***
— Мне нужна ваша помощь, мальчики. — Юфимия хозяйничает на кухне, и Джеймс с Сириусом появляются в ту же секунду, что она их зовёт. — Лучшие авроры своего времени прибыли на ваш зов, миссис Поттер. Кто посмел вас побеспокоить? — дурачится Сириус. Его мать никогда не проводила время на кухне. Для этого были эльфы. Семья Поттеров тоже может себе их позволить, но по какой-то неведомой причине этого не делает. И это кажется ему милым. Юфимия всё ещё вздрагивает от вида Сириуса, как же он напоминает Вальбургу до её поездки домой. Никто кроме слизеринцев так и не понял, что произошло. Просто весёлая староста изменилась. А теперь повторилась в своём сыне. Миссис Поттер никогда бы не подумала, что продолжение Вальбурги может стоять на её кухне, весело шутя. — Начните украшать гостиную и накрывать на стол, ладно? Чувствую, я закончу только перед самым праздником готовить. Это бесконечная история. — она с улыбкой вздыхает, оглядывая кухню. Ребята наигранно кивают, отдавая честь, и исчезают. Сегодня на праздник к ним приглашены Ремус и Питер. И Юфимии хочется устроить для детей лучшее Рождество. Возможно, последнее не омраченное войной. Хотя разве можно сделать что-то лучше праздника в школе? В их годы детей не распускали на каникулы раньше положенного из-за опасностей извне. В их годы Хогвартс казался безопаснее, чем любое другое место, но времени с тех пор прошло слишком много. И они сами стали причиной этого. Вернее, не сделали ничего, чтобы Хогвартс остался безопасным уголком. — Дорогая, я вернулся. — мистер Поттер стряхивает снег с плеч тяжелой дубленки. И, пока мальчики не видят, проскальзывает на кухню. — Раздобыл, как ты просила, два зеркала для связи. Портфель с невидимым расширением и книгу с магическими фокусами. Фух, — он опускается на стул, борясь с отдышкой. — Рождественская суета забирает все мои силы. Видел Уизли, он ещё хуже это переносит. Приходится искать подарки ещё и для маленького внука. Юфимия не находит ничего лучше, чем поцеловать мужа в щеку и мягко улыбнуться. Она в курсе, что эта вылазка стоила ему больших усилий. Ей тоже этот праздник стоит немалых силозатрат. Она ненавидит проводить так много времени на кухне, как ненавидит погружаться в ностальгию, которая неизменно захлестывает с появлением украшений в доме. — Я разослала пироги к празднику каждому из профессоров Джеймса. На всякий случай приложила записку с извинениями за сына. Особенно Минерве. — она улыбается, довольная своей идеей. — Если он об этом узнает, будет думать, что причина, по которой он стал любимчиком у всех профессоров, кроется не в его таланте, а в его внимательной матери. — хмурит брови Флимонт. — Я бы такого позора не пережил. — Наш сын должен был перенять у меня толику сознательности, а значит понимает, что если вести себя, как маленький засранец, любимчиком не станешь. — она складывает руки на груди, ожидая, что ответит Флимонт, и тот не заставляет себя долго ждать, тут же подхватывая игру. — Мне же это не мешало. А мы ой как чудили с Септимусом и Арфангом. — он говорит так, словно не было нескольких десятков лет, словно Юфимия всё ещё молодая девчонка и колени не болят при ходьбе. Словно он не положил свои амбиции и силы на алтарь их семейного счастья. Словно не было стольких лет, в которые они с друзьями не общались. — Иначе не вижу смысла оставлять нас так часто после уроков. Ведь с неприятными людьми не сидишь часами после рабочего времени. — он строит гримасу, которая должна подтвердить его утверждение. И Юфимия заливается смехом.***
