Надломленные

      Он медленно катился в пропасть. Чувствовал, что каждое действие запутывает всё больше и больше, затягивая невидимую петлю на шее, которая грозилась однажды прервать смутную жизнь. Душевные метания и беспокойный сон преследовали его ежедневно. Спокойствие, казалось, ушло навсегда, уступив место постоянной тревоге, которая с завидной регулярностью терзала душу и заставляла делать глупые ошибки. Мир разделился на до встречи с ней и после.       Сулейман мог с уверенностью утверждать, что ложь стала неотъемлемой частью его жизни. Почти незаметно она вытеснила прежде непоколебимые принципы. Мог ли он раньше вводить в заблуждение дорогих сердцу людей? Вряд ли. Мастерство приходит с опытом.       Первая сказанная ложь предназначалась женщине. С той поры ничего не изменилось. Сказать «люблю» в ответ было слишком легко, хоть и неправильно. Маленькая большая ложь, которая в результате принесла серьезные неприятности, о которых вначале вряд ли можно догадаться. Однако, кто мог подумать, что обман — это так больно? Он допустил ошибку, но мог без сожаления закрыть на неё глаза.       Со временем происходило его становление — научился уклоняться от истины весьма искусно, не вызывая лишних подозрений. Сейчас же лгал не только другим, но даже самому себе.       Муки совести тревожили всё меньше и меньше, уступая место абсолютной меланхоличности к происходящему. Он по-прежнему был поглощён государственными делами. Впрочем, этого у него никогда не отнять. Империя — женщина, которую нужно постоянно удовлетворять, иначе она отплатит тебе изменой с другим. Прекрасно разбираясь в политике и военном деле, уделяя этому львиную долю своего свободного времени, как и полагается хорошему правителю, он забывал о других аспектах своей жизни. С самого детства для него недостаточно быть просто хорошим. Сулейман поклялся себе стать лучшим, поэтому самоотверженно любил империю, и она отвечала ему тем же.       К несчастью, с женщинами всё было гораздо сложнее. Они всегда требовали больше, чем он мог им дать. В юношестве утверждал, что никогда не воспылает любовью к девушке, ведь это только отвлечёт его от главной цели, а самое главное в жизни будущего правителя — это государство, и его нельзя предать. Годы шли, и великая стратегия дала сбой. Валиде не могла допустить гордого одиночества сына, поэтому отправила в его покои нежную и милую Гюльфем. Девушка не смогла разжечь огонь в сердце Сулеймана, но покорила его своей добротой и мягкостью. Их отношения были спокойными и безмятежными. Айше Хафса прониклась уважением к покладистой наложнице и мечтала о внуках. Гюльфем не подвела: через пару месяцев сообщила о своей беременности. Шехзаде не особо разделял счастье своей матери, но порадовался будущему ребёнку. Однако судьба распорядилась иначе — взять на руки наследника Сулейману не судилось, младенец умер после рождения. Обезумевшая от горя Гюльфем порывалась наложить на себя руки, но Валиде вовремя предупредила самоубийство, ведь за последнее время очень привязалась к девушке и стала считать её почти родной дочерью. Шехзаде не возражал, но больше не звал Гюльфем в свои покои, окрестив своей названной сестрой. Он не хотел видеть отныне других наложниц, сторонился праздников и запретил матери устраивать для него хальветы, а долгие вечера коротал за книгами или ювелирным искусством. Испытал ли нестерпимую боль потери? Нет. Его чувства словно отключились в один момент, но было сомнение в том, что они вообще включались, даже, когда сжимал в объятиях лежащую под ним Гюльфем.       Воздержание приказало долго жить. Вскоре во дворец Манисы прибыла знатная черкешенка, изменившая в корне положение дел. Сулейман увлёкся красавицей Гюльбахар, и на время она стала для него целым миром. По незнанию слепое увлечение перепутал с любовью, в коей клятвенно заверял девушку. И даже потом, когда чувства утихли, продолжал по привычке идти той же дорогой, потому что не мог сказать правду. Не хотел видеть женских слёз, ведь они могли повлечь за собой его слабость. Сулейман ненавидел быть слабым.       