Надломленные

      Священный четверг. Для неё эти слова значили слишком много. Особенно ярко они зазвучали лишь после того, как этот день стал чуть ли не единственным в неделю, когда она сможет увидеть его, прикоснуться к величественной руке своего супруга и повелителя. Это был их день. Раньше, ещё будучи простой рабыней, Хюррем могла свободно посещать покои Сулеймана, проводя с ним так много времени, как они того оба хотят. Став управительницей гарема, девушка лишилась подобной роскоши. Сказывалось банальное отсутствие времени и вечная изматывающая занятость. Была, правда, ещё одна причина, в которой Хасеки упрямо не желала признаваться даже самой себе. Хранила её в закоулках своего разума, отгоняла прочь каждый раз, когда задумывалась о ней. Настойчиво верила в существование чистой и светлой платонической любви, особенно в те моменты, когда между ними с Сулейманом ничего не происходило.       Он спрашивает о детях, она рассказывает о произошедших событиях, поцелуй, постель, её сон. Эта цепочка лишь иногда разрывалась, однако Хюррем до дрожи хотела, чтобы её концы не сходились никогда! Попав в гарем, она поняла, что близость — неотъемлемая часть успеха. В начале это была основа всего (чего уж греха таить, даже увлечённости Сулеймана девушкой). С появлением ребёнка близость плавно перетекла в важную часть их взаимоотношений, но ту, от которой можно было отказаться, довольствуясь объятиями и поцелуями. Что они имели сейчас? Близость окончательно превратилась в элемент, о котором можно смело забыть, сидя на террасе и рассуждая о поэзии. Разум — великая сила. Однако обогащая его, Хюррем понимала, что с годами теряла магнетизм своего тела в глазах Сулеймана. Девушка была какой угодно, но точно не глупой. Поэты воспевают женскую красоту. Кто из них боготворит ум? Хасеки желала возродить плотскую любовь в ущерб платонической. И ей не было бы так тревожно, если бы она знала, что в постели повелителя спит лишь её муж, который не стискивает в объятиях другую.       Отыскать причину она не могла. Оставалась по-прежнему привлекательной, но повелитель не горел ею, как раньше. Всё же слишком долго они вместе. Коль хорошо выучишь друг друга, то для тебя теряется смысл стремления к новому, ведь неизведанного просто напросто уже не осталось. Любовь перетекла в уважение. Но только не для сердца девушки. Она чувствовала, что душой и телом продолжает льнуть к Сулейману. Не хотела смириться с судьбой. Хюррем любила, как тогда, когда в первый раз увидела его, ощутила его прикосновения на своей коже и поймала бездонный взгляд небесно голубых глаз. Она отказывалась верить в то, что он увлекся Фирузе. Хасеки в тысячный раз простила Сулейману измену, предательство и раздавленные жёсткой рукой чувства. Сидя вечерами в своих покоях, она не могла надышаться одиночеством, вспоминая моменты их счастья. Вот только где они сейчас?       Сюмбюль должен был вскоре прийти и сказать привычные, но такие желанные слова: «Госпожа, повелитель ждёт вас». Но нет! Евнух лишь принёс документы для подписи. Ожидание затягивалось. Прекрасно было видно, что девушка надеется на ещё одно известие, но только не как управительница, а как женщина. Хасеки решила взять ситуацию в свои руки и спросить Сюмбюля о том, всё ли он сказал ей, придя в её покои этим вечером? И выяснилось, что в их Священный четверг Сулейман не стал звать Хюррем к себе. Сказать, что она разозлилась? Нет. Испытала разочарование? Несомненно. С каждым днём Хасеки всё больше и больше убеждалась, что любовь со стороны мужа угасала. Либо как можно объяснить то, что он оставил её одну в их единственный, чтобы напиться друг другом, день?!       