***
Бак не очень хотел заканчивать смену в одиночестве. Конечно он знал, что у Кристофера скоро будет ночёвка, но не знал точной даты. И все остальные... он не винит Хен за то, что она хочет провести время с Карен, или Чимни за то, что он хочет увидеть Мэдди после долгой, трудной смены, но это не значит, что ему не больно оставаться одному. Часть его испытывает искушение принять предложение Эдди проводить Кристофера на ночёвку, но остальная часть чувствует, что ему нужен перерыв. Потому что Эдди сбивает с толку. С того самого утра, как Эдди выписался из больницы, у них не было настоящего секса. Но они... остаются близки другими способами, так что он почти уверен, что Эдди не пытается закончить эту часть их отношений, ничего не сказав. Особенно когда Эдди иногда смотрит на него так, что сердце Бака болезненно сжимается. Черт, если бы Бак не знал его лучше, то решил бы, что Эдди его обхаживает? Но Эдди не... Эдди не стал бы... верно? Так что. Бак в замешательстве. Когда он встречает Реда в баре, поначалу это отвлекает его внимание. Бак - экстраверт, он легко общается, ему ничего не стоит провести ночь, болтая со старым, отставным пожарным. На самом деле, это хороший способ отвлечься. Но это также тревожит. Как будто он смотрит в зеркало, смотрит в будущее, видит, кем он станет через тридцать лет. Одиноким. Конечно, у Бака есть друзья, но и у Реда тоже. У него была Эбби, но она ушла. У него была Эли, и она не смогла справиться с его работой. И Эдди... Бак больше не знает, что у них с Эдди, но он знает, что не может предположить, что Эдди останется с ним навсегда. Никто никогда не делал этого раньше. Мысли о Реде преследует его всю оставшуюся неделю. А потом он умирает, и Бак... Бак идет к Мэдди, чтобы дать волю эмоциям. — Ты не Ред, Эван, — говорит она, садясь напротив и накрывая его руку своей, — Ты не один. Если причина во мне, я не собираюсь никогда больше оставлять тебя. Бак чувствует себя пятилетним ребенком, когда шмыгает носом и спрашивает: — Ты обещаешь? Но Мэдди только кивает, и они дают клятву на мизинчиках, а Бак ухитряется рассмеяться в первый раз за весь вечер. После этого они рухнули на диван, ставя старые фильмы, как в детстве, и Мэдди гладит Бака по волосам, когда его голова оказывается у неё на коленях. Однако ни один из них не смотрит фильм, и это только подтверждается, когда Мэдди говорит: — Так... вот почему ты не признаёшься Эдди? Потому что боишься, что он уйдет? Бак закрывает глаза, чтобы ни на что не смотреть, сосредоточившись на успокаивающем ощущении её пальцев на своей голове. — Это... сложно. — Тогда объясни мне. Бак вздыхает. Он держит глаза закрытыми. — Знаешь, с Эбби я думал, что всё делал правильно. Или, по крайней мере, в основном. Сначала я был её другом, я узнал её... черт, я был наполовину влюблен в неё ещё до того, как узнал, как она выглядит, и после... я не хотел никого другого. Я думал, что с меня хватит, я даже не хотел смотреть ни на кого другого до конца своей жизни. Есть причина, по которой он не говорил ни об Эбби, ни об их отношениях с каким-либо конкретным человеком с тех пор, как они расстались. Делать это сейчас - всё равно что соскабливать струп, ковырять его до крови. Прошло почти два года с тех пор, как она ушла, и от этого всё ещё больно. Это, наверное, довольно жалко. — Знаешь, когда с её мамой стало совсем плохо, я подумал, что не готов к чему-то настолько сложному, что не смогу с этим справиться. Но когда она дала мне свободу я не воспользовался этим. Я сделал шаг вперед, я хотел быть рядом с ней, я хотел показать ей, что она не должна делать это в одиночку, я хотел быть рядом с ней... Я хотел дать ей всё. Бак прочищает горло: — Я бы дал ей всё что угодно. Я перевернул мир вверх ногами, вывернулся бы наизнанку и шагнул наверх. Я думал, что всё делаю правильно. Но этого было недостаточно. Меня было недостаточно. Меня никогда не бывает достаточно. — Эван... Эдди - это не Эбби, — тихо говорит Мэдди. — Да, но... — Бак проводит рукой по лицу и смеётся. Это больно, — Я с самого начала делал с Эдди всё неправильно. Мы всё делали задом наперед, господи, я отсосал ему в душе в конце нашей первой совместной смены. Ему потребовалось два месяца, чтобы поцеловать меня, а я всё ещё... черт. Я всё сделал правильно с Эбби, и она ушла. Так какого хрена Эдди захочет остаться со мной, если я с самого начала был идиотом? — Эван... — Я смогу жить с