***
Цисс вздрагивает, когда Люциус садится рядом с ней в вагоне, который заняли старшие Слизеринцы. Вагон, доставшийся им в наследство от предыдущего выпуска. Она бы сбежала из него, будь это так просто. Ей и не следует здесь находиться. Шестой и седьмой курс, вот кто здесь хозяйничает. Но едва ли кто-то посмеет сообщить об этом Цисс, после того как Белла лично закинула ее багаж на полку. Девушка бросает быстрый взгляд на блондина и тут же одёргивает себя, возвращаясь взглядом к книге. Хочется столько всего рассказать. Было так часто страшно этим летом. И все ещё страшно. Отец состарился на несколько лет за последний месяц, у матери начали трястись руки. Гордые и несгибаемые Блэки. Они оба совсем перестали бывать дома, продолжая поддерживать своего Лорда. Люциус точно знает, что происходит, его отец самый близкий человек к Тому. Почему бы ему не поделиться с ней. Намного проще быть смелой, когда знаешь своё будущее. Строчки его письма сами собой всплывают в памяти. Холодные и грубые. Обесценивающие ее переживания. Сжимающие горло ледяной хваткой, заставляющие задыхаться. Ее Люциус — чужой. И лучше бы он промолчал. — Здравствуй. — и голос такой же холодный. — Извини, я читаю, не хотелось бы отвлекаться. — она фыркает в ответ. Кое-чего у Нарциссы не отнять. Себя она любит даже больше, чем нужно. И никому не позволено обижать ее. — Нам надо поговорить. — спокойно продолжает Люциус, каждой клеточкой тела чувствуя, как скучал по ней все это время. И что все ещё продолжает это делать, желая докоснуться до ее кожи. Привычно поцеловать в щеку, вдохнуть запах ее волос. — Я занята, Люциус. — строго и зло. Морща аккуратный нос. Малфой хочет спросить, что случилось, почему она не ответила ни на одно из его писем летом, почему не написала сама. Почему злится сейчас. Но в ее поведении улавливает холод своего отца, и невольно отступает. Он в очередной раз не сделал ничего плохого, но в очередной раз получает осуждение. — Свадьбу назначили на июль после твоего выпускного. — зачем-то сообщает Люциус. Сделает ли она что-нибудь, чтобы все отменить? Ведёт себя так, будто сделает. Он невольно хмурится от этой мысли. — Я знаю. Миссис Малфой позволила мне выбрать цветы для украшения зала и букета. — все так же холодно, не отрывая взгляда от книги. — Если ты не хочешь… — это вырывается само по себе, он вздрагивает, ком в горле мешает закончить фразу. Он начинает говорить, всё ещё желая защитить. Единственный человек, который был его. Не связанный с ним ни кровью, ни идеями, но родной. — Люциус, я не маленькая девочка и все понимаю. Через два года ты получишь меня в жены, а до этого момента, избавь меня от своего общества. — жёстче, чем обычно. Жёстче, чем когда-либо. Вызывая ответную злость. Малфой вскакивает, не видя смысла продолжать разговор. Для него свободно место около Эвана Розье, напротив Родольфуса Лестрейнджа. Он занимает его, держа контроль над эмоциями и осанкой, ничем не выдавая злости, распирающей изнутри. Такая же, как его отец, как весь мир. Она получила то, что хотела, зачем размениваться дальше? Ему и самому стоит научиться подстраиваться, пока его не выбросили за борт. Люциус щипает кожу на своей руке. Подстраиваться он и так умеет. Нужно перестать чувствовать, вот что действительно может спасти. — Отец просил прислать письмо сразу, как мы приедем. И проследить, чтобы ты тоже написал своей матери. — до Люциуса доносится разговор двоюродных братьев. Он кривит губы. Чересчур переживающий за сына Эдд Розье и его холодная сестрица Диана ныне Лестрейндж. Последней приходилось ходить на все встречи с Тёмным