***
Лукреция кривится, отпивая из своего бокала вино. Теперь ей приходится ходить в чёрном. Внутри не хватает эмоций, чтобы пережить здраво всё, что на неё навалилось. И она справляется, как может, выстраивая новую маску. Регулус похож на Ориона. Её взгляд замирает на племяннике. Я буду всегда рядом. Мы семья, Лу. Она мотает головой из стороны в сторону. Всё не так. Это прошлое, о котором не нужно вспоминать. Орион мёртв. И ей в самом деле не жаль его, обидно что приходится ходить в чёрном, который подчеркивает бледность её кожи. И синяки под глазами после долгих ночей с бессонницей после его смерти. Нет. Ориона совсем не жаль. Как не было ему жаль каждый раз выбирать Вальбургу. — Мы должны почтить память нашего товарища. — Нотт поднимает кубок, бросая быстрый взгляд на Тёмного Лорда. Ему прилично досталось от Блэка в детстве. И всё же, по неведомой причине, он считает его именно товарищем. В детстве многие ошибаются. Но после Орион вёл себя более чем. Как все заботился о семье, служил Лорду. Защищал Пожирателей, приходя на помощь в трудные моменты. И всегда выбирал жену с сыновьями. Раньше Нотту было сложно понять его мотивацию. Но спустя столько лет, когда его самого наконец дома ждёт беременная супруга, всё видится иначе. Наступает полоса тишины, из которой выбивает смерть Ориона, делая все слишком реальным. Сейчас ему нельзя уходить. Не в момент, когда он наконец не один. Но они смертны, нельзя отрицать очевидное. — Почтить? — морщится Том. — Он погиб. Не выполнил задание и проявил слабость. — злость от неполучения желаемого, захлестывает его. — Он подвёл меня. — смешивается с обидами прошлого и старым отказом от метки. — Не хочу слышать его имя сегодня. Он сам виноват в том, что случилось. — Блэк этого не заслужил. — вперёд выходит Абраксас. — Он служил тебе верой и правдой. Был по-своему хитер и полезен. И никогда не предавал тебя. Он отправился на задание с болезнью, которая сделала его слабее. Мог ведь этого не делать. Глаза Волан-де-Морта сужаются. Белки краснеют. Спорить с ним нельзя. Не в тот момент, когда в зале собрались все его Пожиратели с семьями. — Думаешь, что знаешь моих людей лучше? — впервые Малфой действительно ощущает на себе гнев друга. Первый раз по-настоящему становится страшно. — Просто хочу справедливости. — всё внутри сжимается. Он знает, что Афелия сказала бы именно это, и произносит слова в её честь, надеясь, что произнесённые не из её уст, они всё равно достигнут цели. Внутри Тома все взрывается, заполняя тело гневом. Хочется закрыть рот другу. Рука с палочкой моментально взлетает вверх. Взгляд встречается с серыми глазами Малфоя. Он не может. Не Абраксас. — Хочешь справедливости? — Волан-де-Морт наклоняет голову вбок. — Что ж. Вот она. Луч Круцио вылетает из его палочки, проносясь мимо Абраксаса, попадая ровно в Эмили, заставляя женщину упасть. Утонченная и гордая, она оседает на пол, не готовая к боли — издаёт дикий крик, разрезающий воздух, заставляя всех присутствующих замереть. Ты должен как можно скорее разобраться в рукописях Афелии. Громче стучит в висках Регулуса. Но это лишь мелочи по сравнению с тем, как разрывается всё внутри у Абраксаса. Бежать и не оглядываться. Забрать её с собой и больше никогда не подвергать опасности. Ни он, ни Люциус не двигаются с места. Если остановить Тома сейчас, будет только хуже. Он должен закончить сам. Самое страшное чувство — бессилие, разъедает Малфоев и каждого, кто находится в зале рядом с ними. Бессилие перед несправедливостью; любовь сменяется на страх. И только глаза Беллы загораются ярче, наполняясь безумным восхищением. Абраксас выносит жену из зала на руках, быстро трансгрессируя домой. Защитить любой ценой. Секунды, в которые он не знал, потеряет её сегодня или нет, делают своё дело. Не потеряет. Ни за что на свете. Том выдыхает только тогда, когда Малфои покидают его дом. Злость на друга всё ещё бьется в груди. Абраксас заставил его сомневаться в себе, он заставил его чувствовать себя плохо. Достаточным ли было наказание?***
