Дракон, что был рождён свободным
В поместье, столь дорогом отцу
Таит в себе силу и станет угрозой
Всем тем, кто не погиб в бою
34333133142323252342313523
Помни о предках, Нотт
Что ж, отец не обманул — письмо действительно содержало странный стих, в котором абсолютно не соблюдалась рифма. Он внутренне скривился от такой бездарной работы. В детстве он часами просиживал в библиотеке, разгадывая таинственные послания, что придумывал для забавы отец. Он учил его выделять главное и начинать работу непременно с этой части. Прочитав четверостишье ещё раз, Тео пришёл к неутешительному выводу — он не имел ни малейшего представления о драконах и поместьях, принадлежавших их отцам. Пробежав глазами по цифрам, указанным в самом конце, аккуратным, витиеватым почерком, он задумался и обо всех числах, что его окружали. Таким длинным не мог быть счёт в Гринготтсе или другом магическом банке. Тогда что же оставалось? Он имел весьма расплывчатое представление о мире маглов, но зная всё о деньгах, прекрасно понимал, что цифры нельзя отнести и к счёту в обычном банке. А вот последняя строчка была вполне понятной. Его наиболее известным предком являлся Кантанкерус Нотт, составитель справочника чистокровных семей. Именно с него и стоило начать, тем более что работа прадедушки писалась в библиотеке поместья. Оставив кабинет отца позади, Тео направился в любимую часть мэнора.***
Проведённая неделя в библиотеке не принесла никаких результатов. Справочник прадеда был изучен вдоль и поперёк, и Тео уже начинало подташнивать от знакомых фамилий: Роули, Малфои, Блэки, Яксли и многих других. Представителей этих семей он наблюдал не только здесь, но и каждый день, на протяжении нескольких лет учёбы в Хогвартсе, только вот в отличие от своего деда, дифирамбы им не пел. Перечитав справочник три раза, он, помимо ненужных знаний о предках друзей, не получил ровным счётом ничего — никаких пометок на полях или отсылок к другим источникам. Тео перелистал все древние фолианты, содержащие любые упоминания о драконах, изучил их виды и вспомнил обо всех поместьях семьи, расположенных в Ирландии. Последняя зацепка в виде цифр также не помогла. Он не сомневался, что они представляют собой некий шифр. Волшебники не скрывали подобным образом посланий, поэтому Тео всё больше убеждался в своих опасениях: отец прав — идиотская шутка и ничего более. Однако письмо оставлять без присмотра не стал — сложил аккуратно и убрал во внутренний карман. Так, на всякий случай.***
— Ты только посмотри на эту походку… — Это твоя кровь, Люсинда! — И почему он не подстрижётся?! — Спину ровнее, молодой человек! Он громко фыркнул. За свой обычный проход вдоль портретов предков Тео слышал и не такие замечания. Отчего-то им доставляло огромное удовольствие обсуждать не только его внешний вид, но и слова, произнесённые им когда-то в детстве. Дядюшку Магнетиуса, к примеру, сильно забавляла его неспособность выговаривать звук «р», и потому он задавал трёхлетнему малышу множество слов, желая услышать запинание, после чего хохотал до упаду. И это в его-то солидном возрасте! Видимо, так на них всех действовало время, проведённое в скуке. Особо нелюбимой родственницей у Тео была Мириам Нотт — третий ряд, седьмой портрет с конца — крючконосая тётушка, бывшая при жизни ужасной сплетницей: она любила судачить обо всех ближайших друзьях и родственниках, передавая последние новости, что называется, из уст в уста. Как-то раз Мириам пришлось за это поплатиться — пересказывая очередную сплетню об отношениях женатой пары всей семье, она немного не рассчитала. Измену друг другу они простили, а вот злой язык оставлять без наказания не пожелали. Кто конкретно её проклял не знал никто, но Тео казалось, что с одинаковым успехом это мог быть любой человек из её окружения, в том числе и родной брат. Иногда чистокровные волшебники были очень жестоки, даже если дело касалось своих, безусловно, таких же чистокровных родственников. Проходя мимо портрета в золочёной раме, Тео остановился. — Я уезжаю, — сказал он женщине в белом платье. Некоторое время она не шевелись, а затем кивнула и улыбнулась. Тео отправился дальше, пока не достиг столовой, где располагался камин, занимавшей одну треть стены. Зачерпнув полную ладонь летучего пороха, он произнёс нужный адрес. Языки пламени тут же поглотили его, а перед глазами замелькали ближайшие к месту назначения дома, вызывая приступ лёгкой тошноты. Он не любил путешествовать подобным образом, но традицию нарушать не стал. Каждый год, все шесть лет, они добирались до школы исключительно этим способом. Правда, в этот раз отца рядом не было. Выйдя из камина, Тео оказался в большой гостиной, стены которой были увешаны картинами известных магловских художников и ритуальными масками народов мира. Оригинально, но пугающе. Такое странное сочетание сохранялось и в мебели: круглый, стеклянный стол выглядел неуместно среди картин, иллюстрировавших жизнь маглов в средневековье. Он возвышался над другой мебелью на своих тонких, изящных ножках, готовых сломаться под тяжестью вазы, водружённой сверху. Рядом с ним расположилось небольшое кресло — ярко-красное, как отблеск заката в ясную погоду, с золотыми единорогами, скакавшими по всей обивке. Хозяин поместья, ожидая гостя, занял массивный кожаный диван. Он сильно выделялся в своём тёмно-синем костюме на фоне бежевых и фарфоровых цветов. И ведь не попросит сделать гостиную в более строгих тонах, подчёркивая серьёзность и строгость! Нет, он бы скорее удавился, чем стал бы препятствовать матушке. Нацепив на лицо улыбку и поднявшись навстречу к другу, Блейз протянул руку: — Тео. — А где же Джоан? — спросил в ответ он. Для Тео и Драко было привычным называть леди Забини по имени. Утончённую и прекрасную, Джоан боготворили мужчины абсолютно любого возраста. — Мамуля укатила на острова с №10. Но, правда, нашла время, для того чтобы чиркнуть мне пару строк. Хм, как там было? — Блейз изменился в лице, наигранно насупив брови и вытянув губы в трубочку: — «Дорогой, будь паинькой и передавай привет Тео!». — Считай, что со второй частью уже справился, — заметил Тео. — Кстати, как №9, успел отойти? — А кто его знает? — Блейз пожал плечами и наставил указательный палец на грудь Тео. — Напомни-ка мне стрясти с Драко пятьдесят золотых. Гадёныш вновь проиграл. Блейз легко расставался с деньгами и прощал должников, но к пари относился с особым трепетом, а к спорам о том, сколько продержится очередной отчим, с некой одержимостью. Первое пари на №5 обогатило его на тридцать галлеонов. Хотя обедневший на пятнадцать монет Драко сдаваться не собирался. Проигрывать не любил никто! Тео же, до этого принимавший активное участие в пари, спустя два развода Джоан, стал догадываться о даре Блейза к прорицанию, а вот Драко его в упор не видел и продолжал проигрывать. И это пять раз подряд! А Джоан всё вдовела и разводилась точно в срок, установленный её любимым сыном. То ли этому способствовал сам Блейз, то ли его талант к предсказаниям, но за последние несколько лет Драко лишился не одной сотни галлеонов. Аппарировав в узкую улочку рядом с вокзалом, они прошли в знакомое здание, с прозрачными витражами, отражавшими туманное утро. Преодолевая людской поток, Блейз уточнил у него об отце. — Он в Греции. — По хитрой улыбке Тео понял осведомлённость друга о положении отца. — О, думаю, Эстер встретила его, как родного, — пропел Блейз. — М-да, отцу не позавидуешь. Всего лишь констатация факта. Эстер Эдейр на дух не переносила отца, и её чувства были взаимны: эгоцентричная, лишённая манер и не обременённая совестью, но наделённая изрядной долей сарказма, она была его противоположностью. Эти двое невзлюбили друг друга ещё со дня первой встречи, о чём ведали Тео по несколько раз, и, естественно, каждый в своём варианте. Кто-то утверждал об отсутствии такта, кто-то о загубленной жизни дочери, не получившей должного продолжения начального образования. Их версии сильно разнились, и поэтому Тео думал, что толика правды есть везде. Истину не знал никто. Когда-то ему могла представиться возможность получить ответы, явись он в комнату родителей и спроси у матери: «А почему бабушка и папа не любят друг друга?». Но, возможности как-то не представилось, точно так же, как не получилось и сохранить общение с бабушкой, которую с отцом окончательно рассорила смерть любимой обоими Инэс. Их пути вновь сошлись через десять лет из-за очередной смерти, только в этот раз не члена семьи, а директора школы Хогвартс. Дамблдор умер, оставив после себя убитого горем Поттера и испуганных учеников. Тео же тогда больше переживал за друга, который должен был понести наказание за то, что не смог убить старика. Никакой сентиментальности. В день похорон директора его преследовало навязчивое чувство беспокойства. Тео называл это интуицией, способностью определять скорые перемены. О сомнениях он рассказал лучшему другу, делившему вместе с ним не только спальню, но и страх за Драко. Никакого осуждения или прочей ерунды в их разговорах не проскальзывало. Для них было очевидно — при отсутствии реальной угрозы, Драко не стал бы так рисковать. Блейз, обычно проявлявший беспечность, был серьёзен: — Ты думаешь, отец заставит тебя принять метку? — Нет, отец этого не позволит, — твёрдо ответил Тео. В чём он и был уверен, так это в любви отца. Здравомыслящий родитель, заботившийся о сыне, никогда не пожелает ему участи Пожирателя смерти. — Ты ведь знаешь, мы всегда будем рядом. — Блейз хлопнул его по плечу. Тео хмыкнул. С ним всегда было легко. Несмотря на дурачества и каламбур, который он любил устраивать практически каждый день, Блейз умел слушать и понимать действительно важные вещи. В нём не было холодного расчёта или трезвости ума Драко, но он всегда оказывал столь необходимую поддержку. И если Драко был для Тео умом, то Блейз стал душой. Вскоре после этого разговора в Хогвартс прибыл отец и забрал его, но вместо мэнора, отвёл в тёмный переулок на окраинах Лондона. Тео хотелось уточнить, что именно они здесь делают, но задумчивый и нервный вид отца заставил прикрыть рот на полуслове. Так они и стояли, всматриваясь в полумрак и старые мусорные баки, попахивающие не самыми приятными ароматами, пока тишину не озарил неожиданный хлопок. Тео тогда вздрогнул, и, немедленно достав палочку, как и отец, направил её в проулок — к ним стал быстро приближаться человек. Его шаги гулким эхом отдавались от грязных стен, а походка показалась смутно знакомой. Приблизившись, визитёр огляделся по сторонам и, бросив мимолётный взгляд на Тео, начал диалог с отцом, вертя в руках старый портсигар и умудряясь исследовать обстановку вокруг. Такое необычное поведение не показалось странным, ведь ещё на четвёртом курсе он запомнил главное кредо этого мужчины — «постоянная бдительность». Вручив отцу портсигар, гость удалился, а спустя секунду Тео почувствовал ладонь отца на плече, и минутой позже уже отряхивался от песка на пляже в Греции. За год, проведённый там, он не только убедился в том, что туманная Англия осталась позади, но и понял, что полюбил Эстер. Она напоминала ему безумный вихрь, наводивший беспорядок в любом месте, где до этого царило спокойствие. Эстер врывалась в комнату, как ураган, сметая всё на своём пути и бросая гневные взгляды на отца, на что тот лишь вздыхал и бормотал себе под нос что-то о «вынужденном решении». Тео же эта картина забавляла. Впервые после возрождения Тёмного Лорда он ощущал себя дома: с неугомонной Эстер, с отцом, спокойно читавшим утренний выпуск местных газет и чашечкой любимого кофе, которое любил пить по утрам, лёжа на шезлонге. На лето к ним в гости приехал и Блейз. О том, как именно ему удалось выяснить их местонахождение, было неизвестно. У него всегда имелись тайны, которые он оберегал почище, чем его мать свой истинный возраст. Спустя пару месяцев, получив ровный загар и бутылку коллекционного вина, Блейз отбыл обратно в Англию, под бурные стенания Эстер о тоске по «милому мальчику». Их отношения, начавшиеся с заезженных комплиментов, в дальнейшем стали походить на общение любимого наследника из десяти отпрысков и любящей бабули. Они были настолько близки, что он стал получать вино и ежегодные подарки на каждое событие, включая национальные праздники