус запустил другую руку в спутанные чёрные волосы, притягивая голову Гарри ближе к себе и заставляя его замолчать глубокими страстными поцелуями.       Танец их тел становился всё более неистовым по мере того, как он приближался к своей неминуемой кульминации. Когда Люциус почувствовал, как первые спазмы пронзают тело Гарри, он усилил мощь своих толчков. С последним прерывистым криком, приглушённым языком Малфоя, Гарри кончил, выплеснувшись на их животы. Люциус плыл на волнах оргазма своего возлюбленного, пока Гарри не перестал дрожать.       Он перестал терзать губы Поттера, переплетая их пальцы вместе. Последние остатки его самообладания разбились вдребезги, когда Гарри намеренно сжался внутри, обхватывая его теснее некуда. С последним толчком он кончил глубоко в своего мальчика.       Он ещё наслаждался последними всполохами своего оргазма, когда Гарри закричал — не от удовольствия или боли, а от страха и ужаса. В глубине невероятно широко сейчас раскрытых зелёных глаз Люциус безошибочно угадал ненависть. Руки Гарри истерически отталкивали его; ногти впились в спину, оставляя красные следы, в то время как всё его тело отчаянно пыталось сбросить Малфоя с себя.       Люциус всё-таки добился своего. Гарри Поттер узнал, кто он на самом деле. Через сто лет, когда он будет вспоминать свой первый раз снизу, в его памяти будет запечатлено именно лицо Люциуса. Однако вместо любви и счастья, которые Малфой хотел ему внушить, он испытает только страх и отвращение.       — Успокойся, Гарри. Я могу объяснить, если позволишь. Успокойся, я не сделаю тебе больно. Тебе нечего бояться. — Его слова не были услышаны. Как только он поднялся и отошёл от Гарри, мальчик вскочил на ноги и начал лихорадочно искать свою палочку среди разбросанной одежды.       Люциус вздохнул. Совсем не это он имел в виду, когда хотел, чтобы Гарри узнал правду. Он возблагодарил Салазара за то, что шок затуманил рассудок мальчика; в противном случае он бы уже давно использовал магию, чтобы призвать свою палочку. Люциус не мог позволить, чтобы это случилось. Сейчас ему больше, чем когда-либо, нужно было сохранять спокойствие, особенно если он намеревался удержать Гарри.       Быстрый Акцио, а затем Экспеллиармус — и обе их палочки были надёжно зажаты в его левой руке. Конечно, это никак не поспособствовало успокоению Гарри; напротив, мальчик оставил теперь бесполезные поиски своей палочки и побежал к двери. «Так не пойдет», подумал Люциус. Он не мог позволить ему уйти до того, как они поговорят; более того, он ни при каких обстоятельствах не позволит другим увидеть обнажённое тело своего Гарри.       — Ступефай! — Тело Гарри безвольно упало на пол.       Он наколдовал мокрую тряпку и стёр следы их любовных ласк с тела своего возлюбленного. В другое время он использовал бы простое заклинание, однако сейчас, скорее всего, ему потребуется немало времени и сил, чтобы суметь убедить Гарри возобновить их отношения, поэтому ему хотелось насладиться каждым мгновением, которое у него ещё было, рядом со своим любимым.       Он ещё некоторое время смотрел на обмякшее тело на полу. Покачав головой, Люциус подавил внутреннее беспокойство. Он должен быть сильным. Ему нужно будет убедить Гарри остаться с ним; доказать Гарри, что именно в Люциуса он влюбился, а не в Драко. Это будет очень трудно сделать.       Одним взмахом палочки он умылся и оделся. Еще один пасс — и Гарри, полностью одетый, уже сидел в одном из кресел у камина. Наконец, он произнёс заклинание, которое не дало бы Гарри встать. Пришло время объясниться.       — Энервейт! — Как только сознание вернулось к нему, Гарри снова попытался убежать, но обнаружил, что не может встать с места. Какое-то время он ещё посопротивлялся, но скоро понял, что находится в ловушке.       — Закончил наконец? — весело спросил Люциус. Ничто в его поведении не выдавало неловкости.       — Что ты сделал с Драко? — укоризненно спросил Гарри.       