Андромеде хочется сжаться, когда тетушка обнимает её, целуя в щеку. Механические движения, неестественные для Вальбурги, пугают даже больше, чем то, что ждёт их впереди. Обычно миссис Блэк держится отстранено, позволяя себе лишь несколько замечаний в адрес племянниц. Но сегодня Меда для неё особенный ребёнок в доме. Вальбурга в очередной раз убегает от теней из прошлого. Ей удалось спасти Сириуса. Пусть и страшной для всех ценой, о которой она не хочет думать, которую не хочет признавать. Нарцисса с Малфоями, это должно радовать, но сейчас пугает. Всё, что выходит за рамки дома Блэк представляет угрозу. Беллатриса и Регулус вот-вот упадут в объятия Тёмному Лорду. Перед глазами Вальбурги до сих пор стоит зелёный луч, вырвавшийся из её палочки. Она отдала Тому одного важного человека. Второй умер за него сам. И сейчас придётся отдать младшего сына в лапы хитрого, изощренного монстра. И промолчать, чтобы метка не обожгла предплечье сильнее, чем она сможет выдержать. Беллатриса быстрее всех проходит в гостиную, залитую тёплым светом свечей. — Готов, братец? — она ухмыляется, видя, как Регулус сегодня бледен. — Тебе этот вопрос задавать бессмысленно, верно? — она напоминает ему анти Сириуса. Тот тоже без толики сомнений срывался в авантюры. Но у него это выходило смешно. Беллатриса в своих рвениях пугает. Они не сулят ничего смешного. — Наконец-то мы встретимся. — парень не может не отметить, что Белла сегодня выглядит по особенному. Словно за сутки выросла на несколько лет. В ее движениях появилась плавность и грациозность. Она шла не на казнь меткой, она абсолютно точно смело шагала в объятия предназначенной ей от рождения судьбе. И была от этого счастлива. Регулус заставляет себя чувствовать тоже самое. Это правильно. Единственное правильно. Здесь его семья, его друзья. Здесь его не бросали. И ему хочется тянуться к Беллатрисе, чересчур уверенной и смелой. Хочется увидеть, ради кого она готова такой быть. В этом году за семейным ужином Блэков в честь Рождества не хватает двоих. Стул Нарциссы предусмотрительно убрали, а на то место, где всегда сидел Сириус, Вальбурга случайно ставит табурет, водрузив на него вазу. Регулус сжимается. — Пора. — Орион бросает быстрый взгляд на часы. Сигнус с Вальбургой поднимаются со своих мест. Словно столпы, на которых держится потолок комнаты. Молчаливо гордые. Брат с сестрой с возрастом все меньше похожи друг на друга внешне и все больше внутренне. — Ты не пойдёшь? — Регулус бросает испуганный взгляд на своего отца. — У меня нет метки. — Орион начинает тихо, после чего кладёт руку на плечо сыну и слегка сжимает. — Один Блэк должен оставаться чистым от чужих идеологий, в вашем поколении таких куда больше. Андромеда сжимает ладонями колени под столом, наблюдая, как сестра исчезает в камине. Беллатриса заходит гордо и уверенно. За ней чуть медленнее следует Регулус. Ей кажется, что она никогда не видела отца таким гордым. И тетю Вальбургу такой безразличной. Вот бы Нарцисса сейчас была рядом, можно было поймать ее ладонь и сжать, чтобы было не так жутко. Что-то неведомое давит, накрывая с головой. Сестра с братом идут в неизвестность. Все её друзья шагают в одну бездну. По какой-то неизвестной причине, её саму туда не позвали. Не дали даже возможности. И она не может понять — это вызывает больше благодарности или обиды. Интересно, что чувствует сейчас Нарцисса. И как бы повёл себя Сириус. Уж он то точно не стал бы так спокойно смотреть на это действие. И точно не пошёл бы сам, даже если бы остался дома. Не стал бы он третьим Блэком без метки? Единственным мужчиной рода Блэк без метки. Становится до боли смешно. Он сбежал. Но мог с тем же успехом остаться. Друэлла замечает эмоции дочери и сжимает её запястье. Для церемонии можно было бы выбрать абсолютно любой день, но Темный Лорд привычно посягнул на святое. Раньше он сам казался чем-то святым, и они слепо шли следом, благодаря за то, что он позволяет им это делать. Теперь, когда в центре событий оказались их дети, это