Что же, пора отдать должное Фирузе. Ровно до этого самого момента единственной, кому удавалось заставить Сулеймана забыть о ночи Священного четверга с женой, была сама Хюррем. Чувствовала ли Махидевран всё то, чем болела сейчас она? Девушка сомневалась в этом. Черкешенка переживала из-за униженного самолюбия и гордости, которые всегда ставила превыше любви. Потеря прежнего влияния в гареме было для неё гораздо большим ударом, чем потеря внимания повелителя. Махидевран даже не старалась это скрыть. Тайно мечтала о большей власти, жаждала занять место покойной Валиде Султан. Когда все привилегии достались Хюррем, черкешенка была морально подавлена. Она совсем не ожидала, что останется ни с чем. Отправилась с сыном в Манису, радуясь тому, что хоть санджак достался главный. Почему только сейчас история Махидевран казалась такой знакомой?       Мало того, что Сюмбюль так и не успокоил, так ещё и Мустафа имел наглость ворваться в её покои и обвинить в покушении на жизнь наследника. Однако Хюррем мало тревожило это, ведь то, что он дальше сказал, посеяло в душе тревогу. Как оказалось, Шехзаде не просто так прибыл в столицу, если верить его словам. Сулейман назначил его наместником на время своего отсутствия в Стамбуле. Угроза, прозвучавшая из уст мужчины, смутила девушку. Он сомневается, что она будет в порядке? Что бы это могло значить? Мустафа объявил ей войну? Но известно, что ему заведомо грозит поражение. Хотя у Хасеки были сомнения на этот счёт. Повлечёт ли за собой новое увлечение Сулеймана что-то большее? Если да, то любая допущенная ошибка может дорого обойтись Хюррем.       Сегодня на её террасе Мустафа открылся совершенно новым человеком. Он резко перестал быть просто юнцом, который сыпал угрозами, а стал опасным мужчиной, в котором девушка впервые увидела достойного соперника. И дело даже не в его резком тоне и внезапной фамильярности, которая граничила с неуважением, а в элементарном — изменился сам взгляд, чему Хасеки придавала большое значение. Если раньше она с лёгкостью могла вывести его из себя, заставить показать свою злость и гнев, то сегодня привычный сценарий, характерный для их предыдущих встреч, был полностью изменён. В его взгляде была несокрушимая сталь. Все попытки спутать его с пути провалились. Что стало причиной таких резких и кардинальных изменений буквально за пару дней Хюррем не знала. Увлекшись разгадыванием истинного поведения Мустафы, она не заметила, как больше её не тревожил Сулейман. Изучение поступков своего давно знаного вдоль и поперек мужа отошло на второй план. Гораздо интереснее было размышлять о новом и, как оказалось, неизвестном. По крайней мере, Мустафа сумел привлечь к себе повышенное внимание, за что Хюррем благодарна, ведь она наконец избавилась от оков апатии и навязчивых мыслей о поступках повелителя.       Вовремя ли девушка заметила изменения в поведении своего врага для того, чтобы предотвратить неизбежное? Ведь теперь она не знала, на что он способен на самом деле и что от него стоит ожидать. Вряд ли это будет что-то хорошее.        