Люциус ласково улыбнулся этому проявлению типично гриффиндорского поведения. Для них безопасность других всегда стоит на первом месте, даже если они сами находятся в смертельной опасности. Не то чтобы мальчику сейчас угрожала гибель, но он ведь этого не знал, по крайней мере пока.       — С ним всё в полном порядке. О нём не беспокойся.       — Где он?       — В поместье Малфоев, конечно. А где же ещё ему быть? Вообще-то, если не ошибаюсь, он не покидал поместье с самого Рождества. — Он зачарованно следил за эмоциями, играющими в глазах мальчика. Подозрение перешло в недоверие, затем в осознание. Осознание сменилось осуждением от предательства, и в конце концов оно переросло в гнев.       — Ты врёшь! Ты врёшь! Я знаю, что это не так! — Но даже Люциус видел, что на самом деле он не был так уверен в своих словах.       — Две недели назад на занятиях мы обсуждали Оборотное зелье. Ты же знаешь, как оно действует, — сказал Малфой.       — Да, вот именно. Я знаю, что его действие длится всего один час. Я был с Драко гораздо дольше, и за это время он не пил ничего, что хотя бы отдалённо напоминало Оборотное. — На лице Гарри отразилось облегчение. В конце концов, это был сильный аргумент, который доказывал, что он не провёл последние месяцы, периодически занимаясь сексом с правой рукой Волдеморта.       — Нет. Ты не видел, чтобы я пил что-нибудь хоть отдалённо похожее на Оборотное. Однако ты ведь не раз видел, как я ем драже Берти Боттс на любой вкус, не так ли? Как видно из названия, они бывают любого вкуса. Магическая формула, которая позволяет им приобретать различные вкусы, может быть использована также для получения магических свойств определённых зелий. Это было одно из моих самых удивительных открытий. — Сказав это, Люциус достал из кармана коробку драже Берти Боттс и с притворным безразличием проглотил одну штучку.       Эффект был мгновенным. Он почувствовал, как волосы сами собой втягиваются в голову. Его руки укоротились; тело потеряло в росте. Его дорогая одежда, заколдованная так, чтобы всегда подходить по размеру тому, кто её наденет, также стала уменьшаться, пока не стала ему впору. Через несколько секунд человек, сидевший перед Гарри, стал точной копией Драко Малфоя.       — Это ты?!.. Я… Мы… Мерлин! Я не могу поверить, что мы это делали… Ты врёшь! — заявил, наконец, Гарри с убеждением; он вновь преисполнился надеждой. — Мы с Драко были вместе и больше часа, и он не ел никаких драже.       Люциус тоже помнил те случаи, в основном тогда они занимались сексом. В некоторых из них он был на волосок от гибели — у Гарри была сверхъестественная способность заставлять его забывать обо всём на свете, когда он был рядом — как сегодня. Люциус был так поглощён беспокойством за него, что забыл съесть драже. Ещё один его идеальный план, который мальчик случайно разрушил, однако он не мог по-настоящему злиться на Гарри.       — Это было бы вполне обоснованно, если бы я не увеличил концентрацию зелья, немного изменив формулу. Одного такого драже достаточно, чтобы продержаться в течение трёх часов, — сказал ему Люциус, разрушая последние надежды Гарри.       — Я тебе не верю, — слабо сказал Поттер, но в его голосе не было убеждённости.       — Гарри, какие ещё доказательства тебе нужны, если ты был тогда на квиддиче? Мой сын — в отличие от меня — никогда не был хорошим ловцом. Ты действительно веришь, что Драко мог бы скрыть такой талант, если бы он у него был? Самым большим желанием моего сына всегда было превзойти тебя в квиддиче. Он сделал бы всё, что в его силах, чтобы победить Гриффиндор, особенно тебя. Если он не сделал этого, то это не потому, что он не хотел, а потому, что не мог.       — Квиддич! — воскликнул Гарри с зарождающимся пониманием. — Мерлин, ты! Ты был… Это был ты на той игре, после Рождества! — сказал он с ужасом.       В голове Гарри роились бессвязные мысли. Он никак не мог заставить себя осознать, что провёл несколько месяцев в постели с отцом своего парня.       — Да, — без всякой необходимости подтвердил Люциус.       — Понятно, — с несчастным видом сказал Гарри. Он чувствовал себя преданным. Он мог точно определить в своём сознании тот момент, когда начал влюбляться в Драко. Именно на поле для квиддича, во время той игры, он впервые осознал, какой огромный потенциал таится под высокомерной внешностью его бойфренда. Это было настоящим откровением.       До этого момента Драко был для него всего лишь удобством. Он был тем, с кем можно было удовлетворить сексуальные потребности своего тела. Виноватым из-за этого он себя не чувствовал, потому что это с самого начала было основой их отношений. Они завязались после насыщенной событиями драки, которая закончилась тем, что Драко прислонился к стене, а Гарри впечатался в него. Поначалу это было довольно банально.       Гарри был далеко не первым у Драко. У слизеринца уже была довольно громкая репутация, согласно которой он трахал всё, что движется, будь то парень или девчонка. Со временем их отношения превратились в дружеские с приятным дополнением в виде секса, но Гарри ни разу не думал, что они могут превратиться во что-то большее, до той роковой игры в квиддич.       В последующие месяцы Гарри всё больше и больше влюблялся в Драко. Он как будто стал совершенно другим человеком. Гарри думал, что эта перемена была результатом того, что Драко наконец-то вырвался из-под гнёта своего отца; на самом же деле Драко буквально был другим человеком.       За последние три месяца Гарри часто думал о том, каково было бы позволить Драко трахнуть себя. Единственное, на что он никогда не соглашался в сексе с ним — это позволить слизеринцу быть сверху, в основном потому, что он хотел сделать это с кем-то, кого действительно любил бы.       Когда Гарри увидел, что Драко плачет из-за его боли, вызванной смертью Сириуса, он уже с уверенностью мог сказать, что влюблён в Малфоя. Более того, на какое-то блаженное мгновение он действительно поверил, что Драко любит его в ответ.       Люциус Малфой был великим актёром. Гарри был ещё большим дураком.       — Но почему же? — наконец спросил Гарри. Он влюбился в иллюзию, в кого-то, кого вообще не существовало. Человек, которого он любил, не был ни Драко, ни Люциусом, а Люциусом, притворяющимся Драко. И он имел право знать хотя бы причину всего этого.       — Почему что, Гарри?       — Зачем ты приехал в Хогвартс? Почему ты до сих пор не передал меня Волдеморту? У тебя было полно возможностей сделать это. Почему тебе нужно было выдавать себя за Драко… почему ты притворялся, что тебе не всё равно? — По большей части, это был единственный вопрос, на который Гарри хотел получить ответ.       — Я и не притворялся, Гарри. Салазар знает, что я этого не делал! Всё, что я говорил; всё, что я делал, было правдой.       — Чушь собачья! — закричал Гарри, совершенно вне себя. — Неужели ты думаешь, что я настолько тупой? Ты лгал мне всё это время. Я больше не позволю тебе врать мне. Ты грёбаный ублюдок! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ненавижу тебя!       И Гарри снова затрепыхался в магических оковах, удерживающих его словно приклеенным к стулу. Однако на этот раз ему не хотелось убегать из комнаты. Ему хотелось ударить Люциуса. Сильно. Бить снова и снова, пока он не почувствует такую же сильную боль, как сам Гарри.       Но это было уже лишнее, потому что Люциус и так страдал от боли, пусть он и мастерски скрывал это. Он был готов подвергнуться Круциатусу, если бы это избавило его от необходимости слышать, как Гарри говорит, что ненавидит его. Ему отчаянно хотелось подойти к нему, обнять, успокоить его боль. Тот факт, что он был причиной огорчения Гарри, только усугублял ситуацию.       — Гарри, пожалуйста, послушай меня. Я не врал. Ладно, я солгал. Но не там, где речь идёт о важных вещах. Я действительно люблю тебя. Я не могу не любить тебя. Я даже не пытался оградить себя от этого. Я люблю тебя, — сказал он, желая, чтобы Гарри поверил ему, с едва сдерживаемым отчаянием в голосе.       — Ты любишь меня?! Это что, должно в корне поменять ситуацию? Если бы ты действительно любил меня, то не лгал бы мне, не притворялся бы тем, кем не был. Ты бесстыдно воспользовался моими отношениями с Драко, чтобы добиться своих целей, и теперь у тебя хватает наглости говорить мне, что любишь меня. Ты не знаешь, что такое любовь! И, подумать только — я позволил такому чудовищу, как ты, лишить меня девственности. Но в действительности я не позволял тебе, ведь так? Ведь я не знал, кто ты такой. И вообще, ты меня изнасиловал! Даже если ты делал так, чтобы мне понравилось, ты всё равно изнасиловал меня!       Эта фраза стала для Люциуса последним ударом. Он больше не мог смотреть на Гарри, пылающего ненавистью и отвращением. В этот момент он понял, что не сможет сказать ничего, что заставило бы Гарри передумать. Сейчас он был слишком глубоко ранен. Может быть, со временем Люциус и вернёт его к себе, но сейчас этого времени у него не было. Через пару часов начнутся занятия. Если он сейчас же не освободит Гарри, его начнут искать. Если он освободит его, мальчик немедленно пойдет к директору и расскажет ему правду о Люциусе. А оттуда до чашки Веритасерума и камеры в Азкабане рукой подать.       Настало время для разработки плана на случай непредвиденных обстоятельств. Приняв решение, он сунул руку в один из карманов и вытащил ещё одну пачку драже. Он порылся в её содержимом, пока не нашёл угольно-чёрный экземпляр, и грустно улыбнулся. Он не хотел, чтобы до этого дошло, но выбора у него особо не было. Это был самый безопасный путь; кроме того, это был единственный способ удержать Гарри при условии, что он хорошо разыграет свои карты. Впрочем, когда у Малфоев было по-другому.       — Если я попрошу тебя съесть это, ты сделаешь это? — спросил Люциус, хотя уже знал, каков будет ответ.       — Нет! Ни за что на свете я не стану есть эти проклятые драже, — сказал Гарри, широко раскрыв глаза от едва скрываемого страха.       — Я так и думал.       В два шага Люциус оказался рядом с Гарри. Со всей нежностью, на которую он был способен — учитывая, что Гарри боролся с ним — он зажал его ноздри между пальцами, эффективно перекрывая ему доступ к воздуху. Через некоторое время Гарри был вынужден открыть рот. Быстрым движением он положил драже в рот Гарри и закрыл его рукой, прежде чем тот успел бы выплюнуть его. Другой рукой он направил палочку на горло Гарри и пробормотал заклинание, которое заставило мальчика сглотнуть.       Потом Люциус успокаивающе погладил его по голове, пока тот бился под действием зелья. Через пятнадцать минут тело Гарри замерло под его ласкающей рукой. Люциус подождал, пока утихнут последние толчки, и осторожно повернул к себе лицо Гарри.       Глаза гриффиндорца были совершенно чёрными. Его зрачки были настолько расширены, что зелень было практически не разглядеть. Лицо мальчика было совершенно лишено всякого выражения. В этот момент он был словно пустой сосуд, ожидающий наполнения.       Люциус провёл пальцами по знаменитому шраму, очертил контур чёрных бровей; опустил подушечки вниз по бархатистой поверхности щёк, аккуратному носику и контурам идеального рта. Он запечатлел в памяти каждую чёрточку лица Гарри. С грустной улыбкой он прервал контакт. У него было ещё много работы.       — Ты забудешь, что Люциус Малфой когда-либо выдавал себя за его сына, — ровным голосом приказал он.       — Я забуду, что Люциус Малфой когда-либо выдавал себя за его сына, — безжизненно повторил Гарри.       И Малфой продолжил в том же духе. Стараясь не повредить Гарри рассудок, Люциус переделал воспоминания мальчика о последних месяцах. Он стёр некоторые из них, создал другие вместо них; какие-то изменил, а какие-то оставил неизменными. С каждым воспоминанием, украденным у Гарри, он чувствовал себя всё более виноватым. Это было новое чувство для него, человека, который бросал Круциатус, Империус и Авада Кедавра на своих бесчисленных жертв, не теряя при этом ни минуты сна. Что ж, вина была ещё одним чувством, которые мог пробудить в нём только Гарри.       