Половина Луны

Проснулась махарани Мура от нежных поцелуев. Стопы её согревали горячим дыханием, кончиков пальцев касались влажным языком, трепетно вылизывая, словно сладкое лакомство. Махарани Пиппаливана уже почти забыла это блаженное ощущение сильных рук, массирующих лодыжки, колючей мужской щетины, щекочущей кожу. — Аргх… Развратник, — слабо простонала Мура, чувствуя, что непозволительно размякла и не имеет сил сопротивляться. Лоно обильно увлажнилось, вопреки её намерению взять себя в руки, и Дургам, ухмыльнувшись, понял, что дело пошло на лад. Он осторожно вполз, как хитрый наг, меж разведённых коленей молодой женщины и припал губами к лотосовым лепесткам, скрывающим желанную, благоуханную сердцевину. — Не смей… Не смей… — отчаянно шептала Мура, выгибаясь всем телом и пытаясь смирить сердцебиение. Ногти её впились в ткань простыни, с треском разрывая тончайшую ткань. — Я не хочу позора. — Да какой позор? — прошептал Дургам, приподнимая голову и опьянённо глядя на Муру. — Никто же не узнает. — Ребёнок… От тебя… Зачатый в грехе… Не хочу… Лучше смерть, — бессвязно шептала махарани, всхлипывая и извиваясь на постели, из глаз её текли слёзы, но она не имела сил оттолкнуть от себя голову сладострастного любителя волшебных говорящих панд. — Какие дети? — снова на мгновение прервался Дургам. — Я разве безумный? Ты тринадцать лет провела без мужчины и больше года — в теле панды! Дхана Нанд всё это время тобою пренебрегал, как я понял из твоих же слов. Да как он мог так издеваться над созданной для страсти женщиной?! Хотя его можно понять, если он полюбил другого… другую. А, неважно! Всё, что тебе надо — много наслаждения, моя махарани. Я не вложу в тебя ни семя, ни даже лингам, пока ты сама не попросишь. А не попросишь — значит, так тому и быть. А теперь забудь всё — и наслаждайся. Обещаю, тебе будет очень хорошо, — и Дургам Джала вернулся к своему занятию, продолжая его со всем тщанием, на которое был способен. Мура стонала и плакала, запрокидывая голову и превращая в лохмотья шёлк, которым было устелено ложе, а потом она закричала так громко, что Дургаму пришлось обнять её и, прижав своим телом к постели, закрыть её рот глубоким поцелуем. — Вот так, хорошо, — прошептал он, когда она успокоилась. — Ничего же страшного не случилось, правда? Ты просто получила наслаждение. — Боги, — потерянно шептала Мура, дрожа всем телом и как-то странно глядя на Дургама, — боги! Что я наделала! Я спятила. Я заболела. — Ну, тебе же не плохо было? — ухмыльнулся «подлый развратник». — Я старался, как умел. Мура босиком спрыгнула на пол и, схватившись за голову, начала бегать по ковру взад и вперёд. — Зато мне теперь плохо! Какой ужасный, непростительный грех… Я впервые изменила мужу! Я недостойная, падшая женщина! — Да разве это измена? Просто поцелуй, — промолвил Дургам со стороны ложа. — Правда, поцеловано было сначала лоно, а потом уже губы, но если забыть про не совсем верную последовательность — это всё мелочи. — Заткнись!!! — махарани Пиппаливана подхватила первую попавшуюся на глаза подушку и запустила ею в Дургама. — Тебе не понять, что такое честь кшатрийской царицы! Ты надругался надо мной! Дургам удивлённо выпучил глаза: — Я? Надругался? Когда?! — Прямо сейчас! Лишил меня остатков чести! — О, махарани, — болезненно застонал Дургам, — кто бы меня сейчас чести лишил, хоть рукой, хоть губами, хоть куском шёлка, половинкой манго или кожурой банана… А то я ж старался ради вас, а про себя совсем забыл! Тяжко мне, прекраснейшая! — и он выразительно указал глазами на своё восставшее естество. Кровь бросилась в лицо Муре. — И не рассчитывай!!! — разъярилась она. — Я поклялась мужу, что буду верна всю жизнь только ему одному и не дотронусь до другого мужчины! — Только бесчувственные тираны могут требовать соблюдения подобных клятв от жены спустя четырнадцать лет после смерти! — заключил Дургам, за что получил второй подушкой по голове. — Ни слова больше! Давай обещанное сари и выпусти меня из дворца! Я еду спасать сына. Я не