Половина Луны

О том, что по дороге до столицы Магадхи им придётся заночевать в лесу, Калки не подумала. А Муру такие мелочи не беспокоили, поэтому она не стала о них говорить подруге. Когда солнце наполовину ушло за горизонт, Мура внезапно остановила коня посреди узкой тропы, спешилась и, не обнаружив поблизости удобной поляны, быстро создала её сама, вырубив мечом пять фикусов, несколько акаций и две небольшие арековые пальмы. Сложив из срубленных ветвей и стволов нечто вроде ложа для двоих, Мура забросала его сверху травой, отдышалась, вытерла краем накидки пот со лба: — Теперь можно подумать и о ночлеге. — Мы будем ночевать здесь? — испуганно поёжилась Калки. Из-за чрезмерно богатого воображения чувствительной и трепетной супруге Джагат Джалы вовсю мерещилось страшное: рёв льва, вой шакалов, хриплое карканье падальщиков, треск сучьев под лапами диких голодных медведей. — Да нас мгновенно сожрут, как только солнце сядет! — Кто, — глаза Муры яростно сверкнули, — посмеет сожрать меня и мою подругу, находящуюся под моей защитой? — она встала в боевую позу. — Да я всех на куски изрублю и на костре изжарю — хоть тигра, хоть дасью, хоть твоего мужа! — Правда?! — Калки с восхищением смотрела на свою воинственную спутницу. — Ты это сделаешь?! Даже Джагат Джалу сейчас пожарила бы?! — А то, — Мура кровожадно хмыкнула и уселась на кучу порубленных веток и ворох истекающей ароматным соком свежей травы. — Костёр разводить умеешь? — деловито спросила она. — Ну… так, — Калки неуверенно махнула рукой. — Вообще не очень. Я сари шить умею и украшения делать. Ещё кхир варить. — Ясно. Мартанд в тебя пошёл. Калки кивнула, стыдясь. — Было бы желание, а научиться всему можно и в тридцать три, — утешила её Мура. — Мне двадцать девять, — тихо поправила свою спутницу Калки. — Это что же, тебя в жёны совсем девчонкой взяли? — опешила Мура. — В тринадцать. — Ещё один винторогий козёл, у которого лингам чешется!!! — взвилась Мура. — Самому небось под сорок было, а женился на той, кто ему в дочери годилась! Да ещё и рожать сразу заставил! Ух, вломлю я ему, вернувшись! — и бывшая пиппаливанская царица сурово свела брови и стиснула кулаки. — Ладно. Сейчас куда важнее перекусить чем твой деверь послал, — Мура отвязала от седла мешок с провизией. — Держи. Можешь начинать есть, а я пока костёр сложу. А то не ровен час и правда придёт какой-нибудь тигр, а у меня с непривычки от колки дров рука устала. Не тренировалась давно. Продолжая с восторгом смотреть на Муру, Калки схватила мешок с едой и, пошарив там, нашла роти, свежий сыр, кувшин с какой-то приятно пахнущей жидкостью, плескавшейся внутри, многочисленные яблоки, манго и увесистую связку бананов. — Никогда бы не подумала, что Дургам так расщедрится! — удивилась Калки, сглотнув слюни. — Это всё он дал?! — Он, — хмыкнула Мура, тщательно стараясь высечь искру из двух камней, найденных ещё утром на дороге и спрятанных в мешок. Как она и предполагала, вечером камни очень пригодились. — Попробовал бы не дать, я б ему устроила! — А ты смелая, — Калки откровенно любовалась профилем своей спутницы. — Я вот слово мужу боюсь поперёк сказать… — Почему? — Мура подняла на Калки свои выразительные глаза. — Не надо бояться! Надо учиться дубину в руках держать, а лучше меч. Один раз отобьёшься, во второй раз сам не полезет. — И ты когда-нибудь… вот так отбивалась?! — глаза «дочери цирюльника» стали круглыми, как плоды крупных, зрелых слив. — Постоянно, — спокойно призналась Мура. — В юности вообще не приходилось клювом щёлкать! Знаешь, сколько претенденток было на руку Чандравардана? Сотни! А сколько развратников преследовали меня, начиная с четырнадцати лет, мечтая тайком от отца размотать моё сари? Тысячи! От всех отбилась, всех уложила на лопатки, — гордо выпятила грудь царица. — И сама к царю в ту ночь… то есть, в тот день пришла. Наутро у Чандравардана не осталось другого выхода, только свадьба, — торжествующе закончила Мура. — Ух! — Калки не могла уже оторваться от созерцания своей