уже не кажется таким правильным. — За наследников нашего рода! — поднимает бокал Орион. В комнате кроме Друэллы нет больше никого, кто мог бы с ним выпить. — Сегодня они переродятся. — он отпивает из бокала, на лице играет гордая улыбка. — Должно быть, милая, ты завидуешь своей сестре? — Это большая честь, но я не думаю, что смогла бы жить с такой ношей. Мне нравится путь, который ты выбрал для себя, дядя. — Андромеда выдавливает улыбку. Друэлла крепче сжимает запястье дочери. С этого момента жизни её Меды и Цисс всегда будут ставиться ниже, чем жизни Беллы, Регулуса, Лестрейнджей или кого-либо ещё. Они не будут слышать зов их Лорда, они не будут знать, когда они нужны своему хозяину, они не будут подпитываться его магией и чувствовать себя одним целым с остальными. С сегодняшней ночи её младшие дочери отличаются от остальных детей Пожирателей свободой и бесполезностью. Как много лет отличался Орион от Вальбурги.***
Эмили заставляет скрипки играть громче, но тишина не отступает, она слишком громкая, чтобы утопить её в звуках инструментов. Слишком дорогая пауза, слишком много недосказанностей. Кажется, она сделала слишком мало, семейное равновесие снова висит на волоске. — Не смей сегодня показывать, что тебе больно. — холодно бросает Абраксас очередное наставление, сидя рядом с сыном и женой за праздничным столом. В это время от него хочется услышать что-то нежное и доброе. Он мог бы пошутить или рассказать о своей молодости, мог спросить миссис Малфой о Франции на Рождество. Но его голос звучит слишком грубо и Эмили хочет сжать руку мужа, за годы совместной жизни, она точно знает, что так Абраксас скрывает волнение. Ему нужно успокоиться и поймать баланс. Ему нужна поддержка. Но их предательски разделяет стол. Что за дурацкая идея, сесть друг напротив друга? — Да, пап. — Люциус перебирает в голове комбинации квиддича, а потом переключается на перечисление названий монет разных стран. Все что угодно, лишь бы не оставаться мыслями в этой комнате. Отец в него не верит, что очевидно. Мать всегда будет на стороне мужа. Иначе почему она смотрит на него с таким сочувствием, на него, ледяного монстра их семьи. Могла бы проявить хоть немного эмоций к сыну. Ведь это она вырастила его таким, это она сделала из него противоположность отца, который теперь вынужден стремиться к недостижимому идеалу. А сейчас на него свалится ещё и глыба льда по фамилии Блэк. Люциус равнодушно опускает глаза на тарелку, каким же долгим кажется путь к возможностям, которыми обладает его отец. К тому, чтобы стать, как его отец. Ибо только в этом видится спасение и право наконец строить свою жизнь так, как хочет он сам. Нарцисса входит в зал последней. Она не видела Люциуса, как и мистера Малфоя, несколько дней. Ладони потеют в ожидании разочарования и презрения в глазах Малфоев. В её семье само собой разумеющееся — быть тихой и удобной. Но сейчас она заходит на праздник в брючном костюме яркого цвета, её волосы не уложены в сложную прическу, им лишь придали объем и зафиксировали, чтобы кудри не разлохматились. И она нравится самой себе в зеркале, словно впервые видит себя. Впервые разрешает себе видеть. — Здравствуй. — Люциус отвлекается от перечисления названий монет в голове. Улетать мыслями из комнаты перестаёт быть нужным. — Я немного опоздала, прошу прощения. Думала, что справлюсь сама. Миссис Малфой, спасибо, что прислали домовика. — она неловко улыбается. Женщина тоже оказывается в брючном костюме, а двое мужчин вовсе не одеты во фраки, как Цисс всегда себе представляла. Как всегда выглядят мужчины в их семье на праздниках. — Брось, милая. Это пустяки, я думала, ты сама позовешь эльфа. Садись за стол, у нас осталось не так много времени, чтобы выпить. — миссис Малфой, как и всегда, приветлива, она