Большие чувства не проходят бесследно. Они оставляют нестерпимую боль или же приносят необъятную радость. К счастью, Аллах даровал ему последнее. Рождение долгожданного первенца заставило Шехзаде на время позабыть о намеченных планах расширения и без того огромной империи. Да и разве можно было думать о чём-то другом, когда на него своими чарующими глазами смотрела Махидевран, держа в руках крошечного Мустафу, который стал для Сулеймана всем после своего появления на свет? Он подолгу возился с малышом, уделяя ему столько времени, сколько уж точно не может себе позволить наследник престола. Это, в свою очередь, не нравилось Валиде, которая была недовольна тем, что будущий правитель настолько сентиментален и неосторожен, что спасать его не раз от покушений сумасшедшего Селима приходилось рассудительной матери. Зато радовалась Гюльбахар, ведь Шехзаде отошёл не только от политических дел, но и перестал интересоваться своим гаремом.       Шли годы, Мустафа рос, и эйфория постепенно улетучивалась. Вновь из закоулков памяти уже повзрослевший Сулейман выудил грандиозные стратегии, которые должны привести Османскую империю к невиданному могуществу. Айше Хафса удовлетворительно кивала головой на донесения верной хазнедар о советах Дивана, проводимых сыном. Махидевран горделиво общалась с наложницами, всякий раз не упуская возможности напоминить им о своём особенном статусе. Оказалось, что для счастья нужно не так уж и много, но только не для самого Сулеймана.       Он прислушался к советам матери, которая призывала быть предельно осторожным и осмотрительным, ведь отец продолжал плести интриги, не смирившись с тем, что сын займёт престол. Селим навязчиво боялся того, что Сулейман ускорит этот процесс собственными руками. Стоит сказать, что Айше Хафса всерьёз размышляла над этим вариантом, пытаясь склонить к нему сына, однако он в гневе запретил даже думать о таком. Это было первой головной болью Валиде, вторая же носила слишком громкое, по мнению самой женщины, имя Махидевран. Не сказать, что девушка представляла угрозу, однако неприятность уж точно. Она не была рассудительной, дальновидной или просто хитромудрой — дорвавшись до власти, Гюльбахар решила, что ей, любимой жене будущего султана, матери его первенца, ничего не угрожает, поэтому все свои действия ограничила лишь покоями Шехзаде, ревностно следя за тем, чтобы в них не появилась другая наложница. Айше Хафса не желала привязки сына к одной женщине и тайно отправляла с завидной регулярностью новых рабынь на хальвет, надеясь, что хоть одна из них понесёт от Сулеймана. Однако шли годы, а Мустафа оставался единственным наследником. Всё же Валиде недооценила Махидевран, которая прекрасно знала о положении дел и имела верных людей, следящих за тем, чтобы каждая девушка, побывавшая на ложе с Шехзаде, регулярно принимала противозачаточное средство, даже не подозревая об этом. Гюльбахар грезила статусом жены правителя Османской империи.       Ждать пришлось недолго — уже вскоре Селим отошёл в мир иной после продолжительной и изнуряющей болезни, а трон по праву престолонаследия занял Сулейман. Его первые шаги при власти были обнадёживающими. Он активно принялся за внедрение законодательных реформ, послабление тиранического режима отца и подготовку к военным походам, которые должны были доказать миру непобедимое могущество мусульманского мира.       Сулейман чувствовал, что всё становится на круги своя. Империя была вместе с ним, его сила, вдохновение и искренняя страсть. Махидевран не вызывала уже таких сильных чувств, как прежде. Это он понял, когда в очередной раз, наслаждаясь её телом, заглянул ей в глаза. Их притягательная сила для него иссякла, они были просто карими, подобными сотне других. Гюльбахар злилась и всё время нервничала, чем только раздражала мужчину ещё больше. Мало того, что чувства утихли, так ещё и замечать скрытые упрёки из-за других наложниц было выше его сил. Из кроткой, милой девушки Махидевран стала навязчивой фурией. Конечно, Сулейману было невдомёк, что причина всего этого — невозможность забеременеть. Его душа требовала праздника и новых переживаний. Он не был из тех людей, которые просто держатся на плаву, ему обязательно нужно было плыть против течения, чтобы чувствовать значимость жизни.       Ибрагим — единственный, кто его понимал, и с кем Сулейман мог поговорить по душам. Друг всегда готов был выслушать и поддержать. Не обиды и редкие разговоры об украшениях и мехах, о которых часто намекала Махидевран, а настоящие душевные беседы не только о политике, а и обо всём на свете.       Всё превратилось в водоворот повторяющихся событий. Военные советы, долгие обдумывания государственных вопросов, любимый сын, вечера с Ибрагимом и редкие ночи с Махидевран. Это было первый раз, когда Сулейман понял, что он устал. Не физически, а морально.       