Половина Луны

Войдя в покои махарани, Дхана Нанд застал жену за кормлением Падмини. Малышка доверчиво приникла к груди матери, а Юэ ворковала над ней, поддерживая головку дочери и поглаживая её по маленькому кулачку, высунувшемуся из-под шёлкового одеяльца. Вставать с постели Юэ всё ещё было тяжело, поэтому она расположилась на ложе полусидя, опираясь на подушки. В комнате не оказалось ни единой служанки, что невероятно возмутило царя. — Почему ты сидишь тут одна? Почему кормишь сама? — спросил Дхана Нанд, становясь на колени перед ложем и касаясь руки Юэ. — Ведь есть кормилица! Как эта негодная посмела оставить тебя без присмотра?! И где остальные служанки? Ничего. Скоро все они будут наказаны! — Не надо никого наказывать. И звать кормилицу не надо, — вздохнула Юэ, продолжая внимательно наблюдать за Падмини. — У меня появилось молоко, а потому я сама кормлю малышку. И это я отправила всех прочь, чтобы не мешали мне. Гнев Дхана Нанда мигом остыл. — Ты всё ещё чувствуешь боль? — вопрос его прозвучал с изрядным волнением. Юэ неуверенно повела плечом. — Учитывая пережитое, могло быть и хуже, — призналась махарани спокойно, не отрывая глаз от дочери, которая понемногу начинала засыпать и пила молоко уже не так жадно. Когда малышка отпустила её грудь и уснула, Юэ осторожно уложила Падмини рядом с собой и только теперь посмотрела на мужа. Дхана Нанд обомлел. В глазах любимой он увидел бездонную глубину, которой не замечал прежде. Казалось, его махарани стала вдруг старше на несколько лет. — Ты сильно изменилась, — тихо произнёс Дхана Нанд. — Наверное, так и есть, — Юэ, заметно нервничая, перебирала складки покрывала. — Скажи, что будет с нами дальше? — неожиданно выпалила она, и её пронзительный взгляд впился в Дхана Нанда. — Это очевидно, прия. Будем жить вместе с нашим чудесным цветком лотоса*, — тепло улыбнулся царь и нежно притянул к себе Юэ, чтобы поцеловать, но махарани вдруг мягко высвободилась из его рук и снова оперлась о подушки. — Я о другом, Дхана. У меня есть вторая сторона. Что станет с Чандрой? Он обречён никогда не увидеть своего отражения в чаше с водой или в отполированном серебре? Он будет до самой смерти оставаться в твоих глазах преступником и заговорщиком, а потому прекрасная махарани заменит его полностью? Но я ведь не только Юэ, я ещё и Чандра, нравится тебе это или нет. Только теперь Дхана Нанд осознал, о чём беспокоится супруга. — Нет, погоди. Всё не так! — неловко засмеялся самрадж, крепче стискивая ладонь жены, а затем поднёс её руку к губам и горячо поцеловал пальцы один за другим. — Чандра для меня не заговорщик и не преступник. Поверь, после рождения Падмини я забыл всё дурное. Сейчас я так счастлив, что даже плешивую панду выпустил бы, да стражи, несущие дежурство возле клетки, доносят, что Чанакья стал чрезмерно злобным. Не ровён час загрызёт кого-нибудь, если выпустить, а потому лучше пусть остаётся там, где есть. Боюсь, даже в человеческом обличье его ярость не пропадёт, а лишь усилится. Я не могу допустить, чтобы люди в Паталипутре пострадали. Только по этой причине Каутилья всё ещё сидит в клетке. — Речь сейчас не об учителе, а о нас, — и помолчав немного, Юэ добавила: — Ты утверждал, будто я тебе дорога в любом теле… — И это правда! — воскликнул с чувством Дхана Нанд. — Докажи. Самрадж непонимающе воззрился на Юэ: — Но как? — Завтра, когда я покормлю Падму, и она уснёт, я ненадолго отдам её на попечение кормилицы. А ты в это время обольёшь меня тёплой водой, оставшись со мной наедине. Спустя недолгое время ты вернёшь мне облик махарани, но мне хватит и нескольких мгновений, чтобы