указывает рукой на место рядом с собой, напротив Люциуса. Последний тут же встаёт, чтобы помочь Нарциссе сесть. Или чтобы разглядеть её ближе. Даже Беллатрикс никогда не позволяла себе выглядеть настолько смело и не привлекала столько внимания. В его невесте за несколько дней произошли внушительные изменения. Он с опаской вглядывается в знакомые с детства черты лица. Она словно стала увереннее в себе, и оттого изменилась мимика. Словно стала старше. Ему всю жизнь было достаточно просто ей восхищаться. Но сейчас это восхищение захлестывает с головой. Только глыбой льда от того быть Цисс не перестаёт. Её улыбка не источает тепло. Она максимально аккуратна, как будто они с Люциусом совершенно чужие люди. Лишь на миг это рушится, когда она опускает свою ладонь на его, садясь. И невольно сжимает сильнее, чем стоило. Сама себя коря за такую оплошность. Просто его рука оказывается слишком теплой и живой, а она провела слишком много времени в одиночестве по своим меркам. — Ты выглядишь потрясающе. — Люциусу кажется, что его голос дрожит. Однако, уроки мамы с детства не проходят даром. Ничего из внутреннего волнения не вырывается наружу. И Цисс слышит равнодушный, безэмоциональный голос. — Я знаю. Спасибо. — к их общему горю, они одного сорта. И она тоже умеет скрывать волнение. Нарцисса заставляет себя привыкнуть, что чтобы она не сделала, она не сможет вывести будущего супруга из равнодушного состояния. Прожить жизнь без любви уже не кажется таким страшным. Миссис Малфой права, всё можно компенсировать. Звон бокалов всё же перекрывает режущую тишину и заставляет находящихся в комнате вспомнить о празднике. Абраксас не без удовольствия оглядывает свою семью. Когда Нарцисса только зашла в комнату, его накрыла очередная волна злости. Эмили прогнула ещё одного человека в доме под свой манер. Но сейчас приходит осознание, что она только поддержала девочку, как он и просил. Невестка начинает оживать в самостоятельной манере. Нарцисса старается не думать, что в доме на площади Гриммо, 12 сейчас совсем не так уютно и хорошо. Что там сегодня два места пустуют. Что Андромеде точно от этого не по себе. А Регулус готовится к самому страшному предательству в своей жизни. Пузырики шампанского колят язык. Ей повезло сбежать, и пока Малфои позволяют, она может не думать о доме на площади Гриммо, не бояться строгой тети, не бояться насмешек Беллатрисы. И не переживать за Сириуса. — Пора. — Абраксас бросает быстрый взгляд на часы и поднимается из-за стола. Эмили обнимает сына, а после мужа. Её объятия затягиваются, словно это может по-настоящему отсрочить неизбежное. Абраксас чувствует, как трясет жену, и оттого начинает сильнее злиться. Они шли получать метку с гордостью. Они с Томом и Афелией придумали эту метку, чтобы её получали с гордостью. Но его собственная жена готова разреветься, лишь бы этого не делать, а сын покорно и бездумно рвется вперёд, даже не представляя, какую адскую боль испытает, и в какую мышеловку попадет после. — Он не ребёнок, чтобы ты так переживала. — огрызается мистер Малфой, при этом не выдав ни одной лишней эмоции. — Мы вернёмся не дольше, чем через час. Прекрати его жалеть. Люциус сжимает кулаки, сбежать в свои мысли в этот раз не выходит. Чертова метка, чертов отец, чертова семья. И страх, разъедающий его изнутри. Как бы он ни старался угодить отцу, он всегда будет недоволен, а внутри будет всё больнее и больнее. Люциус бросает быстрый взгляд на будущую жену, к его большому разочарованию, в ней нет и доли теплоты его матери. Она скорее копирует Абраксаса в своей идеальной осанке, невозмутимом выражении лица и абсолютном равнодушии к людям вокруг. Она глыба льда. Но несмотря на это Цисс срывается с места, делая шаг в его сторону, приближаясь, сильнее