Большинство думает, что безграничная власть — это ключ ко всему, что ей под силу сделать человека всемогущим. Однако все закрывают глаза на огромную ответственность и непосильное бремя. Сулейман был чувствителен к этому, долго не мог принять решение, тщательно взвешивая все за и против, не спал ночами после каждой увиденной казни, прилагал огромные усилия, чтобы иметь одобрение народа. Всё накладывалось друг на друга — желание справедливости, противодействие чиновников и собственные амбиции. Возможно, имея он характер как у покойного отца, то таких затруднений никогда бы не имел. Отец… Славный Селим, увеличивший территорию империи до необъятных размеров, был правителем, на которого следовало ровняться.       Сулейман чувствовал, что слаб перед самим собой. Боялся признаться в зависимости от всеобщего одобрения, любое проявление народного бунта воспринимал особенно остро. Единственным его интересом стала политика. Так хотела Валиде, он и самое главное — империя. С Ибрагимом обсуждали будущий поход на Родос, который так и не смог покорить отец. Остров был заветной целью предков, ненавистным оплотом неверных в Средиземном море. Покорить Родос — лучшая возможность громко заявить о себе. Однако идти наспех и без должной подготовки означало потерпеть поражение. Сулейман никогда даже не рассматривал подобный вариант, поэтому решил сперва обратить своё внимание на Белград — менее значимую, но более осуществимую мечту.       Когда забываешь о чем-то, сосредоточившись на другом, то будь готов, что забытое обязательно ворвётся в твою жизнь. Вскоре случилось то, чего Сулейман никак не ожидал, но что страстно втайне ото всех желал, ведомый фантазией о всепоглощающей любви. В гареме появилась девушка, которая перевернула всю его размеренную жизнь. Хюррем… Имя звучит как счастье, как проливной дождь на раскалённую палящим солнцем землю, как сладостный зов, будоражащий сознание. Прекрасная Хюррем — его наваждение и чудесное избавление.       Махидевран не могла сравниться с ней. Сулейман чувствовал, что настоящая любовь пришла к нему лишь сейчас, а всё прошлое было ненастоящим и лживым. Он чувствовал себя ребёнком, совсем таким, как Мустафа. Мог позволить себе беззаботно веселиться, радоваться каждому дню и наконец — быть счастливым. Хюррем стала не только любовью, но и другом, всегда могла поддержать, дать совет и ободрить. Когда он рядом с ней, душа поёт, а сердце готово вырваться из груди. Сулейман благодарил Аллаха за то, что он послал ему женщину, с которой можно быть не султаном, не правителем огромной империи или воином, а просто мужчиной. Которая любит тебя не за привилегии, а только за то, что ты существуешь. С ней он не боялся быть слабым, не боялся предательства, свободно дышал. Отныне его жизнь стала неразрывно связана с любовью.       Однако аромат счастья слишком сладостен, именно поэтому его учуяла она — жадная к наслаждению и спокойствию Сулеймана империя. Ни Валиде, ни Махидевран не могли сравниться с её кровожадностью. Империя требовала крови — пришло время идти на Белград. Он долго прощался с Хюррем, положив свою голову ей на колени, она успокаивала его, перебирая пальчиками волосы, говорила, что поход закончится победой, и что всё будет хорошо. И Сулейман верил ей, как никому другому.       Любовь и поддержка сделали благое дело. Он хотел поскорее вернуться к ней, вздохнуть полной грудью аромат её волос, прижать к себе и никогда не выпускать из своих объятий. Белград пал. В столицу возвращался с триумфом — первая значительная победа. Известие о беременности Хюррем бальзамом легло на его душу. Она зашла в его покои, весело рассмеялась, подбежала и поцеловала. Любой другой наложнице не простил бы такой наглости, но Хюррем особенная, несравнимая ни с кем. Тепло окутало Сулеймана, пробрало до дрожи. О том, что носит плод их любви в себе, сказала тихо, словно опасаясь его реакции. Однако не стоило: мужчина стремительно подхватил девушку на руки и под её заливистый смех стал кружить по комнате.       Хюррем подарила ему сына. Сулейман дал ему имя в честь великого предка — Мехмеда Фатиха. Махидевран окончательно поняла, что все планы по избавлению от соперницы потерпели сокрушающее поражение, а Валиде, что Хюррем представляет настоящую угрозу. Сулейман не обращал внимание на пустые предупреждения и обиды, напротив, распорядился, чтобы любимая отныне имела титул Хасеки — главной жены правителя Османской империи.       