понять, имеет ли для тебя значение тело или важен тот, кто в этом теле находится. Ты сделаешь это? — Конечно, сделаю, — пообещал Дхана Нанд твёрдо. — Разве ты ещё не поняла? Любое твоё желание будет исполняться! — Надо, чтобы никто из слуг ничего не заметил, — напомнила Юэ. — Я не желаю, чтобы пошли слухи. Я ещё не готова открыть правду всем и каждому. — И я не готов! — заверил супругу Дхана Нанд. — А потому никто не войдёт в опочивальню и ничего не увидит, клянусь. И только тогда Юэ неуверенно ответила на его поцелуй, потянувшись к нему. Падмини засопела во сне и смешно изогнула тонкие бровки, будто чему-то удивляясь. Вероятно, ей снилось нечто волшебное. Дхана Нанд же вдруг некстати подумал о том, что пора пойти и вогнать копьё в зад резчику по дереву. Этот наглец обещал, что кроватка из ароматного зелёного сандала с изображением божественных ликов, инкрустированная рубинами и слоновой костью, будет готова к рождению ребёнка! «Играет с огнём, мерзавец… Если сегодня же к вечеру не принесёт обещанное, ему не жить». — Убить кого-то надумал? — нежно прошептала Юэ на ухо мужу, и её тонкие пальчики скользнули вниз, накрывая восставшее естество Дхана Нанда. — Как ты… м-мм… догадалась? — слабо простонал царь, чувствуя, как ярость испаряется, сменяясь отчаянным желанием плотских утех. — По твоему лицу с некоторых пор я вижу всё, — раздалось в ответ, а потом ещё тише Юэ прошептала в его полураскрытые губы. — Мне ничего не нужно сейчас, кроме поцелуев, но я хочу утихомирить твой гнев и спасти чью-то жизнь. Это возможно? — Твоя любовь каждый день спасает много жизней, родная, — произнёс самрадж, отдаваясь её умелым прикосновениям. — Поверь, очень много… *** Резчик по дереву принёс кроватку для маленькой царевны лишь на другой день ближе к полудню и чудом остался жив. Его даже не выпороли, чему неторопливый мастер безмерно обрадовался, не догадываясь, кого следует благодарить за отмену сурового наказания. *** Мура покинула дворец сразу, как только Дхана Нанд объявил во всеуслышание о рождении Падмини. Убедившись, что её внучка не будет превращена в наследного царевича со схожим по звучанию именем, Мура попрощалась с дочерью и с лёгким сердцем приказала Дургаму собираться в путь. Для Калки не осталось иного выхода. Вечно прятаться за спинами Муры и Дхана Нанда было невозможно, она это понимала. Сообщив Шипре и Мартанду, что они едут домой, Калки начала складывать в сундуки новые сари и накидки, подаренные великодушным самраджем. Царь вдруг пожелал, чтобы Калки одевалась не хуже богатейших женщин Паталипутры. Увы, дорогие столичные наряды, полученные в дар от повелителя Магадхи, совершенно не радовали. Бедная женщина даже думать не хотела, что с ней сотворит Джагат Джала, когда она приедет назад после столь длительного отсутствия. Обратная дорога в Параспуру напоминала Калки долгое и унылое шествие к месту казни. Мура проводила всё время рядом с Дургамом и даже на несколько мгновений не оставалась с Калки наедине. Предупредительная Шипра и услужливый Мартанд днём и ночью находились рядом, но это не успокаивало Калки. Несчастную трясло от ужаса в предчувствии новой встречи с человеком, который за семнадцать лет совместной жизни вымотал ей душу и заставил возненавидеть собственное тело. Когда они въехали в ворота Параспуры, к великому удивлению Калки, их встретил хромой конюх, страдающие от жары охранники и престарелая кухарка, пришедшая выплеснуть в ров грязную воду. — Разве Джагат Джала не знает о нашем прибытии? — изумлённо вопросила Калки, высовываясь изнутри колесницы, влекомой четвёркой белых лошадей, также подаренных