Половина Луны

Тарини ждала, когда избалованной царевне наскучит приключение, в которое та ввязалась лишь из желания насолить брату. С некоторых пор Тара замечала, что Дурдхара отводит глаза, будто смущаясь, или смотрит подолгу в пустоту, усевшись под ближайшим деревом. Царевна допускала грубейшие ошибки на тренировках, которых не делала даже в самом начале, когда Тара только взялась обучать её. Дурдхару явно что-то терзало, но она не спешила этим делиться. «Ещё несколько дней, и ей окончательно надоест спать на охапке соломы, прикрывшись моими покрывалами. Она устанет мозолить нежные ладошки и пальчики, помогая мне по хозяйству. Ей опротивеет поедать каждый день чечевицу и чапати вместо сладких фруктов и изысканных десертов. И когда бхуты нашепчут ей на ухо, что хватит строить из себя героиню древних эпосов, принявшую аскезу, она отбудет в свой золотой дворец». От таких мыслей становилось тошно. Тарини старалась думать ещё о чём-то, лишь бы не переживать по пустякам. Увы, забыться не получалось. «Да она и не должна тут жить, — уговаривала себя Тара, когда отчаяние в очередной раз змеёй обвивалось вокруг сердца. — Она — царевна, а я лесная жительница. Нищенка. Само собой, однажды моя хижина опять опустеет. Больше никаких тренировок с оружием или ночей, когда спиной чувствуешь тепло её тела, а, просыпаясь, слышишь возле уха ровное дыхание. Ладно, всё! — оборвала она себя. — Что-то я расклеилась. Вот же глупая! Я должна спокойно принять любое решение Дурдхары». И Тара принялась яростно полоскать одеяния в реке, куда, собственно, пришла вовсе не ради стирки, а ради самоуспокоения. Она даже не услышала чужих шагов в предрассветной мгле. Пришедшая на берег девушка двигалась так тихо, что приблизилась к Таре незамеченной. — Ты даже не сказала, что собираешься затемно на реку, — раздался голос позади. В интонациях говорившей звучал нескрываемый упрёк и обида. — Почему меня не разбудила, а? Тара вздрогнула и оглянулась. Дурдхара в небесно-голубом сари, самом красивом из всех, которые у неё имелись, явилась на берег и стояла теперь в двух шагах от неё. Вид у царевны был такой, словно она долго обдумывала нечто, копившееся в ней месяцами, и, наконец, решилась высказать всё. «Сейчас сообщит, что собралась возвращаться к брату», — ёкнуло в груди у Тарини. — Может, искупаемся, раз мы обе тут? — неожиданно заявила Дурдхара. — Всё равно вокруг никого, — и, прежде чем Тара успела ответить, царевна вдруг скинула сари и, полностью обнажившись, вошла в воду. За истекшее время их совместной жизни Тара уже имела возможность видеть младшую из Нандов без одеяний, но лишь мельком в свете немногочисленных крохотных лампад, зажигаемых по вечерам. В лучах же медленно восходящего солнца это великолепие, спрятанное от чужих глаз, открылось ей впервые. Онемев и затрепетав, Тара разжала пальцы. Выстиранная уттарья, выскользнув из рук, распласталась по поверхности воды и поплыла вниз по течению. Тарини даже не обратила внимания на потерю. Всё её внимание было приковано к Дурдхаре, наслаждавшейся купанием. Царевна набирала воду в пригоршни и выливала себе на лицо, щурясь от первых лучей солнца, брызнувших из-за горизонта. Она играла с водой и улыбалась. Тарини, почти ничего не соображая, развязала полоску ткани, утягивавшую грудь, рванула с себя пояс, сбросила сандалии, скинула шаровары … Вошла в реку, приблизилась к Дурдхаре и, развернув её к себе, впилась поцелуем в губы. Никогда ещё прежде ей не было так хорошо! Она чувствовала, как сердце подруги бьётся так близко от её собственного… Упругая грудь царевны, покрытая каплями воды, тесно прижалась к ней, и Тара окончательно потеряла голову. Она жадно целовала Дурдхару, не давая той возможности перевести дыхание, гладила обеими руками её спину, зарывалась пальцами в длинные косы, заставляя пряди расплетаться и свободно ниспадать вниз. Невозможно было оторваться от этой юной красавицы! Казалось, она явилась нарочно в столь соблазнительном виде, чтобы ввергнуть Тару в безудержное падение. Осознав