Надломленные

      Секунды превращались в минуты. Минуты становились часами. Время неуловимо стремилось вперёд, не оставляя ни малейшего шанса, играло против неё, отсчитывая утерянные возможности, которыми она так и никогда не воспользуется. Хюррем любила сравнивать себя с фениксом. Всегда восставала из пепла, а, умирая каждый раз, становилась лишь сильнее. Жаль только, что иногда была слабой, но даже тогда не могла позволить врагам добиться желаемого. Они, словно подлые шакалы и хищные стервятники, ждали того момента, когда у неё опустятся руки, чтобы нанести удар. Она довольно рано поняла, что никому доверять нельзя. Тот, кто ещё вчера был другом, сегодня уже враг.       Часто виделись силуэты детей, Сулеймана, преданных слуг и того, имя которого вызывало страшную муку, дробило кости и вырывало из груди бьющееся в агонии сердце. Что он делал в её покоях? Как посмел прийти к ней? Неужели не знал, что видеть его она не желает пребывая ни в здравии, ни в болезни? Наглость. Самоуверенность, но не напыщенность. Мустафа… Хюррем думала, что досконально изучила его, что сможет предугадать каждый шаг, предпринимаемый им. Она ошиблась, а это крайне редко происходило в её жизни, ибо ненавидела заблуждаться в чём-либо. Даже сейчас, лёжа в кровати и ощущая зудящую боль, девушка не хотела принять свою ошибку. И как только ему удалось увернуться от стрелы? Возможно, это даже к лучшему, ведь ранение Мустафы вызвало бы большие подозрения. Сулейман устроил бы очередную проверку, дабы проверить, решилась ли Хюррем на покушение его сына? Усталость. Казалось, с чего бы ей ощущать её, ведь и так лежит днями в постели? Устала сама душа.       Она парила над всеми, над холодной постелью, над гордым одиночеством. Стало легче от того, что повелитель вспомнил о ней? Нет. Девушка чувствовала, что между ними неизбежно растёт пропасть и с каждым днём становится лишь больше. Руки опустились, слёзы все выплаканы. Сердце упрямо твердило о любви, а разум взывал не верить чувствам.       Хюррем порядком надоело лежать в одной позе, и она с шумом перевернулась и выдохнула.       — Матушка?       Когда силуэт стал более чётким, а картинка полностью восстановилась после нескольких дней беспокойного сна, Хюррем посмотрела на стоящую у кровати дочь.       — Михримах, — слабо прошептала девушка. — Доченька моя, ты здесь, рядом со мной.       — Валиде, слава Аллаху, вы наконец очнулись, я так молилась за ваше здоровье! Как вы себя чувствуете?       — Значительно лучше. Меня ранили? — Хюррем сжала руку дочери.       — Да, — вздохнула Михримах, кинув взгляд на дверь, и перешла на шёпот: — Человек, который это совершил, сказал, что его целью было ваше убийство. Я так боюсь за вас, матушка! Повелитель был в страшном гневе, своими руками отрубил голову мерзавцу.       Хюррем удивлённо вскинула брови. Убить её? Разве не на Мустафу готовилось покушение по личному приказу Хасеки? Что вообще творилось за время, когда она находилась без сознания?       — Не тревожься, Михримах, — успокоила дочь девушка. — Видишь, я в порядке. Сулейман наказал тех, кто желал мне смерти. Всё обошлось.       — Не всё, Валиде. — увидев удивление матери, Михримах поспешила продолжить: — Ваше убийство заказал кто-то особо значимый в империи, а, значит, вы в большой опасности, как и прежде.       — Дорогая, не стоит верить пустым слухам. Никому не под силу уничтожить меня, а, если, кто и осмелится, то сразу же пожалеет.       — Это со слов самого наёмника. Мехмету сказал об этом отец, а брат передал мне. Кто бы это мог быть, матушка? Хатидже Султан? Ибрагим-паша? Или же Махидевран Султан? Только они норовят вставить вам палки в колёса или вовсе избавиться, не приведи Аллах, от вас!       — Тише! Я надеюсь, ты не сказала о своих предположениях Мехмету или повелителю? Пока ничего не доказано, нельзя утверждать, что это именно они задумали моё убийство.       — Но, Валиде…       — Никаких но, Михримах! — прошипела Хасеки. — Ответь мне на мой вопрос.       — Нет, мама. Я никому не говорила об этом, лишь вам, — с лёгкой обидой в голосе произнесла девушка.       Хюррем с облегчением выдохнула и с лёгкой улыбкой посмотрела на дочь.       — Михримах, прости за грубость, но ты не должна вмешиваться в мои дела. Я не могу подвергать тебя опасности ни в коем случае. Знаю, что враги не дремлют и ждут того момента, когда смогут избавиться от меня, — Хюррем отвела взгляд в сторону. — Но ты должна быть сильной ради братьев.       — Кто осмелится навредить нам, Валиде? Разве подобное возможно?       — Тебе прекрасно об этом известно. Сейчас же закончим разговор, нас могут подслушать.       Михримах молча кивнула. Она подумала, что с её Валиде происходит нечто странное, и ранение не прошло без последствий. Иначе как можно объяснить навязчивые мысли? Конечно, всем было известно о конфликтах Хасеки с султаншами и Ибрагимом-пашой, но нельзя же всё доводить до абсурда? Да, они — опасные противники, однако матушка имела огромную силу и влияние. Разве могла ли она спасовать перед врагами? Никогда.       Хюррем ждала, когда сможет остаться наедине. Ей было недостаточно тех дней, которые она провела в бессознательном состоянии, и сейчас хотела насладиться тишиной. Однако надежды в очередной раз оказались напрасны. Служанки прознав, что их госпожа полностью пришла в себя, вошли в комнату и поклонились. Хасеки, только увидев их, закатила глаза и смирилась, что покой ей может теперь лишь сниться.       — Султанша, изволите подавать вам платье?       — Валиде ещё не полностью оправилась, — возразила Михримах, но Хюррем покачала головой.       — Готовьте хаммам, желаю искупаться.       — Как прикажете, госпожа, — сказала одна из девушек и поспешила выполнить приказ.       — Матушка, вы уверены, что достаточно пришли в себя и окрепли для этого? Возможно, стоит ещё немного отдохнуть? Тем не менее, ваша рана, как сказал лекарь, уже значительно лучше, заживление идёт довольно быстро.       Слова Михримах не возымели нужного эффекта, Хюррем, подозвав служанку, которая уже стояла с платьем в руках, с её помощью подвелась с постели и пошла в другую комнату, чтобы переодеться и отправиться в хаммам.       — Мне бархатное зелёное подготовь, а это убери, — завязывая пояс шёлкового халата, сказала Хасеки, с недовольством взглянув на платье, которое принесла служанка.       — Будет исполнено, султанша.       Хюррем, слегка покачиваясь, вышла и взглянула на дочь, которая не собиралась покидать свою Валиде в таком состоянии.       — Михримах, ступай к себе. Я иду в хаммам сейчас.       — Матушка, вы выглядите ещё слабой. Пожалуйста, будьте благоразумны, вам это может пойти во вред, — девушка кинулась к Хасеки, чтобы помочь ей добраться обратно до кровати, но Хюррем лишь отмахнулась и неспешно направилась к выходу, так и не отреагировав на проявленное беспокойство.       Дорога к хаммаму оказалась слишком долгой. Девушка шла, еле переставляя ноги и опираясь на предложенную руку служанки. Каждый шаг давался с трудом. Возможно, она погорячилась, сказав, что в полном порядке, и всё же стоило остаться в кровати. Хюррем осторожно присела на выступающий бортик. Пар тяжёлой влажностью клубился над её головой, от чего становилось лишь хуже. Она поняла, что срочно нуждается в глотке свежего воздуха, иначе упадёт в обморок прямо на холодный мраморный пол.       — Госпожа, вам не больно? Я сейчас обмою место раны, — служанка набрала в чашу теплой воды и разбавила в ней немного мыла, ожидая ответа.       — Делай, что нужно! — рявкнула Хасеки, чем только испугала девушку, которая уронила флакончик с эфирным маслом герани в воду.       