Надломленные

      Хюррем задумчиво подперла голову руками, закрыв расчётную книгу расходов гарема. Цифры упрямо не хотели ей сегодня поддаваться, расплываясь перед глазами сплошным чернильным пятном. С горем пополам она сопоставила расходы этого месяца с предыдущим и пришла к утешительному выводу, что дела идут настолько хорошо, что даже удалось немного средств оставить непривлечёнными. Перед скорым походом — это большой успех, ведь не придётся обращаться к ростовщикам.       К сожалению, цифры быстро выветрились из головы, уступая место мыслям о подлых попытках шантажа. Ей совсем не было понятно, какую цель преследует Мустафа. Она могла согласиться с тем, что он потребовал бы её исчезновения или же, на худой конец, чтобы Хюррем пригласила Махидевран в столицу и отдала ей свои покои. Абсурд, но это более правдоподобно, чем озвученное им. Одно дело хотеть её смерти, но совсем другое — тело.       — Всё это — чушь, которой не может быть!       — Госпожа, что произошло? — встревоженный голос Назлы резко отрезвил Хюррем.       Аллах, неужели она сказала это вслух? Нет, такое невозможно. Ни в коем случае нельзя вызывать лишние подозрения. Если лишняя информация станет известна другим, то быть большой беде!       — Что ты имеешь в виду? Я в полном порядке, — раздражённый ответ.       — Вы закричали, я подумала, что вам стало плохо, — обиженно отозвалась хатун, поглядывая на султаншу с подозрением.       — Тебе показалось.       Служанка не стала убеждать девушку в обратном, лишь покорно кивнула головой и, увидев жест, приказывающий покинуть покои, оставила свою госпожу наедине.       Хюррем тут же спрятала все документы и встала из-за стола. Невзначай коснулась гладкой поверхности. Такой роскоши не было даже в покоях султана. Стол из особо ценной древесины эбенового дерева — прекрасное украшение для комнаты. Сперва одолевали сомнения, что он впишется в общее убранство довольно светлых покоев, ведь сам был почти чёрным, но Хюррем пошла гораздо дальше — приказала полностью сменить всю мебель и отделку под свой изысканный стол. Её взгляд переключился на золотую чернильницу, сразу же стало смешно. Она поняла, что имела в виду Хатидже, обвиняя в её в чрезмерной трате денег на свои нужды. Впрочем, Ибрагима ей никогда не переплюнуть, ведь он, как поговаривают, ездит верхом на золотом седле. Конечно, Хюррем никогда не видела подобного воочию, но охотно верила.       Налив из кувшина воды, она залпом выпила целый кубок, затем присела на софу, подогнув под себя ноги. Покоя не давал также разговор с Рустемом. Что он придумает для того, чтобы навсегда избавиться от отравляющей жизнь Хюррем гадюки? Девушка не знала, стоит ли вообще игра свеч. Если падишах (его имя она пока не желала даже употреблять) любит Фирузе, то всё окончательно потеряно. Чем раньше они от неё избавятся, тем лучше. Поход на Тебриз — лучший повод, чтобы приступить к решительным действиям. Мустафа ей не помеха в избавлении от соперницы, но помеха в другом. Она останется совсем беззащитной перед ним. Хюррем нервно помотала головой. Нет, конечно же, нет! Шехзаде хоть и безумен, но не настолько, чтобы причинять ей вред, по крайней мере, так явно.       В покои постучались. Было желание отослать всех куда подальше, но девушка подавила его. Возможно, это пришли дети или слуги принесли что-то важное.       — Войдите!       Под чем-то важным имелся в виду Сюмбюль, лицо которого приобрело красноватый оттенок. Сам он тяжело дышал, будто пробежал несколько миль перед тем, как прийти к Хюррем. Евнух пару раз вздохнул, низко поклонился и сказал:       — Госпожа, срочные вести. Только что мне стало известно, что наш повелитель намерен отправляться в Тебриз уже на днях.       Сегодня определённо был вновь настолько «чудесный» день, что даже становилось страшно за свой рассудок. Девушка вскочила с места и стремительно подлетела к аге, едва не упав, запутавшись в тяжёлых юбках платья.       — Как же это? Не может быть! Почему так скоро?       — Сам слышал, как повелитель и Шехзаде Мустафа обсуждали этот вопрос. Они в саду сейчас, если хотите, то можете пойти и убедиться.       Хюррем окинула тяжёлым взглядом евнуха, скривившись так, будто отведала кислого кизила. Разве Сюмбюль не мог сказать ей что-нибудь, не связанное с Мустафой? Или теперь он везде будет её преследовать?       — На днях, так на днях, — кивнула девушка, успокоившись. — Мне то какая разница? Повелитель волен сам решать, когда выступать в поход.       — Но как же… — стушевался евнух. — Вы ничего не собираетесь предпринять? Шехзаде Мустафа…       — Довольно, Сюмбюль. Ни слова больше. Мы должны помнить, что Мустафа — наследник престола. Идти против него нельзя, по крайней мере, сейчас.       Выражение лица евнуха сменилось из озадаченного на понимающее. Он догадывался, что у мудрой Хюррем Султан есть гениальный план, который нужно будет воплотить, когда придёт время. А верный Сюмбюль всегда будет рядом со своей госпожой.       На самом деле о существовании плана не знала даже сама Хюррем, потому что его просто не было. Они не могли устранить Фирузе, а что тогда вообще говорить о Мустафе? Смех да и только! Однако виду о полной обречённости нельзя подавать. Уж лучше пусть все думают, что она занимает выигрышную позицию, ведь шантаж детьми — это сущие мелочи! Хюррем захотелось разрыдаться прямо сейчас и обо всем рассказать Сюмбюлю. Как жаль, что она не могла себе этого позволить!       — Я виделась с Рустемом, — лучший повод отвлечься — перевести разговор в другое, более «мирное» русло. — Он пообещал избавиться от Фирузе.       — Каким образом? — недоверчиво спросил евнух. — Время идёт, а она до сих пор во дворце.       Сюмбюль не раз просил султаншу осторожнее общаться с бывшим конюхом, потому что не до конца доверял ему. Вполне вероятно, что имеет место быть жажда корысти. И предложи кто побольше, этот шайтан тут же переметнётся к тому.       — Пока не знаю, но уверена в том, что Рустем поможет нам. У него не раз была возможность доказать свою преданность мне. Он всегда блестяще справлялся с этим. Ты же знаешь, что для меня главная цель сейчас — выдворить подлую змею из Топкапы, а всё остальное второстепенно. Повелитель провёл священный четверг с ней, выставив меня за дверь! — последние сказанные слова были лишними, но Хюррем не могла держать их в себе, она остро нуждалась в том, чтобы с кем-то поделиться.       — Это в день вашего возвращения из охотничьего домика? Но я думал, что вы с повелителем были тем вечером. Заходил в ваши покои, но вас там не оказалось. Где же вы тогда были, госпожа?       Девушка мысленно прикусила язык. Только этого ей не хватало! Что теперь она скажет евнуху? О том, что была настолько разбита, что пошла за утешением в объятия Мустафы? Или о его мерзких капризах? Конечно, есть небольшое опрометчивое желание посмотреть на реакцию Сюмбюля на эти слова, но придется воздержаться.       — Я тогда сильно огорчилась. Топкапы стали в один момент тесной клеткой и, отправив служанок восвояси, я решила прогуляться в саду, насладиться успокаивающей прохладой ночного воздуха.       — Султанша, мне очень жаль слышать о вашем горе, но, пожалуйста, в следующий раз не делайте так. Это может быть опасно. Лучше предупредите меня, и я мигом избавлю вас от всех тревог и печалей, — с привычным «увааах» евнух широко улыбнулся.       Хюррем кивнула, соглашаясь, затем подошла к шкафу, открыла небольшой сундук и достала из него мешочек золота. Сюмбюль, увидев то, что госпожа собирается сделать, запротестовал:       — Не стоит, султанша! Преданно служить вам — уже лучшая награда для меня.       — Сюмбюль, твоё жалование не так велико, а ты столько для меня сделал! Я благодарна тебе за преданность, — девушка раскрыла ладонь евнуха и вложила в неё мешочек. — Ты один из немногих в Топкапы, кому я могу полностью доверять.       — Я никогда не подведу вас, госпожа.       Хюррем проводила взглядом евнуха и устало обхватила рукой шею. Пожалуй, она прикажет накрыть обед прямо на террасе.

