Надломленные

      Что чувствует женщина, когда просыпается в своей холодной постели в полном одиночестве? Разочарование? Вовсе нет, этим словом невозможно точно описать состояние в данный момент. Хюррем, к примеру, всегда чувствовала, как плачет её душа. Каждое утро, открыв глаза, девушка буравила взглядом балдахин, медленно отсчитывая минуты до того, как будет готова натянуть вымученную улыбку и вести себя так, будто не знает, что её любимый мужчина увлёкся другой.       «Не думай об этом, дорогая, обмани себя, заставив поверить в то, что он любит тебя как раньше! Упивайся этой ложью, живи ею, вцепись в неё, как за свой последний спасательный круг», — каждый день словно мантру напоминала себе девушка.       Лишь полностью уверенная в том, что душевные слёзы немного высохли, она хриплым ото сна голосом зовёт служанок, чтобы те помогли привести султаншу в порядок.       «Какое платье изволите приготовить вам? Какую причёску желаете? Колье с рубинами или сапфирами хотите надеть сегодня?» — повторялось изо дня в день. Она хотела убежать, стать невидимой или же хотя бы прекратить череду раздражающих вопросов. Неужели они не видят её нестерпимой боли? Слепые и немые слуги — неотъемлемая часть жизни госпожи. Хюррем хотела надрывно кричать, чтобы её услышали, но никто не откликается ни на крик, ни на шёпот. Дети не поймут её горя, ведь ещё малы, а Сулейман… Сердце обливалось кровью, когда она шептала его имя в полуночной тьме своих пустых покоев.       В последнее время Хюррем особенно пристрастилась к зеркалам. Она могла маниакально на протяжении долгого времени рассматривать себя, пытаясь понять, что же с ней не так, и почему повелитель пренебрёг ею? В отражении на неё смотрела красивая, но печальная девушка. Что значит красота? Твои платья невероятно восхитительны, как и твои украшения, твои волосы… Однако не слишком ли много для женщины, которая каждую ночь проводит в одиночестве?       Фирузе была так молода, и неужели это решало всё? Хюррем закрывала глаза, понимая, что добилась всего, чего можно только желать: любимые дети, власть, уважение, драгоценности и роскошные наряды, но не заполучила свой кусочек счастья. Она вспоминала безумную страсть, которая окутывала их с Сулейманом, и полную потерю контроля над своим разумом и телом, когда они были в жарких объятиях друг друга. Как же ей не хотелось верить, что он просто играл с ней!       Хюррем желала всего лишь спросить у повелителя, будет ли он её любить так же, когда она перестанет быть юной и прекрасной? Когда всё вокруг померкнет, а источником света останется лишь преданная, но надломленная душа? Девушка знала, что Сулейман — единственный, кого она захочет забрать с собой в рай. Он был её солнцем, а она — ярко сверкающим в его лучах бриллиантом.       Хюррем отказывалась верить в то, что чувства стремительно угасали, обманывая себя тем, что ей они безразличны, и что дети — это главное в её жизни. Как может быть безразличен неистовый стук сердца, когда любимый мужчина смотрит тебе в глаза, когда прикасается к бархатной коже губами и, когда любовь к нему — это смысл всей твоей жизни? Хюррем лгала себе, будто маленький ребёнок, который хочет убедить себя в том, что он спокойно сможет обойтись без сладкого. Сулейман был для неё горькой сладостью.       Она любила его, но бороться с соперницей вовсе не хотела. Девушка чувствовала моральную усталость и апатию ко всему. Ещё один признак того, что она повзрослела. От постоянной задумчивости страдали дети. Они на подсознательном уровне чувствовали, что с мамой что-то происходит, но помочь ничем не могли. Хюррем не хотела втягивать их в проблемы её отношений с повелителем, боясь, что это как-то настроит детей против отца. Они были причиной того, почему она просыпалась каждое утро. В противном случае, девушка бы отравила себя, чтобы не испытывать больше мучений.       Кто сказал, что Хюррем сильная? Гнусная ложь. Она слабая, однако так и не нашла того, кто защитит её в этом жестоком мире. Девушка потеряла веру в вечную и верную любовь, сжигая красивые послания и стихи Сулеймана в огне. Пустые слова и пустые души. Изневериться было хуже всего, ведь за этим шла жизненная тоска и осознание неизбежного.       