Нарцисса открывает глаза в привычном для неё полумраке.
Ставшие родными за пять лет зелёные стены в вечном полумраке больше не давят, скорее действуют подбадривающе, придавая уверенности. Она потягивается на кровати, зевая. И переворачивается на бок, довольно улыбаясь.
Сегодняшний выходной даёт ей право поваляться в постели чуть дольше обычного. А факт того, что Селеста до сих пор не попыталась её разбудить значит, что до завтрака есть время. Получается, не так уж и долго она проспала. Это радует, значит ещё есть время восстановить силы окончательно.
Люциус сидит на полу в той же комнате, облокотившись спиной на массивный шкаф из дуба. Привычно одетый в чёрные брюки и белую рубашку, он постелил свою мантию на пол. Его волосы выглядят растрепанно, словно он их не укладывал со вчерашнего дня. И, скорее всего, пару раз нервно взъерошил.
Выражение его лица блаженно спокойно, взгляд, устремлённый на девушку, нежный и тёплый.
На секунду Блэк закрывает глаза, боясь потерять это видение. Он
слишком спокоен и нежен даже для ее сна. Ей хочется продлить этот момент, если сон улетучится, она вряд ли сможет воспроизвести этот образ.
И эти эмоции, совершенно не вяжущиеся с его холодными серыми глазами и мраморной внешностью.
В том, что Люциус ей только снится, сомнений нет. Малфой давно так на неё не смотрит. Малфой давно не такой, каким она его себе придумала. И сейчас мираж развеется. И его запах исчезнет.
Нарцисса опять открывает глаза, сама не понимая, на что надеется. И издаёт короткий и тихий звук удивления, моментально садясь на кровати.
От утреннего блаженства не остаётся и следа.
Люциус тоже больше не выглядит дружелюбно, все тепло из его глаз исчезает, будто никогда и не было. Он снова становится собой, превращаясь в глыбу льда.
Это только твоя фантазия.
— Какого дементора?! — уже не так испуганно, в ее голосе отчетливо прорезаются Блэковские нотки. — Где Селеста?! — она ещё не похожа фурию, но уже имеет все задатки к тому, чтобы ей стать.
Люциус старается уловить каждую новую эмоцию на её лице, восхищаясь тем, как она набирает силу, превращаясь из маленькой девочки в большую проблему.
— Ты в моей комнате. — спокойно, едва ли не равнодушно. Он сам удивляется, как у него это получается произнести с такими эмоциями.
Щеки Цисс краснеют, пока она оглядывается по сторонам, осознавая, что ее вещей действительно нет, как и нет следов Селесты.
Комнаты парней и девушек уже много лет совершенно идентичны друг другу, если только кто-то из них сам не захочет что-то поменять. Но ни Цисс с Селестой и ни Родольфус с Люциусом этого не сделали. Их комнаты легко можно спутать, если не обратить внимание на редкие вещи, бесхозно оставленные на видных местах.
— Вопрос не изменился. — она всем своим видом даёт понять, что злится. Но голос выдаёт, что теперь она больше паникует. Воевать не на своей территории оказывается сложнее. — Родольфус тоже здесь?
— Нет, я попросил его переночевать у Рабастана. — Люциус спокойно подаёт ей стакан воды с лимоном, помня, что она с самого детства начинает утро с этого напитка.
И Нарцисса быстро выпивает, отставляя стакан на тумбочке. Воспоминания со вчерашнего вечера накрывают вихрем эмоций.
На щеке отзывается след вчерашней пощечины. Дрожь пробегает по телу. Кажется, что истерика снова подходит слишком близко, но она успевает взять себя в руки, бросив короткий взгляд на Люциуса.
Не одна.
Одиночество. Вот чего Нарцисса боится большего всего на свете. Выросшая в большой семье, младшая дочь, словно цветок, распускалась в любви и заботе. Земля уходит из-под ее ног, когда хрупкое равновесие ее собственной вселенной нарушается близкими людьми. Их безразличием, их нелюбовью.
Но в этот раз она контролирует. В этот раз…
Она бросает очередной быстрый взгляд на Люциуса. От паники действительно спасает его присутствие.
— Это опрометчивый, бездумный и низкий поступок. — она заставляет себя переключиться на злость. Подмена эмоций — второе, чему научила семья. А Цисс всегда училась прилежно, чтобы заслужить гордость родителей. — Что обо мне скажут, когда я выйду из твоей комнаты? Мы не оберемся сплетен.
— Ты моя невеста, вот что они скажут. — это звучит холодно и обречено для Нарциссы. — Хотят говорить, пусть говорят. Наше положение обязывает нас давать людям поводы для сплетен.
Люциус злится на дрожь в ее теле в его присутствии, злится на страх, который заставляет ее краснеть и психовать. Злится, что такая хрупкая, утонченная и красивая, вчера она была готова выть и кидаться на стены.
И на своё бессилие в попытках защитить её.