позволю ему рожать от злодея и деспота! Я верну ему истинный облик! — Так значит, принцесса Юэ — это и есть Чандрагупта?! — почему-то обрадовался «развратник». — Да!!! — лицо Муры было перекошено гневом. — Так и думал. Самрадж не женился бы ни на ком другом, что понятно. — Что именно тебе понятно?! — заверещала Мура, снова выходя из себя. — А мне вот не ясно ничего! Я спрошу у сына, почему он не отравил этого демона, подсыпав ему яда в кхир! Почему не убил спящим на брачном ложе, не дав себя осквернить?! Я спрошу, почему он допустил эту противоестественную беременность! В роду Маурьев царевичи не рожали никогда! Какой позор на нашу династию! Предки — и те, кто на небесах, и те, кто в Патале, — уже возрыдали и прокляли нас, я уверена! Так, подлый развратник, давай мне сари и повозку. А лучше дхоти, уттарью и хорошего скакуна. Я уезжаю. — Не хочу злить тебя, наисуровейшая, — мягко заметил Дургам, — но твой сын волею судьбы сейчас превратился в дочь — царевну Юэ и носит во чреве твоего внука не противоестественным, а наиболее естественным образом. Ну, или внучку, если царский лекарь с астрологом ошиблись… Так что предкам вас обоих проклинать не за что. И если ты внезапно окунёшь дэви Юэ в тёплую воду, никто не знает, что случится дальше. А вдруг беременность прервётся? Такой маленький, крохотный, беззащитный комочек, который мог бы обнимать тебя своими тёплыми ручками, называя бабушкой, погибнет только потому, что ты хочешь отомстить Дхана Нанду? — Никто не смеет называть меня бабушкой!!! Я не старуха!!! — снова взорвалась Мура. — Мне всего тридцать четыре!!! — Ладно, не бабушкой. Прекраснейшей и любимейшей матерью матерей, вечно юной богиней из династии Маурьев? Годится? Широко распахнутые глаза с расширенными от гнева зрачками снова стали обычными. Спокойными. И даже красивыми. — Хм, — Мура заметно смягчилась. — Если богиней, то так… неплохо. Но мой сын имеет право вернуть себе своё настоящее тело. — А ты сначала поговори с ним, прежде чем тёплой водой обливать. Знаешь, если он до сих пор не отравил Дхана Нанда, не отравился сам, не утопился, не сложил себе костёр и продолжает покорно носить ребёнка, может, махарани Юэ не так уж отвратителен «этот тиран», как тебе кажется? — Он не может любить его! — опять вскинулась Мура. — Но почему? — удивился Дургам. — Самрадж — прекрасный мужчина, верный, заботливый. Над сестрой вон как дышал, как над сокровищем. Да и над твоим сыном, ныне ставшим дочерью, насколько мне известно, тоже. — Дышал?! А ты забыл, что случилось прежде?! Дхана Нанд уничтожил Пиппаливан, убил махараджа Чандравардана, сделал Чандру сиротой, взял меня в плен и… издевался! — Не давая своей любви на протяжении многих лет? Вообще суровое издевательство, согласен. — Ещё одно твоё слово, и я… — угрожающе начала Мура, но Дургам её перебил. — Молчу, молчу… Нет, не молчу! — внезапно вскинулся он. — Знаешь, махарани, это была битва между кшатриями. И я считаю Дхана Нанда таким же кшатрием, каким являлся при жизни махарадж Чандравардан! Не менее сильным, не менее достойным. Двое воинов сражались, один победил. Так бывает на войне, тебе ли не знать? Дхана Нанд применил хитрость. А вы с махараджем разве не применяли хитростей? Не нападали из засады, не устраивали ловушек? Каждый обманывал, каждый мог проиграть или победить. Война случилась четырнадцать лет назад! А теперь ты ждёшь от сына, чтобы он остановил своё время и до смерти жил заживо замороженным в том дне, когда погиб его отец, не позволяя себе счастья? Ты и себя заморозила во времени — в том дне, когда погиб муж. Да, это была трагедия… Но если питать себя болью вечно, она не пройдёт! Твой супруг, возможно, живёт сейчас в Дэва Локе, наслаждаясь благами высшего мира, или родился в новом теле. Он растёт в чьей-то семье, радуется жизни, женится или выйдет замуж, смотря кем стал, заведёт детей. А ты будешь чахнуть? Ты не позволяешь себе радости и не хочешь позволить Чандрагупте свободно дышать без этого камня ненависти в груди? Зачем нужна месть, которая убьёт