— Он не похож на тебя. — Альбус сидит на полу около решётки, за которой скрывается Геллерт. — Он псих. — А я был адекватным? — смеётся мужчина. — То, что он творит, не поддаётся логике. Будто в действительности у него нет цели. Только желание прославить своё имя. — продолжает Дамблдор. — И с каждым днём всё больше и больше теряет человеческие чувства. — Я пришёл в школу, чтобы застать тебя врасплох и убивал детей. Использовал школьников, чтобы наказать их родителей и испугать министерство. — в голосе Гриндевальда слышны нотки ревности, словно его обижает, что кто-то может быть хуже, чем он. — Тогда ты ненавидел меня и боялся. — Никогда. — отрезает Альбус. — Мне было тебя жаль, в хорошем смысле этого слова. Я переживал за тебя. Но не боялся и уж точно не ненавидел. — Зря. — хмыкает Геллерт. — В этом твоя ошибка. Ты недооцениваешь врагов. Всегда недооценивал. — Что ты хочешь этим сказать? — Альбус поднимает взгляд на друга, резко оживляясь. — Псих без цели, который собрал вокруг себя столько людей: благородных, богатых, образованных. Сломленных. Все как один, такие же как он. Что произошло в их прошлом, что никто не смог выбраться? Что ими движет? — Геллерт сжимает прутья решётки, призванной его сдержать. Всего на секунду Дамблдору кажется, что сделать последнее невозможно. И прутья вот-вот расплавятся под горячими ладонями его друга. Очередное осознание, что его заключение здесь — это выбор. Осознанный и продуманный. Смирение. Может быть даже усталость. — Ты пытаешься понять его здесь и сейчас. Но как долго ты слушал о моем прошлом? О том, как меня ломали в Дурмстранге? О разочаровании в глазах моего отца? О боли, которая распространялась по телу от ударов в детстве во время драк? — Геллерт замирает, на лице прослеживаются следы, кричащие, что эта речь даётся ему нелегко. Но ради Альбуса он продолжает. — Чьи глаза он видит, когда убивает людей? О чем вспоминает, прежде чем отдать приказ? Ты не знаешь его, видишь лишь то, кем он стал. Но любое действие — только следствие паутины, которая изготавливается с нашего рождения. Каждая новая петля — предначертана. Узнай его по-настоящему. Ты встаёшь на след слишком поздно.***
— Вам нужно уехать. — Абраксас проворачивает в руке бокал с виски и осушает его одним глотком, не замечая, как напиток обжигает горло. Они с Эмили в ловушке, но дети могут стать свободными. Он может позволить им это во имя своей любви к жене, чтобы она была чуть спокойнее. Они оба превратились в жертв, но что если их потомки способны выбрать иной путь. — Просишь меня проявить трусость? — Малфой-младший замирает, взгляд буравит уставшее лицо отца. — Отказаться от правого дела? — Это не правое дело, это безумие, Люциус! — хочется закрыть себе рот рукой. Или завыть подобно дикому зверю. Оказывается больно признавать, что вся их жизнь была положена на алтарь несправедливого монстра. Которого он сам создал. Чертова Афелия, к которой не нужно было приближаться. Чертов Хэллоуин, когда всё началось. Не нужно было вмешиваться, не нужно было лезть в дела Тома. Она должна была умереть раньше. — У меня метка, папа, а значит нет