этим, Мэдди, — настаивает Бак, — Я смогу жить с тем, чтобы быть его другом, я смогу жить с тем, чтобы быть парнем, которого он иногда трахает, я смогу жить с этим. Но я не смогу жить с тем, что попрошу большего и потеряю не только его, но и Кристофера. Я не могу потерять этого ребенка, я просто... я не могу. Рука Мэдди застывает в его волосах. В следующий момент она подталкивает его сесть, Бак корчит гримасу, но поднимается, открывая глаза, чтобы наконец посмотреть на неё. — Я знаю, что меня здесь не было, — говорит она, — Я знаю, что уехала, я знаю, что мы всё ещё не прошли через это, и несмотря на то, что я пыталась вести этот разговор раньше, я действительно знаю, что у меня нет права судить твою жизнь или твой выбор. Но, Эван... — она качает головой, — Эдди всегда смотрит только на тебя. Смотрит так, будто ты... волшебный. Он ищет тебя взглядом, когда не находишься рядом с ним, как будто не знает, что с собой делать, если ты не в комнате. И когда он видит тебя с Кристофером, он смотрит так, словно ты его партнер. Не только друг. Он смотрит так, словно влюблён в тебя. Сердце Бака бьётся где-то в горле, а легкие, кажется, вывалились на колени. Он чувствует себя полностью оторванным от своего тела, потому что это просто не имеет смысла. — Он не... — Он когда-нибудь говорил тебе, что провел ночь у твоей постели после того, как ты застрял под грузовиком? — ...что? — Всю ночь, — отвечает Мэдди, — Он сидел рядом с твоей больничной койкой, держал тебя за руку и так заснул. Я разбудила его второй раз, когда пришла на следующее утро, в первый раз, когда я увидела его таким я снова ушла, чтобы принести ему чашку кофе. Это казалось самым вежливым поступком. Бак с трудом сглатывает. Этого Эдди никогда не говорил... — Мы же друзья, — чувство, как будто он проглотил стекло. Надежда ранит сильнее всего на свете. — Он в тебя влюблён. И все это знают, кроме тебя. — Тогда почему он ничего не говорит? Мэдди закатывает глаза. — Неужели так трудно поверить, что он может бояться так же, как и ты? Бак прикусывает язык, чтобы сдержать горечь, которую он должен бояться, ведь она грозит выплеснуться наружу. Эдди невероятный, Эдди добрый, Эдди удивительный отец и удивительный человек, и он может заполучить кого угодно, если захочет. Эдди боится отказа? Особенно когда Бак знает, что он достаточно ясно выразил свои чувства... он предполагал, что Эдди просто вежливо проигнорировал его, и то, что он искрит очевидностью: Я люблю тебя! Я хочу тебя! Я нуждаюсь в тебе! Пожалуйста. — Ну, — говорит он вместо этого, — Если он действительно чувствует что-то, то он должен быть тем, кто скажет это. Он, действительно, чертовски устал держать себя всё время на ногах, только для того, чтобы они подогнулись. Он устал быть тем, кто падает. Он устал от боли. Мэдди стонет и обнимает Бака за плечи, притягивая его к себе. — Может, он тебя удивит. Бак хочет рассмеяться. Я в этом сомневаюсь. — Конечно. Может быть.***
— О чем ты беспокоишься? — спрашивает Фрэнк на следующем сеансе, — Допустим, вы начали встречаться, скажи первое, что приходит в голову. Эдди смотрит в потолок и облизывает губы. — Кристофер. — Что с Кристофером? — Разрушение, — говорит Эдди, — Я не хочу выдергивать ковер из-под него. Это нечестно... просто бросить его во что-то новое и ожидать, что он приспособится. Он уже многое пережил за последний год. — Хорошо. Тогда почему бы сначала не поговорить с ним? Эдди моргает и смотрит на Фрэнка. — Поговорить с ним... о свиданиях? — Это не редкость. Одинокие родители полны проблем, и свидания одна из них. Разговаривай с Кристофером обо всём: что ты думаешь, что чувствуешь. Если беспокоишься о том, что он будет ошеломлен изменениями, единственный способ предотвратить это - держать его в курсе, прежде чем они произойдут. — Но я не уверен, что они произойдут, — Бак может сказать "нет", Бак может решить, что не хочет ничего менять, Бак может уйти... Эдди отбрасывает эту мысль. Бак не уйдет, напоминает он себе. Хотя бы по той причине, что он обещал Кристоферу. И Эдди доверяет этому, он доверяет Баку, потому что Бак хороший. Фрэнк бросает на него взгляд, который говорит, что он не впечатлён отговорками Эдди. — Только в том случае, если ты планируешь никогда и ни с кем не встречаться до конца своей жизни. В ином случае рано или поздно тебе придется затронуть эту тему, — замечает он, — Почему бы не сделать это сейчас. Справедливо. Поговори