спустя несколько мгновений, что она натворила, Тара быстро отпустила Дурдхару. Та стояла, тяжело дыша и ошеломлённо глядя на неё. Тара ожидала пощёчины или возмущённых возгласов о том, какая она беспутная грешница, забывшая своё место, но Дурдхара вдруг просияла счастливой улыбкой, и вместо гневной отповеди Тара услышала самые прекрасные на свете слова: — Наконец… Думала, ты никогда этого не сделаешь. — Что? — настала очередь Тары растеряться. — Я боялась, ты всегда будешь страдать по Муре. И неважно, что она тебя не любит. Всё время, что мы знакомы, ты вела себя так, словно готова посвятить этой неблагодарной всю жизнь. Я думала, так и останусь для тебя лишь глупой царевной, не способной сварить рис или почистить рыбу. Неумёхой, которая давит собранные апельсины конём и пережаривает до черноты лепёшки. — Но ты ведь научилась справляться по хозяйству, — засмеялась Тара. На её глазах выступили слёзы облегчения. Её не отвергли, не оттолкнули! Это ли не самое главное? — С оружием дела, конечно, обстоят не так хорошо, но ты способна и этому обучиться. Нужно просто чуть больше времени. — И ты продолжишь заниматься со мной? — снова приблизившись к подруге, Дурдхара положила ладони ей на плечи. — А ты останешься достаточно надолго для этого? — в тон ей ответила Тара, обнимая Дурдхару за талию, а потом вдруг смело скользнула руками на её ягодицы. Решительное действие не осталось без ответа: царевна накрыла своими ладонями грудь Тары, начав ласкать соски подушечками пальцев так умело, словно её прежде кто-то обучал любовным утехам. — Останусь хоть до старости, — проговорила Дурдхара нежно. — И нам вовсе не обязательно торчать в твоей хижине! Я уже пожила здесь, никто не мешает и тебе пожить где-то ещё. Мы можем отправиться в один из небольших дворцов, построенных Дханой. Или в Хава Мехел. Там живут Гови и Цэй, но, мне кажется, они вполне способны потесниться… Всё то время, пока она говорила, её руки продолжали ласкать Тару, вызывая в молодой женщине возрастающее желание. Тарини некоторое время наблюдала за тем, что с ней вытворяет Дурдхара, а потом подхватила царевну на руки и вынесла на берег. Уложив Дурдхару на ворох выстиранного белья, Тара страстно прижалась губами к её шее, вызвав у подруги тихий полувздох-полустон. — Я поеду, куда скажешь. Главное, чтобы всегда быть рядом, — прошептала Тарини, а Дурдхара решительно привлекла её к себе, вовлекая в столь желанный и долгожданный взаимный поцелуй. *** Ребёнок рос так стремительно, что к моменту родов младший астролог внезапно усомнился, уж не близнецы ли готовятся к появлению на свет? Но старший астролог стоял на своём: ребёнок будет один, и пол его точно неизвестен, вопреки твёрдому мнению младшего о непременном рождении мальчика. С каждым днём передвигаться становилось всё труднее. Юэ с трепетом и страхом наблюдала за неостановимым процессом, происходящим с её телом. Она уже свыклась с тем, что из-за огромного живота почти не видит собственных ног и даже частично — тропинки сада во время прогулок. Садясь на любую поверхность, она отчётливо ощущала, словно внутри неё находится тяжеленный камень, который растёт ввысь и вширь не по дням, а по часам. Царица мужественно гнала прочь искушение облить себя тёплой водой, чтобы хоть несколько мгновений провести в теле Чандрагупты, не обременённого никакой тяжестью. Дхана Нанд с каждым днём выглядел всё более виноватым. Он гладил живот жены, занимавший теперь добрую треть ложа, но при этом смотрел на Юэ так, что, казалось, вот-вот с его губ сорвётся мольба о прощении. — Как ты себя чувствуешь? — рискуя вызвать гнев махарани, всё же решался спрашивать повелитель Магадхи раз по десять каждый вечер и утро. — Паршиво, — устало или уныло отвечала Юэ, не уточняя подробностей. — Но как-то держусь. Настроение её в последнее время менялось всё непредсказуемее. Впервые за взрослую жизнь Дхана Нанд чувствовал себя беспомощным, как дитя. Если прежде никто не смел повысить на него голос, то теперь эта маленькая женщина, носившая его сына, могла