выбора. — огрызается Люциус, детские обиды сдавливают горло. Как он смеет учить его сейчас? Где он был раньше со своей заботой? — Так что это правое дело. — Не стоило тебе её принимать, ведь я давал тебе возможность этого избежать. Помнишь?! Я спрашивал. — горечь течёт из Абраксаса, слабость сдавливает внутренности. Хочется оправдать себя, хотя в самом деле оправдания нет. Люциус оказывается жестоким, защищая свои границы. — Я это сделал ради тебя, чтобы ты гордился. Вот какой у меня был выбор. — он замирает, набирая в легкие воздух. — А теперь мой выбор - защитить мою жену лучше, чем у тебя получилось защитить мою мать. — он срывается на крик, краснея. В один миг вместо маленького мальчика перед Абраксасом встает взрослый мужчина. Люциус чувствует, как по коже бегут мурашки, осознание сказанного вслух приходит не сразу. Он боится за неё. Он с ума сходит от того, как хочет оградить её от опасности. Маленькая, хрупкая Цисс. До безумия красивая и нежная. Представить страшно, что мельница по имени Волан-де-Морт может превратить в муку и её. — Скажи ей об этом. — просто произносит Абраксас, с гордостью смотря на единственного сына. Но едва ли Люциус слышит и понимает, он срывается на бег, желая как можно быстрее оказаться рядом с ней. Глупо. Она поднимет на смех. Она точно высмеет, и будет права. Но как же наплевать сейчас. Быстрым движением Люциус открывает дверь, без стука врываясь в комнаты Нарциссы. До чего глупая традиция разделять по разным помещениям мужа с женой. От неожиданности она поднимается на ноги, делая шаг назад, не понимая настроения супруга. — Что-то случилось? — тихо и испуганно. Она стоит в ночной рубашке, готовясь ко сну. Волосы, кудрявые после прически, раскиданы по плечам. Совершенно бледная. Уставшая. Цисс совсем чуть-чуть не успела надеть халат, чтобы перейти в их общую спальню. — Как миссис Малфой? — Люциус удивляется, как в этой маленькой женщине оказывается столько эмоций. Как она умудряется подобрать ключи к его отцу, найти тепло для его матери, и даже выстроить мост, пусть хрупкий, с ним. — Мама спит. — он сжимает кулаки. — Всё в порядке. Прости, что напугал. — это всё не то, ты хотел сказать другое. — Мы никогда об этом не говорили, Цисс. Наш брак… — Выгодная сделка, я помню, — она замирает, заставляя себя быть смелой до конца, хотя внутри её трясёт после случившегося с Эмили. Да, в тот момент она увидела в глазах мистера Малфоя такую сильную любовь, что за неё и правда можно было отдать жизнь, но страх от этого не стал слабее. — Ты можешь не объяснять, я знала, на что иду. Знала, что быть женой пожирателя непростая работа. Мне стоит родить тебе наследника, пока я жива и могу это сделать. — Всё не так. — он огрызается, больше сам на себя. Тон оказывается слишком жестким. — Не так? — Цисс взрывается в ответ. — Не так?! Он мог её убить. Это не просто Люциус. Я могла оказаться на её месте. Это ваши дела и ваш выбор, а мы лишь тени, расходный материал, ничего не стоим, никому не нужны. Ждать и надеяться — вот наш удел. Не говори мне, что всё не так. Хоть раз, просто согласись. — лицо краснеет, она превращается в гарпию, которая раздражала в детстве, но теперь он находит это сексуальным. Или всегда находил? Он определённо начал не с того, и сказал не то. Теперь это нужно исправить раньше, чем она додумает за него. Страх потерять её затмевает глаза. Малфой срывается с места, сокращая между ними расстояние, рука скользит по талии девушки, притягивая её к себе, губы накрывают губы возмущённой Цисс, не давая продолжить её монолог. — Что ты творишь? — она пытается