с ним. Эдди требуется ещё несколько дней, чтобы прийти в себя, но в конце концов, на следующий день после того, как Афина получает травму, он наконец-то берёт себя в руки. — Ладно, покажи мне свои зубы, — говорит он, присаживаясь на край кровати Кристофера. Ребёнок улыбается, и Эдди тоже не может удержаться от улыбки, — Очень хорошо. Эдди смотрит на покрывало и перебирает пальцами выбившуюся нитку. — Эй, приятель, я... я хотел поговорить с тобой кое о чем. Кристофер наклоняет голову в бок. — Про лагерь? Эдди кусает себя за щеку и качает головой. — Нет, нет. Это... эээ... дело во мне. И Баке, может быть. — Бак? —Да, — Эдди делает глубокий вдох и поднимает глаза, чтобы накрыть одну из рук Кристофера своей, — Знаешь... когда твоя мама вернулась, мы больше не были вместе. И меня это вполне устраивало, потому что у меня есть ты, и я тебя очень люблю. Но я также был… — Тебе было грустно, — говорит Кристофер, и у Эдди перехватывает дыхание. — Почему ты так говоришь? — спрашивает он. Кристофер пожимает плечами. — Раньше ты не улыбался так часто, но потом ты встретил Бака. Господи Иисусе, у него очень наблюдательный ребенок. Эдди кивает. — Ты прав, мне было... мне было немного грустно. А Бак сделал меня по-настоящему счастливым. Поэтому я хотел спросить тебя, как бы ты себя чувствовал, если бы... мы с Баком решили быть больше, чем друзья? — С поцелуями и всякое такое? Эдди смеется. — Да. С поцелуями и всякое такое. Кристофер задумчиво смотрит на отца и ещё глубже забирается под одеяло. — Он же будет всегда рядом? — Конечно, дружище. Мы оба... мы так сильно тебя любим, понимаешь? И ничего не изменит это. Затем наступила тишина... — Хорошо. — Да? Это будет нормально? Кристофер зевает, но когда он заканчивает, то одаривает Эдди сонной улыбкой. — Я тоже хочу, чтобы ты был счастлив, папа. Глаза Эдди затуманиваются, и он наклоняется, прижимаясь поцелуем к волосам Кристофера, когда облегчение переполняет его. — Храни тебя Господь, малыш. Храни тебя Господь.***
Бак просто хочет, чтобы эта ночь закончилась. Он чувствует... он чувствует, что находится в той точке гриппа, где он обошел тошноту и просто лежит на кровати, чувствуя себя мертвым внутри. Эбби вернулась. Эбби вернулась и выходит замуж. Они возвращаются на станцию неизвестно в каком часу, и Бак направляется прямо в душ. Он хочет соскрести с себя кожу, как будто он может каким-то образом стереть свою память, вернуться на день назад, когда он был в действительно хорошем настроении. Он должен был знать, что Эдди последует за ним. Эдди не сильно скрывал свое недовольство Баком этим вечером. И Эван знает, что ему не очень-то удается скрывать свои собственные эмоции. Он был чертовски расстроен, но, черт возьми, могут ли они поговорить об этом позже? Он просто не хочет думать о том, что первый человек, в которого он когда-либо влюбился, человек, с которым он думал провести остаток своей жизни, вернулся и женится на ком-то другом. Это просто забавное напоминание о том, что он недостаточно хорош. — Бак. Он заходит в кабинку, не обращая внимания на Эдди, и включает воду. Он почти уверен, что Эдди не собирается сдаваться, он не из тех кто будет подшучивать, но Бак, по крайней мере, хочет, чтобы было ясно, что он не готов к разговору. И действительно, Эдди хватает его за плечо и разворачивает к себе. — Ты не хочешь рассказать мне, что это было сегодня вечером? — Нет! — Бак отмахивается от него и хватает мыло. Эдди делает то же самое, наклоняя голову, пока Бак не вынужден встретиться с ним взглядом. Черт. Бак ненавидит себя прямо сейчас, ненавидит, что он такой слабый перед Эдди, что он не может удержать свои стены и они просто рушатся перед ним. — Ты вел себя так, словно она была просто ещё одной бывшей, но это не так. Он смотрит в потолок, пытаясь вспомнить, каково это - дышать. — Она была первой и единственной женщиной, с которой я когда-либо встречался. Я тяжело пережил расставание. Я делал всё для неё, абсолютно... потому что она была, и есть, потрясающая, и я пытался... Он действительно не хочет говорить об этом прямо сейчас. — Почему ты мне ничего не сказал? — спрашивает Эдди, и, черт возьми, его голос звучит обиженно, — Почему... — он отворачивается, качает головой, проводит языком по нижней губе, — Ты никогда не говорил, кем она была для тебя. Но ты же знаешь о Шеннон. — А что я должен был сказать? — Бак всю ночь чувствовал себя так, будто