Надломленные

      Сулейман убрал ладони с лица и громко застонал. Осознание ужаса содеянного врезалось в сердце тупыми ржавыми клинками. Они проворачивались внутри, разрывая рану ещё больше, и заставляя её непрерывно кровоточить. Его мир рухнул в одночасье. Отвращение к себе бурей поднялось в закоулках сознания, окончательно вытесняя хмельной дурман.       В этот раз он не просто сделал больно женщине, которая беззащитна по причине любви к нему. Он её убил. Исполнил смертный приговор своими же руками. Унизил. Избил. Изнасиловал. И… убил. Даже, если Аллах смилуется над ним, и Хюррем сможет выжить, останется неизменным одно: он сам навеки умер для своей Хасеки.       Мужчина закрыл глаза и опустил голову на сложенные на полированной деревянной глади стола руки. Перед глазами пронеслось воспоминание, когда Хюррем решительно доказала свою преданность и безграничную любовь к нему:       — Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала.       — Всё, что угодно. Я готова пойти ради тебя на всё.       — Ты простишься с жизнью?       — Что такое моя жизнь? Если бы могла, я бы вырвала сердце из своей груди.       — Просто выпей это. Сейчас.       — Значит, ты им поверил? Жаль. Так ты оценил мою любовь и верность к тебе?       — Выбирай сама: или умрёшь рядом со мной один раз, или много раз, но одна.       — Я и так уже умерла, Сулейман. Этот яд наконец прекратит мои муки.       Знал ли он тогда, что она безропотно опрокинет в себя яд? Да. В этом даже не было сомнений.       «Хвала Всевышнему, что позволил мне умереть, глядя в твоё лицо. Я желала умереть в твоих объятиях…»       Слова оказались пророческими. Вот только от самого исполнения хотелось выть волком. Избитая, истерзанная человеком, которого любила, и которому верила больше всего. Очень жаль, что его обещание любить не означало, что он никогда не причинит ей боли.       Сулейман дрожащей рукой дотронулся до изумруда, одиноко лежащего почти возле головы, покоящейся на предплечье. Камень завораживал красотой и переливами граней, но был твёрд и холоден. Это участь человека, которого в жизни предали самые близкие люди. Именно подобной изумруду будет отныне Хюррем. Султан оторвался от камня и перевел взгляд вглубь комнаты. Фирузе внимательно наблюдала за ним, сидя на тахте.       — Уходи. — Сиплым голосом произнес Сулейман.       — Повелитель, но…       — Возвращайся в свои покои немедленно. Я не хочу сейчас кого-либо видеть.       Хюмейра понимала, что перечить Сулейману ни в коем случае нельзя. Она опасливо подвелась, отвесила поклон и покинула покои. Однако вместо того, чтобы направиться в комнату фавориток, девушка решила пойти и узнать, удалось ли избавиться от надоедливой проблемы в лице Хюррем Султан.

***

      — Сюмбюль-ага! — Голос главного повара раздался на всю кухню и заставил резко подскочить сладко посапывающего на диване евнуха.       — Шайтан! Ты что, глупый, делаешь? У меня чуть сердце не разорвалось от испуга!       — Ну, прости, не хотел. — Сложив руки в примирительном жесте, ответил Шекер-ага. — Однако ты просил разбудить тебя, если уснёшь. Вот я и выполнил твою просьбу. Правда, не заметил сразу, что ты спишь…       Осознав, что мог проспать непозволительно долго, Сюмбюль схватился за голову, стремглав поднялся с дивана и нахлобучил тюрбан. А вдруг он был нужен госпоже, и его искали? Ещё и Михримах Султан дала строгий приказ следить за состоянием султанши.       — Ой, Аллах! Беда… — прошептал евнух.       — Ага, у тебя всё в порядке? Какая беда?       Сюмбюль раздражённо махнул рукой на Шекера-агу и вышел из кухни. Первым делом он поспешил к покоям Хюррем Султан. Увидев Фирузе, притаившуюся за поворотом, громко спросил:       — Что забыла ты здесь, хатун?       Девушка испуганно вздрогнула. Вмешательство евнуха-проныры не входило в её планы. Приятно улыбнувшись и придав себе наименее заинтересованный вид, Хюмейра ответила:       — Мне нужно поговорить с Афифе-хатун. Я искала её.       — У покоев Хюррем Султан?! Что ты хочешь от меня скрыть, негодница? Уже натворила что-то? Быстро отвечай! И даже не смей мне лгать. — Сюмбюль подошёл к наложнице и схватил её за руку.       Хюмейра раздражённо вздохнула и, к большому счастью, увидела идущую в их сторону хазнедар. Женщина подошла и строго спросила:       — Что здесь происходит?       — Афифе-хатун… — Поклонился Сюмбюль. — Эта мерзавка спокойно разгуливала у покоев Хасеки. Но мне сказала, что искала вас.       — Значит, и вправду искала, Сюмбюль-ага. Это я позвала Фирузе-хатун, чтобы обсудить важный вопрос.       Девушка вырвала свою руку из захвата евнуха и глазами поблагодарила женщину за спасение. Сюмбюль смерил недоверчивым взглядом обеих, но под авторитетом хазнедар вынужден был отступить. Внезапно из покоев госпожи выбежала обеспокоенная служанка. На её лице было выражение глубокой грусти, а на глазах — слёзы.       — Ханым-хатун? Что с тобой? — Евнух сразу же почуял неладное.       — Наша госпожа… — проговорила девушка сквозь всхлипы. Сюмбюль стремглав кинулся в покои и запер за собой дверь.       — О, Аллах! — Всплеснула руками Афифе-хатун, провожая взглядом Ханым, которая куда-то побежала, и затем обратилась к Фирузе: — Немедленно возвращайся в свои комнаты. Султанше нужна моя помощь.       — Как прикажете, — поклонилась Хюмейра и поспешила уйти, тщательно скрывая довольную улыбку. Скорее всего, Хюррем Султан осталось жить совсем недолго.       Картина, что предстала перед Сюмбюлем, заставила евнуха в ужасе схватиться за голову. Над едва живой госпожой, которая была вся в кровоподтеках и ссадинах, колдовала лекарь. Вбежавшая следом в покои Афифе-хатун, вскрикнула от увиденного.       — О, Аллах! Сохрани нашу султаншу. Как же это… Кто посмел совершить такое чудовищное преступление? — Сомнений в том, что Хасеки именно избита — не было. Подобные ранения от падения не получить. — Я немедленно сообщу повелителю.       Сюмбюль чуть не закричал вслух от жалости к госпоже. В таком ужасном состоянии она даже не была в далёком прошлом, когда Махидевран Султан её нещадно избила. Как же он теперь посмотрит в глаза Михримах Султан?! Груз вины тяжёлым камнем осел в душе. Его не было рядом, чтобы помочь госпоже. Он просто спал на кухне в то время, когда Хасеки так нуждалась в его помощи.       — Нет, Афифе-хатун, вы не сделаете этого. Я доложу сейчас же Михримах Султан об этом, а уж потом станет известно, что делать дальше. Она приказала мне первым делом всё рассказывать ей, что бы ни случилось.       Слова евнуха хазнедар не понравились, женщина недовольно причмокнула губами и спросила:       — Что значит «нет», Сюмбюль? Я отвечаю головой за госпожу перед нашим повелителем. Ты хоть представляешь, что будет, если мы не расскажем ему сразу о том, что произошло с Хасеки?       Для того, чтобы подтвердить свои догадки, евнух спросил лекаря:       — Ты знаешь, что случилось с нашей госпожой?       — Султанша была избита, Сюмбюль-ага. Меня позвала Ханым-хатун, которую я послала за сильным снотворным. Госпожа сейчас без сознания, но нельзя допустить, чтобы она очнулась в скором времени, иначе боль будет слишком трудно выдержать.       — Следи за султаншей, хатун! Отвечаешь головой за неё. Я сейчас сообщу обо всём Михримах Султан. Афифе-хатун, — сказал Сюмбюль, обращаясь к стоящей рядом хазнедар. — Оставайтесь подле Хасеки. Я скоро вернусь.       Женщина хотела остановить евнуха и призвать к благоразумию, но тот со скоростью лани выбежал из покоев, охая и хватаясь за голову. Афифе-хатун пробормотала что-то нечленораздельное, ругая в сердцах взбалмошного Сюмбюля, но затем успокоилась, взяла себя в руки и обратилась к лекарю, чтобы спросить, нужна ли помощь.       У двери покоев султанши стоял Зюмрют-ага, опустивший голову и дремлющий. Приближение Сюмбюля пробудило его, и он сонно спросил:       — Чего тебе, ага, да ещё и в такую пору?       — Пропусти меня в покои госпожи. Мне срочно нужно сообщить ей.       — Приходи завтра, Сюмбюль. Неужели нельзя подождать? Султанша отдыхает уже давно. Не стоит её будить.       — Зюмрют-ага, — недовольно прошипел Сюмбюль, закатив глаза. — Ты плохо слышишь? Я же говорю: срочно! Михримах Султан приказала мне сообщать ей первой обо всем. Если не пустишь, то нарвешься на гнев султанши, и уже завтра лишишься головы!       — Аллах с тобой, Сюмбюль-ага! Если срочно необходимо, то проходи, конечно. Но я не ручаюсь за последствия, так и знай. — Зюмрют отошёл от двери, пропуская евнуха внутрь.       Хоть султанша и крепко спала, но свечи в покоях продолжали гореть, их никто не потушил. Сюмбюль подошёл к спящей госпоже и принялся осторожно хлопать её по руке, лежащей поверх одеяла.       — Михримах Султан, Михримах Султан! — Громким шепотом проговорил евнух. — Проснитесь.       Девушка очнулась ото сна не сразу. Она сперва что-то пробормотала, перевернулась на бок, лишь затем открыла глаза и, увидев Сюмбюля, нахмурила брови и приподнялась в постели.       — Сюмбюль? Что ты здесь делаешь? — Хриплым ото сна голосом спросила Михримах, но печальное выражение лица евнуха заставило её занервничать: — Что-то произошло с Валиде?       — Султанша, наша госпожа… Лежит без сознания. Её сильно избили.       — Аллах! — Девушка откинула одеяло, встала с кровати, схватила шелковый халат и надела его поверх ночной рубашки.       — Я первым делом пришёл к вам, теперь нужно сообщить обо всём повелителю.       — Не нужно. — Озлобленно произнесла девушка. — Ибо это его рук дело. — Сюмбюль, пребывая в неверии, от изумления прикрыл рот рукой.       — Как же так, госпожа… Всевышний, да что же это происходит?!       Не дожидаясь евнуха, Михримах побежала к покоям Хасеки. Возле двери стояла хазнедар, сцепив руки в замок за спиной. Увидев султаншу, она низко поклонилась.       — Что случилось, Афифе-хатун? Как Валиде?       — Михримах Султан, лекарь попросила меня покинуть покои. Госпоже стало хуже.       Девушка схватилась одной рукой за сердце и другой за стену. Известие глубоко ранило её. Слёз не было: глаза оставались совершенно сухими. Обливалось кровавыми слезами сердце из-за обиды за Валиде.       Сюмбюль подбежал и вместе с Афифе-хатун помог Михримах устоять на ногах, потому что девушка начала медленно оседать на пол.       — Я сама, — остановив взмахом руки дальнейшую помощь слуг, сказала султанша. — Сюмбюль-ага, сейчас же позови Мехмета. Я сама отправлюсь к повелителю.       На этих словах из покоев вышла лекарь и поклонилась Михримах. На лице женщины читалась усталость и беспокойство не только за здоровье Хасеки, но и за свою дальнейшую жизнь, с которой она распрощается, если Хюррем Султан пострадает ещё больше, или, не приведи Аллах, не выживет.       — Говори, что с моей Валиде сейчас же!       Глаза лекаря забегали из стороны в сторону, избегая взгляда юной госпожи. Она не знала, какой будет дальнейшая реакция на её тяжёлые слова. Михримах поняла замешательство женщины и попросила Сюмбюля и Афифе-хатун отойти в сторону, а сама подошла к ней как можно ближе, чтобы иметь возможность услышать шёпот.       — Султанша, у госпожи не только серьезные повреждения снаружи, а и внутри. Думаю, вы сами понимаете, о чём я. Открылось сильное кровотечение. Слава Аллаху, его удалось остановить. Однако… Мне больно об этом говорить, но, к огромному сожалению, госпожа потеряла ребёнка…       Михримах вскрикнула и в ужасе зажала рот ладонью.       — Матушка… Она будет жить?       — На всё воля Аллаха. Мы все будем молиться о скорейшем выздоровлении госпожи, но я не могу дать сейчас прогноз. Нужно время.       — Ступай в лазарет, хатун. Возьми всё необходимое и возвращайся немедленно. — Прошептала Михримах. — И ещё одно. Если узнаю, что ты рассказала кому-либо об этом, даже под угрозой смерти, я прикажу отрубить тебе голову. Так и знай.       