Всплеск отрезвил Хюррем и заставил на минуту забыть о зудящей боли в плече. Обжигающие струи полились по её телу, капли стекали с кончиков волос, разбиваясь о мрамор. Она постепенно привыкла к спёртому воздуху и горячему пару. Служанка мягко тёрла кожу мочалкой и тут же смывала мыльную пену. Последний раз полностью ополоснувшись, Хасеки облачилась в поданный халат и присела на скамью, ожидая, пока будет закончен массаж рук. Как только к ней коснулись в последний раз, она встала и отправилась в свои комнаты, не дожидаясь хатун.       — Валиде, — Михримах вскочила с кресла, только увидев мать. — Как вы?       — Всё хорошо, сейчас отправлюсь к повелителю, сообщу ему, что мне уже лучше. Иди к себе.       Девушка обиженно хмыкнула, склонилась и покинула покои. Хюррем после ухода дочери надела платье и резко захлопнула шкатулку с предложенными украшениями. Затем потребовалось ещё немного времени, чтобы расчесать волосы и сделать лёгкую причёску. Полностью готовая, но морально уставшая, Хасеки поспешила в покои мужа.       В конце коридора она увидела его. Он вышел от повелителя и направлялся прямо ей навстречу. Мустафа сразу же заметил Хюррем и широко улыбнулся. Этот хищный оскал, как окрестила девушка, был виден издали. Закралась шальная мысль развернуться и уйти обратно, не испытывая судьбу. Хасеки замедлила шаг и почти остановилась. Аллах, она готова была действительно сдаться на этот раз! Что с ней происходит? Неужели ранение так плохо повлияло на неё? Нет, Хюррем уверена, что всё в порядке и идти на поводу у Мустафы она по-прежнему не намерена. Однако почему её резко бросило в жар, лоб покрылся холодной испариной, руки задрожали, а колени подкосились?       Мужчина, приняв правила игры, также не двигался, стоя на месте. Он выжидал, когда она сделает первый шаг, лишь пристально рассматривая её. Девушке внезапно стало нехорошо от этого оценивающего взгляда, и Хюррем шумно вздохнула. Мустафа насмешливо поднял бровь. Хасеки гордо вздернув головой, шаткой походкой направилась к нему. С каждым шагом её сердце колотилось, норовя выпрыгнуть из груди.       Подозревает ли он что-то? Рассказал ли о своих предположениях Сулейману? Отомстит ли за очередное неудачное покушение? Вопросы назойливо роились в голове и заставляли сердце стучать ещё быстрее. Его шаг. Её шаг. Хюррем с испугом поняла, что взгляд затуманивается, а мысли ускакали куда-то вскачь, оставив наедине с заклятым врагом. Она совсем забыла, что под руку с ней идёт служанка, сейчас мир сузился до размера коридора и Мустафы, улыбка с лица которого медленно сползла, когда он увидел отрешенное состояние султанши.       Хюррем молила Аллаха, чтобы он дал ей силы дойти до Сулеймана и упасть в его объятия. Она чувствовала, как мгновенно закружилась голова. Девушка остановилась в нескольких шагах от мужчины и посмотрела в сторону, не выдерживая больше его взгляда. Стало очень плохо и больно до слёз. Она должна собраться, взять себя в руки и продолжить идти, должна… Ноги подкосились окончательно, зрение расплылось, а телом завладела ужасная слабость. Хюррем стояла, но внезапно в следующий миг полетела на холодный пол, падая ничком почти прямо у сапог Мустафы. Растянуться у ног перед врагом — мечта всей жизни.       — Госпожа! — раздался испуганный визг служанки, которая сразу же кинулась на помощь.       Девушка почти моментально открыла глаза. Мужчина не стал проявлять беспокойство и помогать ей подняться, он наслаждался разыгравшимся перед ним действом и с нетерпением ожидал, что же будет дальше. Хюррем разозлилась в этот момент на себя за проявленную непозволительную слабость. Служанка подала руку и поддерживала Хасеки, пока та медленно вставала с колен.       