Он успел в один из вечеров, но сколько таких ещё будет впереди?
— Невеста. — выдыхает Нарцисса. Люциус был завидным женихом все её детство, он и сейчас таким остаётся, только ребяческая непосредственность сменилась на холод. Он стал таким же равнодушным и надменным, как его и её родственники. Он гордился этим. — Ещё не значит, что жена. И не факт, что ей стану.
Что-то внутри обрывается. Ее лицо сменяется лицом матери, а интонация напоминает безразличие отца. Гнев захлестывает, запеленав глаза.
Не жена.
Не станет.
— Станешь! — он срывается неожиданно для самого себя. Не наученный и не умеющий любить. Цепляющийся за неё как за хрупкую веточку в затягивающем болоте. Он делает несколько шагов в её сторону. — Ты моя, Нарцисса, и выбора у тебя нет. Твоя семья тебя продала, а моя сделала отличный выбор на ярмарке невест. И мы оба с этим согласились.
Он поздно осознаёт, какой болью отдаются внутри неё эти слова. Поздно осознаёт, что ее губы снова начинают трястись, а в глазах появляются слёзы.
Вчерашняя пощёчина Беллы была разогревом, настоящую рану он нанёс словами сейчас.
Она, как фарфоровая кукла, замирает, готовая разбиться. Снова хрупкая, снова беззащитная. Испуганная.
Разве ты сам не знаешь, как это больно, остаться без выбора? Как это мерзко, услышать, что твоя семья тебя предала, что за тебя не заступятся?
Ему приходится подхватить девушку, чтобы она не осела на пол.
У неё не хватило сил устоять на ногах, но теперь хватает сил, ударить его и предпринять попытку вырваться. Если бы она смогла отомстить, сделав больнее, чем сейчас, Малфой, вероятнее всего, этого бы не пережил.
Она замирает, когда губы Люциуса, ловят её губы. Грубо и требовательно.
Это был отчаянный шаг, который в момент заставляет её успокоиться. Он сам пугается, своей реакции. Просто не находит ничего умнее, ни одного слова и действия, кроме как поцеловать её. Или просто устает сдерживать свои эмоции за ширмой. Почему он должен продолжать беречь её от них, если она не бережет его в ответ?
К его удивлению, Цисс отвечает.
Испуганно и осторожно, абсолютно точно ведомая не разумом.
Хочется перейти в наступление, сделать поцелуй жёстче, подхватить ее на руки, чтобы вернуть на кровать, прижать ее к себе сильнее, убрать ненужный тонкий слой одежды.
Они слишком долго не разговаривали. Слишком долго избегали друг друга. Слишком сильно скучали.
Люциусу приходится собрать всю свою выдержку в кулак, чтобы отстраниться от неё. С её стороны это не действие одобренное разумом, она будет жалеть, и она не простит. А он обещал защищать её даже от себя.
— Ненавижу. — шепотом, глядя прямо в глаза с покрасневшими белками. Как зверь, загнанный в угол, как птица лишившаяся крыльев. Трясущаяся, напуганная эмоциями.
Люциус хочет было пошутить, спросив ненавидит за то, что начал, или за то, что остановился. Но прикусывает язык.
Ты и так слишком близок к тому, чтобы потерять ее навсегда.
Не усугубляй.
***
У зимы в этом году суровое начало. Ветер воет сильнее обычного, а первый снег уже лёг у подножия замка.
Слизнорт заставляет кофейник вскипеть одним движением палочки, вторым — наливает крепкий кофе в маленькую чашечку и притягивает её к себе.
На столе всё ещё лежит письмо, которое принёс в ночи филин. Профессор привык к неожиданной почте: то один из выпускников присылает билеты в ложу на свой матч, то другой отправляет новое издание своей книги, бывает так, что подарки оказываются крупнее и существеннее. Горация сложно удивить. Однако, вчерашнему выпускнику удалось.
То что письмо прислал один из выпускников клуба Слизней, профессор не сомневается.
Их фирменный конверт, запечатанный фирменным заклинанием. Иначе бы он не стал открывать, да и птицу бы в ночи не пустил.
С прочтения письма прошло почти восемь часов, а в теле все ещё дрожь от мелких строчек, выведенных чёрными чернилами.
И как итог, нет никакого настроения спускаться на завтрак в большой зал.
Поэтому, облачившись в махровый халат, он стоит у окна, и ест принесённый домовиком омлет с беконом, не отрывая взгляда от падающего снега, и заставляет себя не думать о ночном кошмаре после письма.
Профессору всю ночь снились выпускники. Он раз за разом проживал Хэллоуин, а потом битву с Грин-де-Вальдом. И все не мог понять, где ошибся.
Вот его студенты маленькие дети, а теперь они убивают. Дамблдор спокойно кивает, он ждал такого исхода, а вот Слизнорт нет. Для него это всё ещё дети, для него это слизеринцы, потерянные и уставшие.