Дхана Нандом. — Понятия не имеет, — широко улыбнулась подруге Мура с высоты спины рыжего жеребца. Всю дорогу она проскакала верхом бок о бок с мужем, отказавшись сидеть в колеснице, где, по её словам, все места были заняты «благородными дэви». В число «дэви», с точки зрения Муры, входил и Мартанд, которого бывшая махарани Пиппаливана до сих пор не способна была воспринимать как кшатрия, несмотря на то, что парень наконец выучился уверенно держать в руках меч и натягивать тетиву на луке. Бхадрасал предрёк Мартанду немалые успехи, если парень решит остаться в Паталипутре и обучаться дальше военному делу. Мартанд обещал подумать, но Мура подозревала, что дальше пустой болтовни дело не пойдёт. Так и вышло. Узнав, что матушка собирается возвращаться в Параспуру, Мартанд уехал с ней. — А почему он не знает? — продолжала выспрашивать Калки. — Самрадж ведь обещал оповестить его. — Я сожгла письмо, которое Дхана Нанд собирался отправить Джагат Джале, — пояснила Мура. — Стало быть, наше прибытие пока является тайной. Зато теперь у меня появился шанс поговорить с мерзавцем наедине, устроив ему нежданный сюрприз. Правда, дорогой? Ты ведь одобрил мой план и не станешь возражать? — Мура лукаво подмигнула Дургаму. Судя по влюблённой физиономии, удовлетворённый на год вперёд Дургам не способен был возражать, какую бы самоубийственную идею ни подала законная супруга. Калки с невольным восторгом посмотрела на Муру, но быстро отвела глаза и снова спряталась в колеснице, лишь тихо вздохнув. Шипра воспользовалась случаем и ласково дотронулась до руки госпожи, что вызвало на устах Калки тёплую улыбку. Заметив, что её ласка не осталась без внимания, Шипра воспрянула духом. Это ничего, что сейчас Калки видит в ней только подругу по несчастью. Необходимо время и терпение, и однажды прекрасная госпожа непременно заметит рядом с собой привлекательную девушку, а не просто безликое создание, страдающее от одиночества и нуждающееся в сочувствии. Нужно просто немного времени… Сопровождаемые растерянными взглядами прислуги Мура, Дургам, Мартанд, Шипра и Калки оставили лошадей на попечение хромого конюха и проследовали ко дворцу Параспуры, где их совершенно не ждал управяющий Джагат Джала, нашедший чем занять себя в отсутствие жены и сына. *** — Ты готова? — Дхана Нанд смотрел на Юэ, стоявшую перед ним обнажённой в золотой ёмкости для омовений. Высокая грудь супруги, не прикрытая ничем, кроме россыпи крупных локонов, вызывала у самраджа неизменный восторг. Он мог любоваться своей Юэ вечно… — Готов ли мой господин? — с дерзкой усмешкой уголком рта спросила махарани. Ещё не превратившись, а только предвкушая превращение, она уже так напоминала Чандру! Дхана Нанд сам не знал, как поведёт себя, увидев супругу в исходном теле — в том самом, от которого некогда избавил «подлого заговорщика». — Изменение тела причинит тебе боль? — взволновался вдруг Дхана Нанд. — Нет, — мотнула головой Юэ. — В первый раз я мучилась только от того, что это случилось внезапно. Ракшас не предупредил, что собирается с нами сотворить. Я и мои друзья боялись больше никогда не стать самими собой. Теперь же я знаю, что всё обратимо, а потому страха нет. Второе же превращение доставило мне страдание только потому, что я до смерти боялась потерять нашу Падмини. А так не больно. Бхут ведает почему? Ясно же, кости должны трещать, всё тело на части разрываться, но такого не происходит. Так что орать не стану, не беспокойся. — Падмини сейчас с кормилицей? — Дхана Нанд явно тянул время. — Да. — В соседних покоях есть кто-то? — Никого. Я отправила служанок прочь и под страхом смерти