Зелье, которое он использовал, было одним из его лучших творений. Он уже проверил его эффективность — оно действовало одинаково и на магглов, и на волшебников. Оно было намного лучше, чем простой амулет памяти, и не уничтожало память субъекта полностью, как обычно происходит при применении слишком мощных чар памяти, однако, его эффект и не исчезал со временем, как это было в случае со слабыми чарами. Кроме того, оно позволяло внедрять в сознание жертвы новые воспоминания. Если это было сделано правильно, то переход между реальными воспоминаниями и внушёнными проходил так гладко, что не оставалось никаких белых пятен. Кроме того, от него не было никакого противоядия. Как только зелье заканчивало своё действие, воспоминания терялись навсегда.       Закончив, он с трепетом ждал, когда Гарри проснётся. У него не было никаких сомнений в эффективности своего зелья; тем не менее, он хотел быть уверенным, что Гарри никоим образом не пострадал. Раньше он не заботился о тех, на ком испытывал зелье.       Веки Гарри затрепетали, и он открыл глаза, на мгновение растерявшись, как будто не помнил, где находится.       — Драко? — спросил Гарри, всё ещё сонный. — Я не помню, как заснул, — сказал он слегка смущённо.       — Ты измучил себя слезами. Надеюсь, ты хорошо спал? — спросил Люциус, пытаясь выразить сочувствие и понимание.       — Да, спасибо. А сколько сейчас времени?       — Около пяти утра. Ты выглядел таким умиротворённым, что у меня не хватило духу разбудить тебя. Тебе уже лучше?       — Наверное, — сдавленно ответил Гарри. — Прости, что я тебя побеспокоил. Я просто не мог вынести жалости на лицах Гермионы и Рона. Я хотел, чтобы кто-то понимал моё горе по Сириусу, но не жалел меня. Ты показался мне самым лучшим вариантом. Я знаю, что мы больше не вместе, но мы договорились остаться друзьями и…       — Тише. Тебе не нужно ничего объяснять. Я рад, что ты выговорился мне. Для этого и нужны друзья, верно? — выдохнул Люциус, теперь уже менее обеспокоенный. Зелье сработало превосходно.       — Да, знаю. Спасибо. Думаю, мне лучше уйти прямо сейчас. Рон с Гермионой наверняка беспокоятся обо мне. Если я не вернусь в спальню до завтрака, они поднимут на уши весь замок.       — Наверное, ты прав. Ты уже сказал им, что мы расстались? — спросил Люциус, хотя и знал, каким будет ответ.       — Нет, я собирался сказать им об этом сегодня. Но когда я узнал о Сириусе… — Голос Гарри затих. С грустной улыбкой он продолжил: — Я расскажу им позже. Спасибо, что пришёл, Драко. Я…       — Молчи. Я уже сказал тебе, что всё в порядке. Если бы я только знал, что такое случится, то не позволил бы тебе вчера порвать со мной, — сказал Люциус, вложив в свой голос столько любви, сколько осмелился, но стараясь не показывать своих истинных чувств к Гарри.       — Ты не мог этого знать. Кроме того, это было обоюдное решение. Но я рад, что мы всё ещё друзья, — добавил Гарри с усталой улыбкой.       — Тебе надо поспать. Выглядишь измученным. Я мог бы пойти с тобой, если ты…       — Нет, всё в порядке, — перебил его Гарри. — Ты уже и так оказал мне большую помощь. Пока, Драко.       — До встречи. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, где меня найти. Мы встречаемся на этой неделе или ты хочешь перенести занятие?       — Нет, оставим. Я приду. И спасибо, что был со мной, — сказал Гарри уже в дверях.       — Мне было нетрудно.       Люциус смотрел, как Гарри уходит. Ему ещё много чего нужно было сделать. Учебный год почти закончился. Он останется в Хогвартсе до конца семестра, чтобы следить за здоровьем Гарри; чтобы на сто процентов быть уверенным, что до его отбытия никаких побочных реакций на зелье не будет. А также это время он мог использовать, чтобы завершить свое прерванное исследование защиты Хогвартса.       Как только он окажется в поместье, то переделает и воспоминания Драко, чтобы они совпали с воспоминаниями Гарри. А пока он будет наслаждаться тем немногим временем, что проведёт рядом с Гарри, даже если это будут просто дружеские встречи. Если всё пойдет по плану, очень скоро Гарри снова будет принадлежать ему.