***
— Впереди кто-то есть, — Фолька остановилась и вгляделась в арку, которая служила входом в драгский каменный дом, высеченный в скале. — Там кто-то ползает, — Оли прищурился, — это…ребёнок? — Если там ребёнок, то есть и родители, — хмыкнул Ивер, — нам стоит атаковать сейчас. — Мы не знаем, сколько их там, может получится проскочить мимо? — только Фолька договорила фразу, как рядом завизжал Дитч от внезапной боли. — Это была засада! Ловко они нас, — Ивер оглянулся на окруживших их искаженных драгов — кривых, броня их кое-где потрескалась и скукожилась, глаза высохли, став серыми, оружие стало кривым и больше напоминало острую палку, а щиты выгнулись и обросли чем-то непонятным, двигались они небыстро и рычали. — Нужно освободить ткачей и повозку, с ними пойдёт Фасольт, — Ивер указал бродексом на место, где была скала. — Расчистим им путь. Драгов было семь, среди них было два камнестража, одна пращница, два солдата и два карателя, они не двигались. Воины воспользовались этими секундами и ринулись в бой. Варлы атаковали карателей, окружили и принялись пробивать броню, Оли сгруппировался с Дитчем и, как бы удивительно это не звучало, они сработались: Оли отвлекал камнестража тем, что метал топоры, а Дитч в это время, будучи невидимым, выискивал слабое место — стык в броне или ещё что-нибудь, Фолька, с помощью копья держала на расстоянии второго камнестража, но это не очень-то помогало, ведь колющие удары не могли толком пробить такую броню, пращница билась с пращницей, а Киви уже добил солдат и присоединился к Фольке, Отступник стоял в стороне, восстанавливая броню Киви. Спарр тоже дрался вместе с Дитчем и Оли, но камнестраж не сдавался, Оли метнул последний топор, Дитч был ранен и не мог держать свой топорик, он отошёл в сторону, желая позвать на помощь, но крик его застыл в горле, как он увидел то, как ловко искаженный камнестраж ломает шею старику. Противный хруст стал на пару секунд единственным в мире звуком и тело Спарра упало на землю в неестественной позе. Оли еле увернулся от удара и побежал в сторону Фольки, которая добила камнестража и наблюдала за тем, как Ивер добивает карателя ударом в голову. — Фолька! — Оли вцепился ей в руку, женщина резко развернулась и выставила щит с вороном над головой, защищаясь от удара. Она отшатнулась, чуть ли не упав, камнестраж был в ярости и продолжал бить по щиту, от которого начали лететь маленькие чёрные щепки. Фолька резко подалась влево, делая удар копьем прямо в лицо драгу, тот издал гортанный звук, колени его подкосились, он затрясся и упал плашмя. Фолька выдохнула, осматриваясь по сторонам: вокруг кучками лежали искаженные взорвавшиеся драги в осколках брони, кое-где были видны маленькие лужицы или брызги крови, труп Спарра ярко выделялся желтым на фоне чёрной иссохшей земли со следами взрывов от пращницы и темно-фиолетовых бликов от камня. Фолька не смотрела на его труп с сожалением, она удивлялась тому, что ему вообще удалось дожить до этого момента, и думала о том, что его не смогут даже прилично похоронить. — Боги помиловали тебя, дав дожить до этого момента, — Фолька подошла к трупу. — Боги мертвы, — послышалось сзади, — нам пора идти. Караван направился вперёд, труп старика приставили к камню, вложив его кинжал в руки. Эйвинд лечил раненых.***
— Что мне делать потом? — Я не знаю, Эйвинд, ты поступил так глупо… — Ты бы не поступила точно так же? — Эйвинд взял ладони Юноны и прижал к своему лицу. — Я была мертва, — лицо Юноны помрачнело, но руки она не одернула, — нам придётся расстаться, ты не мог так просто украсть у драгов солнце. — Я был в отчаянии, — оправдываясь, сказал Эйвинд. — Я не виню тебя, но все так, как есть, уже ничего не исправить, — на её лице отразилось сожаление и она пододвинулась ближе к Эйвинду. — Я понимаю, Юнона…***
