Половина Луны

По традиции все женщины рода Нандов рожали в уединённой части сада, в окружении лотосов и роз, держась обеими руками за прочную ветвь дерева шала, специально обтёсанную для таких случаев до идеальной гладкости. Юэ нарушила все традиции. Вместо дерева шала она использовала руку собственного супруга, добровольно согласившегося участвовать в самом важном событии их совместной жизни. — Дхана, какой ужас!!! — вопила Юэ, хватаясь за Дхана Нанда так, что могучему самраджу показалось, будто ему вот-вот сломают кости. Хрупкая Юэ необъяснимым образом после начала схваток овладела силой тысячи слонов. Самрадж едва справлялся с нею. — О боги! И как только женщины рожают?! Лучше бы ты сделал меня пандой!!! Правда, Дхана! У тебя осталось немного воды из другого источника?! Облей меня прямо сейчас!!! — О чём это говорит махарани? — спросил перепуганный лекарь, вытаращив глаза. — Закрой уши!!! — заорал на него царь. — А всё услышанное немедленно забудь, иначе после родов казню!!! Сгоришь в костре! Я тебя ещё за горький чай не простил! — Понял, — лекарь нервно сглотнул и снова присел на корточки возле махарани, подставляя руки и ожидая, когда появится головка ребёнка. Дайма подносила питьё, а Мура успокаивала дочь и отирала пот с её лба мягкой хлопковой тканью. — Уже немного осталось, — приговаривала она, поглаживая живот Юэ. — Сейчас выйдет, я же вижу! Потерпи чуть-чуть. — Я и так терпела много пакши подряд! — застонала Юэ. — Сил нет. Такое ощущение, что меня пишачи изнутри раздирают… — У меня было так же, — призналась Мура и сочувственно посмотрела на Юэ. — Но это длилось недолго. Когда дело дошло до пишачей, это уже, считай, почти конец страданиям. Терпи! Зато такого богатого опыта, как у тебя, точно теперь нет ни у одного смертного в Мритью Локе. Разве что сын Мохини и Шивы мог бы соперничать по уникальности с ныне рождающимся наследником Нандов. Ну или Пуруравас, о котором я рассказывала. Лекарь снова вытаращился, но на сей раз благоразумно промолчал и, вспомнив совет царя, прикинулся одновременно глухим, тупым и беспамятным. — Слабое утешение, — констатировала Юэ и неожиданно впилась в запястье Дхана Нанда зубами. Самрадж воздел глаза к потолку, но мужественно не издал ни звука. Даже не застонал. — Извини, сильная схватка была, — виновато прошептала махарани. — Думал, помру сейчас. Лекарь икнул и протёр глаза. На миг ему померещилось, будто махарани ведёт себя как насмерть перепуганный пацан, которого неведомой лилой богов забросило в тело царицы. — Ничего, всё в порядке, — бесстрастно отозвался царь. На месте укуса наливался багрянцем мощный след от зубов дэви Юэ. Дхана Нанд подумал о том, что переживать не о чем. Умело скрыть лилово-красную выпуклость под царскими браслетами не составит для него особого труда. По вечерам перед сном можно делать примочки из трав, а потом всё само пройдёт. — О вот, и наш прекрасный наследник идёт в этот мир! — вдруг торжественно провозгласил лекарь, и Дайма на удивление быстро встала на колени рядом, помогая старику принять ребёнка. Юэ облегчённо выдохнула и обмякла, повиснув на руке мужа. Раздался громкий детский плач, который довольно быстро стих. Очнувшись от короткого забытья, внезапно нахлынувшего на неё, Юэ приоткрыла один глаз и встретилась с любопытными карими глазёнками, вопросительно таращившимися на неё. И уже неважно было, что кожа младенца красная и сморщенная, а волос на голове почти нет. Ребёнок казался похожим на яркую утреннюю зарю или на свежий цветок розы, и Юэ вдруг ощутила, как по её щекам сами собой катятся слёзы… Лекарь молчал, боясь сказать хоть одно неосторожное слово, за которое его точно отправили бы в костёр. — А это ведь девочка, — с неожиданной радостью объявила вдруг Мура, приближаясь к няне самраджа. — Такая хорошенькая! — она протянула руки, и Дайма немедленно отдала ей малышку. — Как назовём? — обратилась Мура к едва живой от усталости Юэ. — Или подождём решения брамина? — Падма, — прошептала Юэ. — Я хочу, чтобы её звали так… Дхана, ты не против, если нашу дочь будут звать Падмини? Самрадж потрясённо смотрел на малышку, удивительно спокойно лежавшую на руках Муры, таращившую глаза на свет лампад и вовсе не собиравшуюся больше плакать. — Я согласен, — с трудом выдавил он, не отрывая взгляда от младенца. — Разочарован, что не сын? — напрямую спросила Юэ, и голос её прозвучал довольно жёстко. Юэ чувствовала, что если Дхана Нанд сейчас