***
Ночь приятной прохладой накрыла землю, небо было чистым и на его глянцевой глади можно было увидеть россыпи холодных звёзд, листва приятно шуршала где-то вдалеке. Ветер ласково собирал руками опадающие листья и гонял их по спирали. Когда небо стало окрашиваться в светло-серый, а где-то на горизонте розоветь, поливая блестящей медью листья, стволы деревьев, камешки на дороге и полуразрушенные дома, пошёл дождь. Заморосил маленькими капельками, они неслышно приземлялись на листья, скользили вниз и блеснув напоследок, пропадали в траве, воздух был свежий, приятный, он щекотал лёгкие, проникал в самую душу. Больверк не спал всю ночь. Сидел на поваленном дереве, капли воды приземлялись ему на лицо, но он не обращал внимания, чёрные матовые волосы липли ко лбу и обвивались вокруг поломанных рогов, шкура северного медведя намокла, но все ещё спасала от холода. Больверк тяжело вздохнул, кладя руку на обух топора. Древко было сделано из собственного рога, он даже в некоторой степени гордился тем, что у него такое уникальное оружие. Виду он не подавал, но никогда бы не решился рискнуть, если бы знал, что есть возможность его лишиться. Лишиться рогов было унизительно для варла, ведь рога росли всю жизнь, но Больверк решил превратить свой недостаток в оружие и у него получилось. Но сейчас он думал не об этом. Он думал о том, куда пойдёт. Вариант возвратится он не рассматривал, для него это было унижением и ударом по чести, да и общаться он не хотел ни с кем: ни с варлами, ни с людьми — Больверк чувствовал себя обманщиком. Он должен был умереть. А теперь что? Влачить своё существование, пока не состаришься? В глубине души, под каменной, покрытой мхом от старости коркой он хотел вернуться, ведь это были его Вороны. Это была его жизнь — жизнь наемника, жизнь командира, жизнь варла. Он бы ни за что не променял бы её на что-то другое, это было его ремесло, которым он хотел заниматься всегда. Люди в клане наемников менялись, умирали, он не помнил всех. Да и не надо, главное ведь то, что он был их предводителем. Были, конечно, те, кому он уделял своё внимание, что было необычайной редкостью: Фолька. Их встреча была случайной и Больверк никогда бы не подумал, что возьмёт её — женщину, которая до того, как дала отпор взрослому мужчине, казалось ему совершенно непримечательной. Она смогла показать свою преданность, свой ум и доказать, что она хороший стратег, тем самым действительно заслужив уважение. И вот теперь она в очередной раз сделала что? Показала свою преданность? Мысли об этом вызывали в нем гнев — совершенно слепой, раздувающийся алыми пузырями, что с оглушительными хлопками лопаются, забрызгивая все вокруг своей же кровью, Больверк схватил топоры и с утробным рычанием бросился рубить рядом стоящее дерево, он замахивался до боли в мышцах и бил настолько сильно, что дерево не выдерживало и трёх ударов, после чего с треском падало. Но одного дерева было мало, чтоб унять ярость, расплавленным свинцом ползущую по венам, и он продолжал рубить сухие деревья, пока в истощении не свалился на землю. Облака медленно ползли по светлому небосводу, было настолько тихо, что казалось, что не мир умер, а сам Больверк. Он уснул.***
