Надломленные

      Утро выдалось хлопотным. Сразу же после пробуждения Хюррем отдала распоряжение служанкам собрать все вещи и разбудить детей. После этого девушка принялась приводить себя в порядок перед приходом лекаря. Он должен был осмотреть рану и удостовериться, что заживление идёт так, как нужно.       — Говори, Юсуф-эфенди, — Хюррем натянула на плечо спущенное платье и расправила муслиновый платок.       — Всё хорошо, госпожа. Рана уже не выглядит столь болезненно, а процесс заживления вскоре подойдёт к концу. Я отдал вашим служанкам целебную мазь, приготовленную из особых трав мною лично, и рассказал, как и когда её наносить. Да пошлёт Аллах вам крепкого здоровья и долгих лет жизни!       — Аминь, Юсуф-эфенди, — искренне сказала девушка, слегка улыбнувшись. — Твои умения поистине сделали чудо.       Мужчина лишь кивнул головой, низко поклонился и вышел из покоев Хасеки.       — Назлы, можешь приступать теперь.       Служанка взяла гребень и принялась делать девушке причёску. Хюррем пожелала, чтобы ей заплели незатейливую косу, и выбрала весьма простую корону с аметистами. Пока Назлы колдовала над непослушным пламенем огненных волос, то и дело стараясь его усмирить, Хасеки грустно смотрела в окно. Погода была мерзкой. Шёл проливной дождь, из-за которого у девушки ночью была бессонница. Крупные тяжёлые капли падали и разбивались на десятки более мелких, вой ветра оглушал, несмотря на плотно закрытые ставни, и гнул молодые тонкие ветви деревьев.       — Госпожа, я закончила. Прикажете что-то ещё? — Назлы закрыла резную шкатулку с гребнями и шпильками, тут же спрятав её в общий сундук к остальным вещам.       — Приведи ко мне Джихангира, мы вместе позавтракаем. И пусть нам тотчас несут блюда. Времени совсем мало осталось до отправления, — повернувшись к служанке спиной, сказала Хасеки.       Повторять дважды не пришлось, расторопная Назлы сразу же отправилась за Шехзаде. Хюррем не успела расслабиться, как ей на колени запрыгнул маленький ангелочек, несущий счастье и улыбку.       — Мамочка, ты такая красивая сегодня, — Джихангир прикоснулся ручкой к мягким волосам Хасеки.       Девушка могла бы поспорить с этим, ведь она видела сегодня своё отражение, и оно её совсем не обрадовало. Из-за недосыпа глаза были красными, а веки слегка припухшими. Кое-как положение спасла сурьма, которой Хасеки густо подвела линию ресниц, пытаясь скрыть другие проблемы. Но глаза по неизвестной причине слезились и стало лишь хуже, но времени что-то смывать уже не было, поэтому девушка просто махнула рукой, решив оставить всё так, как есть.       Хюррем поймала руку сына и поднесла к губам, поцеловав маленькие пальчики. Малыш весело засмеялся. Хасеки крепко обняла ребёнка и погладила курчавые волосики на его голове.       — Мама, Селим и Баязид вновь ругались. Они выясняли, кого из них ты любишь больше. Михримах сказала, что всех одинаково. Однако я им не признался, что, на самом деле, больше всех ты любишь меня.       — Ах, ты мой самый любимый хитрец! — рассмеялась Хюррем. — Пусть это будет наша с тобой маленькая тайна. Только никому её не раскрывай, — наигранно серьезно прошептала сыну на ухо девушка.       Джихангир — её курчавый ангелочек. Её радость, её покой и любовь. Когда сынок был рядом, всё невзгоды и несчастья отходили разом на второй план. Хюррем жила детьми, но вот с Джихангиром у неё была особая, необъяснимая связь. Он больше всех тянулся к ней и нуждался в тепле и материнской заботе. Конечно, она любила не меньше своего первенца и большую гордость — Мехмета, луноликую жемчужину — красавицу Михримах и двух сорванцов — вечных соперников — Баязида и Селима. Сколько Хасеки не ругала, не уговаривала и не просила прекратить скандалы, всё было без толку. Дети упрямо не хотели прислушиваться к её словам, твердя постоянно о том, что Мустафа — их брат, а не враг. Катастрофическая ошибка думать, что он пощадит их, когда взойдёт на престол. В показное благородство прекрасно играла Махидевран. Чем сын отличается от матери?       — Мама, ты меня слышишь?! — раздался недовольный голосок.       «Возможно, стоит наконец остановиться?», — подумала Хюррем и перевела взгляд на ребёнка, выкинув тотчас из головы мысли о Мустафе.       — Что, мой хороший? — девушка погладила Джихангира по плечу.       — Завтрак уже принесли. Я несколько раз сказал об этом тебе, а ты меня не услышала.       Хасеки только кивнула и взглянула на стол, где уже располагался поднос с блюдами. Девушка крепче прижала к себе сына и пересела на мягкую подушку, удобнее усадив на коленях Шехзаде. Как только она зачерпнула ложкой густой суп, чтобы покормить Джихангира, раздался стук в дверь.       — Входите!       В покои вошли Михримах и Мехмет, тут же склонившись перед матерью.       — Валиде, доброе утро, — сказал Шехзаде. — Если вы не против, то мы с сестрой присоединимся к вашей трапезе.       — Присаживайтесь, дорогие, — согласилась Хасеки. — Желаете что-нибудь? Я отдам распоряжение принести вам блюда.       — Мы не голодны, матушка. Просто хотели поговорить с вами, — Михримах присела рядом с Хасеки и взглянула на старшего брата.       — О чём? — спросила Хюррем, полностью занятая Джихангиром, не замечая того, как её дети переглядывались между собой.       — О Мустафе. Вы не видели его вчера? Он куда-то отправился вечером, но так и не вернулся. Не дай Аллах, беда приключилась с ним.       Девушка раздражённо стукнула ложкой о тарелку. Из-за резкого звука Джихангир вздрогнул. Михримах непонимающе уставилась на мать.       — Что за нелепый вопрос?! Мне ли знать, где он находится? Отчего я должна следить за ним? — изначально тёплый тон Хасеки уступил место совершенно холодному возмущению.       — Валиде, мы просто поинтересовались, не более. С вами всё в порядке? Вас что-то тревожит? — Мехмет отложил в сторону нож, которым чистил от кожуры яблоко. Хюррем сразу же захотелось всадить этот самый нож прямо в сердце Мустафе.       — Разве похоже на то, что я не в порядке?!       — Мамочка, не кричи, пожалуйста, — Джихангир прикоснулся маленькой ладошкой к руке девушки.       — Извини, маленький, я не хотела тебя напугать.       Ребёнок сразу же успокоился, на слово поверив матери. Однако Мехмет и Михримах решили больше не тревожить расспросами Хасеки, так и не поняв, почему она настолько разозлилась.       — Идите собирайтесь в дорогу, вас не будут ждать, — не принимающим возражений тоном сказала Хюррем, отдавая Джихангира в руки служанки. — Назлы, покорми Шехзаде.       — Хорошо, госпожа. Ваши вещи уже все собраны. Я попросила агу отнести их в карету.       — Молодец, поспеши теперь, — девушка даже не взглянула на своих старших детей, которые полностью проигнорированные матерью, вышли из покоев.       — Что это с Валиде? — спросил Мехмет у сестры как только закрылась дверь. — Я так и не понял, из-за чего она огорчилась.       — Известно, почему. Возвращение в Топкапы принесёт матушке головную боль и переживания.       — Ты о чём это, Михримах? — Мехмет уставился на девушку, ожидая объяснений.       Михримах лишь махнула рукой, не ответив брату, подхватила юбки платья и оставила его одного посреди коридора. Шехзаде, немного постояв и обдумав ситуацию, отправился к повелителю.       Падишах стоял у конюшни под большим навесом, скрываясь от ледяных капель проливного дождя. Взгляд Сулеймана был по привычке отстраненным и хмурым. Мехмет решил, что в этот ненастный день плохое настроение было не только у Валиде, а и у отца. Внезапно появилась мысль не тревожить его покой и просто оставить всё так, как есть, но, пересилив себя, Шехзаде подошёл к отцу.       — Повелитель, — Мехмет поклонился.       — Доброе утро, сын. — ответил Сулейман, отвлекшись от разглядывания вороного жеребца. — Вы собрались в дорогу? Время выезжать.       — Да, отец. Братья уже полностью готовы. Думаю, что и Михримах закончила все необходимые приготовления. Я заходил к Валиде, она как раз завтракала с Джихангиром.       — Хорошо. Подождём Хюррем и сразу же отправляемся в путь, — меланхолично улыбнулся мужчина. — Я распорядился готовить кареты и седлать лошадей.       — Повелитель, — начал Мехмет после раздавшегося ржания жеребца, спокойно поедающего овёс. — Я не видел Мустафу со вчерашнего дня, с ним всё в порядке? Где он?       — Мустафа ещё вчера вечером отправился обратно в Стамбул. Сказал, что желает навестить Хатидже и встретиться с Хуриджихан и Османом. Они давно не виделись, а сестра попросту скучает одна во дворце. Хатидже ведь отказалась от моего предложения пожить с детьми в Топкапы, пока Ибрагим находится в Тебризе.       Мехмет кивнул, удостоверившись, что с братом всё хорошо. На душе сразу же стало поспокойнее. Одной проблемой меньше, но оставался ещё не менее важный вопрос.       — Отец, я хотел поговорить с вами…       — Говори, Мехмет, — прервал Шехзаде на полуслове мужчина, но так и не получил ответ, наблюдая за тем, как его сын мечется в раздумьях. — Ну же?!       — Валиде. Матушка тревожит меня. Она слишком нервная в последнее время, я так беспокоюсь о ней. Не узнаю вечно прежде смеющуюся и дарящую радость всем нам Хюррем Султан в глубоко опечаленной сейчас женщине. Что же гложет её?       — Я говорил с Юсуфом-эфенди, — вздохнул Сулейман, — Он сообщил, что здоровье Хюррем теперь вне угрозы. Слава Аллаху, всё обошлось.       — Но она и до ранения была такой. Михримах сказала мне, что Валиде страдает из-за вашей привязанности к Фирузе-хатун…       — Мехмет! — закричал резко падишах, разгневанный словами сына. — Оставим эту тему немедленно! Никто, даже ты не смеешь обсуждать мои отношения с гаремом!       Шехзаде совершенно расстроенно взглянул на отца. Он не был в обиде за крик, но вот отношение повелителя к Валиде заставило его сильно огорчиться.       — Конечно, отец. Я не вправе говорить об этом, а уж тем более — осуждать ваши действия, — Мехмет намеренно сделал акцент. — Но только помните о той, кто любит вас больше всей своей жизни и всегда готова быть рядом с вами, несмотря ни на что, — Шехзаде развернулся и направился в дом, не обращая внимания на капли дождя, которые стекали по его лицу, смешиваясь со слезами, которым он по неосторожности дал волю.       На пороге его встретила Хюррем в меховой накидке, Михримах, держащая Джихангира за руку, и братья. Шехзаде сразу же провёл рукавом по лицу, стараясь скрыть проявления слабости.       — Дорогой, что-то не так? — увидев сына, улыбнулась Хасеки.       — Нет, матушка, всё хорошо, — последовал максимально, насколько это было возможно в данной ситуации, воодушевленный ответ.       Хюррем кивнула, сделав вид, что поверила. Сулейман, заметивший жену и детей, направился прямиком к ним. Сердце немного жгло по причине необоснованного гнева на сына, который всего лишь поинтересовался состоянием своей Валиде. Однако падишах был уверен, что поступил совершенно правильно, заявив о том, что не намерен обсуждать свои действия с кем бы то ни было.       — Вы готовы, Хюррем?       Ответа не последовало, лишь сухой кивок головы. Девушка догадалась, в чём причина расстройства сына и остатки злости на лице Сулеймана. Они повздорили. Аллах, да что же это такое? Ссоры, когда враг особенно близко, так опасны.       — Замечательно. Михримах, — обратился к дочери мужчина. — Ты поедешь с Джихангиром, Селимом и Баязидом. Мы с Хюррем и Мехметом отправимся в другой карете. Я не могу подвергать её риску ещё раз, поэтому воздержусь от поездки верхом, хочу быть рядом.       — Как скажете, повелитель, — ответила Михримах и отправилась с братьями и слугами в одну из карет, которые уже подготовили заранее.       Мехмет смотрел на прекрасное, но обеспокоенное лицо Хасеки, которая через силу послала ободряющую улыбку сыну. Шехзаде стало не по себе от этого. Отец вёл изощрённую игру, то приближая к себе Хюррем, то отдаляя её своими увлечениями другими наложницами. Фирузе удалось то, чего не могли добиться все предыдущие девушки — получить полное расположение и обожание падишаха. Мало того, он запретил причинять вред фаворитке, чем предупредил все возможные действия. У Хасеки стали полностью завязаны руки, ведь на стороне Фирузе был не только Сулейман, но и Хатидже с Ибрагимом-пашой, которые только и ждали, когда Хюррем допустит ошибку и предпримет первые шаги по избавлению от соперницы.       