Италии. А Тео не получал и частенько размышлял, что будь бабушка моложе лет на двадцать, а Блейз старше на десять, то отец мог вполне обзавестись тестем, а он сам любимым дедулей. Мысли об Эстер так и кружились в голове, поэтому он не сразу обратил внимание на то, что уже стоит напротив платформы 9 ¾. — Фу, если он сейчас заправит ей прядь за ухо, меня стошнит, — притворно-возмущенно проговорил Блейз и кивнул в сторону одной из колонн. В тени, подальше от любопытных глаз, стояли Драко и младшая Гринграсс, губы которой не смыкались, а то и дело расплывались в лёгкой улыбке. Уловив идею, Тео мысленно начал подсчёт тех случаев, когда он самолично занимался чем-то подобным. Заметив скепсис и поняв суть, Блейз решил объясниться: — Это пошло, потому что она его будущая жена, о чём всем любит напоминать Нарцисса и моя maman. Прядь за ухо — это вроде коронного жеста при общении с девчонками. Такое не проделывают с будущими жёнами! Разубеждать его Тео не собирался, поэтому просто ткнул пальцем, указав на кого-то впереди: — Кстати, о будущем…***
Выискивая глазами пустынную нишу, Гермиона пыталась спрятаться от назойливых зевак, но открытая платформа надежды на это не оставляла. Ей остро захотелось натянуть капюшон от толстовки на голову. Раньше она ничуть не стеснялась внимания и свысока смотрела на всех, теперь же, когда проходившие мимо студенты, родители и сопровождающие люди откровенно пялились на их небольшую компанию, Гермиона страшно жалела об отсутствии мантии-невидимки, позабытой на дне чемодана. Конечно, волшебников можно было понять, ведь не каждый день встретишь Гарри Поттера в компании Гермионы Грейнджер и Джинни Уизли, но, чтобы так неприкрыто глазеть? Это же неприлично! Гермиона в уме начала подсчёт тех средств, которые могли заплатить зеваки за каждый взгляд. Да, одним спасённым исчезающим видом в мире стало бы больше. — Может, пойдём в купе? — предложила Джинни, нервно поправляя ремешок сумки. Ко всеобщему вниманию она также стала привычна, но в последнее время предпочитала быть незаметной. — Их откроют только через пять минут, — вздохнула Гермиона. Потоптавшись на месте, ребята сдвинулись поближе к колонне, закрывая обзор для зевак, проходивших справа. — Мерлин, неужели необходимо так пялиться? — возмутилась Джинни, оборачиваясь на одну любопытную особу. Женщина в упор рассматривала Гарри, не мигая. — Добро пожаловать в мой мир. — Он хоть и разделял её негодование, но к славе был привычен. Гермиона в это время хранила молчание. Ей не нравилось находиться в центре внимания, но поддаваться раздражению из-за столь несущественного факта было смехотворно. Если нервничать от подобных взглядов на платформе, то что делать в Хогвартсе? От скуки и невозможности открыто делать пометки в любимом блокноте, она начала разглядывать платформу. Алый паровоз стоял на путях, а дым из трубы завитками взмывал в небо, призывая студентов побыстрее распрощаться с родителями. Повсюду носились дети, теряя близких и новых питомцев, пока им на помощь не приходили взрослые. Она усмехнулась, вспоминая о потерянной жабе Невилла, и своём решении во что бы то ни стало найти несчастное существо. Уже в одиннадцать лет Гермиона была полна уверенности, что не даст в обиду животное, которое в лучшем случае забилось в угол в одном из купе, а в худшем варианте прыгало в мире маглов, распугивая маленьких девочек и заслуживая неодобрительные взгляды старушек. На платформу продолжали прибывать студенты, облачённые в схожие мантии, но с разными гербами, вышитыми на груди. В этой толпе, состоящей из студентов и родителей, виднелись изображения львов и барсуков, иногда разбавляемые орлами и змеями. Троица периодически кивала знакомым, мелькавшим среди остальных волшебников. Мимо них прошли две пуффендуйки-старшекурсницы, кинув оценивающий взгляд на Гарри. Джинни презрительно фыркнула, а Гермиона заметила другого студента этого факультета, следовавшего за ними. Увидев вальяжно приближающегося Эрни Макмиллана, она едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Он имел собственное представление о дружбе, включавшее напыщенное приветствие и обсуждение былых дней. У него были светлые волосы, походившие цветом на пшеницу, и широкие плечи, непропорциональные невысокому росту. Его внешность напоминала Гермионе о Скотте — вредном соседском мальчишке, монополизировавшем качели на детской площадке. — Гарри, приветствую тебя! — Важно протянув руку, он оценивающим взором прошёлся по друзьям. — Привет, Эрни! — Гарри в ответ пожал ему руку. — Гермиона. — Кивок. — Джинни. — Ещё один. — Как прошли каникулы? В ответ все трое дружно промолчали. Джинни от вопроса приподняла брови. — Хорошо, мне ещё нужно попасть в вагон старост. — Эрни, казалось, этого не заметил. — Вы идёте? Приняв на себя роль парламентёра — от этого слова, глубоко посаженные глаза Эрни загорелись бы нехорошим огнём — Гарри решил ответить за всех: — Мы — не старосты, — он указал на себя и Джинни, — а вот Гермиона … — Я приду чуть позже. — Желая поскорее избавиться от собеседника, она решила сказать правду. Попрощавшись с Эрни и улыбнувшись его содержательной характеристике от Джинни, Гермиона решила отвлечься на прибывающих на платформу студентов. Всяко лучше, чем скрывать лицо от зевак! На этот раз её взгляд зацепился за двух слизеринцев — Нотт и Забини. Эти двое никогда открыто не конфликтовали с гриффиндорцами, но политику чистой крови поддерживали, в этом она не сомневалась. Наблюдая за представителями разных факультетов, она часто рассуждала о качествах, присущих их студентам. К примеру, гриффиндорцы — отважные, благородные и немного безрассудные. А при рассматривании Нотта, Забини, Малфоя или Пьюси, окончившего школу пару лет назад, создавалось впечатление, что в Слизерин набирают исключительно красивых парней, идеальных аристократов с жеманными привычками и оттопыренными мизинцами, вышколенных до такой степени, что презрительная улыбка не сходила с их лиц. Они были высокими, с правильными чертами лица, острыми скулами и отдавали предпочтение исключительно классическому крою в мантиях и костюмах. Но в данной теории