Happy End для Грейнджер

      Вечер субботы Гарри Поттер проводил в одиночестве, чему был несказанно рад. Это, конечно, был странный выбор, учитывая наличие девушки, лучшей подруги и толпы фанатов, но о своём решении он не жалел, поскольку мог провести парочку часов, не пряча хмурого взгляда и изображая беззаботную улыбку. Сегодня ему точно не придётся играть чужую роль, пытаясь строить из себя весельчака, довольного жизнью, ведь Гарри Поттер часто испытывал злость.              Он читал учебник по ЗОТИ, стараясь погрузиться в мир Тёмных Искусств. Патронус, дезиллюминационные чары, волшебные создания — Гарри перелистывал его, не задерживаясь подолгу на какой-то одной странице. Да и зачем, если он видел всё это своими глазами? Чего-чего, а практического опыта в его жизни хватало. Как и той самой темноты.              Гарри часто сравнивал свою душу с чёрной дырой: всепоглощающей, вязкой. На ней будто отпечатались все те смерти, свидетелем которых он невольно стал. Столько горя, тоски и боли. Его мысли начали блуждать возле опасной точки, с пометкой «война», с непременным прокручиваем лиц мёртвых друзей.              Не обращая внимания на окружающих и стайку «фанатов Гарри Поттера», притаившихся между стеллажами книг, он стал дышать медленно, выдыхая на счёт четыре. Иногда Гарри сильно жалел, что отдал Карту Мародёров Гермионе, дабы она могла отслеживать старост, решивших прогулять дежурство. Сейчас бы карта пригодилась — наметить пустынный коридор, вдали от других. Нет, отказать ей он мог, прикрываясь своими нуждами, да и лезть в её работу, отчитывая слежку за старостами, не сильно-то и хотелось. Тут бы со своими проблемами разобраться!              Глаза его закрылись, а губы стали беззвучно шевелиться, хотя сам Гарри этого вовсе не хотел — скорее просто поддался старой привычке. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Лицо Сириуса растворилось, и Гарри открыл глаза, возвращаясь в вечерний Хогвартс, в знакомую библиотеку.              Такое простое упражнение помогало избавиться от злости за несколько минут, давая возможность выныривать из той трясины, в которую он погружался ежедневно. И ему отчаянно хотелось верить, верить с оголтелым оптимизмом, что когда-нибудь он сможет избавиться от последствий войны. Только вот точную дату освобождения от всепоглощающей злости сам Гарри назвать не мог. Не мог он сказать и того, как именно помогает простое упражнение. Но то, что оно облегчало жизнь, было ясно, как день. И в эти мгновения, когда воздух проходил в лёгкие, рассеивая темноту, Гарри вспоминал человека, научившего его магловскому приёму, способному помочь сохранить баланс.              Гарри ненавидел Пожирателей смерти, этих верных слуг Волан-де-Морта. Они напоминали ему тех же фанатиков, с Библией в руках, что приходили к дверям Дурслей. Не увидев заинтересованности со стороны неверующих, они принимались всовывать листовки, но стоило дяде Вернону взглянуть на них из-подо лба своими поросячьими глазками, прищуриться и забрюзжать слюной, прикрикивая «Мы не такие!», как несчастные убегали, сверкая пятками. Тогда они казались Гарри забавными, эти фанатики. Его отношение к подобному слепому следованию изменилось гораздо позже, и единственное, чему ему хотелось сделать при виде людей, отчаянно восхваляющих свои идеи принижения остальных — это переловить и упечь в Азкабан навсегда.              Именно из-за них погибли Римус, Тонкс, Фред. Но ещё больше, чем их, Гарри ненавидел себя — он стал первоисточником, запустившим этот процесс, унёсший жизни близких людей. Папа, мама, Сириус, Дамблдор … Список был бесконечен.              Он злился на собственную беспомощность, сомнение, трусость. Гарри не видел ничего привлекательного в медалях и призах, когда люди, с которыми он стремился разделить подобные почести, лежали глубоко в земле. К вине и злости на самого себя, присоединилась и боль от утраты родителей, которую Гарри начал чувствовать гораздо острее. Он прекрасно понимал, что ещё немного, и его будет ждать персональная палата в Святом Мунго, с красивой табличкой «Герой» на двери.              