Лордом из-за этого она появлялась в Малфой мэноре чаще других женщин. Ее Люциус знал и тихо презирал. Обозлённая и сухая. — Что случилось, что ты бросил Цисс одну? — Родольфус оборачивается, наблюдая, как Андромеда подсаживается к сестре. — Ничего. — отрезает Люциус. И так будут судачить об их ссоре, зачем добавлять подробностей. — Вы готовы к Рождеству? Он ловко переводит тему с себя на них всех. Рождество явно волнует ребят больше, чем общение Люциуса с Цисс. — Ты даже не попыталась поговорить с ним? — Андромеда едва касается плеча сестры своим. Она никогда не решится обнять ее при всех. Она делает большее из того, что им доступно. — Не могу. — но даже так она отчётливо чувствует, как Цисс трясёт. — Вы могли не так понять друг друга. — продолжает Меда. — Это ведь Люциус. — Где-то в этом поезде едет наш брат, которого вычеркнули из семьи. Брат, который играл с нами все детство, брат, который рос рядом с нами. Который такой же Блэк, как и мы с тобой. И с которым мы больше не имеем право заговорить. А он рад этому. Это тоже Люциус. И мне жаль, что я раньше этого не заметила. — она сжимает кулаки. Ночь после ухода Сириуса отчётливо всплывает в голове. Они вернулись в свой дом сразу после той сцены перед гобеленом. И мать отправила их по комнатам, впервые не поцеловав перед сном. Не дав поговорить, разогнала по разным углам и заперла. Цисс не понимала, зачем пишет Люциусу, почему выбрала именно его. Просто казалось таким нормальным написать о своих проблемах именно Малфою. А потом сминать в ладонях его ответ. Холодное, пустое письмо. Он говорил, что уход Сириуса не самое страшное. Что это было ожидаемо. Писал, что скоро будет гораздо хуже и им надо научиться быть сильными. Отличное утешение, обвинить ее в слабости. А потом добавил новость о свадьбе. Словно она могла загладить потерю брата. Глупо и смешно. Люциус не был в состоянии ее понять в полной мере. Она и не просила. Только согласиться, что ее чувства тоже имеют право быть. Но он и этого не сделал. — Это выбор Сириуса. — Андромеда кажется спокойной. — Он об этом пожалеет и все будет как раньше. — убеждает саму себя, безразлично смотря в стену вагона перед собой. — Конечно. — кивает Нарцисса. Ее взгляд натыкается на неприкаянного Регулуса, он закидывает свой чемодан на верхнюю полку и направляется к сёстрам. Бледный, даже для самого себя. На его лице отчётливее, нежели обычно, видны чёрные брови и пушистые ресницы. В строгой чёрной мантии. Он совсем не похож на подростка. Под одним углом это взрослый уставший мужчина, под другим маленький, потерянный мальчик. Ему тоже здесь не место. Но, кажется, ему дела нет до этих правил. В других вагонах он может столкнуться с Сириусом. Здесь брат никогда не появится. — Рабастан про тебя спрашивал. — вместо приветствия сообщает Андромеда, аккуратно целуя брата в щеку в знак приветствия. — Не знаю, мне радоваться этому или огорчаться. — фыркает Блэк, садясь рядом с Цисс. — Кричер передал ваши любимые кексы с кусочками апельсина. — Привет, Рег. — напротив него тут же опускается Беллатриса, без предложения влезая в бумажный пакет с кексами, и тут же отправляет кусок в рот. Парень кивает, с опаской поглядывая на сестру. Обычно от неё не приходится ждать чего-то хорошего. — Не хочешь сесть с нами? — она произносит это как само собой разумеющееся, но смотрит так, что хочется провалиться. У Беллы самые темные глаза из всех Блэков, и они словно дыры в тебе просверливают, когда она хитро рассматривает эмоции на лице. — Если Рабастан хочет отомстить мне за какую-то из шуток Сириуса, может подойти сам. Я не собираюсь к нему пересаживаться. — он инстинктивно сжимается. Вряд ли он бы стал его искать для чего-то другого. Вряд ли бы они вспомнили о его существовании сейчас просто так. — Ты — не Сириус. — она произносит это не задумавшись, когда ещё несколько месяцев назад судила Регулуса за грехи брата. — Мы не бросаем людей. Ты такой же Блэк, как и я. И тебе пора поднять голову. Звучит, мягко говоря, неправдоподобно. Но почва под ногами этим летом такая скользкая и мягкая, что сил отказаться не находится.***