велела не возвращаться раньше, чем через четыре мухурты. Лей, а то вода остынет. Но Дхана Нанд всё ещё медлил, и тогда Юэ выхватила у него кувшин и вылила воду, окатив себя с головы до пят. Дхана Нанд невольно зажмурился. Когда он медленно открыл глаза, то увидел юношу, которого мысленно похоронил много раз за тот невыносимо долгий год, пока не было никаких вестей из Чжунго. Перед внутренним взором самраджа молнией промелькнули дни и ночи, проведённые в ожидании. Он тогда ужасно страдал, хоть и не подавал вида. Он проклинал себя за то, что отправил Ракшаса бхут весть куда, а ведь можно было наплевать на всё и просто взять Чандру к себе на ложе, а Муру и прочих заговорщиков упечь в темницу. А все негодные, посмевшие сказать вслух хоть одно грязное слово о любовных предпочтениях повелителя Магадхи, лишились бы языков! Сколько раз Дхана Нанд спрашивал себя, мечась по опочивальне, освещённой луной, жив ли юноша с нахальными глазами, которого он готов был любить, не дожидаясь никаких превращений? — Ты? — тихо спросил Дхана Нанд, заново привыкая к внешнему виду своего смуглокожего сокровища. — Я, — выходя босыми мокрыми ногами на ковёр, проговорил Чандра. Сердце его глухо колотилось. Он слышал, что голос его звучит иначе, чем прежде. Взрослее и глубже. — Что же… И теперь скажешь, глядя мне в глаза, что я достоин любви? Или отвернёшься? Чандра стоял перед Дхана Нандом, нагой и прекрасный, и самрадж чувствовал, как закипает кровь. Он видел перед собой уже не хрупкого юношу, а сложившегося молодого мужчину, гибкого, мускулистого, и желал его только сильнее. Дхана Нанд молча, рывком притянул Чандру к себе, целуя в губы, и мгновенно ощутил ответный порыв. Одеяния и украшения полетели на пол, и Чандра не успел даже понять, в какой момент Дхана Нанд оказался обнажённым и таким же мокрым от капель влаги, как и он сам. Они целовались взахлёб, задыхаясь, так горячо и самозабвенно, что войди сейчас хоть кто-нибудь в покои, этот некто не был бы ими замечен. — В самом деле любишь, — радостно засмеялся Чандрагупта, ненадолго отстраняясь, ловя руку Дханы и прижимая к своей щеке. — Ты не солгал! Вместо ответа Дхана Нанд стремительно опрокинул своего возлюбленного на ложе, прижимаясь к груди Чандрагупты так тесно, что тому стало на миг тяжело дышать. Теперь они смотрели один на другого пристально, глаза в глаза. Лёжа на спине, беспомощно раскинув руки и ноги, Чандра ощущал сладкий восторг пополам со страхом. Ощущения сейчас были несколько иными, чем в теле Юэ, но тоже невыразимо приятными. Чандрагупта желал продолжения и боялся, ведь в мужском облике он ещё не познал ничьих ласк, по-прежнему оставаясь невинным. — Я могу пойти до конца или оставить тебя в покое, несмотря на то, что сгораю от желания, — хрипло признался Дхана Нанд. — Всё зависит только от твоего ответа. Хочешь ли ты близости сейчас? — Всей душой желаю, — соблазнительно облизнув губы, отозвался нахальный заговорщик с карими глазами. — Ведь я принадлежу только тебе. — Обе половины Луны, значит, мои? — лукаво спросил Дхана Нанд, невольно вспоминая давнее признание, сделанное Чандрагуптой в коридоре, когда они вместе возвращались из темницы, где был заточён Чанакья, в царские покои. — Каждая по отдельности и обе разом, — без колебаний услышал он в ответ. И тогда Дхана Нанда уверенно обнял Чандрагупту, а тот, издав долгий стон и запрокинув голову, отдался жарким ласкам самраджа. *** Спустя две мухурты они просто лежали рядом, переплетя пальцы. Чандрагупта пытался выровнять дыхание и справиться с новыми ощущениями. Дважды лишиться невинности ещё никому из простых смертных за одну