Черно-белое

В Изнанке было холодно, ветер гулял по полу, сдувая каменные крошки; Больверку хотелось убежать куда-нибудь вперед и скрыться в темноте, но он отчаянно сдерживал это желание, заковывая в цепи груду камней, что хотели рассыпаться с огромным грохотом, выше было лезть страшно, но приходилось.  — Сколько идти осталось? Мы битый час идем, но ничего впереди не видно.  — Это только начало пути, но, думаю, мы можем остановиться на немного, — Юнона отошла в сторону и села на плоский камень, к ней присоединился Эйвинд.  — Только начало пути? — фыркнул Больверк, — раз мы уже не можем сбежать, может, расскажешь нам, какого черта мы приперлись сюда? — он задрал голову и приподнял брови.  — Ты прав, бессмысленно продолжать скрывать правду от вас, — она вздохнула, — я вам покажу. Она сделала какие-то пассы в воздухе и у всего каравана начались видения: яркие, как будто они не сторонние наблюдатели, а словно находятся сейчас в самой сути этих видений, переживают те же эмоции и думают о том же. Чувствуют холод и тепло, снежинки, что тают на коже, объятия, что грели когда-то, слышат голос в самой голове и вникают, забывая на пару минут о том, что эта история произошла не с ними, что снежинки не настоящие, а черного солнца они никогда не видели.  — Так мы оказались здесь. — Юнона закончила рассказ, видения рассеялись перед глазами так же быстро, как снег тает в горячей ладони.  — Ты идешь на верную смерть? — спросил Больверк, ему не было жаль Юнону, он спросил из любопытства, тихонько подкрадываясь и пристально всматриваясь в глаза, в которых есть не только страх и грусть, что темно-красными пузырящимися пятнами закрыли обзор на то, что есть внутри.  — Смерть лучше бесконечного заточения, — нервно проговорил Эйвинд, лицо его исказили обеспокоенность и глубокая печаль легла толстым слоем пыли на лицо, зажгла глаза горячими слезами, которым так и не позволили выйти наружу. Больверк нахмурился.  — Запах мяса не привлечет искаженных? — Спросил Сигбьорн, поглядывая на огромный окровавленный мешок с мясом.  — Не думаю, что они чувствуют запахи, — ответил Эйвинд.  — У кого-нибудь есть нож? Я не хочу портить свой меч, — он склонил голову набок.  — У старика есть, — ответил Оли.  — Он не для этого, — буркнул дед, — не отдам.  — Отдавай, — Оли прищурился и подошел к скальду. Спарр скрестил руки и демонстративно отвернулся:  — Чем мне его отмывать потом?  — Мо… — не успел договорить Оли, как Больверк ловко выхватил кинжал из рук старика и отдал его Сигбьорну. Спарр промолчал.  — Придется бочку попортить, — сказал варл, доставая бочку, — можно открепить эту штуку и сделать шампур, а дерево сжечь.  — Какой ты изобретательный, Сигбьорн, никогда бы не подумала, что ты решишь пожертвовать алкоголем, — насмешливо протянула Фолька, улыбнувшись.  — А кто сказал, что я собираюсь им жертвовать? — он усмехнулся, — дайте мне часок.  — Один ты пить не будешь, — сказала Фолька, — Больверк?  — Не расшибитесь о первый попавшийся камень, когда пойдем вперед, — ответил он с раздражением. Сейчас ему совсем не хотелось бороться. Оли уже приготовился опустошать бочку и с нетерпением постукивал пальцами по рукояти топора. Пили все, кроме Эйвинда и Юноны, даже Ивер сдался и выпил кружечку, хотя и не собирался. Теперь Сигбьорн освежевывал расчлененного якобыка, хотя самое невкусное он с собой не взял, так что особых проблем не было, Ивер выпрямлял металлический обруч и скручивал, чтоб у него были острые концы, насаживал мясо. Сигбьорн использовал огниво, чтоб развести огонь.  — Вороны хотят спать, — проговорила Фолька, — можно дежурить по очереди.  — Пусть Больверк дежурит, — протянул Спарр, снимая ярко-жёлтую шапку, обитую мехом, — а мы все отдохнем.  — А лучше пусть Оли к нему присоединится, никто не может спать, когда он кряхтит так, как будто его на вертеле жарят. Оли промолчал, запихивая в рот несоленое, жирное мясо, которое непременно запивал медом, что припас во фляге. Кто-то уснул довольно быстро, те, кому места в палатке не хватило, лежали, укутавшись в собственные рубахи. Больверк сидел на небольшом гладком камне, снизу ноги обдувал ветер, но его это не особо волновало. Он думал о том, что будет делать, если выживет, и о своих частых галлюцинациях, которые преследовали его уже несколько месяцев. Поначалу они были неяркими, он списывал их на недосып, утомленность, потом ему стал сниться странный сон, который с каждым разом становился все четче. Сон, в котором он терял себя и просыпался с постоянным чувством тревоги. Потом он стал видеть драгов, которые смотрели непременно на него, и Больверка, кажется, словно ослеплял этот ядовито-желтый свет. Видения становились все более страшными. Он чувствовал чужую боль, но разве может она быть чужой? Разве может так щемить на сердце, если боль не его? Больверк чувствовал ненависть к валкам, а те его остерегались после того, как он чуть не зарубил Эйвинда. Так что Оли могли оставить еще и потому, что он примет удар на себя, если с Больверком что-то случится. Не прошло и двух часов, а Оли уже сопел, оперевшись о каменный столб. Больверк уже хотел пнуть его в бок, но почувствовал какую-то сильную тягу убежать от этого места, причём чувство становилось все сильней и сильней с каждой секундой, оно проникало через уши, рот, глаза, внутрь, заполняя, как черная вода, проникая в вены, впитываясь в плоть и расщепляя кости, Больверк вновь почувствовал себя животным, но не медведем, а скорее волком, которому нужно что-то очень срочно найти. Мысль крутилась в голове, словно отталкиваясь о стенки черепа с громким звуком, постоянно крутилась и перекатывалась, превращаясь в острый клубок и уже начиная приносить боль. Больверк сорвался с места и побежал, просто побежал, он не знал, куда бежит, зачем бежит тоже не знал. Им руководило чувство другого, и сейчас оно вытеснило все остальные, вышвырнуло за пределы этого тела, они рассыпались в пепел, и их погнал ветер. Перед глазами мелькали какие-то камни, столбы — покореженные, начавшие кое-где крошится, пахнущие чем-то отвратительно-горьким, а Больверк все бежал и бежал, постоянно разворачиваясь и останавливаясь. Дыхание через полчаса у него сбилось настолько сильно, что он начал кашлять, но навязчивая мысль отыскать что-то не отпускала, сделавшись чем-то страшным, черным. Башня. Белая башня, которую он видел в своих снах, Больверк понял, что он пытается найти. Картинка эта врезалась ему в память, затвердев, обратившись в камень — неживой, сухой камень. Теперь Больверк бежал к башне. Сил у него уже не было, ноги его заплетались и он стал спотыкаться о камни. В глазах у берсерка резко потемнело и он с грохотом упал, раздирая в кровь ладони и колени, ударяясь лбом о землю.