Хюррем с гневом посмотрела на Мустафу и увидела то выражение лица, которое она и ожидала. Надменность и полное удовлетворение. Хотелось кричать, рвать и метать, чтобы стереть их и уничтожить напрочь. Его улыбка показывала, что сейчас Хасеки находится на своём месте — склонившись у ног Шехзаде!       — Оставь меня, — отмахиваясь от рук служанки, нервно сказала Хюррем. — Не трожь, отойди в сторону!       Хасеки выхватила бархат своего платья из захвата хатун и расправила плечи. Она намеревалась просто обойти Мустафу стороной, чтобы не допустить ещё большего позора.       — Хюррем? — раздался голос Сулеймана, который видел, как его жена подымалась с колен.       Повелитель стремительно подошёл к девушке и обнял за талию, положив её руку к себе на плечо. Такой простой, но в то же самое время раздражающий жест для Мустафы. Ему было известно, что всё это не чуткое проявление заботы, а банальный инстинкт собственника. Однако с какой стати? Ревность к сыну?       — Что здесь произошло? Я выходил из комнат, как увидел, что ты, Хюррем, поднимаешься с пола. Тебе стало плохо? Почему тогда покинула постель, пребывая в таком обессиленном состоянии? — поток вопросов был неиссякаем.       «Увидел и не бросился на помощь, позволив ей самой встать, » — подумал Мустафа, чуть не скривившись от идиллии, свидетелем которой он стал.       — Мустафа! Почему ты не помог Хасеки? Стоял и просто ждал? Что за дерзость?       Слов не осталось, поэтому Шехзаде решил просто промолчать, не выказав своего возмущения. В принципе, скандалить он даже не намеревался, ведь не хотел унижаться в объяснениях перед Хюррем.       — Повелитель, ничего страшного, — девушка взяла мужа за руку. — Я уверена, что Шехзаде просто растерялся и несомненно помог бы мне. Нелепая случайность.       Слова возымели на отца благоприятный эффект. Мустафа не знал, почему Хасеки оправдывает его. Какой в этом вовсе был смысл? Или какую выгоду она имела? Ему показалось, что Хюррем за столь короткий промежуток времени успела придумать очередной хитрый план. Хотя предыдущий ещё не свершился полностью. Вернее, не так, как она задумала.       Он смотрел им вслед. Муж и жена. Повелитель всего мира и бывшая рабыня. Между ними не было ничего общего. Яркий, всепоглощающий огонь и тихая вода. Замечательная пара, но только не для Мустафы. Он давно осознал, что дело далеко не в оскорбленных и растоптанных чувствах родной матери. Дело в ней. В самой Хюррем.       Чувства расцветали буйными садовыми розами в сердце Мустафы. Шипы, прорезаясь наружу, больно ранили плоть. Вожделение? Ненависть? Любовь? Он хотел кричать до полного срыва, лишь бы не произносить даже в мыслях последнего слова. Нет, это просто смешно, если бы данное было бы правдой. Всё можно обуздать, воплотить, пережить, перетерпеть. Однако любовь — апогей всего, его погибель, его уничтожение. Чувствам нельзя приказать. Из души их не вырвать. Они словно растение с огромным корневищем, которое невозможно выкорчевать. Ты можешь срубить росток, выдернуть из земли, но малейшая оставшаяся часть обязательно прорастет, пробив себе дорогу.       Она была его сладким ядом и одновременно горьким противоядием. Возникло желание постучать в закрытую отцом дверь и забрать Хюррем. Убежать с ней далеко от всех, от суеты, от друзей и от врагов, от разочарований и бед. Быть вместе, наслаждаться друг другом, радоваться моменту, а не тому, что произойдёт в будущем. Подобного желания у него не возникало ни с одной из девушек, с которым он когда-либо был, да и никогда не возникнет.       «Приди в себя, она любит отца и принадлежит только ему, точка, » — подумал Мустафа прежде, чем напоследок взглянуть на закрытую дверь, развернуться и уйти.       