Сегодня девушка не встретилась с детьми, лишь пообедав с маленьким Джихангиром, который нуждался во внимании матери. Весь день она провела в своих покоях, листая трактат Лоренцо Валла. Хюррем задумалась, а что лично для неё было благом? Всё ли так, как описывает мыслитель? Валла много писал о любви. Для него она сопоставляется с чувственным наслаждением, превращается в цель всей жизни, которая становится поиском того, что приносит удовольствие, а за это только и стоит любить. Девушка могла лишь отчасти согласится с этим. Разве любить можно лишь за что-то? Если так подумать, то она питает чувства к Сулейману только из-за благ, которые он ей даёт? Вздор! Истинно любят не за что-нибудь, а вопреки всему. Хюррем, пребывая в ещё большем, чем прежде раздражении, отпихнула от себя книгу.       Мысли плавно изменились в пользу Мустафы. Их встреча состоялась два дня назад, а Хюррем до сих пор не может выбросить её из головы, прокручивая всё заново вновь и вновь. Что было известно? Лишь то, что в первый же свой день пребывания в Топкапы, Шехзаде почти сумел вывести её из себя! Каков только наглец! Попытка его убийства с помощью Гюлизар с треском провалилась. И это было уже в который раз. Мустафа отравлял девушке жизнь, хоть она и не могла сказать, чем конкретно, кроме того, что тот был первым наследником на престол. Он любил своих братьев, но закон Фатиха никто не отменял. Хюррем только поёжилась. Аллах, о чём она думает? Так, подобные мысли должны уйти прочь из головы, иначе девушка просто сойдёт с ума.       Неожиданно в дверь постучались, и вошёл Сюмбюль с довольным выражением лица. Султанша высоко ценила евнуха за его непоколебимую преданность и честность. Если бы все были такими, как он, то Хюррем бы давным-давно избавилась от всех своих врагов.       — Госпожа, хорошие новости, дай Аллах, — пропел Сюмбюль, низко поклонившись. — Повелитель ожидает вас вечером в своих покоях. Наконец-то наступил момент, когда вы укажите Фирузе-хатун на её место.       Хюррем лишь горько усмехнулась этим словам. Она не собирается кому-то что-то доказывать. Слишком устала для этого. Кивнув Сюмбюлю, она позвала служанку, чтобы та заранее приготовила ей наряд.       — Султанша, — кротко спросил евнух. — Вы разве не рады?       Затянувшееся молчание было лучшим ответом, но нужно было обязательно сказать то, что от неё ожидают. Отыграть всё красиво и до конца.       — От чего же? Я так долго ждала, когда повелитель позовёт меня. Слишком долго, Сюмбюль.       Хюррем отвела взгляд. Ей было трудно об этом говорить. Она так и не сказала, что рада предстоящему хальвету. Не сумела, не выдержала бы сама этой лжи. Сюмбюль прекрасно знал о её состоянии и старался всячески поддерживать свою госпожу, за что девушка была искренне благодарна.       — Не хочу вас расстраивать ещё больше, госпожа, но что мы будем делать с приездом Шехзаде Мустафы? Оставим это без внимания?       — А что мы сможем предпринять? Гюлизар не справилась с заданием. Мустафа всё ещё жив. Мало того, прибыл в столицу, чтобы намеренно меня позлить. Разве его санджак не нуждается в управлении? Дай, Аллах, мне терпения, иначе я не вынесу этого!       — Всё предельно странно. Но у вас есть возможность… — начал было евнух.       — Чего, Сюмбюль? Я не стану предпринимать что-то против Мустафы почти на глазах у повелителя. Это слишком опасно для меня и моих детей. С другой стороны, не могу не быть причастной. Вот что, — вставая с тахты, с намерением отправиться в хаммам, сказала Хюррем. — Устрой на днях мне встречу с Рустемом-агой в Мраморном павильоне, мне нужно поговорить с ним.       — Как вам будет угодно, госпожа.       — Теперь ступай, я должна подготовиться к хальвету.       Как только дверь за евнухом закрылась, Хюррем поспешила в хаммам. Изначально она не планировала наряжаться в пух и прах, но, подумав, решила, что хочет сегодня выглядеть особенно красивой для Сулеймана. Этот день девушка обозначила решающим. Сегодня вечером свершится то, что должно произойти. Было страшно, но выхода нет. Или Фирузе или она одержит в итоге победу.       Платье стесняло дыхание, украшения давили непосильным грузом, а сердце неистово стучало от волнения. Она пыталась успокоить себя, что всё хорошо, и поводов для переживаний нет, но это мало помогало. Каждый стук стражников в дверь отдавался в душе девушки щемящей болью.       Хюррем вошла и по привычке увидела мужчину, склонившегося над чертежом, с грифелем в руке. Султан был задумчив и отстранён и даже не заметил её прихода.       — Сулейман, — решила первой нарушить молчание девушка. — Радость души моей. Как же долго я ждала того момента, когда смогу увидеть твой ясный лик, который лишь один способен разогнать грозные тучи над моей головой.       