Люциус тоскливо наблюдает за тем, как школьный завхоз копается в вещах студентов. Раньше в Хогвартсе себе такого не позволяли. — В ее чемодане точно ничего нет, я могу гарантировать. — он перехватывает руку мужчины, не давая дотронуться до вещей Нарциссы. Так унизительно, словно они не отпрыски известных семей, а мусор. — Ничего страшного. Смотрите сколько нужно. — Цисс морщит нос, убирая руку Малфоя. — Мне нечего скрывать, и я не нуждаюсь в помощи. Люциус одёргивает руку, как от огня. На ее лице те же эмоции, что у его отца. Она тоже слишком гордая и самостоятельная. Лучше бы в ней нашлись черты Эмили. Покорность и смирение. К дементору ее. Внутри столько боли, что хочется разреветься. Ему с трудом удаётся себя собрать в кучу, чтобы пройти вперёд с гордо поднятой спиной. Он жестом показывает Лестрейнджам пройти к нему, пропускает перед собой Родольфуса, Рабастана, затем Регулуса и Беллатрису, которые подтягиваются вслед. Демонстративно отворачивается от Снейпа, не желая иметь с ним ничего общего, пока они не переступят порог Хогвартса. Пока ещё он может себе это позволить. Нарцисса сжимается, садясь в карету. Из окна можно незаметно наблюдать за тем, как Гриффиндорцы смеются, проходя мимо. Сириус тоже хохочет. Ей бы хотелось увидеть его огорченным и расстроенным, тогда бы было понятно, что он скоро вернётся домой, что он жалеет.***
— Альбус, мы ведь все знаем, что это бессмысленная проверка, неужели нельзя было ускорить процесс? — Макгонагалл складывает руки на груди. На улице завывает холодный ночной ветер, и несмотря на тёплую преподавательскую мантию, она явно мёрзнет. А её дети всё ещё не появились даже на горизонте. — Война началась, Минерва, мы обязаны принимать меры. — он как всегда смотрит куда-то вдаль, словно общается с кем-то другим и ее голос только на секунду вырывает его из собственной реальности. — Хогвартс — это дом, а не плацдарм для войн. — она хотела бы, чтобы ее голос звучал мягче, когда она разговаривает с начальником, но ничего не может с собой сделать. Слова выходят жесткими. Это ее дети, в ее месте силы. — То, что ты отрицаешь собрания ордена Феникса, не значит, что тебя это не касается. — Альбусу же наоборот удаётся невозмутимо держать себя в руках. — Один раз я видел детей, которые убивают не хуже взрослых. — Значит, у них были все условия для того, чтобы стать монстрами. Но мы можем сделать иначе. Мы можем влиять на детей и не относиться к ним, как к преступникам. — слишком эмоционально. Слишком напугано. Представляя себя и своих братьев на месте студентов. — Увы, это работает иначе. Я не прошу понимания, просто поверьте, Минерва. У меня был отличный источник для консультации. — очки половинки сползают на край носа, но он не удосуживается их поправить, продолжая смотреть вдаль. Она не находит, что ответить. Спрыгивает со ступенек, словно ещё совсем молодая девчонка, и широким шагом направляется в сторону остановки лодок, бросая разговор не законченным. Дамблдора все равно не переубедить. Если он во что-то поверил, проще согласиться или промолчать. Ее дети едут в каретах, но на