Женщина испуганно закивала и, поклонившись, отправилась за отварами. Афифе-хатун тут же подошла к бледной как мел госпоже и спросила:       — Султанша, с вами всё в порядке? Что вам сказала лекарь?       — Повреждения серьёзные, — буркнула Михримах, стараясь скрыть тот ужас, который явно читался на её лице. — Хатун ушла за целебными отварами.       Девушка схватилась за ручку двери и обернулась на хазнедар, чтобы убедиться, что она легко поверила в эти слова. К удивлению, Афифе-хатун действительно удовлетворилась сказанным. Михримах толкнула дверь и вошла в покои. У подножия кровати стояла служанка, которая, увидев вошедшую, незамедлительно отвесила поклон.       — Султанша, наша госпожа… — Всхлипнула горестно девушка. — Молю вас, простите меня! — Хатун кинулась в ноги Михримах. — Я была в своей комнате и слышала, как повелитель измывался над Хюррем Султан, но побоялась его остановить и побежать за помощью. Аллах, я так виновата!       — Ты хочешь сказать, что просто сидела как мышь в своей комнате, пока в этих покоях совершалось преступление?! — Михримах со злостью выдернула ткань халата из рук впавшей в истерику хатун.       — Но, как же… Ведь повелитель…       — Мне безразличны твои жалкие оправдания, ведь пострадала моя Валиде. — Султанша схватила рабыню за шиворот и силой заставила посмотреть в сторону лежащей на кровати израненной Хасеки. — Смотри, к чему привела твоя трусость, хатун!       — Помилуйте, госпожа, я не хотела… Не знала, что всё так обернется.       — Пошла вон с глаз моих! Ты передала не только свою госпожу, но и меня в том числе! — Михримах оттолкнула Ханым-хатун от себя. Девушка упала ничком и разрыдалась.       — Михримах, что ты здесь устроила? — Вошедший в покои Мехмет подошёл к сестре и положил руку ей на плечо.       — А, что, не видишь? Эта трусиха виновна не меньше того, кто совершил такой страшный грех! Она ещё сильно пожалеет об этом.       — Сама подумай, что она могла сделать против воли отца?       — Хотя бы позвать на помощь, — прошипела Михримах, взглядом прожигая дыру в служанке. — И тогда всё закончилось бы не так.       — Успокойся, сестра. Ты не права сейчас. Не стоит устраивать скандал на пустом месте.       Девушка помотала головой, подумав сперва, что ей послышалось. Нет, это не её брат сейчас говорил странные слова. Не её брат оставался совершенно равнодушен и спокоен, даже увидев их бедную Валиде. Но реальность болезненно ударила по голове — это были слова Мехмета.       — На пустом месте? — Обманчиво спокойно прошептала девушка. — Ты называешь произошедшее с матушкой пустым местом?! Возможно, сейчас ты начнёшь оправдывать гнусный поступок отца, говоря, что он имеет на это право?!       — Михримах, — с обидой в голосе отозвался Шехзаде. — Я сильно опечален и очень волнуюсь за маму. Но ты должна понять, что твои скандалы совершенно не к месту. Понимаю твою боль, но, прошу тебя, успокойся.       — Ты ничего не понимаешь, Мехмет! То, что совершил повелитель, перешло все границы. Мерзко, как же мерзко мне сейчас! — Не сдерживая эмоций, закричала девушка. — Ты — самый настоящий трус, Мехмет, — на глазах Михримах стояли слёзы. — Как и эта жалкая рабыня. Но я справлюсь и одна.       Султанша, не желая слушать дальше оправдания старшего брата, выбежала из комнаты, задев плечом вошедшего Сюмбюля. Если Мехмет слаб духом, чтобы сказать всё прямо в лицо отцу, она сама сделает это, ибо Валиде — самое ценное, что у неё есть. И просто молчать, когда над матушкой измываются в прямом смысле слова, Михримах ни секунды не намерена. Что-то вслед кричал брат, но она даже не обернулась.       