существовала и брешь в виде Крэбба, Гойла и Флинта. Возможно, попадание в Слизерин грозило лишь тем волшебникам, кто мог открыто врать, нагло манипулировать и упиваться властью? Это походило на правду гораздо больше. Нотт и Забини о чём-то говорили, пока первый не ткнул пальцем в сторону Гермионы. Возмутившись, она отвернулась. Вскоре вагоны раскрылись, а студенты стали мигом разбредаться, стараясь избавиться от общества родителей, успевших надоесть им летом, и радостно кричали при встрече приятелей и друзей. Выбрав один из последних и определившись с купе, ребята быстро протиснулись в открытую дверь. Выдавать себя восторженным фанатам Гарри Поттера в их планы точно не входило. Усевшись на диванчик, Гермиона стала записывать идеи, пришедшие ей в голову, автоматической ручкой, прерываясь только на закусывание колпачка. Первым не выдержал Гарри: — Гермиона? Никакой реакции не последовало. Не желая терять времени, Джинни перешла к активным действиям. Прикрыв ладонью записи, она заставила её поднять голову. — Ммм..? — Ничего, мы хотели поболтать, прежде чем ты уйдёшь. — Прости, — мгновенно отозвалась Гермиона и сложила блокнот с ручкой обратно в бисерную сумочку, и заглянула туда секунду спустя вновь, чтобы убедиться в правильности своих действий. Джинни улыбнулась её реакции и присела поближе к Гарри. Со времени финальной битвы эти двое не расставались. — Мы хотели спросить, когда ты в последний раз видела Рона. Он редко пишет. Может, ты знаешь, в чём тут дело? — Гарри явно старался подобрать нужные слова. — Мы беспокоимся. И дело не в письмах. В прошлый раз, когда мы встретились в Косом переулке, он почти прошёл мимо нас, представляешь?! Гермиона задумалась. А когда она в последний раз видела своего парня? Кажется, это было на ужине у миссис Уизли три недели назад, когда Рон проявил очередную бестактность, обозвав девушку Перси «утёнком» из-за путаницы с именем. — Нет, мы виделись почти месяц назад. Но выглядел он тогда нормально. Рон ведь только начал играть. Он до сих пор не уверен в себе. — Гермиона вздохнула. — Не думаю. Его же назначили капитаном, так что уверенности в собственных силах братец точно получил, — уточнила Джинни, разглаживая юбку и засматриваясь на всё ещё зелёные поля, мимо которых проезжал поезд. — Рон стал капитаном? — Да, его назначили две недели назад. Он говорил, что выбирали из двух игроков. Но это странно, да? Только пришёл в команду, и уже капитан, — рассеянно проговорил Гарри, пожав плечами в знак своих сомнений. Рон мало писал в последнее время, и она ему отвечала в схожей манере. Всему виной была обида: вначале Австралия, потом Хогвартс. Вот ведь предатель! Теперь же к обидам можно было засчитать и значок капитана. Мелочь, а неприятно. Это ведь она должна узнавать о новостях первой, поддерживать его, готовить поздравительный торт, выкрикивать слова, преисполненные гордости. Раньше она могла ради него пренебречь своими делами, помочь с заданиями, лишь бы увидеть улыбку на лице и получить парочку скомканных комплиментов, которые можно было отнести не то к перефразированным поговоркам, не то к неуклюжему флирту. Да что там задания! Гермиона откладывала подготовку к экзаменам, шла на компромисс с собственной совестью ради него. Вспомнить тот же четвёртый курс — она ходила между ним и Гарри, старательно огибая скользкую тему «избранности», хотя иногда ей очень хотелось взять Рона за шею и хорошенько огреть чем-то тяжёлым по голове, за отсутствие веры и своего рода предательство. И от этой мысли становилось ещё тоскливее. Прежний Рон Уизли не упустил бы шанса похвастаться значком в первом же письме, но нынешней проявлял небывалую скрытность. А от постоянного перехода Гарри на «мы» легче не становилось, потому что Гермионе тоже хотелось услышать это символичное слово. Какая разница, что творится вокруг, пока у тебя есть это многозначительное «мы»? — Возможно, он забыл тебе сказать об этом, — попыталась оправдать брата Джинни. — А вам, значит, не забыл? — Гермиона не стала убавлять громкость голоса, ведь обида в голове так и нашёптывала — «предатель». Её охватила злость, подкидывающая на ум не самые лестные прозвища Рональду Уизли. Почему она узнает всё последней, вроде назначения на место капитана или его решения остаться в команде, не возвращаясь в школу? Мысленно она передразнивала его: «Я доверяю тебе, Гермиона», «Ты очень нужна мне». Вот только ей хотелось слышать о другом, но никаких «мы» за Роном замечено не было. Только я и ты. По смущённым взглядам Гарри и Джинни, которые они периодически кидали на неё, часто дышавшую через нос, Гермиона распознала чувство вины, но вот единственный человек, который мог хоть как-то прояснить ситуацию, находился за много миль от них. Решив сменить тему, Гарри ткнул пальцем в её блокнот: — Они все здесь? Твои идеи. Продолжать разговор о Роне не хотелось, поэтому она отрывисто принялась рассказывать друзьям о планах на этот учебный год, и, под конец с неприсущим ей сожалением, закончила: — Разумеется, для этого необходима поддержка остальных старост. — И одобрение главного старосты? — напомнила улыбающаяся Джинни. Староста мальчиков в стенах Хогвартса был главнее всех студентов, включая саму Гермиону, и этот факт откровенно раздражал. Большинство правил в школе не менялись со времён основателей, и решение о неравенстве двух главных учеников она считала откровенным сексизмом. Однако её мнения никто не разделял. В средние века было принято ставить мужчин во главу угла. — А ты знаешь, кто он? — полюбопытствовал Гарри. Джинни рядом с ним буквально подпрыгивала от нетерпения. Несколько недель назад она настолько заинтересовалась личностью второго старосты, что в попытке разузнать хоть что-то, намеревалась отправить сову профессору Макгонагалл, но была вовремя остановлена Гермионой, имевшей некоторые подозрения на этот счёт. На свою беду, она ими поделилась, и с тех пор коварная улыбка не сходила с лица рыжей лисицы. Она любила подначивать её вопросами: «А вдруг вы столкнётесь, когда будете только в одном белье? Всё же Башня рассчитана на двоих», «А если ванная комната одна, а душ принять