Что можно чувствовать, когда сидишь напротив женщины, которая знает, что любимый мужчина спешит в объятия к другой? Жалость? Не совсем подходящее слово. Матушка бы точно не одобрила подобного. Разве могла она допустить, чтобы её жалели свои дети, которые восторгались ею? Не в этой жизни. Лишь гордость всецело могла ассоциироваться с ней. Великолепная Хасеки Хюррем Султан, на чьём пути возникло серьёзное препятствие.       Когда Фирузе появилась в Топкапы, она казалась милой девушкой, к которой тянулись и сам Мехмет, Михримах, и особенно — Джихангир. Хюррем, попавшаяся в ловушку врагов, даже не подозревала, что её умело водили за нос, пока соперница столько времени находилась совсем рядом, пользуясь полным доверием Хасеки. Когда фаворитка была вынуждена признаться, что она принадлежит повелителю, чтобы не попасть в гарем Шехзаде, Валиде едва не убила девушку от осознания предательства и своей же глупой ошибки. Михримах, узнав про обман, отчитала Фирузе и прогнала с глаз навсегда, подражая величественной матери. Мехмет не был столь категоричен, но всё же слово матушки и для него стояло на первом месте и, если она требует того, то он готов следовать её воле. Отец полностью принял сторону наложницы, защитив её, такую беззащитную и глубоко обиженную, перед хищной Хюррем. Однако Фирузе, по мнению Мехмета, не была такой уж и невинной…       — Хюррем, ты в порядке? — спустя время спросил Сулейман.       — Да, повелитель, — нервно ответила девушка, плотнее запахивая меховую накидку. — К чему вся эта спешка? Мы могли бы ещё на пару дней остаться в охотничьем домике.       — Столица требует моего присутствия, тем более, Ибрагим сейчас в Тебризе. Да и оставлять государственные дела нерешёнными надолго нельзя, особенно перед походом, когда каждая минута дорога. К тому же, испортилась погода, ночью был ливень, и, если бы мы задержались, то дорога стала бы совсем размытой. Всё это и недавнее покушение на тебя, в том числе, не способствуют успешной охоте.       Хасеки иронично улыбнулась и подумала, что ответ весьма убедительный, будь бы он полностью правдой. Девушка посмотрела на Мехмета, который скучающим взглядом смотрел в окно. Почувствовав на себе взор матери, он повернул голову к ней и подарил тёплую улыбку. Казалось, что Шехзаде также недоволен происходящим.       — Джихангиру стоило ехать в нашей карете, — вздохнула Хасеки, положив голову на плечо мужа.       — Валиде, с ним всё будет хорошо. Он рядом с Михримах и братьями, разве может что-то случиться?       — Хюррем, Мехмет прав. Джихангир и так слишком привязан к тебе, — мужчина взял девушку за руку.       — Он ещё ребёнок…       — Но уже не малыш. Шехзаде взрослеет, а ты лишь препятствуешь его самостоятельности. Наш львёнок нуждается в повышенном внимании и заботе, но не нужно переходить границы.       Хасеки открыла рот, намереваясь возразить, однако тут же решила, что будет молчать, иначе скандала не избежать. Но в голове упрямо зудела мысль о том, что только ей одной решать, как вести себя со своими же детьми, и лишь она знает, что лучше для них. Сулейман хоть и повелитель мира, но она — Валиде, а это превыше всего.       Всю оставшуюся дорогу в Топкапы провели в полном молчании, которое никто так и не посмел нарушить. По прибытию Хюррем попросила Мехмета поиграть с Джихангиром, пока сама немного разберётся со всеми накопившимися за её отсутствие делами гарема. Девушка обняла взглядом поспешно вышедшего из кареты Сулеймана.       «Он даже не подал мне руку. Оставил на попечение слуг, будто не было всей нежности и беспокойства между ними в последние дни. Приезд в Топкапы сделал его вновь равнодушным и отстранённым, а сердце покрыл коркой льда», — думала Хасеки, растерянно глядя на руку Сюмбюля, который сразу же принялся помогать своей госпоже выйти из кареты.       — Султанша, я так рад вас видеть! Аллах услышал нас всех, уберёг от беды и послал вам сил для скорейшего выздоровления.       — Как? — девушка резко отпрянула от евнуха. — Ты уже знаешь о моём ранении, Сюмбюль?       — Слухи быстро расходятся, госпожа…       — Я бы сказала, что слишком быстро, — ступая по мягкой, щедро увлажнённой дождём земле, произнесла Хюррем, отряхивая одновременно юбку платья.       