новоявленной подруги, словно от спустившегося из Дэва Локи божества. — Значит, ты сама выбрала себе мужа? — Само собой! — усмехнулась бывшая царица Пиппаливана, наконец, высекая искру и осторожно прикрывая её руками от ветра, чтобы та успела разгореться. — А если сидеть и ждать, пока за тебя кого-то выберут, точно получишь убожество, а не царский престол. Всё и всегда надо брать в свои руки — и управление страной, и написание законов, и наказание бунтовщиков. Вон Дхана Нанд тоже это понял… Впрочем, — тут лицо Муры посуровело, — с этим злодеем мне ещё предстоит разговор о том, что он со мной и моим сыном сделал! — А что именно он сделал? — простодушно спросила Калки, но тут же её разум озарила верная догадка, и она ахнула. — Так это Дхана Нанд наложил на тебя проклятие, превратив в панду?! И он, видимо, держит твоего сына в плену? Тоже в облике панды?! Мура скрипнула зубами, и лицо её вдруг стало невероятно свирепым, но, с точки зрения Калки, ещё более красивым. — Всё сложнее. Если на меня Дхана Нанд наложил проклятие панды, то моего сына превратил в… принцессу из Чжунго и женился на нём. На ней. Да проклятие! Как мне теперь к сыну правильно обращаться?! — снова вспыхнула Мура. — Что?! — дэви Калки побледнела и схватилась обеими руками за грудь. — Так принцесса Юэ — это… — Мой сын Чандрагупта, — мрачно отозвалась махарани. — Что с тобой? — окликнула она подругу, но Калки уже лежала на траве в глубоком обмороке. — Вот и рассказывай этим нежным дочерям цирюльников правду, — склонившись над женой управляющего Параспуры, Мура начала тереть ей виски лавандовым маслом, так вовремя выделенным в дорогу развратником Дургамом. — Очнись! — она хлопала Калки по щекам, пока та не открыла глаза. — Что свалилась? Это мне лежать на твоём месте положено, а я, как видишь, сижу, потому что если я не пойду спасать Чандру, то кто?! Калки медленно выпрямилась, подобрала выпавший на землю кусок роти и запихала себе в рот. Вместе с землёй. Прожевала, отпила из кувшина глоток ароматной жидкости и вдруг закашлялась так, словно всё съеденное встало ей поперёк горла. Мура долго и заботливо хлопала подругу по спине, пока та не перестала кашлять. — Там вино, — слабо пролепетала Калки, указывая на кувшин. — Магадхское вино… — Да понятно! — ничуть не удивилась Мура. — Я так и сказала развратнику: дашь воду или простоквашу — прикончу. Воду мы и в ручье найдем, а простоквашей я досыта в детстве напилась. Обещал вина налить и не обманул, надо же, — на губах махарани заиграла мечтательная улыбка. — Придётся, видимо, отблагодарить, когда вернусь. Кстати, этот развратник к тебе не приставал? — Что ты! — испугалась Калки, вспыхивая, как солнце. — Брат бы его головы лишил. Да и вообще… Дургам с детства уважает Джагат Джалу. Их отец рано умер, и Дургаму мой муж заменил отца. О предательстве брата ни один из них и помыслить не может! — Хорошо, — Мура удовлетворённо кивнула. — Значит, когда вернусь, буду мочалить дубину только о спину твоего муженька, посмевшего распускать руки и портить твоё милое личико, подобное розе. Уж разомнусь — так разомнусь! — и царица Пиппаливана потёрла руки в предвкушении грядущей битвы. — А то со времён этой неудачной революции ничего интересного не случалось. Целый год в теле животного торчала, и нет бы тигрицей меня сделал этот изверг, а то — замшелой пандой. Тьфу! Никогда не прощу. Бамбук раньше любила, теперь глядеть на него не могу. — А зачем вы с Чанакьей восстание подняли? — глядя на разгоревшийся, весело потрескивающий костёр и уже не боясь подступающей темноты и подозрительных лесных звуков, поинтересовалась Калки. — Да потому что этот злодей ни с кем не считался! Чанакью не слушал, а ачарья дело ему говорил! А этот деспот только аматью привечал. А я с политикой Ракшаса была в корне не согласна! Но кто меня спрашивал? Из меня сделали служанку, которой ничего ценнее подноса с напитками не доверяли, хотя именно я могла бы вывести Магадху из кризиса и сделать процветающей державой! Калки продолжала восторженно