Ему было необходимо поговорить. Только вот оставался главный вопрос — с кем? Поведать лучшему другу о боли от потерь, когда он сам переживает смерть брата? Глупо. Довериться Гермионе и выслушать лекцию о «комплексе героя»?              «И получить вдобавок список литературы известных психологов», — мрачно думал Гарри.              В конечном итоге его собеседником стал человек, который не имел никакого отношения к магическому миру. Или почти никакого.              Решение отправиться к родителям Гермионы Гарри принял с лёгкостью. Он сотню раз говорил ей, что дорожит дружбой и готов сделать всё возможное для возвращения памяти Грейнджерам. Говорил настолько часто, что и сам уверовал в желание убраться подальше от Лондона исключительно из-за чувства долга. Но на самом деле тогда ему хотелось просто сбежать из магического мира, где каждый норовил напомнить о «Великой Победе», достигнутой Мальчиком-который-выжил. Ему осточертело слушать похвалу министра, ощущать ободряющие похлопывания по спине, и видеть натянутые улыбки родственников погибших. Всё это казалось насмешкой, тонкой иронией судьбы, из-за которой возникало желание врезать кулаком в стену или ощутить тот же удар на своём лице. Почему парень, которому было суждено умереть с самого начала, выжил?              «К австралийскому солнцу невозможно привыкнуть», — думал Гарри, раскинувшись на шезлонге и попивая апельсиновый сок. Ему нравилось говорить с мистером Грейнджером о всякой чепухе, не имеющей ничего общего с магическим миром. И это было интересно! С таким же удивлением он отмечал и хорошее отношение к себе, несмотря на то, что втянул дочь сурового с виду мужчины в опасные приключения.              Одним погожим днём, Гарри растянулся на шезлонге, наблюдая, как мистер Грейнджер с небывалым остервенением доводит и так ухоженный газон до идеала. И если бы за это могли дать оценку в Хогвартсе, то Роберт непременно получил бы своё «Превосходно» — травинки были одинакового размера. Радуясь отсутствию репортёров и наблюдая за работающей газонокосилкой, Гарри не заметил присутствия рядом с собой ещё одного родителя Гермионы.              — Дорогой, тебе не жарко?              Джин Грейнджер всегда обращалась к нему уменьшительно-ласкательными прозвищами, навевая мысли о добрых феях из магловских сказок. На ней было ярко-голубое платье, отлично гармонирующее с жёлтым фартуком. Миссис Грейнджер напоминала Гарри домохозяек, улыбающихся с плакатов старых голливудских фильмов, разодетых в стиле шестидесятых годов. Отсутствовал только бант на голове.              Джин приложила ладонь ко лбу наподобие козырька, пытаясь разглядеть мужа на солнцепёке:              — Как думаешь, он ещё долго провозится?              Мистер Грейнджер имел особую страсть к технике, и именно по этой причине не позволял Гарри приближаться к новейшей модели газонокосилки. Оставив его на шезлонге в компании двух стаканов апельсинового сока, Роберт с маниакальным видом сокращал растительность на широком заднем дворе. Поэтому на вопрос Джин Гарри решил ответить неопределённостью, пожав плечами.              — А с магией было бы побыстрее, да? — улыбнулась она. Гарри, успевший за время присутствия мамы Гермионы принять сидячее положение, слегка насторожился.              Грейнджеры были гостеприимными хозяевами, интересующимися жизнью волшебников, и в момент упоминания о магии на семейных ужинах, он старался свести всё к шутке, с глупой улыбкой цитируя магловского фокусника. Но сегодня его выдержка стала лопаться, как мыльный пузырь. И Гарри никак не мог понять, способствовала ли тому австралийская жара, или четвёртый стакан апельсинового сока. Возможно, к его откровению привела и простая улыбка, которой Джин его всегда одаривала. Она не сетовала на его худобу, не тревожилась о том, постираны ли его вещи. Джин Грейнджер, казалось, знала и понимала всё без слов.              Джин продолжала смотреть на Роберта, сгорбившегося над неожиданно заглохшей газонокосилкой, когда Гарри проговорил:              — Магия не всегда облегчает жизнь, миссис Грейнджер.              — Милый, я ведь уже просила, чтобы ты называл меня Джин. Я знаю, что магия — это не только взмах вашими палочками, — Джин хихикнула и присела рядом с ним. — Я всегда гордилась Гермионой. Моя девочка хорошо училась, была послушной и воспитанной. Она никогда нас не обманывала, и была чудесным, прилежным ребенком. Это даже как-то скучно, честное слово! — Гарри хмыкнул. Он легко мог представить Гермиону, верную правилам, рассказывающую родителям обо всём на свете. — А когда она уехала в Хогвартс, её жизнь изменилась. В ней появились вы, — она тепло взглянула на него, — и я решила, что, наконец, мир моей девочки стал полным. Учёба, друзья, семья. Был баланс, понимаешь? Но когда началась вся эта история, — грустно вздохнула Джин, — я поняла, что счастье никогда не может быть безоблачным. Поэтому тебе следует позволить себе стать счастливым, дорогой. Хотя бы чуть-чуть.              — Я и счастлив, мис. Джин! — солгал он, немало удивлённый сменой темы. Миссис Грейнджер на его ответ только усмехнулась.              — Милый, ты ведь не считаешь меня глупой, недалёкой домохозяйкой, знающий толк лишь в приготовлении апельсинового сока?              — Нет, конечно, нет, — поспешил заверить её Гарри. Ещё не хватало оскорбить родителей Гермионы!              — Почему же ты тогда лжёшь? — улыбнулась она, поправляя ярко-жёлтый фартук. — Это видно, милый. Не пытайся скрыть то, что и так понятно. — Джин поднялась, собираясь уйти. Но сделать этого Гарри ей не дал.              — Джин, — тихо позвал её он, наблюдая за Робертом, начавшим вновь яростно уничтожать газон.       

***

      Посмотрев на Поттера, перелистывающего книгу, Драко нахмурился. Он снова вёл себя странно, сидя в одиночестве и держа учебник вверх ногами.              — Если я ещё разу услышу комментарий по поводу странного Поттера, то всерьёз начну сомневаться в твоих предпочтениях, Драко, — заметил Блейз, поглядывая на него. — И прекращу расхаживать перед тобой в одних брюках. Святой Салазар! — Он хлопнул себя по щекам. — Мы же живём в одной спальне! И как мне после этого ему доверять, а, Тео?              Тео на вопрос никак не отреагировал — перевернул страницу книги о драконах, заимевших привычку наведываться в магловские деревушки и похищать младенцев. Может, нужный им дракон найдётся там?              Драко часто ловил себя на мысли, что Тео в их троице выступает в роли баланса. «Не даёт утонуть мне в сарказме, а Блейзу окончательно стать шутом», — временами размышлял он.              Украдкой взглянув на Поттера и, убедившись, что он, наконец, взял книгу правильно, Драко облегчённо вздохнул. Его необычный интерес оправдывался вовсе не любовью, как думал Блейз, а простой убеждённостью в равновесии. Если с Поттером всё хорошо — значит, и Драко может быть спокоен за свою жизнь. А жить он очень хотел, потому что любил.              Это открытие Драко совершил совсем недавно, отчего до сих пор пребывал в лёгком смятении. Он действительно любил: мать, себя, поместье и саму жизнь.              После свержения Тёмного Лорда, поместье Малфоев стало лишь напоминаем о былом величии: цветы в летнем саду завяли, опустели винные погреба, а забытые комнаты на верхних этажах начали покрываться пылью. Министерство Магии изъяло большую часть темно-магических артефактов, оставив наследнику рода лишь картины, с увековеченными в раму портретами предков, не желающими вести беседу с юным отпрыском некогда благородного дома. Опустел, хоть и ненамного, фамильный сейф в Гринготтсе. Только вот Драко эти лишения совершенно не волновали. Он был счастлив, потому что, наконец, обрёл свободу.              Когда суды остались позади, и разбирательства утайки живого Поттера Нарциссой достигли ушей всех любопытных волшебников, Драко начал чувствовать кое-что ещё: знакомое, но давно забытое за годы жизни в тени Тёмного Лорда. Только до конца не понимал, как назвать желание оберегать хрупкую женщину, положившую собственную жизнь на алтарь, именуемый служением великому роду Малфоев. Забота? Нет, не только.              