Никто не мог растрогать его больше, чем она. Её ласковая доверчивость, обжигающая страсть, жалобная просьба всегда быть рядом и никогда не оставлять — всё было наполнено таким глубоким смыслом для Сулеймана, что порой он поражался силе хрупкой Хюррем.       Годы неуловимо шли, не щадя никого. Много событий произошло как в стенах Топкапы, так и за его пределами. Оставалось неизменно лишь одно — великая любовь падишаха к девушке, подарившей ему пятеро великолепных детей и ставшей управительницей гарема после смерти величественной Валиде. Хюррем своим умом, сметливостью и упорством сумела добиться таких высот, которые Махидевран только могли сниться. Сулейман за это время сумел понять, что любимая женщина была не так проста и беззаботна, как могло показаться в самом начале. Чем старше становилась Хюррем, тем жёстче был её характер. Наивность, сверкающая в изумрудных глазах, превратилась в холодную расчётливость. Их разговоры всё чаще касались политических тем, что было крайне неприятным для Сулеймана, который хотел наслаждаться женскими горячими объятиями, а не обсуждать решения совета Дивана. Он думал, что Хюррем отдалилась от него, ведь праздника и безудержной радости в их отношениях больше не было. Что-то изменилось. Нет, любовь не прошла, Сулейман это чувствовал, ведь по-прежнему дышал этой странной девушкой, которую так и не смог полностью разгадать за всё это время. Были и другие женщины. Он нуждался в этом, чтобы доказать самому себе, что Хюррем незаменима, хотел насладиться её реакцией и показать, что именно в его власти решать, кто должен прийти к нему на хальвет.       Сулейман лгал себе, ведь прекрасно знал, что она выше него. Сильнее. Таил обиду на холод, исходящий от неё, но упрямо не хотел знать, что испытывает Хюррем за пределами его покоев. Возмущался жестокими поступками, но не видел её слёз из-за боли, несправедливо причиненной ей. Хотел всегда любоваться улыбкой на её прекрасном лице, но не желал слушать упрёки в сторону Валиде, Мустафы и Махидевран.       Другие женщины дарили мимолётное наслаждение, не обременяя ворохом проблем. Сулейман был эгоистом, для которого существовал лишь свой особый мир, всё остальное же воспринималось им неохотно. Неужели Хюррем могла принять за истину его слова о том, что наложниц больше не будет? В сердце — да, но вот в покоях — нет. Она злилась, устраивала скандалы и ставила ультиматумы. Он охотно поддавался правилам её игры. Испытывал. Размышлял, на что готова пойти Хюррем ради него. Оказалось, что на всё. В очередной раз она поразила Сулеймана до глубины души, когда готова была принять смерть от его руки, выпив до дна поддельный яд. В этот самый момент ему стало понятно, что их любовь не знает границ, а Хюррем единственная, кто всегда пойдёт за ним.       Империя всегда напоминала о себе. И Сулейман часто думал о том, что она единственная, к кому Хюррем должна его ревновать, ибо ни одна женщина не сможет настолько завладеть его вниманием. Наверное, именно поэтому он позволял себе вольности в отношении к Хюррем, ведь был уверен, что она никогда не предаст, чего не скажешь об империи. Войны и политика оставались всегда в его голове, а с возрастом вышли на первый план, потеснив любовные страсти. Пыл поутих. Жажда была утолена. Любовь стала привычкой.       Он не чувствовал за собой вины, когда предпочёл в конце-концов Фирузе Хюррем. Ему не было досадно видеть новое увлечение по вечерам в своих покоях. Сулейман просто потерял самого себя, сделав неправильный выбор. Постоянные метания его сильно утомили. Он не понимал, чего желает на самом деле, и почему каждый шаг даётся ему так тяжело. Усталость навалилась на него второй раз в жизни. Однако теперь приходилось испытывать не только моральное выгорание, а и почти осязаемую боль. Он хотел кричать на весь мир, что его слова о любви к Хюррем все до единого правдивы, и в это поверили бы все, кроме неё самой.       Фирузе имела радость спать в его объятиях, а он так и не переступил через гордость и не пошёл вслед за униженной им же, горячо любимой женщиной. Сулейман не сомкнул глаз той ночью, жалея о своей непохожести на грозного отца, никогда не испытавшего мук совести. На миг стало противно от самого себя, ведь посмел ударить ту, которую любил больше жизни. Верёвка на шее затянулась ещё туже. Сулейман знал, что тем вечером он морально умер.