подчеркивая свою миниатюрность по сравнению с ним и его отцом. И на удивление тоже обнимает. Будто бы чувствует что-то. — Уверена, что ты сегодня будешь лучшим, и он обязательно оценит твою выдержку. — едва ли кто-то кроме Люциуса мог это услышать. Она это делает не ради его родителей, это необходимо только им двоим. Нарцисса вздрагивает, когда парень обнимает её в ответ и шепчет еле слышное «Спасибо». — Ты пойдёшь завтра на бал со мной? — вообще-то у неё нет выбора и этот вопрос не имеет смысла. Но Люциусу оказывается невероятно важным задать его именно сейчас. Нарцисса закрывает глаза. — Конечно. — что ещё она может сказать? Звучит холодно и грубо. Словно насмехается над слабостью Люциуса. — И сделаю это с удовольствием. Малфой представлял день получения своей метки много лет подряд, и каждый раз по разному. Но раз за разом соглашался с тем, что внутри будет страшно и больно. Но сейчас внутри иначе. Нехотя разжимая руки, Нарцисса позволяет себе задержать взгляд на будущем муже дольше обычного. Его эмоции напоминают ей эмоции Регулуса. Только что брат больше сомневался в мире, а Люциус сейчас в себе.***
Родольфус садится за стол по правую руку от отца. Последний не обманул, он действительно самый младший здесь, единственный, из своего поколения, кто не мнется сейчас с ноги на ногу перед входом в зал, где Темный Лорд собирается совершить ритуал. Нет, для него всё это пройденный этап, поэтому он прошел насквозь этого зала вместе с отцом, оставив Рабастана позади, и теперь сидит здесь, вместе с другими Пожирателями. В этом определенно есть своя доля удовольствия. — Вал, ты как всегда прекрасна. — мистер Лестрейндж привстает, когда брат и сестра Блэк заходят к ним в зал. Он пожимает руку Сигнусу, на долю секунды зависает над рукой его сестры и всё же, вместо поцелуя, который навязывает этикет, пожимает ладонь Вальбурги. — Родольфус, ты выглядишь всё старше и старше. — миссис Блэк заставляет себя улыбнуться. — Может мы и вторую Блэк сосватаем за Лестрейнджей, а, Сигнус? Она шутит. И мистер Лестрейндж улавливает эту нотку, отчего с его губ слетает смешок. Его сын тоже старается быть приветливым и оценить шутку, но это выходит хуже, чем должно быть. В голове Родольфуса слишком ярко рисуется их свадьба с Беллатрисой и от этого холодок ужаса пробегает по телу. Всю жизнь прожить с точной копией Меды внешне и абсолютной противоположностью ей внутри, кажется чем-то похожим на пытку. Диалог прерывает Абраксас, резко поднявшийся со своего места, он жестом показывает, что всем пора занять свои места за столом и выпить за детей. И пока бокалы наполняются, а его друзья шепотом делятся своими воспоминаниями о получение метки, выходит из зала, чтобы оказаться рядом с Томом. Родольфус пробегает взглядом по лицам людей, собравшихся за столом. Он абсолютно точно знает их всех. И часть из них побаивается, считая безумными. Интересно, думает ли кто-то также о его отце? И подумает ли однажды о нем самом? Ему бы определённо этого не хотелось. Невольно перед глазами всплывает пропавшая карточка с Рождества, где его родители были молодыми, как и Тёмный Лорд. Где его тетя была жива. Интересно, она тоже бы стала безумной? Или, как говорит мама, заслонила их всех от безумия? — Готов? — Абраксас кладет ладонь на плечо Тома, и сам же вздрагивает от того, как это напоминает ему вечер Остары. Только в отличие от того дня, они в полной безопасности. И ничто не заставляет их мысли вырваться из комнаты. Вряд ли Том теперь беспокоится о ком-то кроме себя. А его Эмили скрыта за толстыми стенами менора. Двери со стороны зала, где мнутся подростки, распахиваются, и темные фигуры одна за одной проскальзывают в зал шурша черными мантиями. А потом на стенах вспыхивают факелы. В этот раз Лорд Волан-де-Морт