жизнь не удавалось. Да, случались исключения в далёком прошлом, Чандра знал об этом, но каждый раз подобные случаи связывались сказителями легенд с волей богов… Не боги ли создали и Дзюсенкё? — Ты был великолепен, — откровенно заявил Дхана Нанд, нарушив воцарившуюся тишину. — Я безмерно благодарен тебе за блаженство, разделённое со мной. — Могу ответить тем же. Великолепен был и ты, мой господин. Но как часто ты захочешь повторять такое вот неправедное блаженство? — с подковыркой в голосе уточнил Чандра, разглядывая Дхана Нанда, в чьём взгляде светилось сейчас не меньшее обожание, чем в те мгновения, когда он отдыхал рядом с махарани Юэ. — Так часто, как пожелаешь ты, — самрадж отвёл в сторону спутанные чёрные локоны, мешавшие ему разглядеть лицо Чандрагупты. — Значит, отныне позволишь мне превращаться туда и обратно, когда пожелаю? — неожиданно обрадовался Чандра. — Разрешу, — сдержанно ответил Дхана Нанд. — И даже, думаю, теперь ты можешь в таком виде ходить по дворцу. — Точно в таком, как сейчас? Уверен? — засмеялся Чандра, откидывая покрывало и бесстыже демонстрируя своё тело, блестящее от масла и покрытое следами поцелуев-укусов. Впервые самрадж не сдерживал себя и отвёл душу. С Юэ, как заметил Чандра, царь вёл себя куда бережнее. Дхана Нанд залился густой краской. — Ну, я бы попросил тебя надевать хотя бы дхоти, — многозначительно хмыкнул он. — Не то, боюсь, мне придётся умереть от ревности. Ведь на такое великолепие станут покушаться слишком многие служанки. Да и слуги, вероятно, тоже. — А меня разве не узнают, если я начну расхаживать здесь в теле «покойного» предателя? — Ты сильно изменился, прие. Усы с бородой вон расти начали! Волосы до самой талии дотянулись. Тебя не узнают. Скажем всем, что ты мой новый охранник, только и всего. Имя себе только другое придумай. — Согласен, — Чандрагупта перекатился сверху на Дхана Нанда и уселся на него сверху в позе наездника. — Всегда хотел сделать так, — пояснил он в ответ на удивлённый взгляд. — С первой встречи. — Так почему не сделал? — подначил его Дхана Нанд. — Прямо в сабхе? На глазах у всех? Оседлать тебя на троне? — ошалело спросил Чандрагупта и вдруг весело захохотал, представив такую картину. — А почему бы нет? — отшутился Дхана Нанд, а потом, посерьёзнев, вздохнул. — Поступи ты так, ничего бы дурного ни с кем не случилось. И смены тела не потребовалось бы. Будь ты смелее, родной, я бы ответил тебе взаимностью, наплевав на мнение каждого в этой стране. — Но тогда не родилась бы Падмини, — напомнил Чандрагупта. Дхана Нанд внимательно поглядел на своего любимого снизу вверх. — Ты не злишься за то, что я заставил тебя выносить ребёнка? И пережить роды? — Как я могу злиться? Сейчас я снова стану Юэ и пойду забирать Падмини у кормилицы. И я это сделаю не потому, что хочу выглядеть хорошей матерью в чьих-то глазах. Я люблю нашу дочь, Дхана. И я надеюсь, её любишь ты. А ещё надеюсь, что ты не разочарован её рождением… — Никогда больше не думай так! — лицо Дхана Нанда стало серьёзным. — Для меня любой ребёнок, рождённый тобой, будет самым желанным и любимым, потому что он или она — твоя часть, прие. А ты для меня бесценен. Чандра хотел было усомниться снова, ведь ему ли было не знать, как сильно каждый царь ждёт рождения наследника. Разочарование при рождении дочери неизбежно. Но взглянув в глаза Дхана Нанда, он понял: сомневаться не имеет смысла. Ему не солгали. А ещё он впервые осознал: их с Дхана Нандом встреча в сабхе не случайна. Боги тогда привели их друг к другу намеренно, одарив той самой истинной любовью, которую никто и никогда не сумеет уничтожить.