нужно обоим?». На эти странные предположения, которые Джинни строила с видом заправского магловского детектива, Гермиона раз за разом повторяла уже выученные наизусть фразы, что ванные комнаты у них раздельные, как и расписание занятий, а также напоминала о правилах, придуманных основателями для соблюдения приличий. Но только Джинни на это было наплевать. Ей просто нравилось её доводить. — Нет, но я предполагаю, кто это может быть, — туманно ответила Гермиона. — Ты предполагаешь? — в шоке переспросил Гарри, чуть приоткрыв рот. Окружающие давно привыкли к тому, что всё изречённое Гермионой являлось неоспоримым фактом. — И кто это? — Нотт, — коротко ответила Гермиона и перевела взгляд на Джинни. Она победно улыбалась. Точно, лисица! Их история началась на третьем курсе, о чём Джинни любезно напомнила ей накануне, светясь, как начищенный галлеон. Впервые Гермиона обратила на него внимание после получения заветного маховика времени. Тогда ей приходилось посещать все занятия, и почти на каждом из них она сталкивалась с ним. Через месяц Гермиона смогла сделать очевидный вывод — Нотт был вторым на потоке по успеваемости, уступая только ей. Со временем она стала прислушиваться и к его диалогу с профессорами, когда он отвечал короткими предложениями, стараясь вместить весь ответ в несколько слов — не излагал сухие факты, как она, а говорил кратко, но ёмко. На свою беду она поделилась наблюдениями с Джинни, ещё не отошедшей от влюблённости в Гарри и пребывавшей в том самом нежном возрасте, когда любой взгляд противоположного пола воспринимался за целое событие, предшествующее венчанию и рождению детей. С этого ведь и начинаются настоящие отношения! За оценку чувств мальчика к девочке бралось всё — любой взгляд, жест или сочетание планет. И поэтому Джинни, пользуясь свободным временем и наличием истории, не имеющей под собой никакой романтической основы, стала воспевать их отношения — которые, вообще-то, отсутствовали, — в красках рисуя совместное будущее. В голове четырнадцатилетней Гермионы никак не умещалось, почему влюблённость должна возникнуть к совершенному незнакомому человеку, но Джинни на это было откровенно начхать — она больше любила придумывать причину их ссор и окончательного расставания. О статусе крови и друзьях в лице Драко Малфоя и Гарри Поттера, ненавидящих друг друга с первого курса, никто не упоминал — фантазия не предусматривала сходства с реальной жизнью. Тем летом Гермиона поделилась историей о Теодоре Нотте и с мамой, но только тайком, секретничая в саду, подальше от бдительных папиных ушей. Он мог надумать куда больше Джинни, отказывая эфемерному юноше в передаче руки и сердца дочери. Папа был настолько же далёк от волшебников, как и Теодор Нотт от мира маглов. На четвёртом и пятом курсах Гермионе стало не до его оценок. И если в начале года интерес ещё и присутствовал, то к концу быстро сходил на нет. Когда Гарри грозила опасность на Турнире Трёх Волшебников, а школу захватила министерская жаба, ей стало не до анализа ответов Теодора Нотта. За всё время учёбы, Гермионе довелось поговорить с ним только один раз.***
Шестой курс Рождественская вечеринка профессора Слизнорта была в самом разгаре. Небольшой зал, украшенный в традиционные для праздника цвета, представлял собой миниатюрную версию масштабного торжества. Красные, зелёные и золотые — блестящие шарики на высокой ели в углу комнаты пестрили всевозможными оттенками. Мебель отсутствовала. Исключение составлял лишь длинный стол, сплошь заставленный лёгкими закусками. Официанты в золотых жилетках сновали туда-сюда, предлагая напитки, пока гости собирались в компании, лениво придерживая бокалы с шампанским одной рукой и обсуждая последние новости в магическом мире. В воздухе витала атмосфера веселья, и только один человек испытывал лёгкую нервозность. Гермионе остро хотелось прорваться сквозь толпу и присоединиться к дискуссии Полумны и неизвестного пуффендуйца о морщерогих кизляках, в попытке избавиться от общества Кормака. Более того, слушая его хвастовство о благородном происхождении и заслугах, она стала замечать, что они медленно продвигаются всё ближе к омеле. Предупреждая неминуемую катастрофу, она невнятно пробормотала ему что-то о посещении дамской комнаты и стремглав побежала к выходу из зала. Исследуя ближайшие коридоры, она нашла самый узкий, заканчивающийся окном с видом на внутренний дворик школы. Неплохая альтернатива обществу Кормака. Она приподнялась на локтях и уселась прямо на холодный подоконник, не забыв поправить подол платья. Коридор хоть и выглядел безлюдно, но попыток к бегству не оставлял, и при возможном появлении Кормака неприкрытое бедро могло послужить призывом к действию. А ведь вечер обещал быть таким весёлым! Сперва ей хотелось увидеть лицо Рона, полное гнева или хотя бы шока, который она могла бы смаковать на каникулах, катаясь на лыжах с родителями. Спускаясь по лестнице в общую гостиную, Гермиона должна была взмахнуть ладонью и оставить после себя шлейф томности и прекрасного аромата, подаренного ей мамой на день рождения. Только вот ничего не произошло — Рона в гостиной, да и на всём пути их следования к профессору Слизнорту, не нашлось. Ни тебе ревности, ни шока, ни обвиняющих криков. Все свои эмоции он отдал за обеденным столом, и теперь проявлял не больше заинтересованности в её персоне, чем Живоглот куском сосиски: всё давно изучено и не требует никаких усилий. Она считала себя достаточно умной, но совершенно неопытной в сердечных делах, что было успешно продемонстрировано нынешним вечером. Ревность Рона не стоила и пяти минут в обществе Кормака, который не дал вставить ей и одного слова в свою тираду. Да и была ли эта ревность? Может, Рон вполне счастлив с Лавандой, а все эти попытки вызвать хоть какие-то чувства, заранее обречены на провал? Стирая слёзы со щёк, она сидела в пустынном коридоре, поёживаясь от прохладного ветра, разгулявшегося в стенах замка. Она предпочла старый подоконник и сквозняк, вместо шумной вечеринки, звуки которой доносились даже сюда. Идти обратно, чтобы стать частью веселящейся толпы, желания не было. Уж лучше