оттолкнуть, удивленная странным поведением супруга. Обычно он холоден, отстранён. — Люблю тебя. — он не успевает подумать и от того выходит слишком искренне. Он отстраняется, чтобы заглянуть ей в глаза, и, не найдя в них отвращения, продолжает. — С ума от тебя схожу, если честно, с самого детства. Ненавижу притворяться что это не так, ненавижу делать вид, что мы чужие. Хочу обнимать тебя вечность, хочу постоянно целовать, хочу вдыхать запах твоей кожи, разговаривать с тобой не только за завтраком. — он переводит дыхание, смотря в ее испуганные глаза. — Прости, что втянул тебя во всё это, но клянусь, я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Чтобы ты была в безопасности. Мне плевать на себя, не жалко, но ты никогда не будешь страдать. Я люблю тебя, Нарцисса. До безумия. И замирает, ожидая пощечины. Блэки принимают чувства за слабость, за оскорбление. Она не знает, как реагировать, не умеет. Её учили в детстве держать спину ровно, вышивать, играть на фортепьяно. Быть верной и удобной. Но не любить. Цисс не может найти слов, чтобы ответить. Но может прижаться к мужу, снова втягивая его в поцелуй, в этот раз её пальцы не стремятся оттолкнуть, она впивается ими в рубашку Люциуса, боясь, что если отпустит, то обязательно проснётся. Не в силах поверить, что мечта может сбыться в жизни. — Ненавижу тебя. — её слова прорываются сквозь поцелуй. — Ненавижу, потому что переживаю за тебя каждый день, за то что думаю о тебе каждую секунду, и безумно хочу. — криво, но искренне. Как смогла научиться вопреки своей семье. Люциус злится за раздельные комнаты и отсутствие кровати у Цисс. Тот, кто это придумал, определённо никогда не был охвачен страстью. Пара падает на мягкий ковёр на полу. Совсем не благородно и не воспитано. Противореча всему тому, чему их когда-либо учили. — Хочу от тебя ребёнка. — Люциус покрывает шею Нарциссы поцелуями. — Роди мне сына или дочь из-за любви, а не страха перед временем. — тянет за тесьму на рубашке, стягивая и без того полупрозрачную ткань вниз по телу, обнажая бледную грудь. — Я люблю тебя. — она протягивает каждую гласную, пробуя новые слова на вкус, сжимая пальцами голову мужу, зарываясь в его волосы. Выгибаясь навстречу его губам. И чувствует, как счастье и желания разливаются внутри неё, наполняя совершенно новыми ощущениями.***
— Это невыносимо. — Питер один за одним кладёт куски шоколада в рот. — Мы были вообще не подготовлены. Мы могли умереть. — Но умер мой отец. — лицо Сириуса напряжённо слишком сильно. Он старается скрыть эмоции, но едва ли это оказывается возможным. — И я могу только надеяться, что не от моего заклинания. — Они сильнее. — продолжает Питер, пытаясь прийти в себя. Пожиратели оказались хитрее и яростнее их. Обрушились словно гром среди ясного неба. И были безжалостны. Их заклинания казались проще и эффективнее. Что такое Остолбеней против запрещённой магии? Как можно сглазом остановить того, кто выпускает из палочки зелёный луч? — Ты не можешь быть уверен на сто процентов. — Джеймс садится около друга. — Ты видел его лицо всего миг. Что если это воображение нарисовало картину? — Я чувствую, что прав. — нижняя губа Сириуса трясётся. — Чувствую боль Регулуса. — Думаю, для него было честью погибнуть за своё дело. — печально вставляет Люпин. — Он был горд, если это и правда был он. — А для меня будет честью отомстить за то, что он мёртв. Его не нужно было отправлять на задание. — он сжимает кулаки. Отец был жестоким, но все же оставался отцом. — Однажды мы все окажемся на его месте. — уже не надеясь на ответ, произносит Питер.