В столице также стояла ненастная погода. Во дворцовом саду было серо и уныло. Розы протестуя против тяжести на нежных лепестах, оставались полузакрытыми, несмотря на то, что стоял полдень. Холодный мрамор фонтанов особенно хорошо вписывался в окружающую картину. Хруст гравия под ногами шумел в ушах Хюррем, которая уверенной походкой направилась ко входу.       Слуги склоняли головы и расступались перед её величием, преданный евнух еле поспевал за девушкой и охал.       — Госпожа, я должен вам сказать…       — Позже, Сюмбюль. Сейчас хочу немного отдохнуть, а после этого выслушаю тебя, — спокойно перебила Хасеки евнуха, который тут же ссутулившись, кротко кивнул.       Хюррем вошла в распахнутые настежь двери своих покоев, и её настроение упало настолько низко, что, казалось, всё вокруг покроется изморозью тот час.       — Это именно то, о чём я вас хотел предупредить… — раздался полушёпот Сюмбюля.       — По какой причине вы находитесь здесь? — девушка вцепилась уничтожающим взглядом за Хатидже, вальяжно сидевшую на подушках на любимой тахте Хасеки.       — Разве мне нужны особые причины, чтобы нанести визит в Топкапы? Или, возможно, мне вовсе стоит спрашивать у тебя разрешения приехать в этот дворец?! Ты, верно, сошла с ума, раз думаешь, что он принадлежит тебе, Хюррем!       Хасеки лишь глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Какой порыв, какая отдача… Хатидже всегда прекрасно разыгрывала истерику и поднимала шум из ничего. Её замысел был давно известен, однако отказ играть по её правилам приводил всегда султаншу в бешенство. А Хюррем никогда не следовала чужим правилам.       — Этот дворец пока ещё нет, — с ироническим сожалением в голосе сказала девушка. — Но вот покои, в которые вы так вероломно прорвались, принадлежат по праву мне — законной жене нашего великого повелителя, его Хасеки, матери пятерых его детей.       — Хорошо, хоть в очередной раз не заявила, что единственной и горячо любимой, — усмехнулась Хатидже. — Ведь нам с тобой прекрасно известно, что это не так, — ядовитый голос перешёл почти на шёпот.       — Да, вам уж точно виднее.       Хатидже сделала вид, что не услышала последней колкости, и поднялась с подушек, театрально рассматривая всё вокруг и цокая языком, будто самая настоящая змея.       — Да, роскошь, конечно, поражает. Даже покойная Валиде не могла себе позволить подобного. Персидский шёлк, — девушка сделала жест рукой в сторону тахты, — Позолоченные рамы для картин, редчайшие породы дерева для мебели. Откуда, если не секрет, средства на всё это?       — Возможно, стоит спросить вашего блудливого мужа. У нас с ним есть одна общая черта — любовь к прекрасному. Старое и серое мы безжалостно выбрасываем, а новое и яркое приобретаем.       Хатидже побагровела от столь очевидных намеков. Она кинулась в сторону Хюррем и с пылающим гневом в глазах уставилась на неё. Сама же Хасеки успела полностью успокоиться за время перепалки. Они поменялись местами.       — Немедленно прикуси язык, Хюррем! Сколько ещё раз ты посмеешь обливать грязью нас с Ибрагимом?! Тебя наши отношения совершенно не касаются!       — Госпожа, разве я хоть одно оскорбление произнесла в вашу сторону? Мне очень жаль, если вы себя олицетворяете с мебелью. Так низко пасть… Видимо, Нигяр сильно задела вашу самооценку.       — Поразительно, Хюррем. Ты, даже будучи недавно на волоске от смерти, остаёшься в силе дерзить члену семьи Османов.       Хасеки лишь усмехнулась и возвела к небу глаза. Если Хатидже не знает, что ответить, она кичится громким именем. Ничего удивительного. Осталось лишь сказать, чтобы Хюррем помнила, откуда она родом и, что бывшая рабыня не ровня госпоже с рождения.       — Не большая ли дерзость вламываться в чужие покои?       — Эти покои всегда будут принадлежать моей покойной матушке. Айше Хафса Султан — их истинная хозяйка. Ты здесь лишь по глупой ошибке. Недоразумение и только, — повышенным тоном закончила Хатидже.       — Вы называете ошибкой решение повелителя?! Не слишком ли смело даже для члена династии Османов, госпожа? А теперь простите, но у меня много дел, которые требуют моего вмешательства. Всего доброго, — сказала Хюррем, повернувшись спиной к сестре Сулеймана, которая чуть не задохнулась от возмущения.       