кто-то вскрыл его грудную клетку и выставил органы на всеобщее обозрение, а теперь Эдди копается в них голыми руками. — Всё кончено, я не хотел говорить об этом, я просто хотел... — Отвлечься? — Эдди снова смотрит на него, его голос и взгляд остры. — О, а как будто ты искал кого-то, с кем можно было бы ужинать при свечах? — он огрызается в ответ, — Ты даже не целовал меня, как бы долго это ни продолжалось... ты и сам не совсем открытая книга. — Насколько это было серьезно? — просто спрашивает Эдди. — Я не знаю, и это было частью проблемы, — Бак кладет мыло, потому что он явно не собирается принимать душ прямо сейчас, — Я был уверен, что это было серьёзно. Но это не имеет значения, всё кончено... — Это не имеет значения? — Эдди выглядит так, словно готов его задушить, — Ты был готов позволить целому поезду раздавить тебя, чтобы спасти её жениха. Ты не думал ясно. Не смей, черт возьми, говорить мне, что это не имеет значения и что всё кончено. Раздается звук открывающейся двери, кто-то начинает входить, но затем слышится звук удаляющихся шагов, и дверь снова закрывается. Бак хочет ударить самого себя. — Ты хороший человек, Бак, — говорит Эдди напряженным голосом, — И видит Бог, ты чертовски безрассуден. Я знаю тебя, хорошо, я твой лучший друг, не пытайся, блять, лгать мне и вести себя так, как будто ты просто был собой. Ты был готов пожертвовать своей жизнью, и ради чего? Ради того, кто бросил тебя? — Эбби - это не Шеннон, ясно? — злость вырывается из него, сердитая, когтистая и колючая, и он хочет взять свои слова обратно, как только произнёс их, но уже слишком поздно. Эдди открывает рот, закрывает его, а потом кивает, как бы говоря: "ну и хрен с тобой". — Ты прав. Прости, что вообще спросил об этом. Он отворачивается, делает два шага в сторону... и снова поворачивается. — Знаешь, ты прав, я не открытая книга. Но я стараюсь, хорошо? Я действительно стараюсь. Ты хоть представляешь, что... я облажался, и я пытаюсь быть лучше, и я хожу на терапию, Бак, Господи Иисусе, я думаю, что отгрызть себе руку было бы легче, но я всё равно хожу, и это потому, что... — глаза Эдди немного расширяются, и он резко закрывает рот, ловя любые слова, которые собирались выскочить, и качает головой, — Забудь. Дело в том, что я не собираюсь быть твоей грушей для битья только потому, что я рядом. Я не тот, на кого ты злишься, и ты не можешь вымещать это на мне, — он делает шаг вперед и говорит Баку прямо в лицо, — И ты не избавишься от меня, придурок. Вбей себе это в голову. Да, Эбби - это не Шеннон, но я тоже не Эбби, и я не один из тех людей, о которых ты думаешь. И ты расскажешь мне об этом, потому что тебе больно, а я не позволю тебе страдать одному. Это почти слишком, чтобы смотреть в лицо Эдди, смотреть на выражение, которое там написано. Это всё равно что смотреть на солнце, слепящее и обжигающее, и его глаза наполняются слезами, и он вынужден отвести взгляд, слова вырываются изо рта одно за другим, как капли дождя, стекающие по оконному стеклу: — Она не... просто её мама была больна, ясно? Она была больна, и Эбби должна была проводить всё свое время, заботясь о ней, а потом она умерла, и Эбби, ей нужно было уехать и жить своей жизнью. Так она и сделала. И я сказал, что буду ждать её, она позволила мне пообещать, что я буду ждать её, позволила мне поцеловать её на прощание в чертовом аэропорту, а потом она просто... она просто не вернулась. Его глаза щиплет, и он в буквальном смысле предпочел бы утонуть в этом душе, чем говорить об этом прямо сейчас. Он не должен был позволить ей уйти. У него не было выбора, она просто ушла, но он чувствует, что если и Эдди уйдёт сейчас, то это из-за того, что сказал Бак. Или не сказал. Бак чувствует себя чертовски слабым, и ему негде спрятаться, в прямом или переносном смысле, и он не знает, хочет ли он убежать или умолять Эдди обнять его. Они голые в этом чертовом душе, где и началась вся эта неразбериха между ними, и от этой иронии ему становится так плохо, что он готов подавиться. — Она так и не вернулась, — повторяет он, — А потом приехала Мэдди... и я был ей нужен, и я сказал, что она будет в безопасности, а она бросила один грёбанный взгляд, моя сестра бросила один взгляд, и она уже знала, что Эбби не вернется, и я чувствовал себя таким жалким. Разве я не стою того, чтобы по-настоящему расстаться? Я сказал ей, что всё кончено, сам сделал это. И я не могу избавиться