Двери в покои повелителя, к удивлению, были распахнуты настежь. Девушка вошла в комнату и обнаружила, что та пуста. Хаос на письменном столе сразу же привлёк к себе внимание. Слишком не похоже на её отца, у которого всегда царил безупречный порядок на рабочем месте. Свечи почти догорели: языки пламени, извиваясь, коптили чёрным дымом. С балкона дул холодный, после проливного дождя, ветер. Михримах прошла вглубь покоев и отправилась прямиком к отцу. Он действительно был там — сидел на диване, сгорбив спину и склонив низко голову, поднять которую его не заставили даже шаги вошедшего. Благо, что девушка не застала султана с Фирузе, иначе она бы придушила гадюку на месте.       — Наслаждаетесь тихим вечером, повелитель?       Сулейман лениво поднял голову и посмотрел на разгневанную дочь.       — Уйди, Михримах. Я знаю, почему ты здесь. Но все твои слова не способны сделать больно человеку, который и так мёртв.       — Вы уничтожили Валиде, но жалеете лишь себя? Прекрасно. — Ехидно отозвалась девушка. — Я вас ненавижу! — Выкрикнула Михримах, сжав от злости кулаки, глядя на полное безразличие и апатию отца.       Мужчина не ответил, а только вздохнул. Он не осознал произошедшее полной мерой до сих пор.       — Аллах, да вы даже не слышите меня! Вам плевать на мои слова! Какой же вы жестокий! Бессердечный тиран!       — Уйди прочь, Михримах. Ты думаешь, что твоя тирада заставит меня сожалеть? Время вспять не повернуть, и сделанное не исправить. Чего ты добиваешься? Раскаяния? Извинений? Всё это уже не поможет Хюррем.       Михримах стояла, словно громом поражённая. Жестокие слова повелителя заставили болеть душу. Девушке, несмотря на холодный ветер, который пронизывал до костей, стало дурно. Она одна в этом мире. Одна против всех борется за благо Валиде. Михримах больше всего сейчас хотелось ударить падишаха побольнее, заставить его нестерпимо страдать. Но она промолчала и не сказала повелителю о том, что он убил своего нерожденного ребёнка. Придёт время, и Михримах отомстит. Уничтожит отца так, как он уничтожил её маму.       — Буду молить Аллаха, чтобы матушка выжила и поправилась, а отца отныне у меня нет, — Твёрдо произнесла девушка, глядя Сулейману прямо в глаза, после чего, нарушив традицию обязательного поклона, вышла из покоев.       Этой ночью Мустафа никого не ожидал увидеть в просторных коридорах дворца. Несмотря на позднее время, сон не сморил его. А всё оттого, что на душе мужчины было неспокойно. Написав подробный ответ на недавнее письмо своей Валиде, в котором заверил её, не нужно отправлять Ташлыджалы в столицу, он решил немного пройтись и даже, возможно, выйти в сад, потому что сегодня террасы ему было недостаточно: хотелось хорошенько размять ноги и очутиться на лоне природы.       К удивлению, Мустафа обнаружил свою единственную сестру плачущей за колонной, сидя прямо на холодном полу. Шехзаде заволновался, подумав сперва, что Михримах пострадала от чьих-то рук. А всё из-за странного вида девушки: выглядела она весьма растрёпанно в тонком халате, надетом на ночную рубашку, со спутанными волосами и покрасневшими от слёз глазами.       — Михримах, кто посмел тебя обидеть? — Шехзаде присел на колени возле девушки и откинул волосы с её заплаканного лица.       — Мустафа? Что ты здесь делаешь?       — У меня к тебе такой же встречный вопрос.       — Я иду в свои покои! — Вскинув голову, ответила султанша, поднимаясь на ноги.       — В столь поздний час? Именно поэтому ты утомилась и присела отдохнуть, а заодно и порыдать? — Девушка растянула губы в ухмылке и кивнула. Мужчина вздохнул: — Не лги мне, Михримах.       — Иди куда шёл, Мустафа. — Султанша не нашла более правильного ответа и решила просто нагрубить. — Как же вы мне все надоели! Из-за вас мы должны страдать.       Шехзаде удивился подобным словам. Он хотел спросить у сестры, что именно она хотела ими донести, но было поздно: девушка стремглав побежала и скрылась за поворотом.       Мустафа смотрел на место, где только что стояла Михримах, и прокручивал в голове её слова. Что она подразумевала под словом «страдать»? К счастью, гадать долго не пришлось. Из-за поворота, за который зашла девушка, выбежал Сюмбюль, вот с него и нужно спрашивать. Евнух, увидев Мустафу, резко развернулся с намерением уйти незамеченным.       — Сюмбюль-ага! Погоди, — мужчина быстро преодолел разделяющее их расстояние.       — Шехзаде, доброй ночи. — Поклонился евнух, чертыхаясь про себя. И вот нужно было ему пойти именно коридором, который располагался неподалеку от покоев Шехзаде.       — Сюмбюль, кто обидел Михримах Султан? Я встретил только что её, она была вся в слезах. Ты должен был с ней сейчас пересечься.       — Я… — Заикнулся евнух, избегая взгляда Мустафы. — Не знаю ничего. Султанша не говорила мне. Возможно, вам стоит самому спросить её об этом.       Шехзаде вздохнул. Он сразу же распознал ложь и желание поскорее уйти от прямого ответа. Но не силой же ему выбивать правду?       — Сюмбюль-ага, я лишь желаю помочь. Кто бы ни был обидчиком моей сестры, назови его имя, он обязательно поплатится за это.       — Вряд ли наш повелитель, — куда-то в сторону сказал евнух.       — Что? Какое отношение к этому имеет отец? Сюмбюль! — Предупреждающе повысил тон Мустафа.       — Шехзаде, Михримах Султан никто не обидел. Она сильно расстроена произошедшим. Дело в том, что повелитель… Сильно избил нашу госпожу — Хасеки Хюррем Султан.       Земля ушла из-под ног Мустафы. Он ничего не ответил, а лишь развернулся, чтобы уйти и остаться наедине. В груди нещадно заныло. Дышать стало неимоверно трудно, будто весь воздух разом выбило из лёгких.       — Шехзаде, если кто-то спросит, откуда вы узнали об этом… — Вдогонку крикнул евнух.       — Не беспокойся, Сюмбюль-ага. Я не выдам тебя, буду молчать, — слабо отозвался Мустафа, даже не обернувшись.       Этой ночью сон к нему не придёт. Мужчина вышел в сад и долгое время просто стоял и смотрел бесцельно вдаль, словно пытаясь увидеть кого-то под покровом ночи. Не зря ему было неспокойно. Шестое чувство не подвело, к его большому сожалению. Самое противное и гадкое то, что Мустафа не знал, а что он мог сделать. Пойти к отцу? Для чего? Чтобы устроить скандал? Чтобы отомстить по-мужски? Даже сама мысль была абсурдной, не то, что так поступать взаправду, ибо любая попытка навредить повелителю пресекается верной стражей. Прощание с жизнью в планы мужчины не входило. Здесь нужно полагаться не на эмоции и безрассудные действия, а на трезвую голову и холодный разум.       Мустафа наклонился, чтобы сорвать бутон розы — красивого, но вместе с тем, колючего цветка. Точь в точь как и Хюррем. Нежные лепестки были крепко сжаты в кулаке. Мужчина стоял в саду до тех пор, пока тяжёлые капли не полились с неба. Вновь начался дождь. Не желая мокнуть, Мустафа вошёл обратно во дворец. Ноги сами понесли его к покоям Хасеки. У двери никого не наблюдалось — по неизвестной причине стража отсутствовала. Он беспрепятственно проник внутрь комнаты и подошёл к кровати султанши. От увиденного замутило: атласную кожу покрывали багровые, ещё совсем свежие синяки от побоев, успевшее потемнеть пятно от удара ярко выделялось на почти мертвенно-бледном лице, тусклые волосы разметались в беспорядке на подушке. Хюррем казалась такой маленькой и такой беззащитной, лёжа на своей огромной кровати. Мустафу охватили недавние воспоминания: два с лишним месяца назад он так же стоял над израненной Хасеки. Тогда он в первый раз признался самому себе, что влюблен в неё — заклятого врага родной матери и бесценной жены своего отца. Она выжила тогда, а значит, выживет и сейчас.       Мужчина осторожно взял тонкую, белую руку, что покоилась поверх покрывала, в свою ладонь. Её холодная кожа почти обожгла его горячую.       — Я не сдержал своего слова перед тобой. Не защитил. Не уберёг. Но я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду рядом… потому что… люблю… — прошептал Шехзаде и поцеловал хрупкую ладонь. Хюррем всё же сумела поставить его на колени. Пусть так, но он окончательно был повержен.       — Мустафа?! — Как гром среди ясного неба, раздался изумлённый возглас.       Посреди покоев стояла Михримах.