не только врага, но и тебя, и Чандрагупту, твоего внука? Кому станет хорошо после этого? Уж точно не махараджу Чандравардану! Он, возможно, о вашей мести даже не узнает, потому что в отличие от тебя давно отбросил прошлое и живёт новой жизнью. — Не надо меня уговаривать, — лицо Муры вдруг стало растерянным. — Зачем ты делаешь это? Я не могу оставить месть. Это смысл всей моей жизни! Если забуду о мести, — неожиданно она уселась на пол и уткнулась в ладони лицом, — то какова цена моей клятвы? Что останется от меня? Кто я тогда? — Просто счастливая женщина, достойная взаимной любви. Такой разве быть нельзя? Мура рыдала, всхлипывая и размазывая слёзы по щекам, словно маленькая девочка, ещё не познавшая всей боли этого мира. Дургам встал с ложа и сел рядом с ней, обняв за плечи. — Я дам тебе и коня, и сари, и мешок золота, и что захочешь… Только не убивай своего внука и не делай несчастным сына. Точнее, дочь. Ты себе этого не простишь, — прошептал он Муре на ухо, и та невольно приткнулась щекой к его плечу, невольно осознав, что давно не чувствовала себя в безопасности, рядом с человеком, который видел в ней не ученицу, не служанку, не вдову, не пленную махарани, а просто желанную женщину. — Тебе всё ещё тяжко? — неожиданно услышал Дургам сквозь всхлипывания мягкий шёпот, и сердце в груди взыграло от прихлынувшего счастья. — Есть такое, — усмехнулся он, всё ещё не веря, что его приласкают, и добавил. — Мне явно не хватает женской руки. — Я давно так не делала… Надеюсь, тебе понравится, — её ладонь скользнула вниз, нащупывая источник проблемы, мгновенно отвердевший ещё больше от одного её касания. — Я бы на твоём месте с ума сошёл за столько лет. Просто бы рассудка лишился! Однажды попробовал воздержаться на пару лун — и то не сумел, — выдохнул Дургам, пытаясь удержаться от протяжного стона, потому что ловкие пальчики Муры медленно, но верно приближали его к долгожданному финалу. — Это оттого, что ты — развратник, — шутливо промурлыкала бывшая махарани, поднимая на Дургама замутнённый взгляд, исполненный тягучего, сладкого желания, и брат Джагат Джалы обмер и, не имея сил больше ждать, со стоном излился. — Будешь теперь ревновать меня к наложницам по праву возлюбленной? — спросил он, отдышавшись. — Да? — Никаких наложниц! — Мура ткнула его меж ключиц влажным пальцем. — С этого дня увижу тебя с кем-то ещё — проткну трезубцем. Прямо сюда. И трижды зубья проверну внутри, чтоб наверняка. — Понял! — радостно отозвался Дургам. — Всех наложниц выдам замуж. Подберу каждой хорошую партию, предварительно выяснив, кто и кому симпатизирует. Это будет легко. Я уже знаю, кто из моих женщин на кого во дворце заглядывается. Сыграть с десяток свадеб — не проблема. — С десяток? Я слышала, что ты тут сотни наложниц развёл. — Наглая ложь и страшное преувеличение. Мура, мне скоро пятьдесят. Зачем мне столько женщин? Мне и десятка было бы много, а всегда хотелось одну, но такую, чтобы между нами случилась искренняя любовь, даже если эта любовь иногда будет заключаться в оплеухах и швырянии подушками. А ты — просто женщина моей мечты! Как я счастлив, что так вовремя окунул тебя в свою купальню! — Женщина мечты? Ну ладно, — успокоившись, Мура снова устроилась на плече Дургама. — А коня и одежду жду. Я не могу забыть про Чандрагупту. Мне надо увидеться с ним… с ней… Вот дела, — она вздохнула. — Теперь сама не знаю, кто у меня: сын или дочь? — Внук у тебя в любом случае будет одного определённого пола! Самрадж точно не станет ребёнка окунать в проклятые источники, он же не сумасшедший. А ещё у тебя будет конь и одеяния, даю слово, — пообещал Дургам, думая про себя: «Теперь я спокоен: она не сделает ничего, чтобы потом заставить и себя, и сына страдать. Хотя… Сын уже в прошлом. Придётся привыкать к мысли о том, что если на Муре женюсь — да хоть по обычаю гандхарвов! — царица Юэ станет моей приёмной дочерью. Дхана Нанд умрёт, узнав об этом. А пусть. Зато эта роскошная женщина, которая ему никогда не была нужна, теперь полностью моя». И не