от чувства, что, черт возьми, если бы я ничего не сказал, она бы просто позволила мне ждать её месяцами. Эдди издает успокаивающий звук и поднимает руку, обхватывает ею затылок Бака, слегка поглаживая его. — У неё есть жених, — горький, истерический смех вырывается из горла Бакли, — Я был влюблен в неё, и она должна была знать... она знала это, но она просто ушла и обручилась, и она ничего мне не сказала. И одна часть меня, которая... когда я увидел её, чувство было похоже на наше с ней начало: если я просто сделаю достаточно, если я просто сделаю это правильно, она увидит, насколько я хорош, и она захочет меня. Но дело в том, что я не хочу её такой, сейчас я не влюблен в неё, но всё равно ничего не могу с собой поделать. Он предан до глупости, это заложено где-то в его ДНК, и он не может остановиться. Он похож на жалкого пса, который всё ещё жаждет принести хозяину башмаки, даже когда хозяин забывал кормить его в течение трех дней. — Я уверен, что она замечательный человек, — тихо говорит Эдди, — Но она была не так уж хороша, если не смогла оценить тебя по достоинству. Последняя часть его тела рассыпается в прах, и он следует за ладонью Эдди, наклоняется, пока его лицо не утыкается в плечо Диаза, и он может закрыть глаза, удержаться и развалиться на части. Я недостаточно хорош. Эбби не нашла ничего, что можно было бы оценить по достоинству. Слова тяжело оседают у него на языке, но он подозревает, что если скажет это, то Эдди прочтет ему целую лекцию, и он чувствует, что с него живьем содрали кожу, и всё, чего он хочет - это чтобы Эдди нежно провел пальцами по его волосам, а его рука крепко обхватила поясницу. Это почему-то кажется самой интимной вещью, которую они когда-либо делали, несмотря на весь секс, который у них был. Они обнажены, выставлены напоказ и просто держатся друг за друга. И при обычных обстоятельствах он бы определенно напрягся, но сейчас Бак просто хочет быть как можно ближе, чувствовать, что его держат, поддерживают. Эдди отстраняется, ровно настолько, чтобы прижать их лбы друг к другу. Бак вдыхает его запах. — Ты, наверное, думаешь, что я идиот, — его руки останавливаются на волоске от лица Эдди, не зная, можно ли к нему прикоснуться, — Шеннон вернулась, но ты не... Эдди берет Бака за запястья и прижимает его руки к своему лицу. — Шеннон развелась со мной. Она дала мне ответ, даже если он был отложен. Это совсем другое дело. Бак... иногда мы делаем всё правильно, но этого недостаточно. И это говорит гораздо больше о ком-то другом и о том, что ему нужно, чем о тебе. У него вырывается слабый смешок: — Вся эта терапия действительно творит чудеса, да? — Тебе стоит как-нибудь попробовать, — голос Эдди легок, но Бак видит, что он говорит серьезно. Его рука опускается к руке Бака, большой палец поглаживает линию татуировки. Может быть, он должен. По словам Мэдди и теперь уже Эдди ясно, что у него есть какие-то глубокие проблемы, о которых он должен поговорить. — Я чувствую, как... я чувствую... — черт, где все слова, — Я чувствую, что не могу сердиться на неё. Как будто это запрещено. Потому что это она... — Ну, я не позволю тебе тянуть это дерьмо на меня, но ты можешь злиться, — Эдди поднимает взгляд от тела Бака к его волосам, потом хватает мыло, — Но только здесь. "Он смотрит на тебя так, словно влюблён в тебя" сказала ему Мэдди. Бак этого не видел. В этом не было никакого смысла. Как мог Эдди выбрать его, Эдди, у которого мог быть кто угодно, у которого могла быть та милая учительница, которая флиртовала с ним (и о да, Бак испытал слишком много радости, узнав, что Эдди чуть не откусил ей голову из-за инцидента со скейтбордом, но он простит Эдди за что-то подобное, Эдди не потерял все свои шансы с ней, Бак уверен), но он выбрал Бака? А если так, то почему Бак этого не видит? Но теперь, когда Эдди позволяет Баку швырять в него дерьмо и остаётся, когда он смывает грязь и пот с кожи Бака, и всё ещё поддерживает его... Бак чувствует, как острые колющие осколки в его горле смягчаются, как морское стекло, края которого сглаживаются приливом. — Знаешь, — комментирует Эдди, осторожно направляя на Бака воду, чтобы смыть пену, — Ты должен извиниться перед Бобби. — Да, спасибо, что сдал меня. — Ты это заслужил, — уголок рта Эдди приподнимается вверх, ласково и мягко, — Он говорил не об Афине. Он говорил о тебе. Он заботится о тебе. — Почему ты так думаешь? — Я узнаю в нём