пялиться на Муру, фактически признавшуюся в том, что Дхана Нанда год тому назад едва не убили только потому, что на место главного советника Магадхи метили ещё двое претендентов — Чанакья и овдовевшая пиппаливанская царица, не желающая мириться с ролью разносчицы напитков. — А как получилось, что на вас наложили проклятье? Нам вот сказали, будто все пятеро зачинщиков того восстания были казнены. Выходит, нет? — Нет. Мура печально смотрела в огонь. На сей раз её самодовольство куда-то испарилось. Перед костром сидела изрядно уставшая женщина, на чьи плечи свалилось слишком многое. — Можешь не отвечать, — вдруг передумала Калки. — Прости, я слишком любопытна. — Я расскажу, — вздохнула Мура, не отрывая взгляда от костра. — Когда мы напали на Паталипутру, будучи уверенными в поддержке царя Ассаки, этот подлец нас предал и бросил посреди дворцовой площади, отказываясь прикрыть тыл. Дхана Нанд отдал приказ лучникам стрелять на поражение. Ачарья пытался помочь мне, Чандре, Стхулу и Индре сбежать, но люди аматьи Ракшаса и Бхадрасала поймали нас рыболовной сетью, предназначенной для ловли речных дельфинов, и потащили в подземелье. Дхана Нанд шёл следом и непрерывно насмехался, уверяя, что очень скоро нам придёт конец. Обещал скормить тиграм. Мы уже собрались умереть с честью, как герои прошлого, отдававшие свои жизни за дхарму, но внезапно нас бросили не в клетку к тиграм, а в пустую темницу и навесили снаружи замок. Мы долгое время гадали, что теперь с нами будет, а потом ачарья предположил: нас не станут убивать. Зачем-то Дхана Нанду мы нужны живыми, а коли так, надо приготовиться торговаться с ним или планировать побег. Чанакье удалось освободить нас от верёвок, однако в камере нашей не было даже самого крохотного окна. Замок тоже не поддался усилиям ачарьи, хотя он очень старался отомкнуть его с помощью моих заколок! Вскоре в темницу явился аматья Ракшас. Увидев, что мы освободились от верёвок, злорадно хмыкнул: «Ваши усилия были бы напрасны, даже если бы вы выбрались. Царь выпустил в коридор голодных тигров. То есть, действительно некормленных и злых в количестве пяти штук, а не одного сытого и сонного, как в прошлый раз, когда вашему «золотому мальчику» поцарапали ручку нежную, царём в личной комнате страстно поцелованную». Вот про ручку поцелованную я ничего не поняла, но заметила, что сын мой почему-то покраснел… «А теперь ступайте за мной, — сказал Ракшас. Я знаю, как обойти тигров, и я выведу вас наружу». Чанакья обрадовался и решил, что его друг юности вспомнил о дхарме и решил спасти нас, но как же он ошибался! Ракшас приказал нам погрузиться по двое в ожидавшие нас телеги, зарывшись глубже в кучу тканей из хлопка, которыми те были заполнены доверху, и не высовываться, пока он не разрешит. В первый раз нам разрешили поднять головы только ближе к полудню на другой день, когда мы ехали через лес. Ракшас покормил нас лепёшками, запечённой рыбой и сладким рисом, а потом приказал снова спрятаться, затихнуть и не поднимать голов. На протяжении трёх дней мы послушно исполняли его приказ. Ехали, не задавая вопросов, пока однажды, оглядев окружавшую нас местность во время очередного завтрака, Чанакья не забеспокоился и не начал расспрашивать у Ракшаса, куда именно и с какой целью нас везут. «Я думал, ты помогаешь нам уйти в Гандхар, но теперь вижу: мы движемся на северо-восток, в сторону гор, за которыми начинается страна «шёлковых людей». Зачем туда?» — допытывался учитель, но Ракшас просто велел ему заткнуться. Так ачарья впервые заподозрил, что первый советник царя вовсе не на нашей стороне. Следующей же ночью ачарья тайком перебрался в нашу с Чандрой телегу и прошептал, что надо бежать. «Я думаю, Ракшас собирается продать нас в рабство, но не персам и не македонцам, а кому-то в Чжунго, другого объяснения не вижу. Скоро нам предстоит пересекать реку. Ракшас наверняка повезёт нас там, где довольно мелко и можно перебраться вброд. Как только окажемся у реки — прыгайте и расплывайтесь в разные стороны