— Развяжите меня! — рыкнул Больверк, разводя руки в сторону, — я выну эту чёртову стрелу и убью вас всех, если вы меня не выпустите! — Заткнись. Ты убежал из лагеря и нам пришлось тебя искать, а теперь ты визжишь, как младенец, чтоб мы тебя выпустили?! — Ивер тряхнул топором, желая ударить им Больверку в грудь. — Меня несёт драг! Пусть отпустит меня, я пойду сам. — Больверк все ещё был в ярости, но унижение от того, что его несет камнестраж немного остепенило его, Альфрун что-то «сказала» и тот отпустил его, странно посмотрев. — Что ему надо? — Больверк посмотрел на Альфрун. — Можешь спросить его, неприлично говорить у кого-то за его спиной, — Альфрун странно улыбнулась, отчего красный раскрас на её лице поплыл вверх. — Еще чего? — Больверк нахмурился и пошёл вперёд, все еще скованный цепями, — кто нацепил их на меня? — Никто не хочет идти рядом с полоумным берсерком, — плюнул Фасольт, поправляя щит. Больверк прошёл мимо, специально задев плечом Фасольта, тот рыкнул, занося щит, но Юноне вновь пришлось его утихомирить, теперь Фасольт тащил повозку с Громобоем, Больверк все так же шёл в конце. Быть сторонним наблюдателем того, как он теряет рассудок и личность Больверку не нравилось, все силы он тратил на то, чтоб удержаться, зацепившись рукой за обрыв, снизу тянуло холодом, в ушах звенело, рука затекла, раны покрылись коркой и порвались по краям от натяжения, обжигая. Но Больверк держался, пальцы впились в жесткую землю, острые камни кололи ладонь, оставляя следы. Он мог отпустить спасительный край и полететь вниз, расшибившись, череп бы противно хлюпнул, сломались бы пара рёбер, белая шкура медведя бы окрасилась в кроваво-красный, чёрные волосы бы слиплись, пачкаясь в песке. Тело бы вздулось, появились бы трупные пятна, потом плоть начала бы разлагаться, расслаиваясь, щеки бы ввалились, глаза сгнили бы, опарыши, черви и прочие трупоеды влезли в раны, поедая плоть, они отложили бы там личинки. Вокруг поднялась бы такая вонь, но неужели это то, что хотел бы Больверк? Его кости не отнесли бы на варлсмарч, он остался бы безымянным, убитым своими же Воронами. Больверк продолжит держаться, не имея никакой надежды, но и не сдавшийся, в глубокой печали, но и не обреченный, Больверк будет держать топоры, даже если ослепнет от ужаса, даже если оглохнет от рева, даже если вокруг будет пропасть. Больверк, обмотанный цепями тяжело шагал за остальными, погруженный в свои мысли — тяжелое болото, что тянуло на дно, замуровывало, высасывало из тебя все чувства, оставляя разбитым, пустым, ничего не желающим, даже смерти. Личность Больверка словно расслаивалась, как будто кто-то подложил новый слой — чуждый, Больверк отвергал его, но тот корнями врастал, цеплялся за грани психики, подчинял себе эмоции, что быстро меняли друг друга, отчаянно желая присвоить себе. И вот Больверк, буквально разделённый на две части, что тоненькими ниточками скреплены друг с другом стоит перед морем — холодным, волны его высоко поднимаются и с грохотом опускаются, пенясь, воздух соленый, он сушит кожу, он застревает в легких, вызывая легкую тошноту. Небо — черное, матовое, висящее низко. На волнах нет бликов, как будто бездна развернулась перед тобой, зовя в свои объятия, приманивая всплесками воды, ощущением соленых капель на коже, тишиной. Вечной тишиной. Мысли о драгах приносили ему боль, Больверк проглатывал чужие реплики, сжимая кулаки так, что костяшки белели, он чувствовал чужой гнев, чужое желание убить ткачей. Только караван хотел остановиться на привал, как небольшая группа искаженных напала на них. Больверка отослали, заставили стоять вместе с Юноной и Берси, который охранял повозку. — Размотай меня. — Я бы с радостью, но не могу. — Берси облокотился на топор. — Что было со мной после того, как я сбежал? — Больверк двинул плечом, — еще бы ноги мне перевязали. — Тебя нашел человек, потом ты валялся без сознания, пока тебя нес драг, — Берси усмехнулся. Больверк хмыкнул, наступила тишина, нарушаемая скрежетом металла о каменную броню, криками и кличами. Кто-то на поле боя уже потерял сознание и его оттаскивали, чтоб не затоптали. — Последите