Cherry Mint

      Она нашла его, как всегда, на трибунах квиддичного поля. Его темные волосы развевались снежным ветром.       — Привет, Гарри.       — Привет, Дафна, — сказал он, ослепительно улыбаясь.       — Долго меня ждешь? — она села на холодную деревянную лавку рядом с ним.       — Я бы ждал вечно, если бы пришлось, — подмигивает ей, а затем целует в губы.       Так они всегда приветствовали друг друга. Дежавю их недавнего первого поцелуя, на следующий день после их встречи на астрономической башне. Именно Гарри предложил поле в качестве места встречи. Это было самое удаленное местечко от замка, и в зимние месяцы оно было совершенно пустым. Сначала Дафна неохотно согласилась. Что с этим мальчиком и почему он предлагает встретиться на улице в такую холодную погоду?       Но потом она увидела его в первый раз. Его густые, коротко подстриженные волосы развевались на ветру. Розовый оттенок украшал щеки. Он постоянно облизывал губы, в попытках защитить их от холодного ветра. Так она поцеловала его в первый раз. Или, может быть, он поцеловал ее. Или, возможно, это не имело значения. С тех пор ее прогулки на свежем воздухе не были такими пугающими.       Если бы вы спросили Гарри, он, конечно, сказал бы, что рационализировал поле как лучшее место для встречи по отношению к замку. Но это совсем не помешало тому, как очаровательно выглядела Дафна, когда пыталась укротить свои светлые локоны на ветру.       Поцелуй был неторопливым и теплым. Так не похожим на поцелуи, которыми он обменивался с Джинни во время войны. Те поцелуи были поспешными. Нужно было вложить все, каждую эмоцию, потому что они не знали, когда снова увидят друг друга. Если вообще увидят. В послевоенный год их роман был коротким, но прекрасным. А расставание было дружеским. Возможно, он вложил так много в эти первые поцелуи, что больше ему нечего было дать.       Целовать Дафну было все равно, что дышать. Просто, естественно, необходимо.       — Поговоришь с Малфоем?       На ее лице появилась гримаса стыда и разочарования.       — Он поймал нас. Блейза и меня, с письмами. Он не станет делать предложение. Похоже, он думает, что если он это сделает, то будет ничем не лучше остальных.       — Кто бы мог подумать, что Малфой окажется таким... доблестным?       Дафна слегка улыбнулась ему. Она знала Драко всю свою жизнь, практически с пеленок. Были фотографии, на которых они вдвоем держали Асторию в больнице сразу после ее рождения. Широкие, зубастые ухмылки на лицах малышей. До того, как они узнали о войне или тьме. В ее представлении все видели в нем Пожирателя Смерти. Убийцу Дамблдора. Она этого не замечала. Она видела в нем того улыбающегося мальчика, который впервые помог ей обнять сестру.       — Он изменился, ты знаешь. Так сильно. Я знаю, что ты сомневаешься в моем суждении, когда речь заходит о нем… Я знаю, что ты предпочел бы кого-то другого для своей подруги. Но он другой. Так сильно изменился... - ее голос затих. Нет, Дафна, я думаю, что он всегда был таким.       Он никогда бы не сказал этого вслух. После смерти Снейпа Гарри видел свет и тьму не как две абсолютные противоположности, а с серой серединой. Снейп, хотя и делал все это ради высшего блага, совершал невыразимые поступки во имя защиты. Как и Драко. Как и Гарри.       