— Больверк из-за Фольки ушёл, пусть она искать его идёт, если бы не она, то каждый бы уже получил свою долю и смог уйти. — Какой же ты идиот, проваливай, трус! — Фолька взмахнула копьем, с ненавистью смотря на вечно пьяного Оли, тот отшатнулся от разъяренной женщины, выставив руку вперёд. — Что ж если вы так хотите уйти, вообще пошли с нами?! Рисковали своей жизнью ради чего?! Ради того, чтоб сбежать после всего этого? Вы не Вороны, вы чертовы трусы. — Мрачно проговорила Фолька, развернувшись и направившись в сторону выхода из города. Снаружи ветер ласково перебирал волосы, трепал края одежды, Фолька направлялась в остатки леса. Она знала, что он там, знала, что сидит в тишине, глубоко дыша и размышляя о чем-то своём — неизвестном никому. Как же Фольке хотелось узнать, о чем он думает. Есть ли там мысли о ней? Или она пустое место для него, которое не стоит и толики внимания? Если бы она знала, то ей бы было гораздо легче находиться с ним. Или не находиться. Фолька видела полусухие тёмные верхушки деревьев, что протыкали жёлтое в сердцевине и голубеющее по краям небо, норовя выпустить все то, что скрывалось за ним, возможно, там ничего не было, а может Боги, считавшиеся умершими наблюдали за людьми, за Фолькой? Что они думают про её действия, правильно ли она все сделала? Или может допустила серьезную ошибку, которую никогда не удастся исправить, и она растянется шрамом длиною в жизнь? Лес открылся перед ней, словно сухие ветви с ярко-зелёными душистыми почками раздвинули ветви, чтобы указать дорогу. Фолька ступала в грязь, которая противно хлюпала под ногами, надувалась в пузыри. Женшина уже не хотела никуда идти, потому что Больверк её и слушать не станет. Хотя разве не она была тем человеком, которого Больверк слушал? Разве не стоило бы вновь пустить все на самотёк, откинув предрассудки, которые могли многого стоить? Фолька считала, что стоило, ведь с Больверком не нужно церемониться. Но сначала Фолька хотела поесть. Конечно, сейчас в лесу живности было чрезвычайно мало, но по дороге она видела пару сереющих кроликов и несколько небольших птиц, что прыгали по сухим веткам.***
— Я есть хочу-у, — жалобно протянул Дитч, укутываясь в плащ, — мне надоело тут сидеть, я уж лучше пойду к людям той девушки, что встретила нас. — Хватить ныть, у меня от тебя голова болит, ещё одно слово и станешь двумя половинками нытика, — Сигбьорн почесал рыжий затылок, — но вообще, я согласен, возможно стоит одолжить еды у клана Алетты? — Ты совсем что ли? Старость на пользу тебе не пошла, — Берси усмехнулся, — они нас живьём съедят, ты разве не слышал, что Мейнольфа грохнули, еды нет, а Лудин пока что сопляк и мало чем помочь может. — Давайте с голоду значит помирать, — Сигбьорн пожал плечами, — я примкнул к Воронам, потому что люблю драться и пить, вот я и думаю, если уйду сейчас, меня Больверк за дезертирство зарубит? — А ты уверен, что проиграешь ему? — Берси со смешком сощурился. — Ну он побыстрей с топорами будет, хотя думаю, я смогу его на дистанции удержать какое-то время, пока у него бельмо на глазах не появится… — Эй, карлик! Не хочешь роль Больверка сыграть? — Берси наклонился в сторону Оли, что до этого момента внимательно слушал разговор двух варлов. — Что? Это нечестно, я не варл, он меня пинком снесёт, — Оли потёр кривой нос. — Ну с тобой неинтересно… — протянул Сигбьорн, — когда Фолька его притащит, тогда и проверим, а сейчас нужно подумать про то, где достать еду.***
На вертеле висело два выпотрошенных кроликов, кровь с них стекала около часа, но Фольке казалось, что вытекла не вся, хотя сейчас она больше хотела есть, чем думать о таких вещах. У неё была с собой соль, так что мясо должно было получиться не таким безвкусным: ей поделился тот народ, который они подобрали по дороге в Арберранг. Через ещё один час мясо было съедено и запито обильным количеством мёда, Фолька отправилась дальше, в глубь этого небольшого леса. Видимость была хорошая, так что увидеть до боли в глазах знакомую сутулую спину, укрытую шкурой медведя было просто. Фолька немного потопталась на месте, думая, что сказать. Она настолько сильно углубилась в раздумья, что