за ним, — сказал Сигбьорн, скидывая с себя Оли, перемазанного в крови и без единого топора на поясе. Юнона принялась залечивать раны, края ран затягивались и на их месте оставались едва заметные светлые рубцы, кровь прекращала идти, впитываясь в одежду, в сознание он не приходил, так что его закинули на повозку и потащили. Спустя несколько часов хождения по руинам, каждый камешек которых был тк похож на предыдущий, валка предложила отдохнуть: — Остановимся здесь. — Юнона остановилась, — будем спать посменно, — она посмотрела Больверка, — отдай топоры. Прошлая попытка забрать оружие успехом не обвенчалась и Больверк своим рычанием только привлек нежелательное внимание. — Нет. — Ты все равно не участвуешь в битвах. — Я все сказал тебе, ведьма. — Рыкнул Больверк, насупившись. — У нас нет гарантий, что ты не освободишься и не убьешь нас, — Юнона сделала шаг назад. — У меня тоже нет гарантий, что ты и Эйвинд не убьете меня. Ведёте себя как кучка полоумных идиотов, я варл, а не скотина! — Он повёл плечами, из-за чего раздался неприятный скрежет, — я не собираюсь больше подчиняться, я не отдам топоры, а лучше всажу его тебе в шею! — Ты все равно не контролируешь себя, это на твое благо, поверь, скоро мы поможем тебе, — говорила она с явной неприязнью, но и достаточно смиренно. Больверк промолчал, но не позволил забрать топоры, усевшись подальше от лагеря. — Оно не завялилось, но это лучше, чем помирать от голода, — протянул Сигбьорн, доставая мясо, — можно его сварить. — А ты прям повар, — Фолька усмехнулась, — неужели у нас нет ничего, кроме мяса? — У нас было мало припасов в Стрэнде, мы съели почти все по дороге сюда. — Мы скоро загнемся с таким рационом, можно поискать что-нибудь, ведьма говорила, что драги выращивали что-то, но разве оно не исказилось? На вопрос ответа не прозвучало. Ландшафт менялся: впереди был мост, ведущий через расщелину, а на горизонте маячила белая башня, камни меняли свой цвет с серого на красный, перелились, появилось больше драгских жилищ: высеченные в камне проходы, внутри были каменные скамьи, кровати, устеленные черной мягкой тканью, бочки с водой, даже колыбели. Пращница загудела, когда караванщики, обследую территорию нашли гнездо с десятками крупных яиц. — Фу-уу, — Дитч ткнул ножом в треснувшее яйцо, — что это? — внутри была потемневшая зловонная жидкость и сероватый сгусток плоти в пленке. Пращница опустила голову, о чем-то думая. — Что с ней? — Фолька поморщилась, глядя то на яйцо, то на пращницу. — Скульпторы выращивали скалкеров, это их яйца, интересно, что он не исказился, будучи в скорлупе, — Альфрун повела посохом. Пращница перебирала яйца, внимательно осматривая. — Не стоит брать их, — Ивер оперся на топор, — они же мертвы. — До башни идти несколько дней, — вдруг вмешался в разговор Эйвинд, — нам нужно отдохнуть, а не думать о ползунах. Альфрун странно посмотрела на Эйвинда, с ухмылкой, словно изучая ткача и что-то сказала пращнице, та закивала и отошла в сторону. — Боже, что это? — Фолька склонилась над котелком, в котором бурлили пара кусочков мяса и еще что-то непонятное, — она же испортилась, зачем ты бросил ее туда? — Нам нечего есть, а эта полуиспорченная картошка может помочь нам выжить, — ответил Сигбьорн, помешивая подобие супа. — Ты вообще видел когда-нибудь, чтоб драги ели? — Нет, возможно они делают это, пока никто не видит, — Сигбьорн нахмурился и почесал подбородок. — Может они едят сырое мясо? — Фолька отложила копьё сев напротив. Больверк сидел в стороне. Выглядел он ужасно: лицо побледнело еще сильнее, у уголков глаз скопилось больше морщин, а под глазами залегли темные круги, даже обрубленные рога, кажется, потрескались еще сильнее, по краям они росли тонкой корочкой, из-за чего сердцевина рогов казалась глубже и потрепанная медвежья шкура с пятнами крови и грязи дополняла неопрятный вид. Он устало пыхтел, смотря в пустоту, словно сливаясь с камнями, растворяясь в воздухе. — Вот бы помыться, — громко