как можно дальше друг от друга. Встретимся потом в лесу», — так сказал учитель. Он попросил нас затихнуть и сделать вид, будто мы спим, но не засыпать на самом деле, чтобы потом по его команде быстро выполнить задуманное. — И как? — не выдержав, прервала Калки царицу. — Получилось? — Если бы получилось, я бы сейчас не сидела тут, — пасмурно ответила Мура. — Сопровождающие Ракшаса оказались не только хорошими воинами, но и отличными пловцами. Нас догнали и опять погрузили на телеги, на сей раз связанными по рукам и ногам. Но ачарья не сдавался. Он предпринял ещё две попытки побега. Один раз, когда мы ехали через глухой лес в сумерках, а второй раз, когда проезжали через маленькую деревушку, зажатую меж гор. К сожалению, люди Ракшаса всегда были начеку. Нас ловили, жестоко били, наказывали лишением пищи на несколько дней за каждую попытку сбежать. Однажды утром бесконечные горы, наконец, закончились, и перед нами открылись иные земли. Мы видели людей, одетых совсем иначе, чем мы, и человеческая речь, звучавшая из их уст, была незнакома. И мужчины, и женщины завязывали свои волосы и украшали свои лица совсем по-другому. Их одежды отличались от наших. Всё тело полностью скрывалось под пышными красно-синими тканями, расписанными неведомыми крылатыми зубастыми существами, похожими на демонов. Мужчины подчас раскрашивали лица так, что становились похожими на асуров, и носили странные тюрбаны, смахивающие на рога. Причёски женщин напоминали высоченные дворцовые башни. Однако, несмотря на то, что люди из Чжунго отличались от нас оттенком кожи и разрезом глаз, женщины той местности показались мне довольно красивыми… — Не думаю, что есть на свете кто-то прекраснее вас! — зачарованно воскликнула Калки, лаская царицу Пиппаливана влюблёнными глазами. Мура запнулась и озадаченно покосилась на Калки, потом встряхнулась, решив, будто ей померещилось, и продолжала: — Люди и местность вокруг — всё было чересчур странным. Ачарья, поразмыслив недолго, честно признался, что сбежать не выйдет. Без денег, без умения говорить на их наречии, мы умрём с голоду. Пешком обратно в Бхарату без карты и проводника точно не дойдём. Одним словом, ачарья посоветовал пока не пытаться бежать. «Если нас до сих пор не убили, то не убьют и впредь. А из рабства и из темницы со временем можно выбраться», — утешил он нас. Чанакья каждый день пытался выведать у Ракшаса, кому именно нас собираются продать. Мы даже не сомневались, что попадём в рабство, а иначе зачем нас притащили сюда? Но Ракшас не признавался, в чём заключается его план. Как только мы оказались в Чжунго, аматья, проезжая вместе с нами через крупные города и большие рынки, начал продавать товары, привезённые в других телегах. Там хранилось множество специй, благовоний, украшений с жемчугом и драгоценными камнями. Местные мужчины охотно покупали все эти товары для своих жён. Мы распродали даже ткани из хлопка, под которыми прятались по пути туда. Выручив неплохие деньги, Ракшас выглядел весьма довольным собой. Он купил колесницу, украшенную по бокам фигурами крылатых зубастых существ, таких, каких мы уже видели на одежде почти каждого жителя Чжунго. Колесница выглядела бесподобно. Вместо глаз у змееподобных чудовищ сверкали драгоценные камни, вместо зубов и чешуи — пластины из золота и серебра. А ещё Ракшас погрузил на телеги три сундука, заполненных жемчужными и шёлковыми шнурами для украшения волос и многочисленными одеяниями для женщин с вышитыми на них изображениями пышных белых и красных цветов, похожих на наши лотосы*, и каких-то необычных, но милых уточек**. Колесница и одеяния вполне были достойны царицы. Чанакья спросил, не подарок ли это для наложниц Дхана Нанда, а Ракшас с коварной улыбкой ответил, что нет. «Самрадж надумал жениться на принцессе из Чжунго. Но чтобы братья ему не завидовали, он отдал приказ привезти невест и для них. Правда, у здешнего царя куда меньше дочерей, чем нам требуется, поэтому назад в этой колеснице поедут принцессы, предназначенные в жёны