не заметила, что Больверк сверлил её недовольным взглядом уже минуты две. — Ничего говорить не собираешься? Чего пришла тогда? — хриплый голос зазвучал настолько контрастно с тишиной леса, что заставил вздрогнуть. Фолька сейчас как никогда хотела не выдавать своих слабостей, так что сдержанно ответила: — Валки хотят отдать деньги, возвращайся в город. — Деньги сейчас не будут иметь большой ценности. Сколько они хотят дать? — Откуда я знаю? Приди и спроси сам, — она было хотела развернуться и уйти, но остановилась. — Как тебе одному живётся? — настолько язвительны были её слова, что Больверк захохотал, хотя смех его больше напоминал глухой шум литавр. — У меня нет времени разгадывать, что ты действительно пытаешься сказать, Фолька. По имени Больверк её называл редко, то есть, никогда, так что эта фраза произвела довольно мощный эффект: — Я хочу сказать, чтобы ты вернулся к своим Воронам, ведь ты нужен не только нам, но и мы тебе нужны. — Ты отправилась в лес за мной для того, чтобы сказать это? Фолька промолчала, где-то внутри ругая себя за такую паузу: — Да. — Странная ты женщина… Больверк начал понимать, что так просто от неё не отделается. Да и хотел ли он на самом деле этого? Возможно, ему даже немного льстило то, что он так нужен кому-то, но даже если так, он точно этого никому не скажет. — Так ты идёшь или мне сказать, что ты свалился в канаву и стал кормом для рыб? Больверк от таких слов в свою сторону прорычал что-то невнятное и вскочил с места, поправляя шкуру. Фолька ликовала, Больверк обычно не вёлся на такие глупые манипуляции, но видимо она нашла ту ниточку, за которую можно потянуть. Значит Больверк хотел вернуться. Они шли молча, Фолька немного не поспевала за варлом, но Больверка это ничуть не волновало, мокрая листва сопровождала каждый шаг тихим хлюпаньем, солнце уже вовсю светило, но не грело, в лесу воздух был прохладный, а влажность лишь усиливала эффект легкого озноба: мурашки бегали вдоль позвоночника и Фолька не понимала: то ли это от счастья, то ли от холода.***
— У них есть для вас более выгодное предложение: если вы последите за порядком в Арберранге, то валки заплатят вам вдвое больше, — монотонно проговорила Зефр. — Смысл нам в деньгах сейчас, нам нужна провизия. — Вообще, они знали, что ты запросишь провизию, но тогда ты получишь меньше того, что тебе обещали за доставку повозки. — Ладно. — Вам нужно будет следить за кланами, пресекать воровство и убийства, вы же этим в Берсгарде занимались? — В Берсгарде мы охраняли короля, а несогласных просто убивали, — хрипло ответил Больверк. — Здесь мы попросим, чтоб вы убивали по минимуму, очень жаль, что никого менее жестоких в этом городе нет, — последнюю фразу она пробубнила, но Больверк лишь цыкнул, удивляясь наивности валки. — Нам нужно охранять этот чертов город! Все слышали? Убивать никого не надо, просто свяжите и бросьте в яму, сами помрут скоро. — Больверк собирал Воронов, чтоб те выбрали, где они будут следить за порядком: кто-то будет стоять на воротах, кто-то притворяться обычным человеком и просто ходить по улицам — у всех будет своя работа. — Вот уж не думал, что Ругга на такое решится и что теперь, возможно, придётся убивать его людей. — Разве нам не без разницы, кого убивать? — Фолька вскинула бровь, проходя вглубь улицы и наблюдая за людьми, — слушай, они тебя боятся, ты бы хоть топоры шкурой накрыл. Больверк последовал совету Фольки, но люди продолжали сторониться огромного варла. До вечера было на удивление спокойно. В городе ничего не происходило, кроме неудачных попыток нескольких человек покинуть город, их скрутили и посадили в яму в назидание остальным. Воздух к вечеру становился