(Не)хорошие

      У мисс Долорес Амбридж ровно четыре часа до звона колокола. Четыре часа на то, чтобы стереть потекшую тушь и размазанную помаду, спрятать в ящичек прикроватной тумбочки порванные трусики и починить застежку бюстгалтера взмахом волшебной палочки. Ровно четыре часа и не дописанное эссе с растекшимися по нему чернилами, проклятая юбка выше колена и испачканные кровью бедра.       Четыре часа на то, чтобы вздремнуть и за завтраком выпить несколько баночек странного на вкус и непонятного на состав зелья, взбадривающего организм и наливающего его приятной дымкой спокойствия, которое профессор достает ей по блату, с похабной улыбкой предупреждая, что оплачивать она будет после занятий. Ровно в те дни, когда такой же оплатой не занимается другая студентка, попавшая в прошлом месяце в больничное крыло с истерикой.       У профессора ужасные манеры и явные педофильские наклонности, сальные шуточки и заезженные комплименты девичьим фигурам. Долорес никогда не считала себя красивой, но статный черноволосый мужчина, приглашенный в этом году преподавать ЗОТИ, вселил в нее уверенность обратного. Он, пользуясь идиотской влюбленностью в него, внушал девушке красоту ее ног и тела, говорил, что она выглядит прекрасно и учил видеть в зеркале ту самую мягкую прелесть ее черт, что была присуща юному организму.       Он вел себя, как дурацкий сказочный принц на белом коне. Только вот, оказался злодеем из сказки с одним сквозящим желанием — переспать с ученицей и заставить ее уважать и таять от каждого жеста его внимания.       У взрослой Долорес Амбридж было ровно четыре часа, чтобы собрать оставшиеся документы и еще раз просмотреть открытое ей дело, получить письмо от судьи, что решение будет в ее пользу — все факты против бывшего профессора. И еще одну любовницу того времени нашли, она даже согласилась дать против него показания.       У взрослой Долорес было четыре часа, чтобы накраситься, а у ее студенческой копии — чтобы стереть макияж и спрятать синяки под глазами от бессонных ночей, размазать слезы по бледным щекам и выкричаться в подушку от боли, грязи, несправедливости происходящего.       Она ведь никогда не любила эти юбки, косметику, развязное и вызывающее поведение. Но оно нравилось ему. Она никогда не была на отработках до седьмого курса, пока он не оставил ее впервые, так и не объяснив внятно причины и вызвав шквал волнения в ее наивной душе. И еще-еще-еще. Он заставил ее как-то морально получать странное удовольствие от их взаимодействия, манипулируя и ловко обходя принципы чести в ее кучерявой головке. Принудил к первому поцелую.       Его руке на ее колене.       Это было так больно и так сладко одновременно, ее детское увлечение стало новой игрушкой в его руках. Цепкие лапы с длинными острыми когтями вонзались в ее сердце и раздирали плоть, он плевал на ее внутренний мир и знания, только давил в их «отношениях» и заставлял чуть ли не поклоняться его образу.       — Я делаю тебе одолжение, принимая твои ухаживания, — шептал он ей в порыве злости, держа за горло. Кажется, тогда она впервые постаралась прервать болезненный круг их общения, но попытка оказалась провальной. Лишь синяки и горящая щека от его пощечины, оставленный в кабинете клок волос и впервые порванная одежда напоминали о том, насколько она слаба и жалка. — Ты соблазняешь меня, маленькая Долли, а я иду у тебя на поводу. Ведь это ты во всем виновата, разве я не прав?       Не прав, — была уверенна взрослая Долорес. Взрослая Долорес, которая боялась мужчин, боялась себя и собственной привлекательности. Которая ненавидела свое тело и оставляла на нем кровавые отпечатки лезвий. Которая сжигала свой организм зельями, стараясь забыть наркотический эффект его, и делала только хуже внешности, методично разрушала собственную психику и проходила лечение у колдомедика. Потому что маленькая мисс Амбридж в ней была уверена в обратном.       Маленькая мисс Амбридж никогда бы не смогла упрятать этого ублюдка за решетку.