Но действия Драко говорили сами за себя. Гарри был там, когда он опустил палочку перед Дамблдором. Как он намеренно не назвал Гарри в своем поместье. Как он кинул свою палочку Гарри в последней битве. Нет, Драко не изменился. Он всегда был серым, чем-то посередине. Но Дафна не любила говорить о войне. И это было прекрасно. Гарри тоже не любил. Поэтому вместо этого он протянул руку, чтобы обхватить ее сзади за шею, поглаживая успокаивающими кругами большим пальцем.       — Теперь она и твоя подруга тоже.       — О Боже, — фыркнула она. — Я окружила себя гриффиндорцами.       — Намеренно, — его ухмылка была абсолютно дьявольской и он сделал шаг, чтобы снова поцеловать ее.       — Не-а, но нам все еще нужен план. Мы не сможем вечно прятать эти письма. Мы оба едем домой на каникулы.       Гарри нахмурился и посмотрел на поле.       — Нет никаких шансов просто запереть их в шкафу, пока они не выберут друг друга?       — Гарри, милый, они заперты в комнате по три дня подряд друг с другом и до сих пор не было прогресса. Я пыталась сказать Драко, что она чувствует к нему, но он не поверил. Я уверена, что Грейнджер будет такая же. Они просто...       — Слишком похожи?       — Это сводит меня с ума, черт возьми.       Ветер усилился, когда солнце начало садиться. Дафна придвинулась ближе и прижалась лицом к плечу темноволосого парня. Они молчали, наблюдая, как солнечный шар падает с неба, чтобы спрятаться за горами вдалеке.       — Я всегда хотела быть Омегой. Моя мать часто говорила мне, что я слишком... ничтожна, чтобы быть невестой первого выбора. Не такая красивая и элегантная, как Астория...       — Даф... — попытался вмешаться Гарри, отодвигая ее лицо от своего плеча, чтобы заглянуть ей в глаза.       — Она сказала, что лучшее, что может со мной случиться - это обращение. Тогда я могла бы заполучить любого, кого захочу. Кого угодно. Она сказала, что если я не обращусь, ни один Альфа не посмотрит на меня серьезно. И затем… Затем, когда я встретила тебя, я поняла, что это ты. Скромный, но храбрый. Верный и нежный. Я была уверена, что ты станешь Альфой. Я... я знала, что за тобой все равно будут охотиться девушки, ты же Избранный и все такое. Я думала, что если бы я могла просто быть Омегой, ты бы выбрал меня.       Она не знала, когда начала плакать, но она заплакала. Она плакала о себе. О Драко. О Гермионе. О Гарри.       — Но ты все равно выбрал меня, Гарри. И наблюдая за тем, что переживает Гермиона… Я чувствую себя такой виноватой, из-за того что когда-то плакала, потому что не получила этого. Она заслуживает чувствовать то, что чувствую я. Знание, что тебя выбирают таким, какой ты есть. А не тем, что ты есть.       Гарри знал, дружа с Гермионой, встречаясь с Джинни, следуя материнским советам Молли; иногда лучшее, что можно сказать плачущей женщине - это вообще ничего. Он прижал ее, когда она заплакала, хотя и не понимал, из-за чего. И когда луна начала подниматься над полями, он повел ее обратно в замок.       Он проводил ее в общежитие и нежно поцеловал перед отодвигающимся портретом.       — Мы разберемся с этим, я обещаю, — прошептал он ей в губы.       Когда она начала проходить через проем, она услышала, как парень, который только начал отходить, окликнул ее.       — Да, Гарри?       — Я просто хотел, чтобы ты знала... Ты самая красивая, не элегантная женщина, которую я когда-либо встречал. И в комнате с тобой и сотней Омег, это будешь ты.