прохладнее, но это особо ни на что не влияло, небо окрасилось в светло-голубой у горизонта, облака висели низко, подсвечиваемые золотистым светом, люди с улицы перебирались в полуразрушенные дома, баррикадировали двери, чем попало, забивали окна и неспокойно спали: постоянно ворочаясь и поверхностно дыша. Вороны посменно караулили улицы, кто-то даже пытался напасть на них. Но после того, как ему сломали нос, он пытался убежать, но не смог и был так же посажен в яму. Этой ночью было темно, облака затянули небо и белоснежный свет лишь в некоторых местах просачивался ничего с собой не принося, ветра тоже не было: он согнал все листья в кучу и сложил свои мозолистые руки отдохнуть на пару часов лишь для того, чтоб потом вновь обременить себя этой бесполезной работой. Света в окнах не было, ведь это могло бы привлечь внимание, а сейчас это точно никому не было нужно, ведь люди в страхе за свою жизнь были готовы лезть в душный погреб и сидеть там часами, не в силах объяснить своим детям, почему они это делают и что вообще происходит с миром. А дети задавали много вопросов: «А почему дядя лежит на полу, он устал?» И как можно объяснить ребёнку, что этот дядя — ткач, который несколько суток без еды стоял у стен этого города, защищая его от прущих напролом искажённых? Или: «А почему нужно сидеть дома, а почему кушать нечего?» Разве стоит именно сейчас, когда все обстоит настолько плохо, действительно сказать правду, сказать, что люди грабят других людей, потому что им тоже нечего есть, а дома нужно сидеть, чтоб тебя просто напросто не убили, сидеть в пыльном подвале для того, чтоб выйти сморщившимся стариком в новый, обновлённый мир? А стоит ли это вообще того? Вот Фолька и сидела на бочке возле чьего-то дома и слушала, как ребёнку пытаются что-то объяснить, а он все не понимает и капризничает. Фольке в детстве мало что объясняли, ее просто учили выживать своим трудом, давали какие-то поверхностные знания о мире, остальное она узнала сама: когда она уже таскала не обтёсанные брёвна, а копье и щит. — Больверк, — начала говорить Фолька, не поворачиваясь в его сторону, — я тебя подводила когда-нибудь? Тот хмыкнул, застыв в раздумьях, перебирал образы в голове, когда он давал Фольке какие-то важные поручения и как она всегда приходила, не всегда вовремя, не всегда в хорошем состоянии, но выполнив их. Больверк отрицательно помотал головой. И что могло вызвать такую чуть ли не слепую отдачу? Неужели только преданность? Было в такой отдаче что-то завораживающее, она как будто давала человеку сил на последний рывок, когда их совсем не оставалось. И вот ты стоишь на другом конце обрыва, совсем у края, по ту сторону голодные волки ходят вдоль, заглядывая вниз и негромко рычат, ты падаешь, истощенный на землю, даже не отползая и со слезами счастья на глазах засыпаешь, думая о том, как свежий завтра продолжишь свой путь, уже совершив последний сложный шаг в достижении цели. Фолька улыбнулась, но ночь скрыла её улыбку, как что-то неприличное. Вновь повисла тишина, не неловкая, а скорей успокаивающая. Больверк неподвижно сидел, выдавало его лишь глубокое дыхание и то, что он иногда рассматривал свои руки: большие, широкие, с длинными, но не тонкими пальцами, потертые кое-где на суставах, с маленькими шрамиками, тонкими черными волосками — обычными руками воина. Чёрный дракон раскрывает крылья, кожа на перепонках растягивается настолько, что можно увидеть фиолетовые сплетения вен, жёсткая чешуя его блестит на солнце антрацитовым, а рогатая морда будто улыбается, обдавая горячим дыханием лицо и обнажая острые белоснежные клыки, красные глаза его смотрят в самую душу, подпаливая кожу и волосы. Нужно