заботливого отца, когда вижу его. Бак быстро моргает и снова отводит взгляд. Просто иногда это тяжело. Помнить, чувствовать, что о нём заботятся. Гораздо проще просто предположить, что людям всё равно. — Я просто хотел... — Эдди качает головой, — Я знал, что она твоя бывшая, но лучше бы ты сказал мне, как сильно она разбила твоё сердце. Так, как ты разобьёшь моё, если я ошибаюсь в своих надеждах. Что бы ни сделала Эбби, какие бы синяки она ему не оставила, это ничто по сравнению с тем, как он будет истекать кровью, если Эдди не ответит ему взаимностью. — Проще было его закопать, — Бак пожимает плечами, — Ты выставляешь себя на всеобщее обозрение, отдаешь всего себя, а потом... Эдди долго смотрит на него. Как будто кто-то показал ему, как сделать сложное математическое уравнение, дал ему один трюк, который ставит всё это в перспективу. Потом он целует его... и это почему-то кажется их первым поцелуем. Мягким, неуверенным, со скрытым посланием. — Вы двое закончили со своим кризисом? — голос Чимни эхом отражается от кафельных стен, — Некоторые из нас хотят вернуться домой в следующем столетии, а все мои туалетные принадлежности там. Бак стонет. — Этот разговор ещё не окончен, — предупреждает его Эдди. Он тычет Бака пальцем в грудь, — Мы ещё поговорим об этом. — Да, да, прибереги это для семейной терапии, — ворчит Бак. Он даже не задумывается о том, что означает эта шутка, пока она не вырывается наружу, но Эдди просто отворачивается с довольной ухмылкой на лице. — Да, Чим, заходи, — зовет Бак, когда осколки морского стекла оседают у него в животе, когда они начинают казаться семенами, пускающими корни, растущими... когда надежда перестает быть таковой и начинает казаться реальной.***
Эдди должен ему всё рассказать. При сходе поезда с рельсов, при встрече с Эбби... Эдди не знал, что делать. Он должен был продолжать делать свою работу, конечно, должен был быть профессионалом, но он также не мог не следить за Баком. Они не дают обещаний в своей работе, но Бак дал обещание Эбби, и Эдди... Он был так близок к тому, чтобы сломаться. Просто трясти Бака прямо посреди вагона поезда, перед Бобби, Богом и всеми остальными, и говорить ему: "Ты не имеешь права так рисковать своей жизнью, ты абсолютный идиот, только не тогда, когда я рядом, черт возьми". Но в тот момент было легче позволить Бобби занять это место. Так что. Он этого не сделал. А потом, позже, на станции Эдди так чертовски сильно хотел сказать об этом Баку, но это было бы слишком. Он также не хотел вываливать это на Бака, пока сам Бак был так слаб и разбит. Но он хочет ему всё рассказать. Он должен сказать ему. Он всё понимает, вот и всё. Теперь он всё понимает. Но теперь Бак пошел поговорить с Эбби, а Эдди расхаживает назад и вперёд, как сумасшедший в одиночке, пытаясь придумать, как это сказать. Не слишком ли рано? Если он подождет ещё несколько дней, даст Баку немного времени, чтобы всё переварить. Эбби попросила встретиться с ним, и это звучит так, как будто она всегда планировала сделать это в любом случае, и Эдди чертовски надеется, что она извинится, но Бак всё равно будет чувствовать себя обиженным из-за этого. Вечеринка Мэй через пару дней, он мог бы... С другой стороны, это нарастает внутри него, как ураган, и если он не скажет Баку в ближайшее время, он потеряет весь свой грёбанный разум. Он работал над этим с Фрэнком, и он думает, что нужно сделать это в хорошем месте, или в лучшем месте, черт, кажется, что он собирается выпалить это каждый раз, когда он просто смотрит на Бака. А поцелуй в душе, то, как Эдди смотрит на него, то, как он прикасается к нему - Бак, по крайней мере, хоть что-то понял, верно? Он не хочет, чтобы это превратилось в неожиданность, он не хочет быть мудаком. Он бросает взгляд на часы. Бак сказал, что зайдет после разговора, но прошло уже больше часа.