не выглядит испуганным, ему не нужно доказывать никому и себе, что он достоин здесь стоять и принимать клятвы верности от отпрысков благородных семей. В этот раз он не заглядывает в их глаза и не ищет одобрения, желая убедиться, что они не передумают. Сотни, тысячи людей придут к тебе и останутся, пожалуйста, выбери для них правильный ориентир. Тогда он посмеялся над словами Афелии, но с годами они начали превращаться в правду. А ориентиром стала месть за её смерть. Едва ли она бы смогла назвать это неправильным. Первым к Темному Лорду направляется Люциус. Это ожидаемо. Он старается не смотреть на отца, стоящего позади Волан-де-Морта. Старается не думать о том, что это право, идти первым сегодня, досталось ему только из-за отца. Он произносит клятву, оголяет предплечье и склоняется, терпеливо ожидая метки. Это выходит излишне гордо, словно он делает одолжение Темному Лорду принимая его знак. Наследство Эмили, всё делать так, словно это одолжение. И Том хмурится. В этот раз он не собирается забрать на себя ни толики боли. Он читает заклинание метки, наслаждаясь гримасой на лице Малфоя младшего. И усмехается в конце, когда парень хватает ртом воздух, наконец-то вернув обратно возможность дышать, после нанесения метки. Абраксас сжимает ладони за спиной Тома. Люциус был сильным и не подвёл его. Однако, захлестывает совсем другое беспокойство. Спустя почти тридцать лет, они снова устраивают массовое посвящение в Пожиратели, только в этот раз Том не старший товарищ и не маяк, он монстр, он самый настоящий хозяин для своих людей. Даже для сына своего лучшего друга. Эта мысль разрядом проходит по телу. Есть ли у него ещё лучший друг. Ты ведь неоднократно задавался этим вопросом? Ты столько раз сомневался? В голове отчетливо стоит сцена, как они втроём пили за то, чтобы их план осуществился. Чтобы все их планы осуществлялись. За трио, которому суждено творить великие дела. Но вот их двое. И на небесах теперь есть кому ждать. В том, что она их ждёт, Абраксас почему-то не сомневается ни на секунду. Нужно только напомнить Тому, о том, что ещё не все потеряно, что нельзя терять человечность, хотя бы во имя неё. Рабастан приближается к ним словно тень, летящая из прошлого. Не предвещая ничего хорошего, напоминая обо всем плохом. При свете, он копия Дианы. Но в отблесках огня во мраке, он, как и Родольфус, напоминает о молодых Алектусе и Афелии. Том на долю секунды хочет сжаться, будто что-то из детства шевельнулось, больно уколов. Но умудряется удержаться. Нет. Она мертва. Нет, больше ничего не сможет его пошатнуть. Ещё одна секундная слабость, взять как раньше часть боли от метки на себя. Но встретившись со взглядом Дианы, который повторяется в глазах её сына, мысль проходит. Все они ниже его по значимости. Все они могут потерпеть во имя своего Лорда. И Волан-де-Морт возвращается в привычное состояние, больше не теряя равновесия. Сомнения — это слабость. У него их не может быть. Регулус хочет вжаться в каменную стену за спиной, когда двоюродная сестра уверенно приближается к Темному Лорду. Она словно обрубает для себя все дороги обратно. И она счастлива от этого. Он не видит, но уверен, что на её лице играет улыбка всё то время, что Волан-де-Морт читает заклятье. Он видит, но до конца не уверен, что Волан-де-Морт доволен её улыбкой. Его собственная очередь наступает неожиданно, и хотя он считает секунды до этого момента, всё равно оказывается не готов к тому, чтобы выйти вперед и прочесть клятву. Приходится потратить секунду, чтобы собрать себя в кучу. Что ж, Сириус, ты свой выбор сделал, теперь черед младшего брата. Пока он приближается к Темному Лорду и после читает клятву, он представляет смеющееся лицо старшего брата. Рисунок на левом предплечье станет пощечиной для Сириуса. И ещё раз подчеркнет, какие они разные. Регулус закрывает глаза, сжимая зубы от боли. Не больнее, чем когда брат покинул дом, не больнее, чем вдыхать запах жженого гобелена, когда мать избавилась от его портрета. Теперь у него есть новая семья и с ними он будет сильнее в миллион раз, чем мог себе представить. Это в честь тебя, Сириус. Это тебе назло, Сириус. Это пощёчина, что ты не прав во всем.***