Он стал часто выходить с матерью в сад, пить чай и беседовать ни о чём. В один из дней, когда они закончили обсуждение очередного книжного романа, Драко осмелился на разговор:              — Мама, могу я задать тебе вопрос?              Он отложил чашку с горячим чаем и посмотрел на мать. Нарцисса, несмотря на сплетни злопыхателей, после заключения мужа под стражу, ничуть не изменилась. Её холодная красота также покоряла Драко: белоснежные волосы, тонкий и изящный нос, полные губы.              Серо-голубые глаза ненадолго задержались на увядшей розе, а затем, немного устало, голова её повернулась к нему. Нарцисса ответила не сразу, изучая и пытаясь понять подвох:              — Да, конечно, дорогой.              — Ты любила отца?              — Почему ты спрашиваешь?              — Пытаюсь понять, на что готовы люди ради любви, мама, — туманно заметил Драко. Нарцисса улыбнулась.              — Ты влюблён?              — Это я тоже пытаюсь понять, — усмехнулся он.              — Я любила и люблю твоего отца, Драко, — уверенно заявила она. — Я была готова на многое ради него, но не на всё.              — Ты и так сделала многое, мама.              — Да, и не жалею об этом. Знаешь, не все готовы идти на жертвы ради любви.              — Но ты это сделала, — сказал он, имея в виду любовь матери к сыну. Драко догадывался, что, несмотря на преданность и чтение традиций, мать не ждёт возвращения отца. Она его не простила.              Это был их самый долгий разговор о чувствах.              Весь вечер они просидели в саду, каждый размышляя о своём. Драко думал о любви и преданности, вспоминая Поттера, который обладал и тем, и другим, и готов был пожертвовать, не сомневаясь ни на секунду. Он оказался готов, и этого стало достаточно.              В тот день Драко пришёл к выводу, что Поттер стал знаменем начала его новой жизни. В любви и свободе. А чуть позже, встретив Гермиону Грейнджер в совятни, он понял, что хочет получить и кое-что другое. Такое странное слово, которое так и крутилось на языке, — искупление. Простое и тихое, нужное ему одному.              — Гермиона! — вдруг завопил Блейз, возвращая Драко обратно в библиотеку.              «Опять Грейнджер», — вяло подумал он, смирившись с её постоянным присутствием в своей жизни. Драко был благодарен ей за прощение, которого и хотел, и страшился, но чувства эти не признал бы и под пыточным проклятием.              Стараясь не обращать внимание на болтовню Блейза, он решил сосредоточиться на поиске таинственного дракона. Чтоб ему пусто было, этому самому дракону! Каламбур, в которое некто возвёл свои желания, раздражал его сильнее Поттера на первых курсах. В стишке том была просьба, в чём Драко не сомневался, и поэтому не повёл и бровью, когда Тео спросил у Крама про Непреложный обет. Любой бы захотел гарантий, а он любил продумывать всё наперёд.              Они занимались втроём в последние несколько дней, выискивая в обширной библиотеке Хогвартса любые упоминания о драконах, похожих существах или редких анимагических формах. Но исследование десятка книг не приносило плодов — они не нашли ничего полезного, конечно, не считая информацию о свойствах крови, чешуи и клыков гигантских рептилий. Хотя отчаиваться было рано. Так часто говорил Тео, кося взгляд в сторону Грейнджер и бормоча что-то о времени и благородстве.              Драко считал, что его отношения с ней и так находятся на стадии приятельских. Теперь они вполне могли перекинуться парой слов, не пытаясь оскорбить друг друга. Иногда хватало и кивка. Прямо, как сегодня утром.              Грейнджер как раз выходила из парадных ворот, в то время как ему выпала участь строить мелких для первого похода в Хогсмид, на котором он собирался начать исполнять свой план по получению искупления. Поймав её взгляд, он коротко кивнул, что означало буквально: «Хреново вчера выглядела. Как ты?». Её ответный кивок гласил: «Спасибо, всё отлично».              Ну, и чем не приятели?       