***

      Гермиона Грейнджер занималась тем, что у Гермионы Грейнджер получалось лучше всего: читала.       На библиотечном столе лежала гора книг разных возрастов, переплетенных в кожу, с успокаивающим ароматом цветов ванили и миндаля, который мог исходить только от распада химических соединений в старой книге. Это был знакомый запах. Это был безопасный запах. Она позволила ему окружить себя и впитать запах мяты, который только отвлекал ее.       Каждая книга об Альфах и Омегах была написана исключительно Альфами. Сюрприз, сюрприз. Там были формулировки, как «они хотят» или «им нужно», и Гермиона усмехнулась. Откуда они могли это знать?       «Но Драко знает, что тебе нужно», - подсказал ей мозг.       И это было правдой. Он знал, когда ее течка достигала своего пика, знал, когда ей нужно было убрать волосы с лица, знал, когда она была голодна, знал, когда она хотела пить. Ее Альфа знал, что ей нужно, чего она хочет. Может быть, даже лучше, чем она знала себя.       — Кажется, я говорил тебе, что в библиотеку без сопровождающего вход воспрещен? — произнес голос над ней.       Гермиона взглянула поверх корешка книги, но ей и не нужно было смотреть. Запах мяты теперь был невыносим, намного сильнее, чем от книг. Его лицо было озадаченным и бледным, но тон был серьезным.       — Я уверена, что у тебя есть дела поважнее, чем нянчиться со мной, — ответила она, но Драко уже устраивался поудобнее за столом напротив нее.       — Да, конечно. Я мог бы отправиться в погоню за хвостами с Блейзом, — Омега Гермионы выпустила когти, шипя при мысли о том, что ее Альфа с кем-то другим, — но я не очень хороший напарник.       Напарник? Так он не стал бы искать для себя...? Ее когти Омеги втянулись назад, снова покорно ложась в ее подсознании.       — Кажется, он прекрасно справляется сам. Я не думаю, что когда-либо видел его без засоса. Может, ему следует просто сделать татуировку.       Гермиона расхохоталась, но быстро прикусила губу, чтобы заглушить звук, заметив острый взгляд мадам Пинс.       — Было бы глупо. Что произойдет, если он изменится, а у него останутся дурацкие метки, напоминающие об этом?       Это было неправильно. Как только она это сказала, она поняла, что это было неправильно. Его лицо больше не было озадаченным и игривым, вместо этого его глаза были опущены, а губы сжаты в тонкую линию.       — Малфой, я не имела в виду...       Он отмахнулся от нее, как будто это ничего не значило, но его лицо выдавало его.       — Все в порядке, правда. Не все такие глупые, как я.       Она хотела сказать что-нибудь, что угодно, чтобы заставить его почувствовать себя лучше. Ее Омега больше не подчинялась ей. Вместо этого она царапала ее сердце и легкие.       Ты расстроила своего Альфу. Исправь это, исправь это, исправь это. Теперь ты ему никогда не понадобишься.       Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но остановилась. Вместо этого он продолжил.       — Как бы то ни было, мне жаль. — Его голос был настолько тихим, что если бы они не были в библиотеке, она поклялась, что никогда бы его не услышала.       — Тебе не нужно...       — Нет, нет… Я скажу. Я... я сожалею обо всем этом. Прости меня за то, как я обращался с тобой все эти годы, прости… за то, что не помог тебе, когда ты была в поместье. Если бы я мог вернуть все это назад, если бы я не был таким трусливым… Это все, что важно для меня сейчас. Метка. Мне не стыдно за то, что я сделал что-то не так. Я хочу, чтобы ты знала, что я никогда никому не причинял вреда. Никогда. Я бы не стал. Мне стыдно, потому что у меня не хватило сил сказать «нет».       Его руки лежали на столе, ладонями вниз, чтобы не упасть, и ей захотелось протянуть руку и схватить их.       — Ты не трус, Малфой. Ты был ребенком… Ребенком, перед которым стоял невозможный выбор. Я не… Я не виню тебя за то, что случилось. Я... я бы не позволила тебе прикасаться ко мне так, как ты это делаешь, если бы ты был таким.       Ее руки дернулись, чтобы коснуться его.       — Грейн… Гермиона… Был ли я...       — Да.       Ей не нужно было больше ничего говорить. Он был ее первым. Это не значит, что она ждала замужества или нуждалась в том, чтобы это было особенным и романтичным. Для нее этого просто никогда не случалось. Она могла пошутить и сказать, что была слишком занята войной, но так же поступали Гарри и Рон. И они всегда находили время для этой части своей жизни. По правде говоря, она просто была напугана. Секс был чем-то таким, о чем можно было читать и изучать с научной точки зрения. Что происходит, где, когда. Но фактическое действие… Вы должны испытать это на себе, чтобы знать. А что, если у нее это плохо получалось? Гермионе Грейнджер не нравилось быть плохой в чем-то.       