самраджу Дхана Нанду и его братьям — Бхутапале и Говишанаке, — отозвался аматья. — Временно мы оставим колесницу, предназначенную для принцесс, в Чанъане. Самих девушек добудем позже, но не беспокойтесь, это моя задача, а не ваша. А сейчас нам с вами предстоит прогулка пешком до одной прекрасной долины». «Где вы нас продадите в рабство?» — уточнил ачарья, подозревавший ловушку. И — о боги — как он был прав! «Нет. Вы все пройдёте обряд очищения, искупавшись в местных источниках Дзюсенкё», — с загадочной улыбкой отозвался Ракшас. «Что это за источники?» — Чанакья всеми силами пытался выяснить, какое именно испытание нас ждёт. «Уникальные и волшебные! — засмеялся Ракшас. — О них много написано в пергаментах, доставшихся самраджу в наследство от его деда, а тому она досталась от заезжего торговца, много лет прожившего в Чжунго. К счастью, эти бесценные пергаменты один подлый вор не сумел украсть, польстившись на другое, — и Ракшас с огромной ненавистью посмотрел на моего сына. — У меня имеется карта, указывающая путь к источникам, но завтра на рассвете я подробнее расспрошу о пути у местного аскета, чтобы нам ни в коем случае не заблудиться. Самрадж сказал, источники Дзюсенкё очищают даже очень тёмную душу, так что ваши души непременно освободятся от злоумышлений против самраджа. И как только это случится, вы вернётесь в Магадху, и вам дадут шанс начать новую жизнь. Благословляйте Величайшего за доброту! На его месте я бы не стал так трудиться и отдал вас тиграм». Помню, мы так обрадовались! Это казалось невероятным: царь нас помиловал, вменив в наказание всего лишь купание в каких-то источниках, но Чанакья остудил нашу радость. «Я уверен, нас попытаются утопить», — высказал он своё предположение, стоило Ракшасу отойти в сторону. «Но зачем везли так далеко? — засомневался Чандрагупта. — Утопить можно было и в Паталипутре и не тратить на нас еду и воду пять лун подряд». Мой сын задал действительно трудный вопрос, на который не сумел ответить даже мудрый Чанакья, потому что выведать сведения ни у кого бы не смог. Прежде ему обо всём доносили верные ученики, но в Чжунго говорить на местном наречии умел только аматья, а мы не имели возможности спросить ни у кого из местных, что это за источники такие — Дзюсенкё и чего от них ждать. С худым аскетом, жёлтым, как свежий мандарин, молившимся прямо посреди леса, Ракшас долго беседовал в нашем присутствии, но мы ни слова, конечно, не поняли. Этот человек, объяснив Ракшасу всё, что тот хотел знать, махнул рукой, и мы поняли: нам сейчас показали дорогу. Идти пришлось недолго. Мы оказались у края огромной равнины, почти сплошь заполненной многочисленными водоёмами. Каждый был неглубоким и нешироким, словно небольшая купальня. Между озёрами рос редкий бамбук. Ракшас строго приказал следовать за ним шаг в шаг и постараться не оступиться и не обрызгаться водой из не предназначенного нам источника: «Вы должны искупаться именно там, где указал самрадж, иначе вместо очищения умрёте. В отдельных источниках вода ядовита». Аматья очень долго сверялся с картой, что-то бормотал под нос, а потом ткнул пальцем в одно из озёр. «Здесь, — промолвил он, — проходят очищение те, кому нет двадцати. А здесь, — и Ракшас указал на соседнее озерце, — кому уже исполнилось двадцать. И смотрите, не перепутайте, а то за ваше здоровье и жизнь я не ручаюсь! Сдохнете, как шакалы, а мне отвечать потом!» Разумеется, после такого предупреждения у нас и мыслей о непослушании не возникло. Стхул начал было снимать накидку, но Ракшас сказал, что нечего тратить время на раздевание, тем более, среди нас есть женщина, которой нельзя обнажаться в присутствии мужчин и не нужно видеть мужчин обнажёнными. Аматья приказал по его команде и на счёт «три» всем одновременно прыгать в источники. Он досчитал до «трёх», махнул рукой, и мы прыгнули. И вот тогда случилось ужасное. Я ощутила, что моё тело расплывается, раздувается, становится огромным, как гигантский шар. Я попыталась закричать, но из моего горла