держаться крепче, чтоб не упасть. Когтистыми лапами дракон отталкивается от земли, взмахивает огромными крыльями и взлетает, набирая высоту. На такой высоте закладывает уши, а солнце словно перестаёт греть, ясное небо выглядит безжизненным, светлые облака висят низко, внизу открывается взор на бескрайние зеленые равнины. Дракон фыркает себе под нос, после чего начинает дышать огнём, становится горячо, равнины начинают гореть, воздухом становится невозможно дышать, небо заволакивает дым и дракон рычит во всю горло. — Гра-аа! — Больверк рычит во все горло, блокируя удар и нанося добивающий в голову противнику. Тот успевает что-то крикнуть, пока не упадёт замертво, истекая кровью. Фолька быстро встала, подбирая копье и щит, в ночи она видит несколько фигур с щитами, которые почему-то атакуют только Больверка, неужели ее не заметили? — Тут ещё баба высунулась, вы лучше её бейте, пока она вас на копье не насадила! — крикнул кто-кто сверху и к Фольке подбежало двое мужчин: хлюпик с щитом и полуторником и копьеносец без щита. Фолька решила сначала разобраться с копьеносцом и нанести контрудар: отвести чужое копье своим и ударить, наконечник плавно вошёл в плоть, оставляя глубокую кровоточащую рану. В ответ копьеносец постарался попасть Фольке в шею, но она отразила удар, медленно направляясь к тупику. Она сразу заметила, что воины не сильно-то и опытные, а значит, это люди, которым скорее всего не понравилось, что Вороны теперь следят за порядком и сажают непослушных в яму. Фолька и не заметила, что у хлюпика преимущество: его щит был гораздо больше и держал он его высоко, так что ей пришлось сначала быть его по ногам, а потом оглушать щитом, хотя мелкий гаденыш успел её задеть в предплечье, рана кровоточила и блестела под лунным светом. Фолька забрала оружие полумертвых уже кусков мяса и откинула куда подальше, направляясь к Больверку. Вокруг лежало трое мертвых людей с разными ранами: у кого-то безвольно висела рука из-за раздроблённой ключицы, кто просто получил топором в шею, кто-то лежал с длинной раной на груди и раздробленным лицом: нос криво съехал, превращая лицо в кровавое пузырящееся месиво. Но впереди было ещё человека четыре и Больверк рубил всех без разбору, утробно рыча. Даже было в этом что-то завораживающее: в быстроте и отточенности движений, это никогда не было обычным маханием топорами, это было настоящим искусством. Конечно, ни о каком настрое на битву и речи не было, так как нападение было внезапным, но Фольке казалось, что Больверк был всегда готов взять в руки топоры и нанести удар. Но сейчас как бы Больверк ни старался скрыть за прищуренным взглядом, за стиснутыми зубами боль, Фолька видела, что я ему нужна помощь и, конечно, без особых раздумий бросилась помогать. Опять. Когда кровь кипит, а перед глазами мелькают пульсирующие точки можно услышать как податливо хрустит древко копья и маленькие щепки колючими кусочками летят во все стороны. Или можно почувствовать, как прохладная сталь входит в кожу, отчего та мигом заливается темно-красным, блестящим, впитывающимся в одежду, горько-сладким, как мёд, которым запиваешь мясо. Или увидеть, как чужой топор вонзается в нежную кожу шеи того, кто совсем недавно нормально дышал и не хрипел, с судорогой хватаясь за рану и бесшумно падая. Фолька сначала смотрит на себя. Неприятно смотреть на дыру в своём теле, красную, глубокую. Лицо её растягивается в глупой улыбке, когда впереди себя она видит широкую спину, окутанную белой шкурой. Защищает. Фолька знает, что она не умрет, но думает, что такую смерть она бы смогла принять. А ведь он мог её оставить. Холодеющую, с глупой улыбкой на лице и темно-синим небом.