хоть побить его палками до полусмерти, и он бы покорно всё стерпел. Воспоминания о том, что он сам был довольно крупным младенцем, и матушка намучилась изрядно, рождая его, явились весьма некстати. Пугать Юэ он не собирался, но сам уже заранее умирал от страха. Случалось, Дхана Нанд слышал в ответ на свой вопрос, не краткое «паршиво» и «как-то держусь», а нечто иное. К примеру, Юэ сердито отзывалась: — Почти не спала. Малыш непрерывно пинался. Вот тебе бы так — хрясь пяткой под рёбра! Аж до треска. И так всю ночь. Я бы посмотрела, как бы ты запел! Или того хуже: — Съеденный ужин будто застрял поперёк горла и булькал там до утра. А от выпитой воды становилось ещё хуже, — и добавляла язвительно. — Может, объяснишь, в чём дело? Ты же разбираешься в беременности и родах или нет? После таких откровений до смерти перепуганный Дхана Нанд срочно вызывал в покои лекаря. Кланяясь и дрожа при виде мечущегося по комнате царя и невыспавшейся, мрачной махарани, старик терпеливо пояснял, что происходящее — в порядке вещей. Желудок царицы сдавлен крупным плодом, поэтому ей тяжело принимать пищу. А по ночам дети действительно толкаются сильнее, чем днём, однако ещё ни один младенец, как бы сильно ни пинался, не поломал своей матери рёбра, так что на этот счёт переживать не следует. Лекарь снова и снова просил Юэ и самраджа потерпеть ещё немного, ибо роды, по его подсчётам, должны уже были случиться вот-вот… Но они никак не начинались. — Знаешь, раньше я думала, что нет более тяжкой судьбы, чем вечно оставаться чьим-то рабом, — как-то раз призналась Юэ. — Нет, Дхана! Самое тяжёлое — носить в себе живой, пинающийся шивлингам, который никак не хочет выходить наружу, а только постоянно увеличивается в размерах. Для меня время остановилось. Кажется, будто я навсегда останусь беременной. — Да нет, не останешься. Родишь уже скоро, — попытался успокоить её Дхана Нанд, но в ответ получил такой яростный взгляд, что предпочёл немедленно согласиться с любой нелогичной мыслью жены. Иногда Юэ ощущала, как что-то внутри сжимается на несколько мгновений, будто превращаясь в упругий шар. Становилось тяжело дышать, стоять и сидеть. И тогда ей приходилось приваливаться к стене или просить служанок поддержать её, если она в это время шла по саду или коридору. А потом странное ощущение проходило… Дхана Нанду она предпочитала об этом не говорить, справедливо полагая, что царь и так достаточно запуган рассказами про пинки под рёбра, вечную беременность и булькающую еду. Юэ ежедневно молила богов только об одном: послать ей облегчение. Она уже не боялась рождения младенца, а всей душой желала этого. Вызванный в очередной раз лекарь снова осмотрел её и покачал головой. — Странно, — изрёк старик, пожевав морщинистыми губами, — и почему юврадж не спешит рождаться? Надо бы ему помочь, — и он вручил Юэ мешочек с горьковато пахнущими травами. — Попробуйте попить этот чай, махарани. Пусть служанки вам заваривают дважды в день половину серебряной ложечки на чашку жидкости, больше не нужно. Только используйте травы осторожно и не превышайте дозу, о которой я сказал. От чрезмерно крепко заваренного чая может начаться кровотечение, — и, откланявшись, целитель вышел. Не успел он покинуть покои, как Дхана Нанд, вошедший незадолго до этого и услышавший конец их разговора, выдернул из рук Юэ мешочек и вышвырнул его в окно. — Дрянь какая, — пояснил он. — Горькая и мерзкая на вкус, по запаху чую, так ещё и повредить ребёнку может. Кровотечение? Пусть сам такое пьёт, олень старый! Посмотрев на Юэ, Дхана Нанд неожиданно потянулся к ней, в два счёта размотал сари и небрежно уронил ткань на пол. Одной рукой он начал осторожно массировать обнажённую грудь жены, лаская пальцами полукружия сосков, потом спустился ниже… Пробравшись меж бёдер супруги, он дотронулся до лона, ставшего в последнее время таким чувствительным, что Юэ застонала от единственного прикосновения к набухшим складкам кожи. — Дхана… Что ты делаешь? — Исцеляю своими методами. Полагаю, моя любовь куда