подозревал Дургам Джала, что приключения Муры далеко не закончены, а он сам — отнюдь не единственный претендент на тело и сердце вспыльчивой махарани. *** В тот ранний утренний час, когда, облачившись в удобные для верховой езды одеяния, Мура уже собралась покидать Параспуру, её насторожила суета, царящая во дворце. Слуги носились по двору, саду и внешним лестницам друг за другом, крича что-то невразумительное и создавая своей паникой ещё большую неразбериху. Наконец, из отрывков чьих-то реплик, Мура уразумела, что ищут пропавшую панду, которой на рассвете хватилась дэви Калки. Никто не мог понять, куда пропало животное. Клетка была распахнута, следы медведицы вели к летней купальне, но там они и обрывались. Утонуть панда не могла — слишком мелким был водоём для омовений. В купальне ничего, кроме остатков грязной воды, не нашли. Господин Дургам, купавшийся вчера в том месте, отрицал, что в его присутствии панда бродила рядом. Он сказал, что никого не видел. Усмехнувшись про себя и оценив наглую ложь своего нового возлюбленного, Мура решила взглянуть на опустевшую клетку, где она провела столько мрачных, безнадёжных дней как бессловесное существо. Подойдя ближе, она услышала сквозь кусты чьи-то сдавленные рыдания и, выбравшись на открытое пространство, обмерла. Стоя на коленях перед её бывшим узилищем, держась одной рукой за прутья клетки, горько плакала супруга Джагат Джалы — дэви Калки. — Что с вами? — сочувственно спросила Мура. — Почему вы плачете? Разумеется, Мура заранее знала ответ, но не могла не спросить, раз уж теперь у неё появился дар речи. Калки испуганно обернулась и вскочила на ноги. — Кто вы? — затравленно вопрошала она. — Откуда взялись?! — Я — служанка. Работаю во дворце, — солгала Мура. — Я вас никогда прежде не видела, — возразила Калки. — Видели, — улыбнулась Мура. — И даже говорили со мной почти каждый день. — Я позову охрану! — Калки решительно направилась в сторону дворца, но Мура поймала её за руку. — Подождите… — Да как ты смеешь меня трогать! Отпусти! — Калки хотела резко выдернуть руку, но Мура крепко держала её. — «Мой муж — тиран, только тебе я могу поведать, как он жесток! Каждый раз, когда он злится, он вымещает свою злость на мне. Что же делать? Я устала скрывать синяки под накидкой и рисовать на лице узоры хной, чтобы закрасить следы побоев! Один брат — тиран, второй — развратник. Почему я попала в эту семью? Почему я так страдаю?» Прости, я всегда хотела ответить тебе: «Дай мне только выбраться из клетки, и я помогу!», но, сама понимаешь, я была бессильна. Я всё слышала, но не могла говорить. — Му-ра? — Калки потрясённо вглядывалась в лицо незнакомой черноглазой женщины в богатых одеяниях. — Ты?! — Да, — с улыбкой ответила махарани Пиппаливана. — Кто ещё мог знать об этих наших разговорах по ночам, кроме твоей молчаливой панды? — Но… Как?! — Калки переводила взгляд с пустой клетки на стоявшую перед ней стройную дэви. — Как ты стала человеком и выбралась наружу?! Где взяла эти одежды?! Мура только улыбалась, а потом мягко привлекла Калки к себе, обняв её. — Скажу пока одно: я не стала человеком, а всегда им была. Пандой меня сделали враги с помощью неизвестной магии. Можешь пообещать дождаться меня и не вызвать гнева своего супруга до моего возвращения? Даю слово, я вскоре приеду опять, как только встречусь с сыном. — У тебя есть сын?! — ахнула Калки. — Да. Ровесник Мартанда, он живёт в Паталипутре, и у него сейчас огромные трудности! Я должна срочно увидеться с ним. — Что с ним случилось? — обеспокоилась Калки. — Прости, это очень личное. Я не могу пока тебе ничего сказать. — Я еду с тобой! — решительно сказала вдруг Калки. — Пусть Джагат Джала хоть убьёт меня, когда вернусь. Если ты действительно Мура, значит, сами боги пожелали, чтобы мы подружились! За последний год ты стала мне ближе сына и мужа. А теперь, когда ты снова человек, я тем более не покину тебя ни на миг. Едем вместе спасать твоего сына, — и, не дожидаясь ответа, Калки потащила подругу за собой в сторону конюшен.