***

 — Где Больверк?! — Фолька ударила задней стороной копья Оли. Тот подскочил, словно ужаленный:  — Что?  — Где Больверк?! — громче повторила она, лицо ее исказила злость и, кажется, Оли ждал печальный конец, если бы он прямо сейчас не ответил. Он осмотрелся по сторонам:  — Он сидел со мной, я уснул потом, случайно… Все остальные уже сбежались на крики, и вся расслабленность пропала, когда они увидели, что Больверка нет. Эйвинд подбежал к повозке и открыл ее, чтобы убедиться, что стрела еще в груди Громобоя. Сундр все так же спокойно лежал, склонив голову вбок. Юнона ходила вокруг их лагеря, пытаясь отыскать Больверка:  — Его нет рядом. Скорее всего, он убежал, но нам нужно двигаться дальше.  — Что?! Ты предлагаешь его бросить здесь? В этой дыре?! Просто уйти, даже не попытавшись помочь? Даже мы, наемники, более милосердны, — кричала Фолька, подавшись вперед.  — А мне кажется, тут другая причина, — почти прошептал Оли.  — У нас нет времени на его поиски, да и будет безопасней, если мы оставим его здесь, — сказал Эйвинд, кусая губу.  — Но ты обещал помочь, а теперь предлагаешь бросить его?  — Я не говорил, что точно помогу тебе. Он убежал сам и я считаю, что нам нужно срочно уходить.  — Я не уйду без Больверка, Вороны тоже с вами не пойдут, — Фолька скрестила руки на груди и прищурила глаза.  — Уходим без них, — скомандовал Ивер. Фолька и с места не сдвинулась, даже выражение лица ее не поменялось.  — Мы не можем уйти без них, Ивер, нам нужны люди, а я не смогу контролировать всех. Так что, похоже, придется нам искать Больверка. Но если в течение часа мы не найдем его, то уйдем сразу же или, если он нападет на нас — убьем его и пойдем вперед, — решила Юнона.  — Ты уверена? Я бы не стал рисковать, — нахмурился Ивер.  — Нам придется, — вздохнула Юнона.  — Разделимся, — скомандовала Фолька. Повозку решили оставить на месте, рядом разожгли костер, чтобы быстро найти ее. Все уже устали и от внимательного всматривания в темноту. Глаза начинали болеть, и никто особо не верил, что получится найти Больверка, но вот Дитч заверещал так громко, что в ушах зазвенело:  — Я нашел его, вот он! Берси подошел к Дитчу, что крутился около Больверка.  — Почему он лежит?  — Я откуда знаю? Нужно его нести теперь.  — Ты мне это делать предлагаешь? — варл усмехнулся.  — Ну не по земле же его волочь, — сказала Альфрун, — у скульпторов нет таких предрассудков, — она повернулась к Киви.  — Ты хочешь предложить ему его понести? Я не против. Альфрун стала издавать странные звуки, а через минуту Киви настолько аккуратно, насколько может это сделать каменное существо, размером больше Больверка, закинул его на плечо и понес к лагерю. Все остальные уже собрались в лагере и дожидались отставших. Впереди возвышалась огромная темная фигура, на плече у нее обмякло светлое пятно с жилистыми ногами, по бокам шли люди и все были целы и невредимы, в отличии от отряда, который возглавил Берси: им пришлось биться с искаженными.  — Что с ним случилось? — Спросил Сигбьорн, смотря на окровавленные угольно-чёрные волосы Больверка. Фолька шагнула вперед.  — Я не знаю. Мы его таким нашли, — ответил Берси, посмотрев на тело.  — Он упал, судя по всему, посмотрите на ладони с коленями, — протянула Фолька, — причем, видимо, упал, когда бежал. Может, он потерял сознание?  — Нам нужно его связать, если ты хочешь, чтоб он шел с нами, — грозно проговорил Ивер.  — Не надейтесь сковать его веревками, нужны цепи.  — Я не буду тебе помогать, — сказала Зефр, пусть Юнона с Эйвиндом делают. Фолька цокнула, отвернувшись.  — Кто теперь будет везти повозку? — спросил Фасольт, свысока посмотрев на Фольку. — Тащи своего берсерка сама. Сигбьорн перевязывал Больверка, Киви пытался помочь, но варл постоянно шарахался от него, так что драг понял, почему и отошел.  — Вы его на повозку собираетесь закинуть? — спросил Спарр, почесав седой подбородок.  — Не стоит, — ответила Юнона, поправляя серый капюшон, — лучше будет, если повозка будет в начале каравана, а Больверк будет его замыкать.  — Кто будет их таскать? — спросил Ивер, — я больше не собираюсь тащить одной рукой такие тяжести.  — Киви может понести Больверка, а повозку… Может, Берси? — Фолька повернулась к нему, тот пожал плечами.  — Видимо, выбора у меня нет, — он вздохнул, — хотя Лудин меня такими делами не заставлял заниматься… Караван продолжил путь.  — И что мы будем делать с ним, когда он очнётся? Наверняка не обойдётся без того, что он начнёт канючить. — Задумчиво проговорил Ивер.  — Ничего не будем, — Юнона пожала плечами, украшенными перьями, они поблескивали и лежали на удивление гладко: ни одно перышко не задралось, не помялось, даже одежда её не была никогда мятой. Фолька, кажется, фыркнула, но говорить ничего не стала.  — Тут ерунда какая-то, — сказал Сигбьорн, тыкая мечом в камни, перемещающиеся сами по себе. Все с интересом наблюдали, однако после двух минут пристального осмотра, у многих начало рябить в глазах и вместо обычных камней они стали видеть кубики с какими-то вырезанными фигурками.  — Может это подземные толчки?  — Неужели ты веришь в то, что камни перемещаются из-за подземных толчков, после того, что произошло с нами? — удивленно спросила Фолька, переложив копьё в ту же руку, где был щит. Оли многозначительно хмыкнул, Ивер решил, что стоит двигаться дальше, поменьше обращая внимания на странные вещи, встречающиеся им, чтоб не потерять время.  — Что там в Арберранге, как думаешь, Юнона? — Ивер заговорил немного тише.  — Стоит надеяться на лучшее, — она вздохнула, дёрнув плечами.  — А есть ли нам смысл возвращаться на землю, где все мертвы? — спросила Фолька. На этот вопрос все промолчали, но почву для размышлений, причём не самую положительную он дал.  — А есть ли смысл отсиживаться здесь, если все же есть надежда на спасение? Больверка ты почему-то хотела спасти, хоть и почти всем здесь кажется, что он безнадёжен, — Ивер обернулся к Фольке и она увидела в его образе что-то ободряющее. То ли оно пряталось в светлых, слипшихся волосах, то ли в отрубленной руке, но Фолька вспомнила, как храбро она отбивалась от драгов в Стрэнде, хоть казалось, что они проиграют, как билась с Сундром. Караван продолжил путь немного быстрее.  — Смотрите, — шепнула Фолька, — что это за громадина? Впереди было темно, но камни поблёскивали чем-то серебряным, они переливались и большие тени от огромного, почему-то левитирующего существа плясали на скалах и колоннах. Глаза его были неподвижны, белки — пожелтевшими, чёрные зрачки ничего не выражали. Оно нервно подергивало щупальцами, по которым сползала вязкая жижа тёмного цвета, чуть поблескивающая в полумраке. Оно кружилось вокруг своей оси, издавая низкие звуки, похожие на приглушённый плач. Рядом странно пахло — чем-то очень сладким и тухлым, как будто чья-то плоть разлагалась, отваливалась кусками и гнила в сухой земле.  — Я не знаю, что это. Возможно, ещё один искаженный, — Юнона выглядела флегматичней, чем обычно.  — И кем он был до этого? Я и похожего ничего не видел до этого, — Сигбьорн потряс рыжей макушкой, обнажив меч.  — Лучше тихо проскользнуть, пока нас не заметили, — предложил Ивер, — чем быстрее, тем лучше.  — Ползком? У него глаз больше, чем у нас вместе взятых, и выглядит это жутко, — Фолька поморщилась, а потом добавила. — Вы чувствуете этот запах? Оно умирает?  — Какая разница? Хватит болтать, нам идти надо, — Ивер пригнулся и медленно направился вперёд. Берси помогали: убирали камни с дороги, чтоб избежать лишнего шума, повозка ехала последней и она прошла без шума, Киви, на удивление, тоже прошёл спокойно, только медвежья шкура немного шуршала. Проблемы начали возникать потом: Дитч потерял равновесие, и упал, толкнув Фольку, стук копья о землю не был слишком громким, но все остановились в напряжении и обернулись. Дитч ещё никогда не чувствовал такой ненависти к себе, он лишь пожал плечами, нервно улыбнувшись. Ноги начали болеть, а ещё не все успели пройти, оставалось совсем немного. Ивер приметил камень, за который можно спрятаться, когда они дойдут. Существо стало завывать ещё громче, или это лишь показалось, но всем стало тревожней. Оно прекратило крутиться и поплыло в их сторону, немного потряхивая щупальцами. Все замерли в ожидании. Кто-то зажмурился, кто-то стойко не сдвинулся с места, кто-то молился богам, что были мертвы, но объединяло всех их то, что они верили в лучшее, как бы абсурдно это не звучало. Диалог Фольки с Ивером пошёл каравану на пользу. Все пригнулись ещё сильней, затаив дыхание, когда существо пролетело прямо над ними. Оно оставило после себя отвратительный запах гнили и плесени, который врезался в ноздри, чуть ли не впитавшись намертво, а ещё капнуло слизью, к счастью, никого не задев. Все поднялись, разминая уставшие ноги, постоянно оглядываясь, Берси потащил повозку вперед, все отправились за ним.  — Мясцо-то с душком уже, — Сигбьорн поморщил нос, — может ну его?  — Во-во, у меня живот болит, — Спарр кивнул и хлопнул в ладоши.  — У стариков постоянно все болит, — Фолька усмехнулась, — можно закоптить мясо,  — Мы последнюю бочку сожгли, — Сигбьорн почесал подбородок, — так что остается только повозка…  — Нет, тогда ее вообще везти невозможно будет, — Ивер нахмурился и сложил руки.  — Не ты ее везешь, — сказала Фолька, Ивер хмыкнул, давая понять, что мнение свое не изменит.  — Нам нужно есть что-то, — протянула Фолька, — у нас есть триста килограммов мяса, если мы его закоптим, нам даже останется на обратную дорогу… — последние слова Фолька проговорила с сомнением, она не была уверена, что они смогут вернуться домой, что они вообще дойдут до своей цели.  — Лучше завялить его, у нас оставалась соль, — Сигбьорн подошел к задней стороне повозки и достал мешок, — удивительно, что она не просыпалась или потерялась, а вот мука просыпалась еще когда мы обходили лес, а ведь рядом был город…  — Поздно об этом думать, — Фолька нахмурилась, — может у нас даже получится найти здесь какие-нибудь травы и воду, конечно, если наша любимая валка не хочет, чтоб все подохли с голоду.  — Ваша любимая валка разрешает поискать воду с травами, — Юнона отвернулась.  — Идемте, — Фолька направилась вперед и начала делить людей на отряды, никто не возражал. Два часа поиска не увенчались большим успехом, Спарр нашел какие-то светящиеся белым кислые ягоды и совсем немного воды, которую не все соглашались пить.  — Нам нужно идти, — сказала Юнона.  — Куда мы идем? — Сигбьорн посмотрел вперед. — Там ничего нет.   — Тебе кажется. Мы идем к центру, к Змею. — Эйвинд постукивал пальцами по гравированному древку посоха.  — К Змею?! Он живет здесь? — Сигбьорн махнул рукой.  — Да, Юнона же говорила, что яйцо треснуло и он вылупился под землей, — проговорил ткач с раздражением.  — Яйцо треснуло из-за тебя, между прочим, он бы просидел бы там еще черт знает сколько лет, — Сигбьорн нахмурился. Эйвинд на это ничего не ответил, отрицать свою вину было глупо. Дорога казалась бесконечной, впереди ничего, кроме темноты, не было, только тянуло холодом. Но не обычным, а таким, который заставляет дрожать не только тело, но и разум. Было страшно идти вперед, никто не знал, что их там ждет, может быть засада искаженных, может пропасть, через которую не получится пройти, а может они ходят вокруг, зря теряя время и ничего не понимая. Впереди была смерть, назад вернуться было невозможно, а до конца дойти уже не получится.

***

Пусто. Все замерло, будто в ожидании чего-то, ветер остановился, молния, бьющая из солнца застыла. Восприятие остановилось. Страшно: иглами вонзается в вены, хочется закричать, броситься куда-нибудь, разбежаться и удариться о стену, разжижая голову, избавляя сердце от страха. Чувства застыли, превратились в камень. Безразличие. К себе, к врагу и другу. К миру. Можно ли вернуть себя, когда твою личность вытолкнули, выгнали из тела, остатки подмяли по себя, окрасили красный в черный? Нужно ли вернуть себя, когда твое эго растоптали, когда душу вытолкнули из тела, ошметки мяса подмяли под себя, окрасили белый в красный? Воспоминания — смутные картинки, призраки, их прикосновения невесомы, но они будоражат разум, проталкивают в мозг то, что было забыто. Огонь — страшный, обжигающий, он ослепляет своим теплом, мажет углем, оставляет безжизненный пепел. Вода — холодная, бездна, она затягивает в самую пучину, не дает дышать, оставляет синюшное надутое тело. Воздух — безразличный, вездесущий, он обветривает кожу, сжимает внутренности, оставляет потный труп. Земля — сухая, жесткая, она хрустит на зубах, попадает в легкие, оставляет гнилой, поросший мхом костяк. Пусто.