них она посмотрит позже, сейчас нужно встретить первокурсников. И все же на одну секунду Минерва нервно поворачивает голову в сторону, где студенты спрыгивают на землю из карет. — Поттер, МакКинон, Медоуз, Люпин, Лонгботтон, Эванс, Блэк, Петтигрю… — как молитву повторяет фамилии, считая ребят издалека по головам. В прохладном воздухе уже витает страх, она отчётливо улавливает его присутствие. И не может спрятаться от него так же легко, как от холода. Дамблдор видел… она мечтает быть похожей на директора, но верить в то, что эти ясные глаза могут наполниться яростью, не готова. — Лавгуд, Розье, Малфой, Блэк раз, Блэк два, Блэк три… — они все без исключения ее дети. И слизеринцы тоже. За каждого из них она готова обнажить свою палочку, но попросят ли они ее об этом? Эта ли помощь им нужна от неё. Или просто немного понимания? Тем временем неделю назад была вторая встреча Ордена Феникса. Кто из этих детей однажды присоединится к ним? А кто уйдёт на другую сторону? Ее это не касается, она обещала себе не воевать. Она должна суметь принять этих детей любыми.***
— Дети прибыли в школу, мой Лорд. — Абраксас ощущает, как по спине пробегает холодок. Так и не научился называть Тома Лордом, так и не привык кланяться другу. Человеку, обязанному ему по гроб жизни, человеку, который только в нем и мог быть уверен, пропади его сила. Непривычно и мерзко. Низко. Недостойно. И всё же необходимо, вокруг слишком много Пожирателей, которым нужно показать пример, как на шестом курсе, когда они принимали метку, как каждый день после этого. — Хорошо. — он протягивает «ш» подобно змее, лежащей у его ног. Холодные глаза едва отливают красным, это последнее изменение можно было бы не заметить, но серая кожа, почти прозрачная, не скрывающая вены, слишком сильно оттеняла их. — Твой сын все запомнил, Алектус? Последний вздрагивает, голос Лорда вырывает его из мыслей. Верхний ряд зубов соскакивает с нижнего, челюсть сжимается, скулы, и без того сильно выступающие на худом лице, становятся еще заметнее. Он переминается с ноги на ногу, желая оставить это действие незаметным. Но кожаные ботинки скрипят от прикосновения к мраморному полу и звук разносится по залу, отскакивая от стен. Губы растягиваются в мерзкую улыбку. Алектус наконец-то собирает все мысли воедино. — Он коснётся метки, как только Дамблдор заговорит. И кровь прольётся. — Лестрейндж кивает, Диана, стоящая рядом, крепче сжимает его локоть. — Метки? — вопрос срывается с губ Абраксаса сам собой. Он и так бы его задал, но предпочёл бы сделать это тет-а-тет. — Родольфус получил метку вчера. Мне нужна связь с Хогвартсом. — морщит нос Том, его раздражает необходимость объяснять очевидные вещи. — Разрушьте британскую библиотеку, пока старик будет болтать. Мне нужна только одна книга, постарайтесь не провалиться. Абраксас быстро кивает в ответ, первым выходя из зала. Предплечье обжигает. Ты не хотел, чтобы твой сын становился Пожирателем. Ты упустил своего сына, помогая Тому сплести паутину. А теперь он отдаёт столь важную привилегию Лестрейнджам. Племяннику Афелии. Абраксас чувствует себя выброшенным за борт. Невозможно продолжать игнорировать изменения Тома и безумие Алектуса. Невозможно игнорировать, что ему не удаётся их спасти. Невозможно игнорировать, что черта пройдена. Ты должен был это предвидеть. Должен был быть готов к этому. Чертова Лестрейндж. Метку продолжает жечь, Родольфусу явно никто не объяснил, как отправлять через неё сигнал. С Люциусом такого бы не случилось. Он бы был готов. Абраксас сглатывает, крепче сжимая палочку в руке. Все зашло слишком далеко.