протянул Дитч, осматривая окрестности. — Ложись, я порежу тебя на кусочки и запихну в суп, если будешь так орать, из-за тебя нам в прошлый раз приходилось отбиваться от уродливых монстров, которые, между прочим, ползали под землей и хватали нас за ноги. — Я случайно попал в эту яму, да и вы сами виноваты в том, что считали меня ловкачом, ведь я и не ловкач совсем, меня просто никто не замечает, я ведь рассказывал о том, как я украл корзинку с фруктами, зеленщица позвала стражу или кого там, не важно, он задел меня плечом и даже не заметил! Не заметил, что эта дурацкая корзинка у меня в руках, стражник ловил людей из толпы и опрашивал их, а я продолжал стоять на месте, вот я думаю, что мне еще сошло бы с рук: убийство, еще одна кража? — говорил Дитч торопливо, активно жестикулируя и теребя темную бороду, что была заплетена в колосок. — Дитч, прекрати орать, — Ивер нахмурился и подался вперед, Дитч отшатнулся при виде варла, но продолжил бубнить себе под нос что-то про несправедливость. — Может вода действительно чистая? Ведь кровь змея испортила воду в реках, а здесь она просто стоит в бочках, — Фолька посмотрела на толпу, — заодно возьмем с собой. — Можно попробовать, — согласился Ивер, вздохнув. — Нам стоит поспать. — Пусть тот, кто будет мыться, будет следить за безопасностью, — предложил Дитч. — Каким же образом? Спать хотят все и избежать заражения тоже, — Фолька нахмурилась, задумавшись. — Пусть моются по два человека, хоть это и займет больше времени, оставшиеся смогут отбиться от искаженных. — Кто первый? — спросила Фолька.***
— Это та башня, башня из моих снов, — прохрипел Больверк, еле перетаскивая ноги, — здесь валки творили свои грязные делишки? — говорил он спокойно, но готовый сорваться, голос выдавал его настоящие эмоции, — надеюсь, вас сожрет этот Змей. — Если нас сожрет Змей, то мы не сможем помочь тебе, — злилась Юнона. — Я не просил вас спасать меня, вы испортили мне жизнь, вы отравили меня и я вижу этих драгов, они постоянно кричат и кричат, они плачут и ревут, они смотрят на меня своими глазами и прожигают насквозь, я знаю, что ты, Ивер, убил Рейз, ты убил этого чертового ребенка, — Больверк зарычал, подавшись вперед и раздвигая руки, цепь противно затрещала, металл терся друг о друга и гремел. — Успокойся, Больверк! Мы уже почти пришли, — Фолька остановилась, — вдруг валки правда все исправят, нужно подождать еще немножко. — Нет, я не собираюсь ждать, я убью этих ткачей и мир полностью поглотит тьма. — Больверк выпрямился и издал рык, больше похожий на рык Сундра. — Нужно что-то делать с ним, — посох Эйвинда заискрился пурпурным, а взгляд нервно забегал. Времени оставалось мало, Больверк метался из стороны в сторону, рыча и пытаясь сломать цепь о камни, Ивер глубоко вздохнул и преодолевая страх подошел к Больверку, замахнулся обухом топора и ударил по затылку, Больверк хотел было увернуться, но не успел и упал, ударившись головой. — Надолго это его не остановит, — мрачно проговорил Ивер, перехватывая длинную рукоять топора поудобней. Внезапно раздался грохот где-то под землёй, затем треск, такой громкий, что, казалось, что-то треснуло в самой голове. Все дернулись, начав осматриваться по сторонам, грохот прекратился на пару секунд, а потом из-под земли выплыла огромная фигура. Это был Змей. Потрепанная серая чешуя его разлетелась в разные стороны, обнажая дряблую, слезающую кожу, голые кости, тело его извивалось в агонии, он шипел что-то и смотрел своими белесыми глазами на разбегающихся в ужасе людей. Змей двинулся в сторону и быстро наступал, достигая Юнону, та обернулась, готовая трясущимися руками плести чары, но Змей разинул зловонную пасть, обнажив белые клыки и перекусил её туловище пополам, подхватил её тело и принялся жевать. Эйвинд закричал и побежал в сторону Змея, лицо его было перекошено от ужаса, он не чувствовал рук и ног, а по краям глаз у него начали скапливаться слезы, чудовище повернулось в его сторону, прищурившись. Эйвинд