***

      Мустафа был недоволен. Вернее, ужасно зол на самого себя. Всю ночь он не мог уснуть, просидев за несчастным сборником поэзии, а под утро и вовсе в гневе кинул им в бедного евнуха, который с первого раза не понял, что Шехзаде завтракать не желает. Благо, это подействовало, и слуга больше не беспокоил, очевидно, боясь нарваться в очередной раз на что-то более тяжёлое, чем книга.       Мужчине срочно нужно было взять себя в руки, ведь всё зашло слишком далеко. Он представил реакцию Валиде на его неразумные поступки, которые в последнее время только и совершались им. Это сразу же отрезвило, будто обдав с ног до головы ледяной водой. Вряд ли Махидевран смогла бы принять сложившуюся ситуацию, не говоря уже о помешательстве сына на враге всей её жизни.       Что можно было вообще говорить, если Мустафа совсем не разобрался в этом ситуации и сам?! В который раз приказывает себе думать сперва, а затем что-либо предпринимать, но упрямо нарушает это правило. Осознание всегда приходит позже, ударяя изо всех сил мощным толчком в грудь.       Мужчина подошёл к зеркалу, окованному серебряной рамой, бегло посмотрел на своё отражение и почти сразу же отвёл взгляд. Увиденное не вызвало удовлетворения. Взъерошенные волосы, глубокие темные круги под глазами и в целом — помятый вид. Мустафа готов встречать новый день.       Наспех смыв в хаммаме остатки бессонной ночи, он принялся наводить порядок среди документов, которые были разбросаны на столе в полном беспорядке. Пришлось потратить немало времени, чтобы придать всему относительно аккуратный вид, потому что мужчина был слишком зол, и немало свитков пали жертвой бурного проявления агрессии. Однако несколько карт восстановить так и не удалось, поэтому Мустафа смял их ещё больше и откинул на самый край стола.       Разобравшись с большим массивом документов, Шехзаде наткнулся на письмо, полученное пару дней назад. Бегло окинув взглядом строчки, он глухо застонал.       «Сынок, приветствую тебя и молю Аллаха о твоём здоровье и благополучии. Всё ли хорошо у тебя? Как обстоят дела в столице? Известий я так и не получала, хоть и неоднократно просила, чтобы ты писал мне как можно чаще. Прошу ответь, как только получишь и прочтёшь это письмо, иначе я буду вынуждена отправить в Стамбул Ташлыджалы. Береги себя, Мустафа.»       Пару раз перечитав послание, мужчина стремглав отыскал девственно чистый свиток, схватил перо, обмакнув его в чернила, и заверил свою Валиде, что с ним всё хорошо. Затем поинтересовался здоровьем матушки и обстановкой в Манисе, после чего поставил свою печать. Вышло не совсем аккуратно, чернильные пятна и немного смазанные строчки — прямое тому подтверждение, но переписывать желания не было. Мустафа взял своё письмо и вышел из покоев, наткнувшись на евнуха, который топтался у двери, не решаясь нарушить покой Шехзаде.       — Вот это, — мужчина протянул руку со свёртком. — Немедленно передашь гонцом в Манису лично в руки Махидевран Султан.       Слуга пробормотал что-то нечленораздельное, взял письмо, стараясь не соприкоснуться пальцами с Мустафой, вдруг агрессия передастся через кожу, и, поклонившись, отправился выполнять приказ. Шехзаде ничего не осталось, как вернуться на своё прежнее место и продолжить разгребать авгиевы конюшни.       Письмо от Валиде по-прежнему лежало в центре стола. Мужчина в который раз пробежался глазами по строчкам, запоминая каждое слово. Слишком просто. Его матушка никогда не владела искусством слова, предпочитая писать сухо и по делу.       «Если бы писала Хюррем, то целого свитка не хватило бы», — усмехнулся Мустафа. Все знали о её тонком чувстве прекрасного. Повелитель бережно хранил послания своей жены и приравнивал их к произведениям искусства. Шехзаде однажды удалось прочесть одно из писем. Да, красиво, чувственно и проникновенно, но так лживо. Ему не хотелось верить, что такая любовь может существовать. По крайней мере, не между Хюррем и его отцом.       