вырвался только звериный рёв. Я закричала снова, уже от страха, стремглав выскочила из воды, отряхнулась и поняла, что больше не могу стоять на двух ногах. Я взглянула на свои руки, на которые сейчас опиралась, и заревела от ужаса. Мои прекрасные руки… Ими некогда так любовался мой супруг, называя самыми красивыми в мире, стали толстыми, неуклюжими медвежьими лапами, покрытыми шерстью. Все цвета, звуки и запахи, к которым я привыкла, изменились. У меня кружилась голова, я тряслась, как в лихорадке. А потом я подняла глаза и увидела над собой злорадно улыбающегося Ракшаса. «Ну что, предательница? — едко спросил он, и как ни странно его речь я прекрасно понимала, несмотря на то, что стала бессловесным зверем. — Получила заслуженное? А теперь взгляни на остальных лживых подлецов! Они тоже получили своё», — и он отошёл в сторону, демонстрируя вылезших из озера, трясущихся от страха больше, чем от холода, Стхулбхадру, Индраджалика и моего сына. Но, боги! Что с ними стало! Передо мной предстали три девушки, каждая из которых рыдала от ужаса, пытаясь прикрыть мокрой накидкой полуобнажённую грудь. Чандра и его друзья, казалось, временно обезумели, потеряли дар речи и не понимали, что с ними происходит. Они разглядывали, ощупывали тела друг друга, отдёргивали руки, словно обжигаясь, и просто плакали, спрашивая только: «Что это? Что это?» «Можете не прятаться и не бояться! — расхохотался Ракшас. — Мне не интересны ваши новые женские прелести. Лучше вон возьмите халаты, которые я принёс, и прикройтесь», — и он, достав из тряпичного узла какие-то одеяния, расшитые золотом, сунул их в руки моему сыну и его друзьям. Пока Стхул, Индра и Чандра одевались, позади себя я услышала грозное рычание. Оглянувшись, я увидела, как на нас всех медленно наступает, злобно морща нос и обнажив клыки, огромный самец панды, чья морда была покрыта широкими проплешинами. Я сжалась от страха, увидев столь ужасное зрелище, но потом до меня дошло: это — превращённый ачарья. Я бросилась к нему, взмахнув передними лапами и пытаясь сказать, что нет, нельзя убивать Ракшаса — без него нам не вернуться в Магадху. А моего сына и его друзей тем более нельзя трогать — они тоже жертвы и не виноваты в случившемся! Чанакья остановился, будто понял моё бессмысленное рычание. Он опустил голову, а потом лёг на землю и закрыл морду лапами. И видеть такое было невыносимо. Помню, от отчаяния я снова прыгнула в источник в последней надежде, что проклятие снимет та же вода, наславшая его, но ничего не произошло. Я ныряла снова и снова, пока не почувствовала, что вот-вот захлебнусь. Я выпрыгнула и бросилась в озерце, где уже побывал мой сын, в надежде умереть. Мне нечего было терять… Но ничего не произошло, и я больше ни в кого не превратилась. «Идёмте, — брезгливым тоном вымолвил Ракшас, дождавшись, когда я вынырну в очередной раз, — если не хотите сдохнуть здесь от голода, утонуть или быть пойманными местными жителями — теми, кто даже не будет знать, кто вы такие! Я привезу вас обратно в Магадху, даю слово, и буду исправно кормить в пути. А там, возможно, самрадж сжалится однажды и расколдует вас, хотя я не представляю, как теперь это сделать. Но не забывайте, если попытаетесь снова сбежать, себе же сделаете хуже. Трое из вас теперь девушки, причём юные и привлекательные, которых, случись что, даже две злые панды от бесчестья не спасут. Кроме того, если вы пятеро будете себя дурно вести и выведете меня из терпения раньше, чем я вас довезу до Паталипутры, то, поверьте, меня даже гнев самраджа не остановит. Девчонок отдам в наложницы дасью, и уж они с вами знатно позабавятся! А пандам кишки выпущу. Я со львами справляюсь, мне это ничего не стоит». Да, я могла бы разорвать Ракшаса на части клыками и лапами прямо там, а ачарья наверное помог бы мне, но разве это бы нас спасло? Мы бы остались навеки в Дзюсенкё, никому не нужные, скитались бы по этой равнине, пока не попали бы либо на обед тиграм, либо на поругание людям, чьего языка мы даже не понимали. Ракшас