— Это потрясающий гусь, миссис Поттер, в Хогвартсе так вкусно не готовят! — восхищается Ремус, вытирая пальцы о салфетку. Для него большая честь быть здесь сегодня, родители собирали его, как первый раз в Хогвартс. Будучи оборотнем сложно рассчитывать на приглашение на Рождество в такую семью, как Поттеры, но он здесь. — Соглашусь, мам, это очень вкусно. — поддакивает Джеймс, но Юфимии достаточно и первого комплимента, чтобы покраснеть. — Как насчёт подарков? — подмигивает Флимонт, по взмаху волшебной палочки под елкой появляются яркие коробки. — Давайте, там есть для каждого. — И для тебя тоже, пап. — улыбается Джеймс, после чего они с Сириусом устраивают гонку, кто быстрее найдёт и распакует свой подарок. — Для меня два подарка? Джеймс, это ты придумал? — Сириус, смеясь, разрывает бумагу. А через пару секунд, сам не свой, роняет на пол коробку со значками любимых рок групп и вылетает из комнаты. Блэк выскакивает на улицу, забыв захватить куртку. Ноги в легких ботинках утопают в снегу. Холодный воздух раздирает горло, мешая закричать. Проникает глубже, парализуя внутренности. Словно всё внутри умирает. Нельзя так просто терять равновесие, нельзя так просто начинать падать. Сириус чувствует себя маленьким мальчиком, вся спесь спадает, если бы сейчас появилась его мать, ему бы пришлось сжаться, сил на то, чтобы защищать собственные границы не хватило бы. Но он в иллюзорной безопасности. Мать не появится. А вот Регулус напротив. Отдувается за двоих. И от мысли об этом становится ещё больнее. — Что там было? — Джеймс поднимает подарок и морщится, забытые реликвии из детства. Вот что его друг не успел кинуть в сумку, сбегая из родительского дома. — Как это здесь оказалось, мам, пап? Он ведь обещал его защитить. Обещал, что в доме его родителей будет спокойно. — Домовик принёс сегодня утром, сказал, что это подарок от брата Сириуса. Сказал, что он обрадуется. — Юфимия виновато прикусывает губу. — Разве не о них он сожалел вчера вечером? — Мы скоро вернёмся. — Джеймс поднимается, направляясь за другом. Теперь осталось только найти правильные слова, потому что все неправильные действия уже совершены. — Как ты? — Поттер не видит смысла уточнять, в порядке ли его друг. Нужно лишь понять, насколько он не в порядке. — Думаешь, он уже принял метку? — на последнем слове все сжимает, словно мышцы свело. Тошнота подступает к горлу. Конечно, дело вовсе не в подарке. Это просто напоминание о том, что мир кроме дома Поттеров не перестал существовать. Что у Блэка есть семья и корни в прошлом, от которых не избавиться. — Что если она соврала? Вдруг это была попытка заставить тебя вернуться? — Джеймсу и самому сложно поверить, что Регулус, маленький Регулус, которого они незримо опекали с его первого курса в Хогвартсе, может ступить на темную сторону и стать их врагом. — Беллатриса могла соврать. Андромеда, возможно. Но Нарциссе я сам написал. Она бы не решилась обмануть. — отрезает Блэк. Он безвольно падает на колени, опуская ладони в снег, словно превращаясь в чёрного пса, но остаётся в человеческом обличие. Рядом слишком много магов, чтобы совершить трансформацию. Чтобы спрятаться в чёрной шкуре и сбежать от проблем. И ему приходится остаться собой. Маленьким мальчиком, оторванным от семьи, потерянным для мира. И старшим братом, который понятия не имеет, теряет он сейчас Регулуса или нет.