коридор и озноб. Гермиона взмахнула палочкой, окутав себя Согревающими чарами. Стало жарко. Раздумывая о судьбе несчастной любви, она прислонилась лбом к оконному стеклу. Приятная прохлада резко остудила кожу, побуждая в блаженстве прикрыть глаза. Похожее чувство Гермиона испытывала в детстве, когда отец прикладывал руки к её лбу, измеряя температуру. Задумавшись о нём и недавнем письме мамы, она услышала шаги. Слишком поздно для бегства. Судя по мягкости и отсутствию громогласного голоса Кормака, звавшего её по имени, незнакомец не был её парой на этот вечер. Из-за сумрака в конце коридора распознать лицо было сложно, поэтому она повернулась и прищурилась, пытаясь сфокусироваться на контурах. Высокий рост, худощавость, пышная шевелюра — незнакомец. Он приблизился ещё на пару футов и поприветствовал её: — Грейнджер. — Встал почти у самого окна. — Нотт. Точно, Нотт. Среди гостей на вечере Гермиона его не заметила, как не замечала и в течение года, за который он решил изменить причёску — у него были волнистые волосы, которые из-за короткой стрижки теперь слегка топорщились. — Сбежала всё-таки от Маклаггена? — усмехнулся он. И откуда такая осведомлённость? — Как видишь, — не стала отпираться она. — Я думала, здесь никого не будет. — Здесь и не было. Наступила пауза. Прошла минута, другая, но они оба хранили молчание. В какой-то момент Гермиона решилась открыть рот, чтобы нарушить тишину, слишком затянувшуюся по меркам даже самых приличных людей. А вот он так и продолжал стоять рядом с ней на расстоянии вытянутой руки, не предпринимая никаких попыток заговорить. И о чём могут говорить двое малознакомых людей, оказавшись наедине? О погоде, учёбе, предстоящих экзаменах? Они были настолько разными, что Гермиона отчаянно не понимала, как им вообще удалось переброситься парочкой фраз. Это странная тишина между ними немного раздражала, и ей захотелось сменить положение. О том, чтобы уйти, речи быть не могло. Это её коридор — она сюда пришла первой! Видимо, Нотт думал также и поэтому придвинулся к другому углу окна, рассматривая безлюдный дворик. По крайней мере, бывшим таким минуту назад. Он долго смотрел на одну точку, а затем усмехнулся, отчего Гермиона немного приподнялась и уставилась в окно — на скамье посередине двора ёжились двое студентов, расположившись к ним спиной. Лиц не было видно, но рыжая и белая макушка в сочетании с красными шарфами не оставляли сомнений в том, кто именно выбрал столь поздний час для свидания. — Смотри-ка, Уизли тоже решил устроить собственную вечеринку, — лучезарно улыбаясь, заявил Нотт, — а нас не позвал. Погоди-ка, а может это свидание? Сидеть с любимой девушкой в такой холод на улице? Бррр! Не находишь? — И, неодобрительно цокнув языком, взглянул на неё, ожидая реакции. Вот ведь гад! Она чуть приоткрыла рот, чтобы хоть как-то уменьшить давление в носу: из-за слёз, собиравшихся в уголках глаз, хотелось громко втянуть воздух и сглотнуть. Шумно, смачно и нареветься всласть, заглушая крик в подушке. Дыша часто-часто, она силилась: ненависть, ревность и жалость к себе соединялись в одну эмоцию, для которой недостаточно одного лишь слова. Хотелось просто оказаться отсюда подальше, укутаться в одеяло и предаваться отчаянию всей душой. Но ещё сильнее её так и подмывало расплавить эту наглую ухмылку напротив, растирая сажу по его смазливому лицу. Ох, и достанется же тебе, Нотт! — Иди к чёрту! — Серьёзно?! Я угадал? Уизли действительно предел твоих мечтаний? На удивление его голос не был издевательским и скорее выражал любопытство, чем досаду от отсутствия у неё манер. — Я уже задала тебе направление для движения, — зло бросила Гермиона. Ей так хотелось гордо приподняться, надменно проговорить парочку колких фраз и удалиться, покачивая бёдрами. Но вместо этого к глазам подступили предательские слёзы, а горло сковывало едкое чувство, не позволяющее вдохнуть полной грудью. Её прожигала обида на Рона и злость на собственную беспомощность. — Не думал, что скажу это, но ты дура, Грейнджер. От его наглости Гермиона опешила, но решила промолчать. Да и что можно на это ответить? — Я не принижаю твоих интеллектуальных способностей, — попытался объяснить он. — Вот только выбор парня слегка шокирует. — Какое тебе до этого дело, Нотт? — Вообще-то, абсолютно никакого. Только это странно, — он хмыкнул, — ты ведь умна. Гермиона ничего не ответила, а Нотт, принявший молчание за согласие, продолжил: — И ты свяжешь с ним жизнь? — Он ткнул пальцем прямо в стекло и посмотрел на Гермиону: — А как же собственные амбиции? — А мои амбиции тебя не касаются! Гермиона, не в силах и дальше смотреть на парочку, спрыгнула с подоконника, но, не сделав и шагу, остановилась. Что-то в его словах задело её. Да как он вообще смеет говорить о том, чего не знает? Стоит здесь, напыщенный, как индюк, и болтает о каких-то амбициях. Его удел прост — унижай слабых, используй семейное золото, не забывай, как завязывать бабочку на торжественных приёмах. Только семья, только свои люди рядом! — Тебе не кажется, что когда любишь человека, то неважно, кто он и что думает, где работают его родители или каков его статус? Ты просто любишь его, Нотт. Не за заслуги, не за кровь, не за внешность. Понимание, что чрезмерное откровение может сыграть с ней злую шутку, достигло её слишком поздно. — На этой твоей любви далеко не уедешь, Грейнджер. Вся эта история с Браун не продлится долго. — Он стоял, засунув руки в карманы брюк, и неотрывно смотрел на парочку во дворе. — Уизли скоро сам всё поймёт. И тогда, наконец, увидит твою всеобъемлющую любовь, — Нотт усмехнулся, — но в один прекрасный день ты тоже поймёшь, что вы совершенно разные люди, и никакая пресловутая «любовь» тебе не поможет. Вы настолько разные, что это увидит и слепой. А для того чтобы жить долго и счастливо, как любят повторять в сказках, необходимо быть хоть немного похожими, разделять интересы и мечтать о схожем будущем. И это я молчу об интеллектуальном уровне и амбициях. Что ждёт тебя с Уизли? Как думаешь, он простит тебе желание посвятить всё время карьере или учёбе? А ты? Примешь его желания, непохожие на твои? Согласишься с тем, что он не захочет меняться ради тебя? А Уизли этого делать не будет, Грейнджер, и ты прекрасно об этом знаешь. И когда ты, наконец, это поймёшь, то придёшь ко мне. — С чего бы это? — спросила Гермиона, всё ещё удивляясь такому длинному монологу. — Потому что я единственный, кто готов сказать тебе правду в лицо, — улыбнулся Нотт. — И затем добавишь: «Ты был прав, Тео», а я пойму, что ты вновь стала нормальной. Судя по красноречивости, Гермиона задела его за живое. Решив, что разговор на этом закончен, она развернулась и быстрым шагом направилась к гриффиндорской башне, по пути размышляя о жизни без любви, но с общими интересами.***