эффективнее, чем горький чай, — произнёс Дхана Нанд с такой нежностью, что Юэ невольно растаяла, доверившись ему. Снова появилось ощущение сжимающегося кольца в животе, но тут же быстро пропало. Юэ и не думала, что способна испытывать желание теперь, когда её тело стало таким неповоротливым и тяжёлым, однако ласки Дханы, кажется, всегда действовали одинаково. Махарани воспламенялась и начинала сходить с ума. — Надо быть осторожнее, — пробормотал себе под нос Дхана Нанд, говоря это то ли Юэ, то ли себе. — Обопрись, — он собрал кучкой разбросанные по ложу подушки. Юэ наклонилась, опершись верхней частью тела о созданную для неё точку опоры. Дхана Нанд устроился позади, не прекращая своих ненавязчивых прикосновений. — Расслабься, — выдохнул он ей в самое ухо. Скольжение пальцев по складкам увлажнившейся плоти вызывало всё больший трепет возбуждения. — Желаешь меня? — спросил Дхана Нанд, заглядывая Юэ в лицо. — Если нет, я всё немедленно прекращу. Она кивнула, смущаясь собственной зависимости от ласк мужа. Не выходило сказать ему «нет» ни раньше, ни теперь. Самрадж всецело властвовал над нею… Никогда ещё Дхана не обнимал её так бережно. Никогда не проникал так осторожно и неторопливо, опасаясь навредить. Но Юэ совершенно не чувствовала боли или неудобства. Наоборот, к величайшему изумлению от первых же плавных, покачивающихся движений мужа Юэ ощутила, как пронзительные волны наслаждения подхватили её, стремительно вознося к высочайшему пику. Не было мягкого тепла в низу живота или нарастания напряжения, только мгновенный экстаз… Она и опомниться не успела. — Невероятно, — прошептала она, содрогаясь в последних пульсациях, — это невероятно, Дхана… Наблюдая за ней, Дхана Нанд чаще задышал и прижался к ней теснее, замерев неподвижно. — Что с тобой? — обернулась Юэ. — Почему ты вдруг остановился? — Мне слишком хорошо, родная, — последовал ответ, — но это неправильно. Ведь я всё это затеял, чтобы доставить тебе немного радости и, если получится, помочь малышу выйти на свет. У меня не имелось цели усладить себя. А выходит, что… я воспользовался тобой ради собственного удовлетворения, когда тебе и без того тяжело. Так не должно быть. — Но я сама согласилась, — возразила Юэ. — Сама пожелала… И я хочу знать, что и тебе сейчас хорошо, Дхана! Прошу, не сдерживайся. Мне приятно, когда ты наслаждаешься мною. Этих слов оказалось достаточно. Дхана Нанд прикрыл глаза и излился со стоном, поймав руку Юэ и обхватив её пальцы своей ладонью. Махарани, прижавшись щекой к обнимавшей её руке мужа, почувствовала, как внутри тела снова растеклись волны бесконечного блаженства. «Я нужна ему любой, — думала Юэ. — Даже такой, как сейчас… Недовольной, уставшей, ворчливой… Неповоротливой, будто старая панда! Неужели он всё это время действительно любил меня? Никогда не лгал и не преувеличивал, говоря о своих чувствах? Мой Дхана…» Она сама не заметила, как, улегшись рядом и устроившись поудобнее на ложе, они оба вскоре уснули, обнявшись. *** Юэ проснулась от явственного ощущения, что по ногам стекает влага. Она подскочила и уселась на постели, оглядывая себя и ожидая увидеть кровь, но в свете нескольких непогашенных лампад не узрела ничего опасного. Однако ложе под ней, определённо, было сырым. Дхана Нанд тоже мгновенно проснулся. — Что с тобой? — спросил он. — Прия, что так напугало тебя? — Тут вода, — изумлённо разглядывая мокрое пятно на чистом белье, устилавшем ложе, проговорила Юэ. — Просто вода. Но откуда? — и после небольшой паузы добавила, краснея. — Нет… Не может быть. Я никогда таким не страдала. С Цэй, бывало, случалось лет до шести, а со мной — ни разу. Так почему вдруг теперь? Пока Юэ пребывала в крепкой задумчивости по поводу странного явления, случившегося с нею, Дхана Нанд, побледнев, кое-как оделся и бросился босиком к дверям. Распахнув обе створки настежь, закричал во всю силу лёгких, высунувшись в коридор: — Срочно лекаря, Дайму и Муру в опочивальню к махарани!!! И несите всё, что необходимо для родов! Юврадж вот-вот появится на свет!