Сюмбюль еле сдерживал улыбку от разыгравшейся перед ним сцены. Так ловко обставить и обернуть все ядовитые слова против самой же султанши могла лишь Хасеки. С честью и достоинством она выходила из каждой перепалки. Хатидже Султан и рядом не стояла с подобным величием, однако успела заметить веселье на лице евнуха.       — Помни, кому ты должен служить, Сюмбюль, — Хатидже прошептала евнуху почти на ухо. — Осознание этого поможет спасти твою жалкую жизнь.       Девушка усмехнулась, полностью удовлетворённая смятением слуги, которое пришло на смену ликования, и, окинув покои взлядом в последний раз, вышла за дверь.       — Как она попала сюда? — спросила Хюррем после ухода Хатидже.       — Приехала вместе с Шехзаде Мустафой и почти сразу же направилась в ваши покои. Я предупреждал, но султанша не послушала меня. Как фурия промчалась, не обратив ни малейшего внимания на моё предостережение.       — Она что-то здесь искала? Спрашивала о чём-то слуг?       — Все ваши расчётные документы я заранее спрятал в надёжном месте. Если прикажете, сейчас же принесу их вам.       — Спасибо, Сюмбюль, не стоит, позже, — Хасеки присела на тахту. — Скажи Назлы, чтобы она немедленно ко мне пришла.       — Как скажете, госпожа. Будут ещё указания? — евнух поклонился.       — Пусть принесут ужин. Хочу сегодня плов с миндалём и десерт на усмотрение Шекера-аги. На этом всё, можешь идти.       Хюррем прикрыла глаза, откинувшись на подушки и начала медленно массировать виски. Головная боль разыгрылась не на шутку. Чёртова Хатидже! И где только она взялась в этот вечер? Без сомнений, Мустафа намеренно пригласил тётушку, чтобы испортить настроение Хасеки. Не сам, так хоть чужими руками. Ещё и спешка Сулеймана…       Девушка медленно провела пальцем по кольцу, очерчивая грани изумруда. Ещё ранее оно было символом их бессмертной любви, сейчас же — не более, чем красивая безделушка. Хюррем легким движением сняла украшение без никаких трудностей.       «Вот так просто», — сказала Хасеки, отложив кольцо от себя подальше, чтобы не было соблазна надеть его снова. Она никогда не поступала так прежде, свято веря в то, что подарок Сулеймана должен быть всегда на ней, словно оберег для их чувств. По крайней мере, ей нравилось утешать себя подобной мыслью, хоть и знала, что причина далеко не в кольце. Тогда в чём?       «Не знаю», — прошептала Хюррем, одновременно с тем открыв глаза от навязчивого стука. — Входите!       — Султанша, вы хотели меня видеть?       — Да, Назлы. Как Джихангир? Играет ли с Мехметом?       — Шехзаде сейчас ужинают, всё хорошо, не беспокойтесь. Если хотите, я приведу Шехзаде к вам.       — Не стоит. Я тебя позвала, чтобы ты принесла мне масло лаванды. Голова сильно болит, помассируешь мне виски после хаммама.       — Хорошо, госпожа, — поклонилась Назлы. — Сегодня будет ночь священного четверга, помочь вам подготовиться к хальвету?       Хюррем лихорадочно стала вспоминать, какой сегодня день недели. Возможно, служанка что-то напутала. Однако после некоторых сопоставлений и раздумий девушка поняла, что Назлы права. Оставалось только придумать, что делать. А были ли варианты?       — Я запамятовала, спасибо тебе, Назлы. Да, я сейчас отправлюсь искупаться, ты же подготовь мне платье, поможешь собраться к вечеру. А пока подай шёлковый халат и посмотри, как выглядит рана.       После беглого осмотра и заверений, что воспаление отсутствует, Хасеки пошла в хаммам. Возможно, эта ночь расставит всё на свои места? Повелитель поймёт, кто ему важнее, кто та женщина, которой принадлежит его сердце, и что лишь любовь Хюррем к нему выстоит под бурей любых невзгод и разочарований.       Уже чувствуя удушающую шнуровку, которую сильнее затягивала служанка, девушка поняла, что даёт Сулейману второй шанс. Первый оказался полным провалом. Она не забыла холодного пренебрежения повелителя и отсутствие ответа на вопрос, который не давал ей покоя даже сейчас. Любит ли он Фирузе?       Масло лаванды было заменено мускусом и амброй — ароматами соблазнения. Платье почти не давало простора для воображения, открывая безупречный вид на глубокое декольте. Всё просто, но запредельно страстно. Хюррем не выбрала наряд из тяжелых, плотных тканей, украшенных камнями, а отдала предпочтение платью, похожему на то, в котором предстала она перед Сулейманом в их первую ночь.       — Госпожа, вы сегодня особенно красивы, — Сюмбюль не переставал осыпать искренними комплиметами Хасеки на пути к покоям падишаха.       — Ах, Сюмбюль, — улыбнулась Хюррем, польщённая приятными словами. — Мне кажется, что мой наряд слишком уж прост!       — Вы как молодая лань, султанша! Чудо, как хороши!       Девушка постаралась скрыть волнение и мелкую дрожь в руках. Получалось отнюдь скверно.       — Повелитель сейчас занят, госпожа, — раздался усталый и монотонный возглас стражника.       — Сообщите немедленно, что я пришла, — не растерялась Хюррем.       — Нам велено никого не впускать. Простите, но это приказ.       И Хасеки хотела уже сдаться и поверить наслово Сулейману о срочных делах, пока не услышала противный, звонкий смех, который мог принадлежать лишь одной. Хюррем резко развернулась и уставилась испепеляющим взглядом на стражников.       — Госпожа, ради всего святого, идёмте отсюда. Пожалейте себя, — евнух слегка сжал предплечье Хюррем.       — Ступай к себе, Сюмбюль. Немедленно! — прошипела девушка.       Сюмбюль заколебался, но, взглянув в горящие глаза султанши и увидев слабый кивок одобрения, поспешил выполнить приказ.       — Сейчас же откройте дверь, иначе я разнесу всё здесь! — не терпящим возражения тоном сказала Хасеки.       — Султанша, падишах сейчас с гаремом, не стоит его беспокоить. Приходите завтра утром.       — Я прикажу отрубить вам головы, если не впустите меня! — шипение переросло в крик.       Стражники, осознав, что другого выхода нет, отворили дверь, пропуская девушку внутрь. Хюррем влетела в покои повелителя, резко прерывая всё веселье. От увиденного её ноги подкосились и почти отобрало речь. Улыбающаяся Фирузе в объятиях Сулеймана, который тут же вскочил на ноги, загораживая спиной фаворитку от ошеломлённого взгляда Хасеки.       — Повелитель, — поклонилась девушка. — Это ваши государственные дела?!       — Хюррем, — голосом мужчины можно было смело превращать всё в лёд. — Что ты здесь делаешь? Как посмела пройти в покои, проигнорировав слова стражников, которые выполняли мой приказ?       — Сегодня ночь священого четверга, наша ночь, Сулейман, — в глазах девушки зазвенели слёзы. — Ты спешно покидаешь охотничий домик ради этой гадюки? Мало того, игнорируешь меня и приглашаешь на хальвет её, тем самым втаптывая меня в грязь ещё больше?!       — Стражники тебе сказали уйти, и мне ответить больше нечего. Немедленно покинь мои покои!       Хюррем вместо выполнения приказа истерично захохотала, всё ещё роняя злые слёзы. Ей было невдомёк, почему Фирузе с ухмылкой смотрит на неё, а Сулейман взял и просто прогнал, даже не выслушав.       — Я не могу в это поверить! Это страшный сон, и мне нужно проснуться, иначе сойду с ума! Тебя нет, тебя не существует! — кричала девушка, как заведённая.       — Успокойся, Хюррем! — Сулейман разгневался и схватил Хасеки крепко за плечи, пару раз встряхнув, но должного эффекта не было получено. — Хюррем!       В следующий момент произошло то, чего не ожидали все трое. Раздался звонкий шум пощёчины, а голова девушки резко откинулась в сторону. Смех прекратился. Хасеки дрожащей рукой схватилась за горящую щёку и посмотрела на того, чьё имя она категорически отказывалась сейчас произнести, ведь оно умерло для неё в один миг. Повелитель был не менее удивлён от своего поступка. Он медленно перевёл взгляд в пылающую зелень глаз любимой женщины и впервые наткнулся на холодную стену. Казалось, что мир сузился до размеров расстояния между двоими. Поражённая Фирузе отпала на второй план.       — Хюррем, — сожаление пришло быстро. — Аллах, я не хотел, прости…       Девушка ничего не ответила, лишь развернулась, с намерением выйти из покоев, но была схвачена крепко за руку. Она молча, спокойно отняла свою ладонь из захвата мужчины и поняла, что кольцо сняла сегодня не зря. Хотела ли что-то сказать? Нет. Увидеть раскаяние Сулеймана? Ей было всё равно. Хюррем просто покинула покои, в которых произошли одновременно её стремительный взлёт и болезненное падение. Он не пошёл следом за ней. Не говорил больше фраз и лишних слов, просто дал своей Хасеки уйти и оставить его наедине с другой женщиной. Предал, разбил, уничтожил, растоптал.       