Она не вспоминала этот разговор более года, поскольку на седьмом курсе события развивались таким образом, что думать о любви и дальнейшей судьбе не представлялось возможным. — Мне пора, — Гермиона улыбнулась друзьям. — Увидимся на ужине? — Гарри улыбался в ответ. В отличие от пятого курса он оставался в приятной компании. — Расскажешь потом? — невинно спросила Джинни, накручивая на палец локон, что обозначало — «если будет Нотт, то ты должна мне пять галлеонов». — Конечно, — ответила она, встав и подправив капюшон на голубой толстовке. Направляясь в конец поезда, где находились купе для старост и преподавателей, Гермиона нервничала всё сильней. Мысленно проговаривая детали плана, она пыталась предугадать вопросы ребят. Кроссовки заглушали её шаги, что было только на руку. Никаких свидетелей, высунувшихся из попутно встречающихся купе. Проходя вдоль шестого вагона, Гермиона столкнулась в проходе с высокой шатенкой. Та прошла мимо неё, не отпустив и вздоха. Она не удивилась, не всплеснула руками и вообще, никак не отреагировала. Шатенка появилась неожиданно и просто прошла мимо, глядя прямо перед собой. Гермиона усмехнулась — всё же есть люди, которым нет никакого дела до знаменитостей. Дойдя до нужного вагона, она выдохнула ртом, вытерла вспотевшие ладони о джинсы и, взявшись за ручку, толкнула дверцу. Вагон старост в Хогвартс-экспрессе был обычной прямоугольной комнатой, в которой могла легко разместиться дюжина человек. Небольшие диванчики, рассчитанные на двух студентов средней комплекции или на одного упитанного, располагались по периметру. Их цветовая гамма соответствовала каждому факультету. При первом своём посещении купе-старост, Гермиона удивилась аскетичной обстановке — никаких картин, столов или прочей мебели. Только диваны. На одном из них — зелёном, расшитом серебряными змеями — сидели Малфой и Паркинсон. Гермиона неуверенно застыла. Как принято разговаривать с человеком, виновным в твоих детских комплексах, и в то же время сумевшим спасти Гарри, не выдав никому? При взгляде в его глаза, она теряла всякую уверенность: всё лето, почти каждый день, начинала писать ему письмо, но быстро разрывала на мелкие кусочки и бросала в мусорное ведро. У неё получался не текст, выражающий благодарность, а сухое перечисление фактов, напоминающее об открытке на день рождения троюродных сестёр, для которых использовался стандартный набор фраз и пожеланий. Как и своих сестёр, Гермиона плохо знала Малфоя, но питала искреннюю надежду, что её благодарность будет для него что-то да значить. Его напарница таких чувств испытывать не заставляла. Её надменное выражение лица никакого желания, кроме как вспомнить чудесные рога, которыми её наградили на пятом курсе, не вызывали. С ними соседствовали Эрни Макмиллан и Ханна Аббот, устроившиеся на жёлтом диване. Синий диван заняли Падма Патил и Терри Бут. Последний нервно потирал руки и только кивнул в знак приветствия. Гермиона склонила голову, мягко улыбнувшись. Терри производил приятное впечатление — был умён, оттачивал свои магические способности на уроках ОД и даже восхитился её умением создавать Протеевы чары. — Привет! — дружелюбно поздоровалась его соседка. — Привет, Падма. — Раз уж Грейнджер всё же явилась, предлагаю начать собрание. — Панси нетерпеливо постукивала каблуком, но говорила, обращаясь к последнему дивану у стены. — Да, думаю пора, — согласился Нотт. Прошествовав мимо гриффиндорцев — Дениса Криви и Демельзы Робинсон — Гермиона села рядом с ним. От него исходил тонкий аромат, который она определила, как кофе. — Перейдём сразу к делу? — оглядев присутствующих, спросила Гермиона. — Нет, давайте подождём ещё одну грязно… Грейнджер! — Терпение Панси, по всей видимости, было на пределе. Исправиться она сумела, но проскользнувшее оскорбление услышали все. Гермиона невесело хмыкнула. Поклонники, внимание, робость при встрече. И кто сказал, что такое отношение должны разделять все без исключения? Ничего не изменилось. Все эти меры защиты, якобы новые законы и доброе соседство всего лишь картинка, такая же глупая, как и те же сливы-цеппелины! Презрение, отрицание, превосходство читалось в глазах Панси и ей подобных, решивших, что магический мир давно заполонили «отбросы», вроде полукровок или, того хуже, маглорождённых. Грязнокровки, мерзкое отродье! Только заявлять им об этом в лицо теперь было верхом безрассудства — заклеймят до конца жизни. Учитывая, что некоторые волшебники до сих пор не расплатились — как в прямом, так и в переносном смысле — за прошлые грехи, многие предпочитали держать язык за зубами и мило улыбаться, желая побыстрее покончить со всеобщим вниманием к своей персоне. На втором курсе, услышав это обидное прозвище, Гермиона проревела всю ночь, оставив пятна на белой наволочке. Она никогда не стыдилась своих родителей, гордо называя фамилию любому незнакомцу, но в тот день, оставшись наедине со своими мыслями, на пару секунд решилась представить, а каково это — родиться в «чистой семье». Это помешательство сразу прошло, добавив к обиде чувство стыда. Превыше всего она ценила в людях доброту, упорство, умение сострадать и бесстрашие, а никак не историю семьи. Со временем, попривыкнув проходить мимо Малфоя ему подобных с высоко задранным подбородком, она попутно кидала уничижительный взгляд, выражая отношение к чувству превосходства, которое им давала чистая кровь. Так по крайней мере было раньше. Она сладко улыбнулась Панси, слегка