***

      Тео ничего не ответил. Впрочем, Блейз этому нисколько не удивился. В последнее время он вёл себя именно так — молчал, поджимал губы, массировал переносицу — иногда это были виски — и всё читал, читал, читал. Такое поведение не было в новинку, ведь Тео всегда отличался любовью к своим книжкам, но заставляло задумываться о причинах, побудивших его игнорировать всех остальных. Однако сегодняшние раздумья Блейза касались не только рассеянного Тео.              Блейз улыбнулся — чуть-чуть, едва заметно. Месть всё же бывает такой сладкой!              Он считал себя собственником, и чётко следовал личному плану жизни, включавшему очень много пунктов. В этом плане Блейз был педантом. И никаких посягательств других людей в идеально выстроенную цепочку событий не терпел, за исключением, разве что, Драко и Тео. Но пятничным вечером кто-то наглым образом влез не только в его жизнь, но и подпортил практически его собственность.              Неделями он выстраивал чёткий план, применяя не дюжий талант по обольщению нужных людей, но какой-то гадёныш решил, что может испортить все его старания, втоптав в землю этап №4 и №5. Коррективы Блейз не любил также, как и перемены. Каких-либо действий от Поттера он не ждал — этот герой мог атаковать только в лоб, применяя свой гриффиндорский пыл, а после пожурить виновника пальцем и принять в очередной доблестный отряд, поставив на путь исправления. Такой сценарий Блейзу точно не подходил — он хотел увидеть последствия, а потому решил сделать всё сам. Да, можно было бы рассказать о своих догадках тому же Поттеру, который нужен был ему для планов и целей на ближайшие десять лет, но справился бы тот с задачей очень грубо, что совершенно не подходило для мести. Она должна быть равноценной! Они с Поттером ещё успеют подружиться и будут травить байки, выпивая в каком-нибудь унылом баре и горланя старинные песни, которые, разумеется, Блейз разучит с ним самостоятельно. К тому же, до того прекрасного момента, когда Поттер, весь сияя и салютую ему бокалом, подпишет нужный указ, будучи Главой аврората, ещё добрых десять лет. А пока отомстить можно и самому. Так будет надёжнее.              В тот же вечер, когда страстная Гермиона обвивалась вокруг него, а он, как истинный джентльмен, отодвигал её подальше от себя, Блейз отправился в подземелья, а затем и в спальню девочек. Хвала Салазару, что их лестницы не складывались! Блейз часто думал, что старик Салазар был тем ещё затейником — только на их факультете мальчики могли беспрепятственно пройти в девчачьи спальни. Чем именно он руководствовался было понятно, как день, но Блейз не мог не отдать ему должное — провернуть такое под носом остальных. Талант, ничего не скажешь!              Панси и Дафна стали его главными подозреваемыми, поэтому, открыв нижний ящик комода первой, Блейз ухмыльнулся — под аккуратно сложенным платком лежал заветный флакон с блестящей жидкостью. Всё было так просто, что на долю секунду ему стало как-то стыдно за родной факультет. Ни тебе хитрости, ни уничтожения улик. Скучно!              Прихватив с собой дополнительный экземпляр, он вернулся в спальню на следующий же вечер. Оставалось только дождаться девчонок и показать, что с ним шутить не стоит. Им следовало усвоить, что не стоит вмешиваться в его планы, и трогать его Гермиону.              Удобно устроившись на кровати Панси, Блейз решил попрактиковаться в магии, заставив левитировать предметы женской косметички по всей комнате. Ожидание его закончилось ровно в тот миг, когда дверь с шумом открылась, а на пороге показались две девчонки.              — Блейз! — Он скривился, услышав истеричный вопль Панси.              — Пошёл вон, Забини! — истошно закричала Дафна, смотря на него выпученными глазами и уперев руки по бокам.              — Как это не красиво! Выгонять любимого одногруппника, когда он пришёл на помощь, — обиженно буркнул Блейз, вертя в руках флакон с Амортенцией.              Взгляд Панси метнулся к нижнему ящику комода и обратно к Блейзу. Он расплылся в довольной улыбке, радуясь, что она быстро уловила суть.              — Как дела у Грейнджер? — уточнила Панси, переходя к сути, пока Дафна вручную собирала косметику с пола.              — Неплохо, — заметил Блейз. — В данный момент утешается в объятиях Поттера.              — Ты уже видел её сегодня? — с любопытством спросила Панси, присаживаясь на кровать рядом. Дафна, решившая всё же воспользоваться палочкой, стала быстро приводить комнату в порядок.              — Нет. Но сполна наслушался Поттера, который устроил нам с Тео допрос. — Блейз глубоко вздохнул. — Он всё пытался выяснить, кто мог подлить ей Амортенцию. По его словам, Грейнджер только и могла, что лепетать моё имя, — закончил он и взглянул на подружек, оценивая их реакцию на рассказ.              Лицо Дафны озарила странная ухмылка, пока она задумчиво вертела в руках плоский флакон, отвлекаясь от уборки. Панси хихикнула и, прикрыв ладошкой рот, кинула быстрый взгляд на подругу.              — Чего ты хочешь, Блейз? — Ему понравился быстрый переход.              — Чего я хочу? — Он улыбнулся так обворожительно, как только мог. — Знаешь, Поттер лишил меня приятной компании, — девушки скривились, — поэтому хотелось бы восполнить эту потерю. — Он протянул Панси флакон.              Блейз знал, что они ему не откажут. На шестом курсе он несколько раз убеждался в симпатии Панси, а в конце года и Дафны. Ночами они были особенно убедительны.              — Ну, зачем же нам это, — брезгливо спросила Дафна.              — Для остроты ощущений, — подмигнул он ей.              Хищно улыбнувшись, Панси протянула руку. Блейз отдал ей флакон, и стал внимательно наблюдать, как она сделала небольшой глоток, оставив ровно столько же и Дафне.              После последней выпитой порции, которую Дафна едва не пролила на ковёр, Блейз встал с кровати и, прогладив помятые брюки, обратился к девушкам:              — Дамы, вы ведь понимаете, я не мог поступить иначе. Хочу немного прояснить для вас ситуацию, — добавил он, при помощи палочки призывая флакон с Амортенцией из комода, — это — останется у меня. Как залог вашего молчания.              — А где Виктор? — неожиданно спросила Дафна, со счастливым видом облизнув пересохшие губы.              — О, я с удовольствием вам всё расскажу!              Спустя полчаса Блейз уже шёл по направлению к библиотеке, но по пути столкнулся с двумя преподавателями.              — Это совершенно недопустимо, мистер Крам! — Макгонагалл кричала на весь коридор. — Вы не должны были применять магию против учениц, это запрещено правилами!              — Откуда я мог знать, что это Амортенция?!              — А какое по-вашему ещё объяснение могло быть их поведению?              — Не знаю, может, нападение, злая шутка или … — Крам хищно взглянул на проходящего мимо Блейза, — просьба к другу, Непреложный обет.              — Вы в своём уме?!              Быстро поздоровавшись и невинно похлопав глазами Краму, Блейз продолжил путь. Ему хотелось во всех подробностях запомнить это раскрасневшееся лицо, перекошенное от гнева. Не картинка, а мечта!              — Гермиона!              Она появилась в библиотеке, как обычно, в восемь вечера, будто ходила туда строго по расписанию, и, зная её дотошность, Блейз подумал, что, возможно, так оно и было. Гермиона в ответ слабо улыбнулась и направилась к их столу:              — Привет!              — Здравствуй!              — Знаешь, по поводу вчерашнего. — Гермиона пристыженно опустила глаза, продолжая что-то мямлить.              — А разве вчера что-то было? — спросил Блейз. — Мы вот считаем, что пятница была на редкость скучной. — Он подтолкнул плечом Тео, который подтвердил слова друга кивком. Удивительная оживлённость, надо признать!              — Спасибо, Блейз! — обрадовалась Гермиона, застенчиво опуская голову низко-низко и рассматривая свою обувь. Видимо, ожидала от него каких-то шуток или упрёка.        — Но, если ты всё же захочешь повторить подобный скучный вечер, я всегда к твоим услугам, — подмигнул ей Блейз, и через мгновение получил ответную улыбку.