Хюррем посмотрела на Сулеймана. Он ходил из одного угла комнаты в другой, чем сильно раздражал. Она не знала, откуда появилось это недовольство, но его спокойствие уже начинало злить.       — Ты хорошо себя чувствуешь, Хюррем? Лекарь посоветовал ещё быть в постели.       — Сулейман, я больше не могу лежать. Решила, что достаточно сносно себя чувствую, чтобы подняться с кровати. Правда, рана ещё побаливает, — ответила Хюррем, потерев рукой плечо.       — Насчёт нападения… До конца не ясно, кто осмелился на это. Наёмник сказал, что приказ отдали сверху. Он был единственной нитью к ним, но я отрубил ему голову, не сдержался. У тебя есть предложения, кто бы это мог быть? Возможно, кто-то угрожал?       — Нет. Всё было спокойно до приезда Шехзаде в столицу. И до того, как Фирузе заняла моё место.       Сулейман сделал вид, что не услышал последних слов. Он переживал и молился, чтобы Хюррем поскорее поправилась, но порыв, который мужчина испытал в первый же день по приезду в охотничий домик, постепенно угас. Сегодня повелитель проснулся с одной мыслью — он соскучился по Фирузе, по их разговорам, по нежности, по её ласкам. В глубине души чувствовал, что этим причиняет боль своей Хасеки, но ничего не мог поделать. Казалось, что Хюррем и сама остыла к нему. Она не пыталась избавиться от соперницы, не спрашивала, любит ли её мужчина и находилась в своём, идеальном мире.       Хюррем к боли не привыкать. От Сулеймана не ощущалась прежняя поддержка и забота. Даже сейчас девушка почти была уверена, что оказалась рядом с мужем волей случая. И зачем только она пришла к нему? Чтобы просто посидеть и помолчать, глядя на его неловкие попытки изобразить беспокойство? Останься она у себя, то не упала бы в ноги Мустафе и не думала о ставшем холодным муже. Аллах, как же ей надоело одно и то же! Какая разница в постели или нет? Скука не покидала её ни на миг.       — Я так беспокоился о тебе. Места не мог себе найти, пока ты оставалась без сознания. Дети уговаривали отдохнуть, но я не хотел отпускать твою руку.       Слова расходились с действиями. Она не понимала, зачем Сулейман сейчас рассказывает ей всё это. Однако Хюррем окончательно научилась ценить людей за поступки. Придумать ответ ей не дали дети, которые вошли в комнату. Мехмет нёс на руках Джихангира, последней шла Михримах.       — Валиде, повелитель, — поклонилась девушка. — Я решила привести братьев, чтобы мы все вместе поужинали, как в старые добрые времена. Надеюсь, вы не возражаете?       Её любимая доченька… Как же Хюррем была рада внезапному появлению! В последнее время ей гораздо легче находится рядом с Сулейманом лишь в компании детей.       — Буду только рад, дорогая. Присаживайтесь, а я прикажу принести блюда, — сказал мужчина и вышел из комнаты.       — Мама! — воскликнул Джихангир, протянув руки к Хюррем.       Девушка тут же подхватила малыша и крепко обняла, поцеловав в лобик. Вздохнув его успокаивающий аромат, она почувствовала, что ей стало лучше.       — Матушка, вы заставили нас поволноваться, — погладив Валиде по плечу, произнёс Мехмет. — Слава Аллаху, вы быстро поправилась. Мы постоянно молились с повелителем за ваше здоровье.       — Спасибо, дорогой. Без вашей заботы я бы не справилась.       Ужин прошёл в спокойной обстановке. Дети рассказывали, как они проводили своё свободное время и чему научились. Джихангир радовался, что мама вновь сможет играть с ним. Михримах просто наконец успокоилась, убедившись, что с Валиде всё в порядке.       Хюррем заметила, что дети были слегка поникшими, но списала это на стресс.       — Джихангир, почему ты всё ещё грустный? Что-то случилось у моего славного львёнка?       — Он расстроен из-за того, что мы послезавтра отправляемся обратно в столицу, матушка, — ответил вместо брата Баязид.       Известие расстроило не только её сына, но и саму Хюррем.