Но сон повторялся всю ночь, заставляя переживать вновь и вновь одно и то же. И он просыпается изнуренным и дёрганным.
А впереди два урока зельеварения с шестым и седьмым курсами.
И он решительно не знает, как зайти в свой кабинет. Почти у каждого из детей с того проклятого выпуска есть продолжение, и все они будут ждать его за столами, смотреть глазами, похожими на глаза родителей, улыбаться, как они. И говорить их голосами.
Худшее из наказаний - получить шанс потерять два поколения своих студентов.
Своих детей.
Тогда, около двадцати лет назад, поверить, кажется, мог только Дамблдор в то, что в школе произошло и продолжает происходить нечто страшное.
Сначала белый саван настиг Сару, а потом им накрыли Афелию и Джин. Слизнорт всматривался в лица своих студентов, но не видел в них ярости, только боль.
Но не удосужился спросить, чем эта боль вызвана на самом деле. Ответ казался очевидным.
А теперь замирает весь Хогвартс и многие за его пределами.
Неизвестный выпускник зовёт его присоединиться к Пожирателям смерти. Он думал - это шутка, когда Дамблдор впервые произнёс это словосочетание, думал, что это глупое название из народа, когда о них написали в газете. А теперь его просят присоединиться, намекая, что добровольно это предложение только пока.
***
— У меня закончились чернила. — Белла зло встряхивает рукой с пером и с трудом сдерживается, чтобы не отбросить чернильницу.
— Возьми. — протягивает запасную склянку с чёрной массой внутри Родольфус.
Люциус морщится, прикусывая вечно пишущее перо. Как только у Лестрейнджа хватает сдержанности, чтобы так спокойно общаться со старшей Блэк.
С любой из Блэк.
Сам он переваривает Беллу с трудом, не замечает Меду, и до сих пор так и не поговорил с Нарциссой. Последняя начала его избегать после совместного утра. Он бы хотел себя убедить, что у неё на это есть причины, кроме ненависти и отвращения к нему, но не может.
И от этого особенно больно и не спокойно внутри.
Она в очередной раз ведет себя подобно его отцу. Поступает так же, смотрит на него так же и даже тон напоминает Абраксаса, когда она вежливо здоровается с ним перед завтраком или желает спокойной ночи. Наигранно и безразлично. Её слова сквозят фальшью и от этого оставляют Люциусу ноющие раны на душе.
Его Цисс снова отдаляется, снова мешает ему быть ей полезным и нужным.
В это время профессор Слизнорт отворачивается от студентов к доске, аккуратно выводя рецепт. Ещё несколько минут на разбор ингредиентов и они поднимутся из-за парт, чтобы начать готовить зелье.
А у него будет время на рефлексию.
Полчаса назад из его кабинета вылетела компания гриффиндорцев, Сириус был точной копией своей матери в молодости, Джеймс забрал лучшее у Юфимии и Флимонта. Медленнее первых вышла Андромеда, было в ней что-то от сомнений Сигнуса и доброты Друэллы. Следом за ней вышел Рабастан, копия Дианы, такой же взрывной и мстительный.
Теперь за партами сидит седьмой курс. Родольфус, похожий на близнецов. Беллатриса, вобравшая в себя гордость и силу всех вместе взятых Блэков. Люциус, совсем не похожий на Абраксаса. Эванн, молчаливый, как его отец, хитрый, как его тетя Диана.
Гораций, как никто другой понимает, что среди этих детей нет Тома, а значит это поколение будет слабее в магическом плане, никто не заставит их учиться и тренироваться, как Реддл. Но в отличие от своих родителей в школе у них есть шанс сделать свой выбор. У поколения Тома не было такой возможности. Они слепо шли за ним или против него.
Других вариантов не было.
Теперь его любимый ученик был злом. В этом Слизнорт тоже не сомневается. Если откуда-то оно и может тянуться, так от него, иначе бы Реддл был первым в сопротивлении. А если быть точнее, уже бы уничтожил зло.
В какой момент милый мальчик превратился в монстра?
В памяти профессора всплывает вопрос про крестражи. И дрожь в теле повторяется.
Не ты ли стал его помощником в этом превращении? Не ты ли внушил ему, что он особенный и не предпринял мер, чтобы остановить, когда почувствовал неладное, но задушил в себе страхи?
Как только урок заканчивается, профессор вылетает из кабинета, спеша в свою комнату. Однажды за его воспоминаниями придут, сегодня или через несколько лет. Он должен быть готов.
Он искренне удивляется, что этого до сих пор никто не сделал. Дамблдор продолжает пропадать вне школы ища зацепки. Вопрос времени, когда он начнет искать внутри.
Если бы только можно было обратиться к кому-то за помощью. Но это упадет тенью на его безукоризненную репутацию.
Он исправляет воспоминания слишком быстро. Испуганный и загнанный, совсем не похожий на себя в эти секунды.
И заставляет себя не жалеть. В очередной раз.