… Его телефон жужжит. "Я в десяти минутах езды, пробки дерьмовые." Эдди медленно выдыхает. Он так не нервничал с тех пор... наверное, с тех пор, как переехал в Лос-Анджелес. Он нутром чувствовал, что поступил правильно, но это не мешало ему чувствовать себя ужасно от беспокойства, что он сделал неправильный выбор. Сегодня такое же чувство. Он должен рассказать об этом Баку. Он должен что-то сказать. Они быстро приближаются к горячей точке, или, может быть, они были на одной из них в течение некоторого времени. Парадная дверь открывается, он оставил ее незапертой и дал Баку ключ несколько недель назад на всякий случай, и Бак зовет его: — Эдди? — Да, я в гостиной. Бак выглядит измученным, когда входит. Не из-за того, что он не спал уже несколько дней, скорее, потому что, кто-то снял груз с его плеч, и он только сейчас осознал, насколько он был тяжел. — Эй, — Эдди подходит и инстинктивно тянет Бака к себе, обнимая его, и Бак свободно и легко обхватывает руками спину Эдди и впиваясь в него пальцами, — Ты в порядке? Бак вздыхает всем телом. — Да. Я думаю, мне нужно было это услышать. И теперь я могу... — он отстраняется, его руки лежат на лопатках Эдди, — Всё это время я чувствовал себя лучшей версией себя с ней, потому что она изменила меня, но она не взяла лучшее от меня, когда ушла. Есть ли в этом смысл? — Да, — он водит большим пальцем вверх и вниз по шее Бака, наблюдая, как его глаза закрываются, — Ты хочешь что-нибудь поесть или...? Бак качает головой. — Я даже не знаю чего хочу. Он берёт себя в руки, его глаза открываются, он смотрит на Эдди так же, как и раньше, на кухне, в душе в тот первый раз, снова и снова он смотрит на Эдди вот так, только это не сексуально, это больше похоже... как будто он отдаёт себя в руки Эдди. Эдди отчаянно хочет быть достойным его. Давай, Эдди, просто скажи это, черт возьми. В горле образуется комок, и ему приходится несколько раз сглотнуть. — Ты спрашивал... вчера вечером, когда Эбби села в машину скорой помощи вместе с Сэмом. Ты спросил "что дальше", и я ответил... — его сердце не столько бьётся, сколько дрожит, трепещет, — Я спросил: А как же я? Бак смотрит на него со странным блеском в глазах. Черт. Теперь, когда Эдди начал, он не может вернуться. Он может двигаться только вперед. — Так что могу ли я быть для тебя тем, что будет дальше? — Эдди... — Бак выглядит так, словно вот-вот развалится на куски, словно сильный ветер может сбить его с ног, — Ты уверен... — Думаешь я не уверен? — он хочет смеяться, честное слово, — А ты как думаешь? Что я тебя не знаю? Что я буду разочарован? Я знаю тебя, Бак. Я знаю какой ты. Ты - грёбанный беспорядок, и ты не думаешь, прежде чем говорить или действовать, и у тебя огромный комплекс героя, и ты сводишь меня с ума, и ты будешь отдаваться людям, которых любишь, пока буквально не истечешь кровью до смерти. Каким-то образом, в какой-то момент, он сжал рубашку Бака в своих руках. Эван сжимает чужие запястья, его глаза покраснели, как будто он собирается уплыть и утонуть, если его отпустят. Эдди прижимает их лбы друг к другу. — Ты то, что мне было нужно. И если честно, мы и так делали это всё время. И я хочу перестать притворяться, хочу быть честным о том, кто мы такие и что ты значишь для меня, потому что ты значишь весь мой чертов мир, и я хочу быть честным с тобой. Он подносит руку к лицу Бака, и тот издает тихий, обиженный звук. Он дрожит, и Эдди хочет остановиться и целовать его, пока не станет лучше, пока Бак не станет податливым и уверенным, но он должен это сделать, иначе он никогда, блять, этого не скажет. — Я хочу продолжать всё это, с тобой. Я не хочу потерять тебя, потому что мне страшно или потому что я чертовски глуп и обижен.... Бак издает такой звук, как будто он ломается, и бросается вперед, целуя Эдди. Он держится изо всех сил, целуя его в ответ, чувствуя такое облегчение, что даже не может выразить его словами. — Я не хотел предполагать... — Бак сглатывает и качает головой. — Да, я тоже, — Эдди чувствует себя так чертовски легко внутри, и он понимает, что улыбается, только когда его лицо начинает болеть. Руки Бака сжимаются на рубашке Эдди, как будто у него еще остались остатки нервов, и Диаз снова целует его, так нежно, как только может. Ему больше никогда не нужно скрывать, как он нежен по отношению к Баку, он может целовать его, когда захочет, ему больше не нужно сдерживать себя или сомневаться. Он чувствует себя чертовски счастливым от этого. — Знаешь, Мэдди мне сказала, — выпаливает Бак, — Она сказала про это... но я не думал, что ты можешь действительно... черт. Ты делаешь меня таким счастливым, — наконец говорит Бак, как будто это всё, что он может сделать. Эдди любит его так сильно, что кажется, будто любовь вытекает из него, из каждой поры, из каждой трещинки в нём, распахнутой настежь, и всё это выплескивается наружу. Он целует его в губы снова и снова, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, и он знает, что им ещё есть о чем поговорить, но внезапно это не имеет значения, это может подождать, самое важное уже позади. Он любит Бака, и Бак это знает, и Бак счастлив от этого, и это кажется единственной важной вещью в этом мире.***