прищурив глаза. Гермиона напомнила себе добродушного Чеширского Кота с длинными когтями и острыми зубами, способными вонзиться в лицо: — Почему не договариваешь, Панси? Боишься простого слова? — Медленно закатав рукав толстовки и продемонстрировав окружающим надпись, оставленную кинжалом Лестрейндж, Гермиона продолжила: — Знаешь, Белла уже донесла до меня эту истину, и в повторении я не нуждаюсь. Продолжим? Реакция присутствующих на надпись сильно разнилась. Большинство из них скривились в омерзении, а вот Малфой пристыжено опустил глаза. Нотт в лице никак не изменился. — Вчера я получил сову от директора, и она сообщила, что у тебя есть идеи на этот год. Так вот, — как ни в чём не бывало, заявил он, решив вернуться к теме обсуждения, и посмотрел на Гермиону, — хотелось бы о них услышать. Директор заверила, что в случае одобрения Советом старост, они будут немедленно приведены в исполнение. — Нотт выжидающе сложил руки на груди. Его слова не были прямым обвинением, но чувство лёгкого смущения испытать заставили. Будто Гермиона навязала свои правила, пользуясь особым расположением. Ох, это расположение вызывало больше проблем, чем добавляло очков! Она ведь никогда не шла в обход правилам, исключая, конечно же, помощь Гарри. И историю с Маклаггеном. И Хагрида. Гермиона дёрнула плечами, стараясь избавиться от навязчивого чувства, что этот год не будет сильно отличаться от предыдущих лет. — Я предложила директору идею, как можно сплотить факультеты и студентов. — Гермиона посмотрела на Панси, лицо которой говорило о вселенской скуке. — Сплочённость и единство помогут всем пережить последствия войны, и если бы факультеты дружили до … — Давай к сути, — нагло перебил её Нотт. Гермиону подобное пренебрежение хоть вначале и оскорбило, но заставило заметно ускорить изложение сути. На объяснение порядка будущих мероприятий ушло добрых полчаса. Старосты в большинстве согласились со всеми идеями, только у Нотта были иные соображения: — Разместить маглорожденных в Кабаньей голове? Нет, Грейнджер, это чересчур! Ты сама пробовала стряпню Аберфорта? — Какие команды прибудут? И как ты добилась их согласия? — Нет, лучше отложить отборочные до завершения факультетских. Это же упростит задачу! Остаток поездки прошёл в схожей манере — Гермиона предлагала, а Нотт исправлял и дополнял. На всё у него было своё мнение, которое он излагал, иногда даже перебивая её. Упивается властью, как же! Несмотря на это, его замечания имели под собой основание, и Гермиона нехотя с этим соглашалась. Он поддерживал основную идею, метко корректируя острые углы и устраняя недочёты. Похоже, сработаться им не составит труда. Закончив обсуждение и привыкнув к соседству, Гермиона окончательно избавилась от чувства беспокойства и только меланхолично посматривала в спину уходящим на дежурство старост. А когда с патрулирования вернулись гриффиндорцы, Гермиона завела разговор с Денисом о первом родительском дне в Хогвартсе. Внезапно, в беседу вклинилась Панси, проходившая мимо: — Не переживай, Грейнджер. К твоим родителям выстроится целая очередь из волшебников. Останется только выбрать факультет, — туманно заверила она и удалилась вместе с Малфоем. До конца пути оставался ещё целый час, и Гермиона решилась выйти в коридор, чтобы проветрить голову и посмотреть на окружающий пейзаж, наслаждаясь одиночеством. Открыв небольшую форточку и глубоко вдохнув, она перебирала в голове итоги сегодняшнего собрания. Всё прошло намного удачнее, и дело оставалось за малым — отправить всем письма, назначить ответственных, выбрать дату … Её размышления прервали. Дверца между вагонами отъехала, и в коридор вошёл студент. — Грейнджер. — Забини, — она кивнула. Встречаться в коридорах со слизеринцами стало некой традицией. Забини представлял собой мечту доброй половины Гриффиндора, но Гермиону этот факт мало впечатлял. О нём Парвати и Лаванда говорили с начала четвёртого курса, детально разбирая форму носа и цвет кожи. Конечно, куда занятнее болтать о мальчишках, чем учить конспекты по трансфигурации! Они так бурно обсуждали его привлекательную внешность, унаследованную от матери, что ничуть не заботились о присутствии ещё одного человека в общей спальне, никак не вовлечённого в очередные сплетни. Ожидая, что он пройдёт мимо, Гермиона вплотную прижалась к оконному стеклу. Забини медлил. — Как дела у Избранных? — Не знаю, — буркнула она, задетая обращением. Для ощущения себя избранной хватало и зевак на вокзале. Прежде они редко перебрасывались хотя бы приветствием, так что теперь его любопытство никак не умещалось в пределы нормы. С ним, как и с большинством слизеринцев, она была знакома заочно. Во многом, общение с его факультетом сводилось к одному Малфою, и то, диалогом обвинительные выкрики считаться не могли. На его фирменное «грязнокровка» Гермиона предпочитала не отвечать. Да и что ему заявишь на констатацию факта? Что сильно об этом сожалеешь и хочешь изменить? Дурость какая. — Что ж, а как тогда твои дела? — Голос Забини сочился довольством. Гермиона же в это время неотрывно смотрела в окно. — Нормально. Тебе что-то нужно? Малфой только вышел, Нотт в купе. — А почему я не могу поинтересоваться о тебе? Он застал её врасплох. Гермиона оторвала взгляд от чудесных зелёных полей и посмотрела на него. — Может, потому что сейчас мы говорим впервые лет за семь? — Нужно же с чего-то начинать. — Забини заулыбался. — Не считаешь, что на первый раз этого достаточно? — На первый раз — да. Гермиона пожала плечами и повернулась к нему спиной, намереваясь вернуться в купе, но что-то её останавливало. Целую минуту они просто говорили, не стремясь оскорбить друг друга или задеть. Прогресс! Она занесла руку, чтобы открыть дверь в купе, и тут же оглянулась: — Позвать Нотта? — всё же неприлично уходить от человека, нагрубив без причины. — Да, спасибо. Зайдя в купе, она усмехнулась — странный всё же этот Забини. Нотт, посмотревший на неё в упор, вопросительно поднял глаза. — Пришёл Забини, ждёт тебя, — ответила она ему на незаданный вопрос. На эти слова он кивнул, встал и прошествовал мимо, оставив позади улыбающуюся Гермиону.