Хюррем так и не заметила, как уснула прямо на тахте. Ей впервые снился Мустафа, который самым устрашающим образом возвышался над ней в то время, как она стояла перед ним на коленях. Девушка почти наяву слышала его раскатистый смех. Рядом стояла Махидевран и что-то шептала своему сыну на ухо, с совершенно гадким выражением лица. Хасеки чувствовала всю палитру унижения и позора. Повернув голову в сторону, она с ужасом увидела своих дорогих детей. Присмотревшись, Хюррем заметила на их шеях лиловый след от шнурка, который появляется у тех, кого душили. С обидой и презрением взглянув на Мустафу и скривившись от злой ухмылки черкешенки, девушка кинулась стремглав к детям, но так и не смогла добежать до них, прикоснуться, успокоить и защитить. Кто-то поймал её за талию и с силой оттаскивал в другую сторону. Это был Мустафа. Именно он не дал Хюррем вытереть слёзы на испуганных лицах Михримах, Селима, Баязида и Джихангира. Она поняла, что не видит своего первенца — Мехмета. В последний момент девушка услышала, как Махидевран даёт распоряжение избавиться от детей рыжей змеи. Внезапно из-за угла вышел Ибрагим с лицом, на котором читалось абсолютное удовлетворение. Театрально поклонившись Хасеки, он подошёл к неизвестно откуда появившемуся в покоях гробу и откинул чёрный саван, жестом подзывая её к себе. Хюррем вырвалась из рук Мустафы и подбежала к гробу. В нём лежало бледное тело её старшего сына. Девушка упала на колени и, испытывая сильный страх и уничтожающую боль, прикоснулась к холодному лицу первенца. Он оказался мёртв.       — Мехмет! — крик души матери раздался на весь дворец. Это были первые звуки, которые она услышала. До этого самого кошмарного момента все будто онемели. Махидевран, Ибрагим и Мустафа смотрели на истерику убитой горем девушки, лишь счастливо улыбаясь.       Хюррем закричала и проснулась в холодном поту. Её тело отекло от неудобного положения, не позволяя ей сделать пару движений. На крики прибежала служанка и, увидев состояние султанши, сразу же кинулась на помощь.       — Госпожа, что с вами? Вам плохо?       — Подай мне воды, Назлы. — сказала Хюррем и приняла более удобное положение.       Служанка тут же налила из графина воду и поднесла стакан султанше, которая, постукивая зубами и нервно подёргивая рукой, из-за чего часть жидкости перелилась на её шелковый халат, тут же его осушила.       — Возможно, мне стоит позвать Сюмбюля? — испуганная состоянием Хасеки, спросила служанка.       — Нет, — слабо выдала Хюррем. — Принеси лучше успокаивающий настой и помоги улечься в постель, после можешь быть свободна.       Дрожащими руками схватив поданный пузырёк, девушка отлила лекарство себе в стакан.       — Но, госпожа, лекарь сказал, что не более, чем четверть от всего количества за один раз, а вы собираетесь принять больше половины. Это может быть опасно для здоровья.       — Я знаю, что для меня лучше. — поднеся к губам стакан, строго промолвила Хюррем и поспешно всё выпила, слегка скривившись от сильной горечи.       После Назлы приготовила постель, взбила подушки, пока Хасеки стеклянным взглядом смотрела в окно. Когда служанка завершила все необходимые приготовления, Хюррем легла, сразу же закрыв глаза. Настой медленно начал действовать, избавляя девушку от тяжелых мыслей и недавнего кошмара. Служанка не отважилась оставлять свою госпожу в таком состоянии, поэтому всю оставшуюся ночь провела у её постели, тщательно следя за какими-либо изменениями.       Утро Хюррем встретила разбитой. Голова болела, а в теле чувствовалась усталость из-за беспокойного сна. Наспех умывшись с помощью служанок, девушка велела подавать завтрак ей прямо в постель ввиду полного отсутствия сил. Она вяло перебирала ложкой кашу, съедая лишь кусочки фруктов. Аппетита не было. Уже когда Хасеки собиралась приказать служанкам всё забрать, в её покои вошёл Мехмет. Он с удивлением обнаружил свою Валиде в постели, да ещё и с в таком далеко не самом лучшем виде. В глазах Шехзаде читалось беспокойство.       — Матушка, — поцеловал поданную руку он. — Мне Сюмбюль-ага вчера рассказал о вашем состоянии. Поведайте мне, что вас тревожит.       