Но в ее течку, когда она едва могла составлять предложения, потому что ее тело, казалось, разрывалось на части от желания, она не чувствовала себя девственницей. Казалось, что она была тяжело дышащим, извивающимся месивом, которое нужно было наполнить, пока она не почувствует прикосновение члена глубоко в своем животе. Ее Омега тихо мяукала.       — Я не жалею, что ты был моим первым, — вдруг сказала она.       Он не смотрел на нее. Она привыкла к этому; он не хотел смотреть на нее. Но это было по-другому, это было по-другому. Она знала, что он не смотрел, не потому, что не хотел ее видеть, а скорее не хотел, чтобы она его видела.       — Я не… Я этого не заслуживаю, — тихо сказал он, его рука бессознательно дернулась, чтобы прикрыть левое предплечье. На этот раз она действительно протянула руку, чтобы положить ее поверх его.       — Дай мне посмотреть, — прошептала она.       Драко не был уверен, что это было. Искренность в ее голосе, лишенная всякого осуждения или жалости. Жжение, которое дарило ему ее прикосновение. То, как его Альфа выползал на передний план его разума при ее запахе. Или, может быть… Может быть, он просто был готов кому-то показать.       Он закатал рукав до локтя и бесцеремонно положил его на стол перед Гермионой. Тусклый свет свечи высвечивает уже не черный, но все еще сильно приподнятый шрам. Она была белой и выпуклой, как будто ее разрезали на коже и открывали снова и снова, пока шрам не поднялся и не растянулся.       Он не мог смотреть на нее. Как он мог? Если бы он увидел то, что было в ее глазах, то наверняка потерял бы себя. Гнев? Ненависть? Жалость? Или, что еще хуже, разочарование?       Он почувствовал, как ноготь скользнул по чувствительной коже шрама вокруг головки черепа. Вниз по голове змеи, прежде чем найти свой путь к его запястью. Ее рука сомкнулась вокруг него.       — Посмотри на меня.       Голос был почти умоляющим. Это было не так, как она просила его смотреть на нее, когда у нее была течка. Это была... мольба. Как будто, если бы он не посмотрел, весь ее мир рухнул бы. И он повернулся.              У него перехватило дыхание от ее взгляда. Эти глаза, которые преследовали его во снах и фантазиях. Эти глаза, в которые он не осмеливался заглянуть, погружаясь в нее, чтобы не потерять контроль и не отметить ее как свою. Те глаза, которые он боялся всего мгновение назад, что будут наполнены негативной эмоцией, горели чем-то другим. Он даже не знал, чем именно.       Так смотрела на него мать в детстве, когда ему было больно. Как будто она сделала бы что угодно, сдвинула бы любую гору, чтобы заставить его чувствовать себя лучше. Как будто она забрала бы это, если бы могла.       —Это никогда не заживет? — ее глаза прожигали его, и он не мог оторваться.       — Нет. Это всегда будет со мной. Я всегда буду тем, кто я есть.       Она покачала головой, глаза ее были мягкими.       — Это не ты. Уже нет. Может быть, этого никогда и не было.       После этого они погрузились в глубокое молчание. Ни один из них не осмеливался заговорить, разрушить фундамент, который они только что заложили. Вокруг них опускалась ночь, и Пинс дала им понять, что библиотека вот-вот закроется. Они оба осторожно собрали свои вещи и направились к двери.       Как всегда, Драко проводил ее до портрета в общежитии. В этот момент он знал, что его запаха было более чем достаточно, чтобы уберечь ее от любого заинтересовавшегося Альфы. В глубине души он уже смирился с тем фактом, что это был всего лишь предлог, чтобы быть рядом с ней.       — Кэттивампус.       Дверь распахнулась, и он пожелал ей спокойной ночи, прежде чем повернуться.       — Малфой?       — Хмм?       Он не осмеливался обернуться.       — Я прощаю тебя.       Дверь закрылась.       Драко Малфой не плакал. На пальцах одной руки он мог сосчитать каждый раз, когда проливал слезу после своего детского возраста, когда Люциус внушал ему, что мужчины не плачут. Один, когда его мать потеряла его сестру. Два, когда ему дали метку. Три, после того, как он увидел, как Гермиону пытали в его доме. И теперь снова, когда она простила его за все это.