Ответа не последовало. Мужчина лишь усерднее стал чертить на бумаге. Стало тихо, лишь шум от грифельного стержня раздавался в покоях.       — Сулейман? Мне уйти?       — Я сейчас занят, — не отрывая взгляда от чертежа, ответил мужчина. — Подожди немного, скоро закончу.       Девушка проглотила обиду и с невозмутимой улыбкой присела на тахту. Аллах, как же унизительно! Он даже не посмотрел и не поздоровался с ней. Такого ещё никогда не было. Она чувствовала, как медленно, но верно теряет его. Если раньше Сулейман пожирал её взглядом, как только девушка появлялась в его покоях, то сегодня он сказал ей, что занят, хоть сам позвал её!       Хюррем уже сотню раз пожалела, что решила прийти к нему, да ещё и вырядившись так! В этих покоях лишь не хватало всех, кто бы посмеялся над её полным провалом: Фирузе, Махидевран, Ибрагима, Хатидже и Мустафы… Они были бы несомненно рады взглянуть на её убитое выражение лица. Но самое страшное было совсем не это. Сулейман ничего бы даже не предпринял, чтобы остановить их смех, успокоить её, заверить, что ей нечего бояться рядом с ним. Он всего-навсего стоял бы рядом и угрюмо смотрел на эту сцену. Аллах, зачем она совершила ошибку, решив, что Сулейман будет счастлив её видеть?!       — Ты сегодня молчалива. — раздалось внезапно и тут же зародило бурю гнева в душе.       — Устала, — спокойно ответила Хюррем, не желая поднимать взгляд на мужчину, чтобы выяснить, оторвался ли он наконец от своих чертежей.       — Как дети?       — С ними всё в порядке. Они самые любимые и замечательные у меня. Никогда не перестану это повторять.       — Я заметил, что они много грустят в последнее время, а Михримах и Джихангир говорили, что часто видят тебя в слезах, это правда? Если так, то прекращай, плохо влияешь подобным поведением на них.       Эти слова стали для неё ещё большим ударом, чем его безразличие в начале. Она почти задохнулась от сильного наплыва эмоций.       — Если бы их отец не давал повода, ничего такого бы не произошло.       — Оставь немедленно этот тон, Хюррем! — вспылил Сулейман, с гневом глядя на девушку. — Ты не думаешь, что рядом с собой я хочу видеть мудрую жену, а не просто истерящую женщину?       Наконец-то она вызвала у него хоть какие-нибудь эмоции. Пусть гнев, но всё же не убивающее безразличие.       — Я ничего не думаю, — прошептала она. — Всегда любила тебя, ведь если любишь, то любишь всего человека таким, каким он есть, а не каким желаешь его видеть.       Сулейман лишь нахмурился и ничего не ответил. Хюррем с нетерпением ждала, когда же он скажет, что любит её такой, какая она есть, что ничего не изменилось, и чувства по-прежнему сильны. Но он упрямо молчал. Сулейман смотрел на её унижение и видел в ней цветок, который по неосторожности сам и сорвал, а теперь не может разглядеть ту красоту, за которую погубил его. Девушка поняла этот взгляд и только опустила голову.       — Ты запретила Фирузе видеться с Джихангиром? — стало предельно больно. — По какой же причине? Она смогла облегчить состояние сына. Тебе разве безразлично это? — чересчур сильный удар.       — Сделала так, как посчитала нужным, Сулейман. Я не желаю видеть её подле своих детей. Очень жалею, что раньше не смогла рассмотреть всю подлость, на которую она способна.       — О какой же подлости идёт речь?       — О предательстве, которое невозможно простить. — двусмысленно сказала девушка, глядя мужчине прямо в глаза.       — Ревность тебя погубит, Хюррем. Ты ослеплена ею. Вины Фирузе нет, всё крутится лишь вокруг тебя.       — Моя вина лишь в одном, Сулейман, что люблю тебя вопреки всему. А любишь ли ты меня так же? Вспоминаешь ли хоть иногда мой голос в тёмной ночи, проговаривающий твоё имя, мой глубоко преданный взгляд, обращенный лишь на тебя? — и, взглянув на падишаха, она опустилась на колени, — Я люблю тебя, почему же ты меня не замечаешь?       — Поднимись, Хюррем. — устало сказал Сулейман. — Тебе следует уйти в свои покои. Не нужно продолжать всё это.       — Разве ты не заверишь меня в том, что я не права, говоря о твоей холодности и неприступности? Разве не скажешь в ответ, что любишь? — девушка вцепилась в подол кафтана. — Я отдала бы всё на свете за твою любовь, Сулейман. Умоляю тебя, стоя пред тобою на коленях, обмани меня, прошу! — голос сорвался на хрип.       — Ты явно не в себе. Ничего не изменилось, всё так, как было раньше. — ответил он и отвернулся от неё.       Хюррем хотела закричать и сделать ему больно. Она не могла выдержать напряжения и, выпустив из рук ткань, поднялась на ноги. Оставалось лишь одно.       — Я не хочу устраивать скандалы и обвинять тебя в том, что происходит с нами, но спрошу. — голос предательски надорвался. — Сулейман, ты любишь её?       Она до последнего надеялась, что он повернётся, обнимет её и скажет, что Фирузе лишь простое недоразумение, которое скоро исчезнет из их жизни. Но этого так и не произошло. Хюррем не хотела верить в то, что это конец их истории, но всё говорило об этом. Когда молчание затянулось, её сердце начало пропускать удары.       — Тебе лучше сейчас уйти, Хюррем. Поговорим позже как-нибудь. — прозвучало как приговор всей её судьбе.       Девушка лишь кивнула. Жест предназначался больше самой себе, чем мужчине, ведь он так и не повернулся к ней. Будто сомнамбула она вышла из его покоев, даже не поклонившись или сказав что-то напоследок. Хюррем плохо разбирала дорогу, всё уменьшилось до размера маленькой точки, которую смело можно было поставить в их истории любви с Сулейманом.       «Нет, я не могу спокойно повторять его имя. Слишком больно, » — подумала она и подошла к стене, чтобы опереться головой об неё. «Любовь бессмертна» — говорил часто он. Подлая ложь. Смотрел ей в глаза и бессовестно лгал. Стала ли она меньше любить? Отнюдь. Глупое сердце, обманутое призрачным счастьем, продолжало верить в любовь. Медленно переставляя ноги, Хюррем с трудом передвигалась, стараясь не упасть посреди коридора. Сил практически не осталось.       Она молила Аллаха, чтобы не встретить никого, кто мог бы увидеть её слабость. Её молитвы не были услышаны. Из-за поворота твёрдой походкой ступал Мустафа. Вот же лёгок на помине! Хюррем предпочла бы встретить саму Фирузе, но не Шехзаде. При их прошлой встрече он проявил непозволительную слабость перед ней, но после того лишь, как девушка намеренно напомнила ему прошлом. Сейчас же она встанет на его место.       Хюррем решила, что лучшим выходом будет пройти мимо. Будто она сможет это сделать незаметно от него, чёрт возьми! Стараясь не встретиться с Мустафой взглядом, девушка легко кивнула и попыталась притвориться безучастной. Естественно, не стоило даже прилагать усилий, преребывая лишь вдвоём в пустом коридоре. Мужчина остановился прямо перед ней и с ног до головы смерил её взглядом. Она прикрыла на мгновенье глаза, не удержалась и открыла их, тут же попав в плен его взора.       — Не хочется говорить, но с каждой нашей встречей вы выглядите всё хуже и хуже. — Мустафа оскалился в широкой улыбке, Хюррем захотелось выбить ему все зубы.       — Слышать эти слова от вас подобно комплименту, Шехзаде. Можете не стараться, больнее вы мне не сделаете. — поняв, что сказала лишнее, она прикусила язык.       — Кто же вам причинил эту боль? Я могу догадаться, но скажите ваш вариант, мне интересно. Можете не верить, но это действительно так.       Хюррем, сцепив со злостью зубы, подумала о том, какие цели преследует Мустафа. Единственно одну — вывести её из себя и спровоцировать на конфликт.       — Не хочется говорить, — повторив его же слова, сказала она. — Но у меня нет ни малейшего желания обсуждать это с вами. Могу догадаться, — Хюррем самым слащавым голосом пропела, вновь подражая мужчине. — Что вы сильно жаждете со мной поболтать, но прошу вас оставить напрасную надежду подружиться со мной.       Она видела, как вздулась венка на его виске, а лицо побагровело от злости. Девушка триумфально кинула на него победный взгляд. Надо сказать, что в гневе он очарователен, особенно, когда пытается удержать себя в руках. С Мустафой было приятно играть. Легко. Шехзаде был слишком предсказуем, по мнению девушки. Его искренность и некая непосредственность давали Хюррем возможность читать мужчину как открытую книгу.       — Пока вы не можете принять решение, то я, пожалуй, пойду. Как-нибудь ещё свидимся, Шехзаде, только не нервничайте так в следующий раз. От этого я чувствую себя виноватой. — её губы растянулись в ухмылке. — Всего хорошего.       Она оставила его одного посреди пустого коридора, не желая продолжать совершенно бессмысленный, но морально выматывающий разговор. Не могла допустить, чтобы Мустафа первым заговорил о её поражении. В душе Хюррем была даже благодарна этой встрече, ведь она позволила ей самоутвердиться за счёт мужчины и отыграться после полного провала в покоях повелителя. Шехзаде — всего лишь лёгкая цель для неё, эмоциональная разрядка от внешнего мира. Однако она даже не могла догадываться, насколько ошибалась.