осмелится сказать «да», она не простит его ещё лет двести. Пусть лучше солжёт… Пусть лучше… — Нисколько, родная, — на ошарашенном лице царя появилась ослепительная улыбка. — Я безумно счастлив! «Солгал или нет?» — задумалась Юэ, но мучительно размышлять хоть о чём-то сейчас уже не оставалось сил. Дхана Нанд довёл усталую Юэ до ложа и помог ей удобнее устроиться на подушках, а затем взял ребёнка, которого лекарь и Дайма успели ополоснуть в тёплой воде и обернуть в покрывало, и положил дочь на живот супруги. — Как я могу быть разочарован? — и, заметив, как малышка, беспомощно ковыряясь внутри куска ткани, пытается добраться до груди матери, Дхана Нанд переложил дочку поудобнее, а сам поцеловал обмякшие пальцы Юэ. — Дочь или сын — разве это важно? Я обещаю: это будет самый любимый в Магадхе ребёнок, можешь не сомневаться! *** — Вы всё ещё можете ополоснуть её водой из кувшина, который мы привезли из Дзюсенкё для махарани, — неожиданно промолвил Ракшас, выслушав от Дхана Нанда новость о рождении Падмини. — И никто не узнает, что изначально это была девочка. Только в тёплой воде ей мыться будет нельзя, конечно же. Впрочем, и у её матери те же сложности, поэтому им даже легче будет понять друг друга, когда юврадж повзрослеет. Отпадёт не одна проблема, а две. — Ты ополоумел? — Дхана Нанд сурово поглядел на аматью. — По-твоему, я должен превратить дочь в сына только ради того, чтобы у меня любой ценой появился наследник, а дочь, повзрослев, нашла общий язык с Чандрагуптой? Ракшас молчал, поняв, что, наверное, перегнул палку. — Иди, — Дхана Нанд махнул рукой, — надеюсь, это временное помутнение рассудка у тебя скоро пройдёт. Небось, не спал всё время, пока я не занимался государственными делами, а ты подменял меня? — Не спал, Величайший, — признался Ракшас, вздыхая и мысленно проклиная свой длинный язык. — Так выспись. И пока не проспишься, даже на порог не приходи! Ракшас поклонился и вышел. — Ты ведь не сделаешь этого? — стоило аматье покинуть помещение, и в царские покои вошла Мура, маячившая всё это время где-то возле входа. Лицо её было напряжённым. — Не последуешь совету аматьи? — Ты о чём? — опешил самрадж. — Я всё слышала, не прикидывайся, — сухо призналась Мура, не дав царю ни слова вставить. — Клянись, что не тронешь Падмини пальцем! Ты уже испортил моего сына, но на то у тебя имелись веские причины. Пусть не сразу, но я смогла примириться с судьбой Чандры. Однако я тебе шею сверну, если ты плеснёшь на внучку своей проклятой заколдованной водой! Стараясь не позволить закипающему гневу выплеснуться, Дхана Нанд посмотрел на тёщу и очень мягко произнёс: — В какой момент нашей беседы с Ракшасом я дал повод заподозрить меня в столь низком намерении? — Да кто его знает, — буркнула Мура. — От тебя всего ожидать можно. Сейчас говоришь, будто не сделаешь такого, а потом возьмёшь и плеснёшь на ребёнка. Тем более, что ты явно ждал сына. Все вы, цари, ждёте только сыновей! Разве нет? Дхана Нанд некоторое время сохранял молчание, а потом серьёзно произнёс: — Неважно, кого я ждал. Важно, что моя возлюбленная родила моего ребёнка, и я могу воспитывать раджкумари Падму. Холить и лелеять, учить ходить и говорить, дарить подарки и показывать величие и красоту этого мира! И я могу быть вместе с Юэ, и никто не разлучит нас. Даже ты или Чанакья! Вот что имеет значение, если тебе интересен мой ответ! — последнюю фразу Дхана Нанд почти прокричал. Когда вибрации его голоса стихли в стенах опочивальни, Мура невнятно фыркнула. Ещё раз оглядела зятя с головы до ног и процедила сквозь зубы: — Ну ладно. Однако я, пожалуй, подожду того момента, когда ты официально всем объявишь о рождении дочери, и только после этого уеду с Дургамом в Параспуру. — А здесь в моём дворце рядом с дэви Юэ тебе не живётся? — с кривой усмешкой спросил царь. — Живётся. Однако, — Мура вызывающе посмотрела на Дхана Нанда, — у меня есть дельце к управляющему Джале. Как только решу с ним неотложный вопрос, сразу вернусь, чтоб ты не скучал. — Постараюсь тосковать как можно сильнее, буду просто рыдать, чтобы не разочаровать тебя, — в тон ей отозвался Дхана Нанд, но впервые в его интонациях, обращённых к тёще, не прозвучало ни презрения, ни враждебности. Мура резко развернулась и покинула покои, не попрощавшись. Сердце её отчаянно билось. Всего на миг она вдруг невольно вернулась мыслями в далёкое прошлое. К невозможным желаниям, которые никогда не осуществятся…