Вечеринка в самом разгаре, а Бак не находит себе места. Он нервничает, но в хорошем смысле, не то чтобы он думает, что получит отрицательный ответ или что-то в этом роде, просто это первый раз, когда он скажет это вслух, первый раз, когда они будут на публике после их личного взаимного признания, и он немного под кайфом от эндорфинов, но всё равно, всё в порядке. Он провел последние два дня у Эдди и уверен, что получил так много серотонина и окситоцина, что навсегда изменил состояние своего мозга. Сегодня утром он испек блины, напевая "гуляя на солнышке", у него всё великолепно. — О Боже, перестань улыбаться, меня от тебя тошнит, — поддразнивает его Мэдди, крепко обнимая. — В последнее время тебя от всего тошнит, — замечает Бак. Эдди заносит Кристофера внутрь и сажает его на диван, где Дэнни и Гарри болтают о чем-то, после чего подходит к ним: — Что это за штука? Мэдди морщится. — Это должен был быть камин. Рука Эдди скользит за спину Бака, найдя своё место на кромке брюк и он недоверчиво смотрит на Мэдди. — Надеюсь, что так и должно быть. Глаза Мэдди блестят, и Бак понимает, что она заметила поведение Эдди. — Итак, Чимни сказал мне, что у вас было несколько интересных дней. — Да, так что… — О Боже мой! — Чим, кажется, в ужасе, — Нет. Ни в коем случае! — брови Эдди приподнимаются, когда Чим стремительно приближается и указывает на них обоих, — Вы не могли подождать неделю? — Давай сюда, — говорит Хен, ухмыляясь как сумасшедшая, — Правила есть правила. — Заткнись, Хен, есть детали... — Чим снова смотрит на них, — Кто из вас сделал первый шаг? Это важно. Бак начинает собирать воедино некоторые детали. — Подождите, вы... вы ставили на нас? — Бобби дисквалифицировали за то, что он подталкивал Эдди в больнице, — говорит Афина, и какого черта, как все появляются из ниоткуда? — Но я думаю, что мне должны двадцать баксов, если Эдди сказал это первым, потому что я сделала ставку раньше Бобби. — Я не ставила, потому что я твоя сестра и люблю тебя, — твёрдо говорит Мэдди. — Я обещал, что поделюсь с ней своим выигрышем, — тут же признается Чим. — Стукач! — у Мэдди отвисает челюсть от предательства. — А я-то надеялся, что мы сможем обойтись без этого, — бормочет Бак. — Да ладно тебе, — Эдди зацепляет пальцем петлю на его поясе и тянет ближе к себе, — Давай пойдем в фотобудку? Это обнадеживает, хотя и немного смущает, что все так долго знали, и на них делали ставки. За их спинами Бак слышит, как Карен спорит с Чимни "ты даже не знал, что они спят вместе до самого случая с колодцем", и он легко и непринужденно улыбается Эдди, который печально качает головой. Несмотря на то, что все сначала суетились, это легко, это естественно, просто быть здесь с Эдди и остальными, как... как пара. Улыбаться, когда он встречает родителей некоторых друзей Мэй, и говорить: "да, это мой парень, Эдди". Дурачиться в фотобудке и помочь Кристоферу подписать плакат Мэй. Позволить Эдди притянуть его к себе, когда все начинают танцевать, позволить положить крепкие и теплые руки на свои бедра, и держаться свободно и легко, потому что ему не нужно сдерживаться. Ему не нужно бояться, что Эдди отстранится. Они уже долгое время встречались. Эдди был прав, Мэдди была права (и она никогда не позволит ему это забыть). Они уже были вместе, уже были семьёй. Теперь ему просто не нужно сдерживаться. И кажется, что он наконец-то начинает дышать. Но у него есть одна вещь, которую он должен сделать. Бобби находится во внутреннем дворике, осматривая всех вокруг, он улыбается, мягко, такое редко бывает на дежурстве. — Эй, — Бак прочищает горло, — Хм... я просто хотел извиниться. За своё поведение в поезде. Бобби качает и это означает: больше не упоминай об этом. — Послушай, всё в порядке, мы оба были на взводе, — Бобби делает паузу и понимающе улыбается, — У тебя всё хорошо? Бак смотрит туда, где Эдди танцует с Кристофером, выставляя себя полным идиотом и не заботясь об этом, потому что это заставляет его сына улыбаться, и Эван чувствует, как тепло распространяется по его телу. — Да, да. Я думаю, что да. Бобби проследил за его взглядом и подтолкнул вперёд локтем, и это всё, что нужно было Баку, чтобы вернуться в дом и присоединиться к своей семье.