Евнух по доброй традиции сунул нос в дела, которые его не касаются. Попадись же Сюмбюль в следующий раз девушке! Он спуску точно не получит.       — Не здоровилось, Мехмет. Я в порядке, — и пытаясь выглядеть убедительно, добавила: — Правда.       — Кого вы пытаетесь обмануть, Валиде? Я вижу всё, что происходит с вами. И знаю о причине вашего состояния. Всему виной отец, ведь так? Он проводит ночи с Фирузе-хатун, что беспокоит вас. Я с ним обязательно поговорю на этот счёт.       — Нет, — девушка схватила сына за руку. — Мехмет, ни в коем случае даже не смей заводить подобного разговора с повелителем. Во всё, что касается нас и наших с ним дел, вам не следует вмешиваться. Я знаю, что ради меня ты горы свернёшь, но не стоит портить отношения с отцом, особенно, когда враги близко. — Хюррем приподнялась и крепко обняла сына. — Вы самое ценное, что есть у меня.       — Матушка, мы тоже вас сильно любим и не можем видеть на вашем прекрасном лице грусть. Всегда помните о том, то у вас есть те, которые будут стоять за вас и поддерживать.       — О, мой дорогой, — всхлипнула девушка. — Какой же ты у меня уже взрослый. Я так горжусь тобой, Мехмет! Что бы ни случилось, до последнего береги своих братьев и Михримах.       — Валиде, — смутился юноша. — Что вы такое говорите? Всё будет хорошо, вот увидите. Вы же поедете с нами в охотничий домик? Пребывание на природе несомненно пойдёт вам на пользу.       — С вами поедет Фирузе, — грустно улыбнулась Хюррем. — Повелитель не возьмёт меня.       — Тогда я также не поеду. — воодушевленно сказал Мехмет, пытаясь всеми силами поддержать свою Валиде. — Останусь с вами, будем читать философские трактаты и много гулять в саду, прокатимся верхом… Только не печальтесь, матушка, вам это совершенно не идёт!       — Нет, сынок. Езжай с отцом. Присмотришь за братьями. В последнее время Баязид и Селим совсем отбились от рук. Не желают прекратить вечные скандалы и противостояние.       — Они просто сражаются за ваше с отцом внимание. Не могут до сих пор понять, что маленький Джихангир нуждается в нём гораздо больше. — Мехмет замолчал и продолжил: — Кстати, где мой любимый братик? Хочу взять его с собой на прогулку.       — Он играл с Назлы, — улыбнулась Хюррем. — Джихангир будет очень рад провести с тобой время. Хотела обсудить с тобой ещё одну важную тему. Ты уже вырос, и необходимо отобрать девушек для твоего гарема. Я как раз занимаюсь этим вопросом.       — Матушка, — сказал Шехзаде. — Оставьте это дело. Для меня главное — видеть вас счастливой и здоровой, а гарем подождёт до нужного времени.       — Сынок, — Хюррем обняла и поцеловала сына в щеку как тогда, когда Мехмет был ещё младенцем. На душе потеплело от этого жеста. И пусть Шехзаде смутился, но девушка успокоилась.       — Я пойду, Валиде, к Джихангиру. Перестаньте грустить, жизнь продолжается, несмотря ни на что.       Проводив взглядом Мехмета, Хасеки в очередной раз убедилась в благородстве своего сына. Однако оно было отнюдь не чванливым, как у того же Селима. Шехзаде имел мягкое сердце вкупе с твердым характером. Истинный наследник османского престола.       Хюррем решила, что дальше проводить время в постели было совершено излишне, поэтому приказала служанкам подать фиолетовое платье без короны и всяких других украшений. Сегодня душа требовала простоты и удобства. Дела не могли стоять на месте, и девушка вспомнила, что нужно перепроверить расходы гарема за последний месяц. Не желая утруждать служанок, чтобы те позвали к ней Сюмбюля, она сама решила наведаться к нему. По иронии судьбы ей, конечно же, было суждено лицом к лицу столкнуться с Фирузе. Наложница сразу же присела в поклоне. Изначально Хюррем планировала просто пройти мимо и не предать никакого значения подлой змее, но была ею же окликнута.       — Госпожа, вы запретили видеться мне с Шехзаде Джихангиром. Почему же? Мальчик был очень рад проводить время со мной. И вы сами полностью одобряли наше общение.       Девушка резко повернулась и вцепилась уничтожающим взглядом в нахалку. Да что только она себе позволяет?       — Осознала, что твоё дурное влияние может плохо сказаться на моём сыне. — поравнявшись с хатун, ответила Хюррем. — Змеиный яд полезен лишь по началу и только в малых дозах, после он заставляет мучиться в агонии.       — Лучше скажите, что причина кроется в нашем с вами противостоянии, в которое вы решили вмешать своих детей, настроив их против меня.       — Фирузе, — пропела девушка. — Я не думаю, что у тебя достаточно сил даже для того, чтобы говорить что-то против меня. Ты, как всегда, заблуждаешься на этот счёт. Дети смогли полностью прочувствовать твою прогнившую насквозь натуру, и вина лежит лишь на тебе.       — А прогнила она лишь тогда, когда вы узнали о любви повелителя ко мне, не так ли?       Хюррем усмехнулась, нахмурила брови и с вызовом в глазах посмотрела на Фирузе.       — Однодневная любовь меня действительно впечатляет. Что тут скажешь? Браво! — Хасеки театрально захлопала в ладоши.       — Вы боитесь госпожа, — вознёсся глаза вверх в ответ на выходку Хюррем, сказала Фирузе. — Боитесь потерять остатки былой любви султана к вам. Страшитесь моего возвышения, сидя в своих роскошных покоях в полном одиночестве. Не пора ли вам признаться самой себе, что время Великой Хасеки медленно, но верно подходит к концу? Где то очарование и блеск изумрудных глаз, которые я увидела, впервые взглянув на вас? Ваш взгляд, — хитро прищурилась хатун. — Потух. Вы в один момент постарели на добрый десяток лет.       Хюррем апатично посмотрела на Фирузе и отвернулась. В чужих словах несомненно была доля горькой правды, которая лишь убивала. Девушка не нашла, что ответить на них, а, возможно, и просто не хотела. То, что она сказала бы сейчас, воспринялось бы как жалкое оправдание неизбежного.       — Вы одинокая, лишённая любви повелителя, униженная женщина. Не пора ли признаться в этом самой себе?       — Фирузе-хатун! — раздался голос Мустафы. — Кто ты такая, чтобы разговаривать с Хасеки подобным образом? Немедленно извинись перед госпожой! — сказанное совершенно не терпело возражений.       Хюррем с неприкрытым удивлением взглянула на подошедшего мужчину. Что здесь происходит? С чего бы вдруг он так поступил? Наоборот — должен был радоваться подобному. Не каждый день увидишь, как простая рабыня насмехается над султаншей, которая является твоим злейшим врагом!       — Прошу извинить меня, госпожа, за глупости, которые я смела вам сказать. Больше такого не повторится. — глухо произнесла Фирузе.       — Склонись и поцелуй подол платья Хюррем Султан, а после пойди прочь с моих глаз!       Хатун вспыхнула гневом, но выполнила сразу же приказ, а после быстро удалилась. Всё же правду говорят, что Хюррем самая настоящая ведьма! Ибо как сумела она провернуть такое, да ещё и руками самого Шехзаде Мустафы?!       — Может скажете, что за представление вы здесь устроили? Явно не в вашем стиле. — устало взглянув на мужчину, спросила девушка.       — Ты же знаешь, Хюррем, — пророкотал Мустафа, наслаждаясь полученным эффектом от своих действий. — Унижать тебя могу лишь я, а все, кто решится на это, будут иметь дело со мной.       Хасеки тяжело вздохнула, ощутив, что ей внезапно стало мало воздуха, и с трепетом встретилась взглядом с горящими глазами Мустафы.