Хюррем неспешным шагом двигалась вдоль стены, стараясь удержаться на ногах. Слёзы покатились по лицу пуще прежнего после того, как она услышала глухой звук затворяемой двери. Шелест юбок платья — это всё, что ей осталось в этот момент. Хюррем проиграла. Девушка не разобрала, что идёт вовсе не в свои покои, что она стоит сейчас посреди коридора одна, опираясь о стену, чтобы не упасть. Что факел, освещающий тусклым светом, сделал её платье кровавого цвета. Хасеки издала вскрик и принялась руками поспешно оттирать с тела кровь, однако она не поддавалась. Хюррем медленно сползла на пол, прикрыв глаза и застонав от стремительно нахлынувшей в душу боли.       — Что ты здесь делаешь посреди ночи, хатун?       «Аллах, да за что мне всё это?!», — думала девушка, надеясь, что Мустафа соизволит пройти мимо. Ей сейчас было не до этого, она просто не готова была видеть его, и дело даже не в том, что Хюррем боится ликования Шехзаде от её помятого вида.       — Ты язык проглотила? Немедленно отвечай! — Мустафа резко схватил Хасеки за плечо и повернул лицом к себе. — Хюррем Султан? — опешенно пробормотал он.       — Что, с первого взгляда не узнали, Шехзаде? — засмеялась девушка. — Бегите скорее, зовите Хатидже Султан, ведь она пропустит такое действо!       — Прошу прощения, мог сразу догадаться. Но я думал, что это свет факела золотит ваши волосы, оказалось, что это ваш огонь…       Мужчина запнулся, так и не закончив мысль, когда понял, какой бред он несёт.       — Униженная и оскорблённая, — усмехнулась Хюррем, поудобнее устроившись на мраморном полу и ударившись затылком о стену.       — Султанша, будьте осторожны. Стены Топкапы могут разрушиться от подобного. Не хотелось бы мне начинать своё восхождение на престол с постройки нового дворца.       — Язвите, как и прежде.       — Куда же без этого? Я, правда, перепутал вас со служанкой или нерадивой наложницей. Непривычно видеть вас в таком, — взгляд Мустафы задержался на ложбинке груди Хасеки, от вида которого кинуло в жар. — Довольно простом наряде. Где привычная роскошь, драгоценности и корона?       — Мустафа… — прошептала Хюррем. — Весь блеск остался в покоях вашего отца, а я превратилась в тень. Будь проклят тот день, когда я с ним встретилась!       Мужчина с удивлением посмотрел на девушку. Такого он совершенно не ожидал, что вообще произошло? В голове роилась куча мыслей, но ни одну Шехзаде не решался озвучить.       — Вы ошибаетесь. Огонь ваших глаз по-прежнему пылает, а за вашей спиной расправлены крылья, готовые в любую минуту вас вознести на вершину, — Мустафа сам не понял, что он только что сказал, а главное — зачем.       — Что? — искренне рассмеялась Хасеки. — Вы, случаем, не читали поэзию перед ночной прогулкой по пустым коридорам Топкапы, решив, что вашего врага можно добить красивыми фразами?       — Этой ночью им не суждено пустовать… Дайте угадаю, вас, как падшего ангела, выгнали из рая повелителя, а ваше место заняла другая?       — Вы, как никогда, проницательны, — вздохнула Хюррем. — Но прошу вас оставить меня в покое. Мне дурно и без вашего сарказма.       Мужчина присел на пол рядом с Хасеки. Она не поменяла своего положения, продолжая угрюмо сверлить взглядом дыру в противоположной стене.       — И не подумаю. Аллах послал меня сюда, чтобы я помог вам. К тому же, вы сидите у двери моих покоев, совершенно наглым образом мешаете мне читать поэзию и отдыхать, — серьёзным тоном закончил Мустафа.       — Чем вы мне сможете помочь? Разве что рассмешили, спасибо за это. Не думаю, что продержалась бы долго без вашего традиционного вероломного вмешательства в то, что вас совершенно не касается!       Мустафа мягко улыбнулся, так несвойственно ему, и ответил:       — Ты ошибаешься, Хюррем.       Он поймал в плен её испуганный взгляд и нежно прикоснулся к ещё пылающей от пощёчины щеке. Девушка инстинктивно приблизилась к мужчине. И мир запылал безудержным огнём.