замер. Его как будто парализовало, он видел только то, как Юнона плела чары сломанными руками, лицо её было покромсано, она стала сплошным кровавым пятном, слюна Змея разъедала ей кожу и ошметки мяса валились на пол. Послышался треск, Юнона продолжала колдовать, внезапно Эйвинд отскочил и уставился в место, откуда вылез Змей. Это было озеро, покрытое льдом, он поблескивал, а гладь его была ровной, Змей поломал лёд и теперь вокруг были разбросаны осколки, а из отверстия расходились трещины, они переплетались друг с другом, где-то были толще и через них просачивалась темно-зелёная вода, отравленная кровью Змея, где-то трещины были тоньше нити и сплетались в узоры. На глубине озера что-то активно шевелилось, быстро всплывая на поверхность, вновь послышался треск, даже Змей отвлёкся и ужаснулся: из глубины выпрыгнул искаженный кит — кожа его потемнела и ороговела, плавники стали длинней и приняли странную форму, кит раскрыл пасть, зубы его больше напоминали потрепанную щётку, язык прилип к зубам, а пасть больше напоминала бездну, он вцепился в Змея, тот выронил Юнону и та с шлепком упала, Змей пошёл на дно вместе с китом, он что-то шипел на незнакомом языке и плевался ядом, извиваясь. Кит поднял со дна копоть, воздух наполнился пеплом, ничего не было видно. Копоть разъедала лёгкие и со всех сторон послышался кашель и вопли, в ушах гудело от треска: озеро стало трескаться, все бежали, куда глаза глядят, спотыкаясь, содрогаясь от страха, даже плача и ругаясь. — Все живы? — крикнул Ивер, оглядываясь по сторонам, в воздухе все ещё летал пепел, оседая на камнях и на людях. — Мы здесь! — крикнула Фолька, закашливаясь.***
— Пара пролетов осталась, нам нужно двигаться быстрее, — голос Юноны был хриплым, она еле-еле перебирала ноги, постоянно пошатываясь. Больверк валялся, привязанный к каменному столбу, времени разобраться с ним не было, нужно было спешить, пока Змей не напал во второй раз. Осколки черного солнца впились в башню из слоновой кости, в них как будто отражался весь мир. Эйвинд взглянул на себя и отшатнулся. — Я так постарел… — он вглядывался в седые волосы и мешки под глазами. — Я думала хуже уже не будет, а тут на и шесть Дитчей, — Фолька усмехнулась, забыв обо всем на пару секунд, а затем вновь ей на спину взвалили неподъемный груз: ноги подкосились, но нужно держаться из последних сил, ведь груз придавит и тебя, если ты хоть немного отвлечешься. Черное солнце было рядом, оно упало рядом с башней, потрескавшись, трещины светились пурпурным, осколки поблёскивали и, кажется, будто хрустели на зубах, царапая рот. Воздух с подъемом словно становился гуще и холоднее, как будто дышишь этими осколками, как будто они впиваются в твой разум, вызывая невыносимую боль — жгучую, вызывая страх — холодный и парализующий. — Ивер, проследи, чтоб Эйвинд сделал все так, как нужно, — сказала Юнона вскользь, продолжая идти. Эйвинд нервно дернулся, что-то обдумывая. — Подождите минутку, — Эйвинд остановился, опираясь на посох, сейчас он был похож на старика как никогда, взгляд карих глаз забегал по белому полу, изучая отполированные кусочки, ровно сложённые друг к другу. — Может можно сделать по-другому?.. — бубнил он себе под нос, осматривая огромную повозку, которую вёз затихший раненный Фасольт. Внезапно Эйвинд дернулся и шепнул что-то на ухо Юноне, выражения лица она не изменила, хотя она стала выглядеть более расслабленной. — Идём. — Мрачно проговорила она, всматриваясь в Змея, что извивался на горизонте, затравленно смотря на сторону караванщиков. Караван дошёл до последнего пролёта, снизу была видна вся Изнанка — озеро, дома и мосты, божий камень. Юнона подошла к пьедесталу в форме вытянутой подковы, серая роба с узорами тихо шелестела, приглушая невесомые шаги, её тело охватил золотистый свет и она парила над землёй, словно в вакууме, ни один волосок, ни одна складочка робы с места не сдвинулась. Змей, увидев свечение, поднялся к башне. Тело его