Восприняла ли она всерьёз слова, сказанные им ночью? Мучается сейчас в раздумьях или же просто посмеялась над его порывом? Мустафа сам не знал, насколько серьёзен был, когда заявил, что хочет её. Влечение к ней неоспоримо, как и любовь. Однако, слава Аллаху, Хюррем знает лишь о желании обладать. Если она поймёт, что для Шехзаде это не просто прихоть, а самое настоящее чувство, то сможет с лёгкостью уничтожить его, чего допустить категорически нельзя, потому что он не оставит её одну.       В полдень пришёл Сюмбюль-ага и сообщил, что повелитель ожидает в саду. Мустафа не знал, что хотел от него отец, но не мог проигнорировать приказ. Выставив за дверь слишком любопытного евнуха, Шехзаде спрятал в книгу письмо матери и отправился на встречу к падишаху.       В саду был накрыт шатёр. Слуги суетились рядом, расставляя разные блюда перед восседающем на троне Сулейманом. Вид которого был не лучше, чем у Мустафы — особо выделяющиеся из-за усталости морщины на лице, потухший взгляд и какая-то обречённость. Раздумывать над причиной такого состояния Шехзаде не пришлось, ведь он прекрасно знал, что отца гложет вина за произошедшее. Удивительное совпадение!       — Повелитель, — традиционный поклон.       — Рад видеть тебя, Мустафа. Присоединяйся ко мне за обедом, хочу обсудить с тобой важный вопрос, — слабо улыбнулся Сулейман, указав на место рядом с собой.       — Благодарю, мне не удалось сегодня позавтракать, охотно разделю с вами трапезу.       — Чем же ты был занят?       «Думал о вашей жене».       — Пришлось навести порядок в документах. Большую часть из них я привёз из Манисы. Не хочу, чтобы накапливались дела за время моего отсутствия, — сказал вслух Мустафа, хоть и его мысли были гораздо громче произнесённых слов.       Повелитель одобрительно кивнул головой. На время беседа прервалась, слуги заканчивали накрывать на стол. Как только приступил к трапезе, Сулейман продолжил:       — Я не просто так позвал тебя, Мустафа.       — Вы что-то хотели обсудить со мной? Отец, вы в порядке? Выглядите огорчённым. Что-то произошло?       Падишах отвёл взгляд в сторону, выдерживая паузу, затем глубоко вздохнул и ответил:       — Я принял решение выступать в Тебриз уже завтра. Ибрагим-паша свою задачу выполнил, теперь дело за мной.       — Надеюсь, у него не возникло трудностей, и он вскоре вернётся в столицу?       — Нет, Мустафа. Ибрагим нужен мне там. Он за это время успел прекрасно изучить местность, ведь всю зиму провёл в Халебе. К тому же, Паргалы — отличный стратег. Я знаю, что ты не планировал оставаться в Стамбуле так долго, но другого выхода нет, на время моего отсутствия назначаю тебя своим наместником.       «Я люблю Хюррем Султан».       — Как прикажете, повелитель. Я готов находится в столице столько времени, сколько вы скажете.       — Сегодня пошли весть о моей воле в Манису. Совет Дивана будет заседать без тебя, так что назначь управляющего на время своего отсутствия.       Мустафа кивнул, соглашаясь с отцом, и перевёл взгляд на свою тарелку с густым супом. Особого аппетита не было, но мужчина заставил себя отведать пару ложек из-за уважения к повелителю. Блюдо показалось ему совершенно безвкусным.       — Мустафа, поступай всегда так, чтобы я в последствии не пожалел, что доверял тебе.       Слова оказались настолько проницательными, что Шехзаде нахмурился. Доверие отца он давно уже предал.       — Я оставляю тебе самое ценное, что есть у меня, — Сулейман замолчал, подбирая слова, а затем продолжил: — Свою семью: моих детей, сестру, племянников и любимую жену.       «Я тоже её люблю».       — Не беспокойтесь, повелитель. Они в полной безопасности.       — Мне известно, что у вас с Хюррем непростые отношения, но, пожалуйста, забудь хотя бы на время о всех ссорах. Она очень дорога мне, и я не переживу, если с ней что-нибудь случится.       Мустафа почувствовал боль вперемешку со слабостью. Взглянул отцу в глаза и твёрдо ответил:       — Султанша под моей защитой. Обещаю.