шёл впереди, а мы покорно брели следом. Когда мы снова добрались до Чанъаня, то обнаружили, что за время нашего отсутствия люди Ракшаса по его приказу уже приобрели две огромные клетки. Хорошо помню, как громко рычал и огрызался ачарья, когда его загоняли в клетку палками, заканчивающимися железными крюками. Ему порвали шкуру и едва не выкололи глаза. Я же вошла в своё место заключения добровольно. Просто не видела смысла сопротивляться и не представляла, что делать дальше. Последняя надежда оставалась на то, что за время путешествия мой сын что-нибудь придумает, чтобы вызволить нас. Или родная земля и боги, в которых мы верим, помогут нам избавиться от проклятия, когда мы вернёмся в Бхарату. Увы, я и подумать не могла, что в медвежьей шкуре мне предстоит провести несколько лун. Но теперь я знаю, как можно снять проклятие: просто облив того, кто околдован, тёплой водой! Дургам снял проклятие с меня, а я сниму его с Чандрагупты. Я уверена, мой сын ни мгновения не захочет оставаться в женском теле, когда узнает, что есть средство снова стать самим собой! — Это всё так ужасно, — Калки порывисто схватила Муру за руку. — Тебе столько пришлось пережить, — и она, обхватив голову Муры, положила её к себе на вздымающуюся от волнения грудь. — Но мы теперь вместе! Я пойду с тобой во дворец самраджа и не позволю обидеть ни тебя, ни Чандрагупту. — Чандрагупту самрадж вряд ли обидит, — скептически хмыкнула Мура, — учитывая, что мой сын сейчас носит под сердцем наследника этого злодея. — А ты тёща злодея, — мягким и нежным голосом напомнила Калки. — Что?! — Мура подскочила, как ужаленная. — Я?! — Конечно, — ласково продолжала Калки. — На правах тёщи ты теперь можешь быть недовольной тем, как самрадж обращается с твоим беременным сыном, а потом — как воспитывает внука. Клевать царю мозг каждый день, как волшебная птица, источившая алмазную гору, пока не доклюёшь окончательно. Разве это не прекрасно? Лицо махарани стало задумчивым. — Совсем неплохо, — неожиданно оживилась она, но потом прервала себя саму. — Но Чандрагупта! И беременность… Нет, я не могу допустить, чтобы он перенёс тяготы родов! — Спроси сначала сына о том, чего он сам хочет. Мура помолчала недолго, а потом промолвила. — Знаешь, Дургам сказал то же самое. — Погоди, — Калки вдруг ревниво покосилась на Муру, слегка отстранив её от себя, — ты снова упомянула Дургама. Что у тебя за дела с этим развратником? — Ну как… Он меня спас, — щёки Муры зарделись, — дал мне коня, еду, одежду, позволил уехать с тобой, сплетя какую-то историю брату, чтобы тот не выслал за нами погоню. Не так уж мало, если подумать. — Ты в него влюблена? — сурово допытывалась Калки. — Нет-нет! Ни капельки! — быстро открестилась от своих новых отношений Мура, предчувствуя назревающий скандал, правда, не понимая, в чём его причина. Жена Джагат Джалы мгновенно успокоилась. — Хорошо, — с облегчением выдохнула она. — А почему тебя так беспокоят мои чувства к Дургаму? — заинтересовалась Мура. — Да так, — уклончиво отозвалась Калки и тоже покраснела. — Просто мы обе знаем, он соблазняет всех подряд. В него влюбиться — это же адхарма полная. Я не хочу, чтобы моя подруга общалась с развратником. Мура ничего не ответила, но в памяти почему-то отчётливо всплыл тот миг, когда колючая мужская щетина коснулась её нежных бёдер и лона, а язык Дургама весьма ловко и быстро довёл её до экстаза. Беззвучно вздохнув, махарани Пиппаливана придвинулась ближе к костру. — Спи, — сказала она Калки. — Незадолго до рассвета поменяемся, и огонь беречь будешь ты. — Да, — быстро согласилась та, отправляясь на ложе из веток. — Но если кто-то нападёт… — Я тебя разбужу, — пообещала Мура. — Будем отбиваться вместе. Как подруги. А завтра приедем в Паталипутру и спасём твоего сына, ачарью и его друзей. — Непременно. Успокоенная этими горячими уверениями, Калки отправилась спать. ______________________________________________________________ * Пионы ** Утки-мандаринки, символ супружеского счастья и семейного благополучия