разлагалось, голые кости обнажались в некоторых местах, чешуя перестала блестеть и превратилась в грубые ошмётки, мясо почти отваливалось гниющими черными кусками, позвоночник больше напоминал горные хребты, морда его потемнела, белесые глаза сузились, он шипел что-то Эйвинду на незнакомом языке. — У тебя не хватит сил даже на то, чтоб разрушить эту башню! — лицо его исказила злоба, он вцепился в посох руками, по нему побежали искры. Змей вновь что-то прошипел, Эйвинд слушал, вспоминая перевод слов. — Он предлагает сделку, — удивленно прошептал Эйвинд Иверу. — Змей поглотит лишь полмира в обмен на то, что Юнона умрет. — Что? Юнона говорила, что все будет не так. — Но Ивер… Смерть лучше вечного заточения, — голос его дрожал, лицо поникло. — Эйвинд… — Стой, я знаю, что ты скажешь. Но неужели ты выбрал бы полмира, а не Рука или Алетту? — Такие вещи не сравнивают. — Ивер стиснул челюсти, сжав топор. — Неужели нужно спасать этот мир? Люди — злые, невежественные, готовые зарубить младенца из-за предрассудков, морящие голодом свою соплеменницу, они должны жить, терпеть муки ради мира, который о них никогда не вспомнит? — Но младенец драга жив, Эйвинд. — Он жив лишь чудом, а метательница? Ты думаешь, она первая напала на ту женщину? Она спасалась от Тьмы, на неё напали, нам лгали в глаза, ты понимаешь? — Не все люди такие, есть и хорошие вещи в жизни, — Ивер склонил голову, пара светлых прядей сползла на лицо. — Разве пара хороших моментов стоят вечных страданий? — Эйвинд повернулся к Змею, который обвивал башню и злобно шипел, недовольный таким пренебрежением. — Стоят, — варл прервался, — что с Громобоем? — он перевёл тему. Ткач неуверенно проговорил что-то на древнем языке — он явно колебался, Змей слушал. Альфрун гневно смотрела на Ивера, явно пытаясь что-то сказать. Он сразу понял, чего она хочет, но у ведьмы не получилось завоевать его доверия, он отмахнулся. — Змей сказал, что не собирается поглощать Громобоя. — Эйвинд говорил об этом отстранённо, как будто это его не касалось. — Хоть он и сдался, но сказал, что такими вещами не занимается. — Почему? Для него попытаться ничего не стоит, он и так в невыгодном положении. Между Змеем и Эйвиндом разгорелся спор, они долго разговаривали, кажется, даже воздух нагрелся, Змей извивался и шипел, не желая соглашаться, чуть ли не плевался в Эйвинда, было видно, что Змея разговор раздражал и утомлял. Спустя еще какое-то время Змей наконец сдался, став выглядеть ещё истощённей. — Разойдитесь. — скомандовал Эйвинд, разводя руки в стороны. Все отошли, встав по краям и наблюдая за ткачом. Змей разинул пасть, синее холодное пламя охватило повозку, поедая дерево, где-то далеко снизу раздался низкий рык, такой громкий, что было слышно даже на вершине башни. Все в ужасе отшатнулись, рассматривая пепел от повозки, от бессмертногоСундра. — Вот так просто? — прошептал кто-то из толпы. Эйвинд что-то злобно прошипел караванщикам и обратился к Змею, все ещё намеревающийся спасти Юнону. — Юнона хотела не этого, Эйвинд. — Это была последняя попытка Ивера, даже мольба, а не попытка. Ткач обернулся, лицо его выражало серую скорбь, но не гнев, он сжал губы, склонив голову. — Прости меня, Юнона. Я буду любить тебя вечно, — проговорил он с горечью в голосе — обжигающей, всепоглощающей, было больно, но пути назад не было. Эйвинд вздохнул, начав делать пассы в воздухе. Юнона вновь засветилась — еще ярче, она парила в воздухе, кусочки солнца стали восстанавливаться, трещинки стали затягиваться, большие проплешины восстанавливаться по кусочкам, солнце — такое тяжелое, матовое, все еще искрящиеся, но не пурпурным, а золотым, теплым, оно взмыло в воздух, вернувшись на место — туда где оно было и должно было быть. Змей рассыпался по кусочкам, пеплом полетел на землю, чешуя, плоть, кости — все оно обратилось в труху. Теперь Юнона стала солнцем.***
Пусто. Холодно. Что-то важное забрали, вырвали с плотью и оно растворилось в воздухе. Ничего уже не вернуть.